ДАО ДЭ цзин ЛАО-цзы. Растолкования Великого Пекинеса. Сутра Сердца Праджняпарамиты

книжка третья

ДАО ДЭ цзин ЛАО-цзы. Растолкования Великого Пекинеса. Сутра Сердца Праджняпарамиты

老子

道德經

Л А О – Ц З Ы

ДАО ДЭ ЦЗИН

ВЕЛИКИЙ ПЕКИНЕС

Т О Л К О В А Н И Я

ДЛЯ

ДОМОХОЗЯЕК

Благие повизгивания антинаучного содержания

КНИЖКА ТРЕТЬЯ

(ГЛАВЫ 27 – 29, 33, 38 – 48, 51, 67, 71, 79, 81)

Посвящается

Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы,

истинным друзьям и наставникам.

Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа

(16. 02. 2007 – ……… )

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Схимники-огородники:

ЯН ЧЖУ-цзы,

Великий Пекинес, живое воплощение льва Бодхисаттвы Манджушри. Древнекитайцы вывели эту бесстрашную собачку, скрестив маленькую обезьянку с могучим «царем зверей». Великий Будда, созерцая сей смелый эксперимент, несомненно, возрадовался его результату. Прикоснувшись ко лбу новорожденного «львенка», Победитель Смерти оставил на нем темное пятнышко (палец Будды), из века в век украшающее всех его мудропушистых потомков.

КОСТЯ,

вольнопасущийся мудрокот, хитрый, но белоснежный, Рыцарь сонного царства, Мастер Дхьяны.

ПИ-ПУ,

вислоухий кролик, мудронаивный, но беспредельно отважный, Рыцарь морковки и капустного листа, Мастер Дхьяны.

НЕРАЗУМНЫЙ,

слуга Великого Пекинеса, его послушный ученик и благоговейный почитатель.

Соседские КУРЫ,

террористически мыслящие птицы, дерзко и сквозь дырку в заборе совершающие набеги на суверенные грядки схимников-огородников.

Вальяжные УТКИ с другого конца деревни.

ДОМОХОЗЯЙКИ всех мастей, конфессий и кулинарных склонностей.

Место действия: огород схимников.

ЦЕЛИ и ЗАДАЧИ

Благороднейшей целью настоящего повествования Великий Пекинес полагает ее полное отсутствие. Наиглавнейшей же задачей Мудропушистый считает выражение глубочайшего уважения всем, кто стучался в Небесные Двери, а особенно тем, кому они с радостью приоткрылись.

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Вдумчивым домохозяйкам уж точно известно, что фундаментальную Реальность нельзя зафиксировать ни мыслью, ни словом, ни печатью в паспорте. Знание о Дао в любом случае иллюзия. И хотя знание об этом есть иллюзия еще большая, потомкам Адама и Евы, в чьих сердцах пылает божественное пламя Истины, не остается ничего иного, как снова и опять идти в этом знании до его обманчивого предела. Вот и Лао-цзы, беззаботно нарушая собственную заповедь (Кто понимает это, не говорит об этом (гл.56)), оставляет хранителю пограничного перевала книгу в пять тысяч иероглифов про безымянное Дао. Вот и Будда Шакьямуни щедро одаривает человечество тремя корзинами текстов, посвященных недуальной Дхарме, которую никакое знание отразить, в принципе, не способно. Очевидно, вопрос всех вопросов не в том, что Дао нельзя «ухватить» условными представлениями, а в том, как близко можно «подобраться» к нему с их помощью. Ведь эго-мышление вполне в состоянии вплотную подойти к своим собственным границам, а при избытке в сердце-уме отваги и искренности, перешагнуть их, пустившись в плавание по бескрайнему океану Великой Пустоты. Обретя в этом странствии опыт отсутствия опыта, сие «отсутствие» всегда найдет способ собственного выражения, и тот, кто сподобился «претерпеть» в своем организме столь восхитительную трансформацию, имеет полное право оставить свои «пять тысяч иероглифов» на пограничном перевале между жизнью и смертью.

Философствовать о Дао – занятие благородное, но прямое Видение (с большой буквы) Дао-реальности в сравнении с любой философией, что свежая осетрина по отношению ко всем остальным ее несъедобным состояниям. Козьма Прутков, весело заявив, что «никто не обнимет необъятного», был совершенно прав – двойственному сознанию осмыслить Дао-тождество, что шоколадному зайцу вырастить на своей пушистой голове ветвистые оленьи рога (Сутра Помоста). Тем не менее, нерушимый принцип божественной Неопределенности никогда не затворяет Небесную Дверь в «райские кущи». Спонтанный фазовый переход сознания двуногих зверюшек от эгоистической обособленности к светоносному Дао-единству возможен в любую погоду. Будда Шакьямуни, Лао-цзы, Иисус Христос, Бодхидхарма и тысячи других неизвестных, но не менее самоотверженных искателей Истины на собственном примере убедительно продемонстрировали реализацию этой восхитительной возможности.

Впервые иероглиф «дао» встречается в «Шу цзин» – «Каноне документов», посвященном событиям третьего-второго тысячелетия до нашей эры, где с его помощью повествуется о направлении реки в нужное русло при строительстве канала. Также считается, что изначально этот иероглиф использовался древними астрономами и астрологами для описания движения звезд в небесных сферах. Однако звезды никуда не ходят. Их путь по просторам космоса – воображаемая траектория, существующая лишь в фантазиях замечтавшегося наблюдателя. Поэтому от греха подальше лучше оставить иероглиф «дао» без перевода. Пусть те, кто найдут в себе силы дочитать все до конца, наполнят его собственным пониманием, а самые отважные – поскорее это «понимание» утратят.

27.

(1) Искусно идти – не иметь колеи и следов.

(善 шань 行 син 無 у 轍 чжэ 迹 цзи)

(2) Искусная речь, [что] без изъянов яшма.

(善 шань 言 янь 無 у 瑕 ся 謫 чжэ)

(3) Искусно считать – не применять счетные бирки.

(善 шань 數 шу 不 бу 用 юн 籌 чоу 策 це)

(4) Искусно закрыть – не иметь ни замков, ни задвижек, но нельзя отворить.

(善 шань 閉 би 無 у 關 гуань 楗 цзянь 而 эр 不 бу 可 кэ 開 кай)

(5) Искусно связать – не иметь ни веревки, ни договора, но нельзя развязать.

(善 шань 結 цзе 無 у 纆 мо 約 юэ 而 эр 不 бу 可 кэ 解 цзе)

(6) Поэтому Мудрый всегда помогает искусно людям, и не пренебрегает ими.

(是 ши 以 и 聖 шэн 人 жэнь 恆 хэн 善 шань 救 цзю 人 жэнь 而 эр 无 у 棄 ци 人 жэнь)

(7) [Что до] вещей – [он] не пренебрегает тем, что имеет.

(物 у 无 у 棄 ци 財 цай)

(8) Это зовется «нести за плечами Свет».

(是 ши 謂 вэй 曳 и 明 мин)

(9) Поэтому добрый человек – доброго человека учитель.

(故 гу 善 шань 人 жэнь 善 шань 人 жэнь 之 чжи 師 ши)

(10) Недобрый человек – доброго человека опора.

(不 бу 善 шань 人 жэнь 善 шань 人 жэнь 之 чжи 資 цзы 也 е)

(11) Не дорожи своим учителем, не люби свою опору.

(不 бу 貴 гуй 亓 ци 師 ши 不 бу 愛 ай 亓 ци 資 цзы)

(12) Ведь знание – это великое заблуждение.

(雖 суй 知 чжи 乎 ху 大 да 迷 ми)

(13) Это зовется «Тайная Суть».

(是 ши 謂 вэй 眇 мяо 要 яо)

«Maybe it’s hard, and it feels like

You’re broken and scarred, nothing feels right

But when you’re with me

I’ll make you believe

That I’ve got the key»

«Moves Like Jagger», Maroon 5, «Hands All Over», 2010

В прошлый четверг как раз после нежданного дождичка вислоухий кролик Пи-Пу, обсуждая под кустом черной смородины эту общегалактическую главу с мудрокотом Костей, пропищал следующее: «О мудрая кошка, соседские куры зовут меня за ворота, чтобы похвастаться моим пушистым хвостиком вальяжным уткам с другого конца деревни. От моих мягких лапок уж точно не останется никаких следов, и так я прославлю эту великую главу на всю округу аж до морозных холодов, когда прилетят белые мухи и двуногие спрячутся в теплых берлогах, чтобы пить там «огненную воду» пропорционально диссолюции нравственных устоев в их мировосприятии». «О вдохновенный Пи-Пу, воистину, цель твоя благородна, и про эту, как ее, дистилляцию устоев ты метко подметил, но хвастаться хвостиком на деревне небезопасно для маленьких кроликов. Коварные двуногие, особенно те, кто идут искусным зигзагом от магазина, обязательно восхотят сделать из тебя рагу, котлетки или зайцесуп с картошкой и сельдереем». «Разве представители благоразумной фауны могут быть так грубы и жестоки?» «Легко, о доверчивый пупси-кролик. Ведь сказал Лао-цзы в главе 47, «Не выходи без меня за ворота». Только мои острые когти и истошное мяукание защитят тебя от двуногих хищников. Куры же пугливы и ненадежны: они бросят тебя на растерзание, не моргнув нахальными глазками. Слушай, и я расскажу тебе страшную сказку, слышанную мною давным-давно, когда я был маленьким котиком и свято верил, что Солнце встает из-за горизонта только ради меня. Потом и решишь, ходить тебе в люди или укрыться в кустах крыжовника до самого ужина.

«Как-то в ветхокитайские времена два монаха, странствуя по долинам и взгорьям Поднебесной, шли-шли и уперлись в бурную речку. Монахи были смелы и отважны – они не боялись бурлящей воды. Вдруг на безлюдном берегу, как из-под земли, явилась им девочка-студентка приятной наружности и в красной шапочке. «О бравые даосы, – запела она низким контральто, – перенесите меня через быстрый поток, и я награжу вас пирожками с капустой, которые несу своей бабушке на праздник светлой Пасхи». «Avec plaisir, милая фройляйн, – откликнулся монах постарше, – взбирайся-ка мне на плечи, и я понесу тебя над водой с помощью магических усилий аки белоснежный ангел». «Большой мерси», – обрадовалась девица, и, в мгновение ока оказавшись верхом на монахе, пустила его в резвый галоп над водной стихией. «Держи пирожок, о ветрокрылый бхикшу», – заявила Красная Шапочка на другом берегу реки. – Кстати, мальчики, почему бы нам не заглянуть в гости к моей бабушке? Там нас уже ждет говорящий серый волк с бутылочкой первоклассного бургундского и зажаренным на славу сочным шашлыком. Ах, этот волчище такой кулинар и затейник». «О сладкозвучная барышня, а не из вашей ли доброй бабушки сей хваленый шашлык?» – дерзко вопросил монах помоложе. «Опять смышленые попались», – оскалив вампирские зубки и протягивая к ним зеленеющие ручки, в лучших литературных традициях зашипела внучка съеденной бабушки. Дрогнули тут братья-монахи, и пустились в дальнюю даль, наутек и вприпрыжку. Вбежали в монастырь, отдышались, и как принялся младший монах ругать старшего. «Ах ты, негодник, любитель девиц, тебе что в дисциплинарных правилах прописано? Не тронь хомоособь женского пола! Не будь мы хранимы китайским Аллахом, изжарили бы нас вслед за бабушкой без долгих псалмов и раздумий. И не надо мне звенеть всякую ерунду, что ты девочку оставил у реки, а я дотащил ее до монастыря. Облизывала бы сейчас эта красотка наши косточки, что бы тогда ты пропел, старый дурень?» Говорят, тот молодой монах больше носу из монастыря не высунул. Вот и ты, о кролик чистого сердца, лучше не ходи на деревню; лучше прыгай по огороду и хвостик свой никому не показывай».

(1) – (5). Конструкция первых пяти строк одинакова: хорошо идти, хорошо говорить, считать, запирать и связывать – это не иметь или не использовать то, что для всех кухонных домохозяек является повседневно привычным и само собой разумеющимся. На годянском бамбуке главы нет, а мавантуйские свитки и текст Фу И отличаются от версий Ван Би и Хэшан-гуна незначительными флуктуациями, главная из которых – это наличие иероглифа «者чжэ» (тот, кто делает) на третьей позиции в каждой строке. То есть, или просто «хорошо идти, говорить и запирать», или «тот, кто хорошо ходит» et cetera. Обычно, текст Фу И солидарен с текстами Хэшан-гуна и Ван Би. То, что он «переметнулся» на мавантуйскую сторону, более чем странно и удивительно. Кроме того, второй мавантуйский текст радует на предпоследней позиции в первой строке иероглифом «達да» (достигать, выражать, передавать, высказывать), что выливается в «无у 達да 迹цзи» (не показывать следы) вместо «無у 轍чжэ 迹цзи» (не иметь колеи или следов от колес (чжэ цзи)) остальных текстов. Второй знак первой строки «行син» помимо «идти, ходить» также означает «продвигаться вперед, передвигаться, путешествовать», поэтому строку вполне можно услышать, как «Искусно путешествовать – не иметь следов от колес» или «Тот, кто искусно идет (передвигается, путешествует), не показывает [своих] следов» (мавантуйский «В»). Lau Din-cheuk: «One who excels in travelling leaves no wheel tracks» (Тот, кто искусен в странствии, не оставляет колеи от колес). Артур Уэйли: «Perfect activity leaves no track behind it» (Совершенная деятельность не оставляет за собой колеи). Роберт Хенрикс (мавантуйский текст «В»): «The good traveler leaves no track behind» (Хороший путешесвенник не оставляет следов за собой).

На наш, с Великим Пекинесом, крестьянский нюх, строка (1) живо перекликается с притчей про двух монахов, которую мы озвучили в начале нашего повествования. На самом деле, монах постарше молча перенес Красную Шапочку через речку, пожал ей бархатную ручку, и все – бай-бай, желтоликая фройляйн. Другой же бхикшу, надувшись как индюк, всю дорогу до монастыря пыхтел и пузырился, упрекая своего попутчика в нарушении предписаний Виная-питаки. Похоже, старший монах был мощным персонажем, потому и откликнулся на сей скулеж следующим слапсшибательным заявлением: «Я оставил девочку у реки, а ты тащишь ее до сих пор. Какой же из тебя схимник-герой, если ты не усвоил главу 27 Великого Лао-цзы?» Ух-ух!

Строка (2) «善шань 言янь 無у 瑕ся 謫чжэ» – Хороший, искусный; Речь, слово, говорить; Нет, не иметь; Дефект драгоценного камня, изъян, недостаток (ся чжэ). По отдельности иероглифы «ся» и «чжэ» означают «промах, ошибка, проступок или нечто предосудительное», но вместе они уже сигнализируют о дефектах драгоценной яшмы или нефрита. Конечно, никто не запрещает перевести эту строку как «Умеющий говорить не допускает ошибок» (Ян Хин-шун) или «Умеющий говорить никого не заденет словом» (Малявин В.В.), но любая ошибка настолько условна, что, как говорит вольнокот Костя после ночной охоты на несчастливых мышек, всем крысообразным не угодишь: обязательно кого-то зацарапаешь из лучших побуждений. Так принимая древних мудрокитайцев именно за мудрокитайцев, мы поспешим уклониться от расплывчатых лозунгов из разряда предосудительной лингвистики. Кроме того, не секрет, что мыслящие вглубь китайские товарищи черпали свои мудрометафоры из пейзажей и натюрмортов любимой ими Поднебесной. Вот искусная речь и напоминала им безупречную яшму.

Строки (3), (4) и (5) мы переводим дословно, и готовы добавить лишь то, что в строке (3) «籌чоу 策це» – это деревянные (бамбуковые) или костяные счетные бирки, используемые древнекитайцами для фиксации на них той или иной цифровой информации, а не для арифметических вычислений. Например, в главе 79 договор между кредитором и должником как раз на таких бирках и записывался. Поэтому переводы Ян Хин-шуна (Кто умеет считать, не пользуется инструментом для счета) и Малявина В.В. (Умеющий считать не пользуется счетами) остаются далеко за бортом китайской действительности (счетная доска или абакус – это «算суань 盘пань», а не «籌чоу 策це»). Лао-цзы по неведомым причинам бирки эти не любил, призывая в главе 80 вернуться в бытовой математике к старомодному «завязыванию узелков на веревке». Что до строки (5), то знак «纆мо» – это веревка или канат из нескольких прядей. Однако следующий за ним иероглиф «約юэ» непосредственного отношения к веревкам, бечевкам и шнуркам не имеет, олицетворяя собой соглашение, договор или контракт. Как глагол он может выступать в значениях связывать, ограничивать и сдерживать, но здесь, несомненно, исполняет роль существительного. Соответственно, строка говорит о «веревке» и «договоре», способных в равной мере «опутать» двуногую зверюшку, ограничивая свободу ее передвижения в прямом и переносном смысле. В тексте Фу И заместо иероглифа «мо» стоит знак «繩шэн», который обозначает как «веревку, канат, шнур», так и «закон, правило, норму». В принципе, в тексте Фу И строка (5) может хорошо выглядеть и без всяких веревок: «Искусно связать или заключить союз (иероглиф «結цзе» – связывать-завязывать, заключать союз или договор) – не иметь закона и договора, а нельзя ни расторгнуть, ни преступить».

(6). На фоне зафиксированной в предыдущих строчках неправдоподобно волшебной активности мудрокитайских товарищей, среднестатистического жителя Поднебесной задвижки без задвижек и запоры без замков интересовали несущественно. Похоже, эти фольклорные включения были своего рода преамбулой к строкам (6), (7) и (8), из которых и следует дальнейшее развитие бурных событий этой главы. В мавантуйских копиях, которых мы здесь трепетно придерживаемся, строка (6) записана следующим образом: «是ши 以и 聖шэн 人жэнь 恆хэн 善шань 救цзю 人жэнь 而эр 无у 棄ци 人жэнь» (Поэтому; Мудрый человек; Всегда, постоянно; Спасать, помогать, выручать; Человек, люди; И, но; Нет, не; Пренебрегать, отвергать; Человек, люди). Стандартный текст, а также варианты Хэшан-гуна и Фу И вместо знака «恆хэн» (постоянно и всегда) предлагают иероглиф «常чан» (всегда и постоянно). Далее следует разночтение более существенное: вместо союза «而эр» в них стоит иероглиф «故гу» (поэтому, по причине). Роберт Хенрикс: «In line 6 the Ma-wang-tui texts have «and never rejects anyone» (erh) where the standart reading is «and therefore never rejects anyone» (ku)» (В строке 6 мавантуйские тексты имеют «и никогда никого не отвергает» (эр), где стандартное прочтение – «и поэтому никогда никого не отвергает» (гу)). Напоследок текст Фу И после этого избыточного «故гу» радует еще и знаком «人жэнь»: «是ши 以и 聖шэн 人жэнь 常чан 善шань 救цзю 人жэнь 故гу 人жэнь 無у 棄ци 人жэнь» – Поэтому Мудрый всегда искусно спасает людей, поэтому человек не отвергает других людей. Как говорят соседские куры, «уж не очень ли too much?»

Если отвлечься от мелких разночтений, то основное влияние на смысл строки (6) имеет иероглиф «救цзю» (спасать, выручать, помогать), повсюду и везде принимаемый в благоутробном значении «спасать». Ян Хин-шун: «Поэтому совершенномудрый постоянно умело спасает людей и не покидает их». Малявин В.В.: «Вот почему премудрый человек вседа спасает людей и никого не отвергает». Роберт Хенрикс: «Therefore the Sage is constantly good at saving men and never rejects anyone». Рихард Вильгельм: «The Man of Calling always knows how to rescue men: therefore, for him there no abject men». Ах, спасать всех умело (善шань) и постоянно (常чан) – это восхитительно! Вот только откуда и куда? Что тут, собственно, в виду? Спасение утопающих из мутных вод Янцзы? Или высвобождение законопослушных обывателей из-под произвола властей и гнета продажных чиновников? For example, соседские пеструшки полагают, что мудромудрец спасал всех своих соседей, сострадательно выписывая им безвозвратные кредиты, что черным по белому запротоколировано в очаровательной главе 79. Why not?

Почти недавно Неразумный, мирно греясь на сентябрьском солнышке, отрешенно созерцал куриную беготню и почесывал брюшко Великому Пекинесу. Тут-то мудрокролик Пи-Пу и прервал эти блаженные почесывания, заявив, что речь в строке может идти о перемещении заблудших китайцев из Сансары в Нирвану или, на худой конец, в Чистые Земли Бога-отца посредством постоянного и умелого пения Иисусовой молитвы. «О любезнейший кролик», – молвил Неразумный, – «это же ветхий Китай! Откуда там сансары с нирванами? Какая еще Иисусова молитва? О матка боска ченстоховска! Допустить, что за сотни лет до появления на Свет Божий Спасителя из Назарета и Великого Бодхидхармы китайский мудрогерой уже подвизался в спасении жизнерадостных организмов из сансарических оков повседневной обусловленности? Ну уж нет! Как говорил Лелик из «Бриллиантовой руки», «на это я пойтиТЬ не могу!» Совершенномудрый не был ни буддистом, ни баптистом, ни даже пацифистом. Ему было чуждо недееспособное милосердие во спасение «соломенных собак» (гл.5) из-под китайских неприятностей. Почему? Because, мудрофилософ не имел никаких желаний (гл.1), ничего не начинал, ничем не обладал и ни во что как баран не упирался (гл.2). Он, априори и даже в принципе, был не такой как другие! Его «сердце глупца» не ведало, где ему остановиться (гл.20), чтобы озаботиться вызволением тех, кто громко хохочет (гл.41), из уютной для них самонадеянной глупости, неистощимой самовлюбленности и такой же хитрожадности. Ведь Нирвана отличается от Сансары лишь в воспламененном сознании мелкохвостых граждан, погрязших в своих собственных заблуждениях: спасать по большому счету просто некого» («The Lord replied: Here, Subhuti, someone who set out in the Bodhisattva-vehicle should produce a thought in this manner: «all beings I must lead to Nirvana, into that Realm of Nirvana which leaves nothing behind; and yet, after beings have thus been led to Nirvana, no being at all has been led to Nirvana»» (Алмазная Сутра, перевод Эдварда Конзе).

Мы, с Великим Пекинесом, испытываем густую подозрительность к строке (6) с ее христианско-буддийским оттенком, не имеющим поддержки ни в одной их глав «Дао Дэ цин». Если она вытекает из-под предшествующих ей сентенций, то получается, что Дао-философ, не оставляя после своей мудроактивности никаких следов, все-же спасал всех без разбора, причем, в неизвестном никому направлении. Обнюхивая строки (9), (10) и (11), нетрудно допустить, что он упражнял себя на педагогическом поприще, что как раз было в русле популярных тенденций распространения по просторам Китая философских школ. Однако, если Конфуций оставил после себя множество учеников и ярых последователей, то Лао-цзы позабыл лишь свою книжку на пограничном перевале, после чего бесследно исчез вместе со своим черным и очень мудрым буйволом в полном соответствии с первой строкой этой главы. Of course, Великое Сострадание не оставляет на открытой местности никаких следов, но вот все остальное добротоделание… А уж педагогика… Ох-ох… И хотя глава 67 возводит «сострадание» в ранг первой драгоценности Совершенномудрого, допустить, что он нянчился с «сырым материалом», мы не осмелимся. Ведь тот, кто слушает Дао, теряет день ото дня (гл.48). Конечно, он способен помочь всем и каждому, но, пребывая в «У-вэй», ни за какие кренделя не осмелится действовать (гл.64). Пуркуа? Да берут в жены все, что под Небесами, никогда не имея дел. Если цацкаешься с перевоспитанием недозревшей публики, не видать тебе Дао как нашему кролику Пи-Пу пятой морковки (чтобы мудрокролик катастрофически не объелся, Неразумный зорко отслеживает его ежедневный рацион).

С большой долей вероятности, иероглиф «цзю» выступает здесь в элементарном значении «помогать», намекая, что мудрокитаец был дружелюбен и прост, открыт и отзывчив, скромен, уступчив и не спесив. Почитая своих сограждан за собственных, но шаловливых деток, он взирал на них с «замутненным сердцем» (гл.49), не отказывая никому в теплом сочувствии и добром слове («Доброе слово и кошке приятно» – любимая тема жалобных песен хитрокота Кости). Раз он был добрым и с добрыми, и с недобрыми, то одно это уже вызывало бурный восторг у древних домохозяек. Однако, в чем же выражалась эта помощь? В чем добродушный мудрец был постоянно и безотказно умел и искусен? Вполне возможно, он трудолюбиво помогал домохозяйкам варить варенье, квасить китайскую капусту и солить зеленые огурчики. Но и не исключено, что он был незаменим в вопросах праздничного раскрашивания пасхальных яиц и расчесывания пернатых перьев. Так сдается нам, что конкретную помощь в том или ином отдельном случае он раздавать не торопился. В «Лунь юй» есть один эпизод, прекрасно иллюстрирующий мудрокитайское отношение к проблеме «спасения на водах» и не только: «Цзай Во спросил: «Если обладающему человеколюбием скажут: «В колодец упал человек», должен ли он броситься за упавшим в колодец?» Учитель ответил: «Для чего так поступать? Благородный муж должен подойти к колодцу, но не должен спускаться туда. Его можно ввести в заблуждение, но не обмануть» («Лунь юй», гл.6, Древнекитайская философия, том 1, 1972). Конечно, Конфуций – это не Лао-цзы, но тем не более… К слову, Артур Уэйли задолго до нас уже поддерживал нашу позицию в вопиющем вопросе о значении этого «цзю»: «Therefore the Sage Is all the time in the most perfect way helping men, He certainly does not turn his back on men».

(7). Строка в мавантуйских копиях ясна, проста и всем понятна – «物у 无у 棄ци 財цай» (Вещь, предмет, явление; Нет, не; Отбрасывать, пренебрегать; Деньги, имущество, собственность). Но у Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И в ней снова появляется присказка из предыдущей строки про постоянно умелое спасение-вспоможение на этот раз всех вещей и предметов – «常чан 善шань 救цзю 物у» (Всегда; Искусно, умело; Спасать, помогать, Вещь). Далее в тексте Фу И следует «故гу 物у 无у 棄ци 物у» (Потому; Вещь; Не; Пренебрегать; Вещь). У Ван Би и Хэшан-гуна отсутствует знак «物у» (вещь) после «故гу» (поэтому) – «поэтому не пренебрегает вещами». Короче, какая-то чехарда с китайскими пожитками, возможно, вызванная ошибкой нетрезвого переписчика: «… три кибитки везут домашние пожитки, Кастрюльки, стулья, сундуки, Варенье в банках, тюфяки» (Пушкин А.С.). Мы, с Великим Пекинесом, сразу после завтрака стараемся без звонких выражений выскользнуть из-под любой чехарды, связанной с кастрюльками и тюфяками, чтобы, как сказал апостол Павел, «не дать повода ищущим повода» (2-ое послание к Коринфянам, глава 11) соседским курам прокудахтать нам их презрительное «Ко-ко-ко!»