Завтра были письма

Это очень по-русски. «Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?» Нам неловко, мы прислушиваемся к чужому мнению. А что скажут люди или, еще того больше, а что подумают?

После того случая Слава никогда не читала чужих писем. Ей было неинтересно, нелюбопытно. Права мама, мы не знаем, что стоит за этими письмами. Фраза, вырванная из контекста, эпизод из жизни.

Вот и сейчас она перечитывает эти литературно отточенные формулировки незнакомого ей Павла Терентьевича и не может ухватить характер. Да и Риту она в этой ситуации представить не может. То была совсем другая Рита, из другой жизни, еще тамошней, из того времени, из страны, которой больше нет. Слава никогда не видела сыновей Риты. Знала, что Саша живет и работает в Израиле, Алексей и того дальше, в Канаде. Мужа Петра Рита похоронила еще в Советском Союзе. Эдик появился не так давно, лет пять назад. Пожилой импозантный еврей. И жила Рита легко и деловито.

– Мне как-то цыганка нагадала, что я буду в старости очень счастлива, – любила повторять Маргарита. – Видимо, старость уже пришла. А я и не заметила!

Письма притягивали и удивляли, и было чувство неловкости от прочтения. Слишком уж откровенен был в своих чувствах Павел Терентьевич и как-то уж слишком напоминал ее дорогого господина Майера.

Глава

23

Восемь лет назад

Тот ужин в ресторане шикарного отеля в Висбадене сразу не заладился. Слава улыбалась, причем уже немного неестественно, своему коллеге за столом напротив, и постепенно ее охватывала неуверенность. Выходит, абсолютная элегантность и Слава – это вещи несовместные. Майер, конечно же, этого не сказал, но так хмыкнул, что сомнений не оставалось.

Вообще-то Слава всегда была в себе уверена. Она умная, с приятной внешностью и легкая в общении. Что еще нужно? А еще, как выяснилось, нужно выглядеть элегантно. Вот зачем так педалировал сейчас эту тему Майер?! Тоже эстет называется. Она же его гостья. И есть разные точки зрения и на стиль, и на моду. И потом, они живут в разных странах.

Слава сама себя успокаивала и уговаривала, что не так все плохо. Ведь тем не менее Майер сейчас сидит здесь с ней (может, и недостаточно элегантной), а не с той высушенной воблой за столиком у окна. И, между прочим, не со своей женой, хотя про вкус и стильность жены он тоже рассказывал подробно.

Жена у Майера ни много ни мало работала художником-дизайнером. Она оформляла офисы и жилые дома, выбирала цветовые решения, советовала, какую выбрать мебель, как ее расставить, какие развесить гардины. Она создавала живые, стильные и непохожие друг на друга помещения. При этом на стенах жилищ она советовала развешивать свои же картины.

Майер рассказывал о профессиональных навыках своей жены взахлеб и с восторгом, так же восхищался способностью своей Клаудии выглядеть потрясающе, используя только один цвет. Черный.

– Вы знаете, фрау Карелина, моя жена исключительно талантливый художник. Исключительно. С ней работают крупные банки, она оформляет офисы и дома банкиров. У нее идеальное чувство меры и стиля. А как она одета! О! Причем никогда и ничего не покупает. Только обувь. Все остальное шьет сама. И шляпы, и сумки, и пальто. Угу! – Майер опять многозначительно кивнул.

Слава слушала его, уже устав держать рот растянутым в постоянной улыбке. Но раз она у тебя вся такая уникально стильная, почему ты сидишь сейчас со мной?

Ответ не заставил себя ждать.

– Мы с ней уже давно просто друзья. Детей она иметь отказалась, для нее дети – это ее работы, ее творения. Клаудия растворяется в своем творчестве целиком, оно ее поглощает. Там нет места ни для детей, ни для меня. Только она и ее работа. Даже за нашей кошкой ухаживаю я.

– У вас есть кошка?

– Да, мы с женой ее обожаем.

– И как ее зовут?

Майер опять хмыкнул.

– Кошка! А как еще можно звать кошку?

Действительно, странный вопрос. Нужно было спросить: а чего это его зовут Норберт? Можно же просто – мужчина. Но, значит, и его Клаудию устраивает то, что пушистое и родное ласковое домашнее существо слоняется по дому без имени.

Имя для Славы значило очень много. Свое имя, ясное дело, она не любила, ей никогда не нравилась эта немного нескромная идея родителей так ее назвать. Слава! И теперь соответствуй всю жизнь. Поэтому любую появлявшуюся игрушку она тут же называла. Кукол, мишек, зайцев. Обязательно должно было быть имя. А как же без него? А тут живое существо у четы Майеров много лет обходится без имени. Вот ведь люди. Одно слово – иностранцы.

За тем их первым совместным ужином Майер говорил много, постоянно держа Славу в напряжении. Она никак не могла уловить, кто перед ней сидит – успешный бизнесмен, который устал от одиночества (жена постоянно в своих проектах, детей нет и уже не предвидится, сам уже немолод, дома его ждет только безымянная кошка), или высокомерный сноб? Костюмы на заказ, да и рубашки сшиты в ателье в Мюнхене. Галстуки «Миссони» или «Бриони», машины только с кожаным салоном. То есть все высшего качества, все имеет свою цену, все обязательно по индивидуальному, специально для него разработанному заказу. И даже не просто хороших фирм, а самых продвинутых. Особенно поразила Славу информация о рубашках. Ну их-то зачем на заказ?! Что тут особенного?!

Она не выдержала и задала мучивший ее вопрос.

– Ну что вы?! А материал? А форма воротника?! А манжеты?! И потом, цвет ткани. Вы знаете, как важен правильно подобранный белый цвет?

Действительно, о чем это она. Белый цвет ведь еще и подобрать нужно. У Славы разболелась голова.

И жена у него вот такая вся индивидуальная. Изысканная, утонченная… При чем здесь Слава? Слава уж точно не подходит ни по каким критериям. Можно сказать, она девушка из массовки. Зачем тогда они здесь?

Ах, ну да, по работе. Она совсем забыла, что это ей понравился господин Майер. Она сама пригласила его в эту командировку, а он вот решил ее немного подкормить и рассказать про хорошие манеры. Старая как мир история про Пигмалиона и Галатею.

С другой стороны, Слава Карелина очень хорошо знала немцев, их закрытость, чопорность, а здесь столько откровенности, столько нежности. Глаза господина Майера при разговоре нет-нет да и увлажнялись, и он беспомощно моргал через толстые линзы красивых очков в роговой оправе.

– У меня никого нет, вы понимаете, фрау Карелина, никого. Была большая дружная семья, я – самый младший, сестра старше меня на пять лет, а брат – на семь. Всегда на Рождество встречались у родителей. Святой праздник, хорошая традиция. Мама много готовила, обязательно красиво наряжала елку, с веселыми огоньками. Игрушки сохранились еще из ее детства. Сколько себя помню, всегда обожал это священнодействие. Двадцатого декабря отец приносил с чердака огромную коробку и ставил перед мамой. Мы, дети, стояли рядом, не шелохнувшись. Открывать коробку обязательно должна была мама. Она убирала верхний слой ваты, а под ним в аккуратных коробочках лежали игрушки. Тут были и стеклянные, и из папье-маше, длинные разноцветные гирлянды, яркие фонарики. Мама садилась в большое кресло, по очереди каждому из детей выдавала по игрушке, и мы вешали их на елку, устанавливаемую папой всегда в одно и то же место, в углу рядом с камином.

Майер задумчиво поглядел на Славу. Она завороженно слушала живой рассказ, который никак не вязался с «Миссони» и «Бриони».

– Да, фрау Карелина, так было! Каждая игрушка сопровождалась рассказом мамы: «Этого мишку купил мой брат Йоханес. Их было целое семейство, вот остался этот малыш. А были еще мишка-мама, мишка-папа и девочка-мишка в смешной шляпке». – «Да, Курт?» – мама обращалась к брату. «Да», – вздыхал Курт, втянув голову в плечи. Ну что делать… Когда Курту было лет пять, он дернул коробку из маминых рук, и хрупкие игрушки рассыпались по деревянному полу. Больше всего пострадало медвежье семейство. «Ну ты ведь их запомнил?» – «Конечно!» – «Вот это главное, своим детям расскажешь».

– Вот это и есть, фрау Карелина, самое страшное. Никогда Курт не расскажет об этих мишках своим детям, никогда. Курт и Сабина торопились к нам на Рождество. За рулем была Сабина, она не справилась с управлением. Они погибли на месте. Страшное у нас тогда было Рождество. Родители с трудом пережили удар, отец ушел из жизни в тот же год. Мама пережила его на пять лет. Но разве это была жизнь? Она так и осталась жить в своем горе, разговаривая с Куртом и Сабиной, прося у них прощения. Они были от первого маминого брака. Отец женился на женщине с двумя детьми, меня мама родила в сорок один год. Когда ушли из жизни брат с сестрой, она начала себя корить, что не успела им дать столько любви, сколько должна была бы. Ей казалось, что они это чувствовали, что они были ущемлены. И вот теперь я совсем один, фрау Карелина. У меня нет детей, племянников, у меня никого нет.

– Так не бывает, – осторожно вставила Слава. – У каждого человека есть друзья, соседи.

– Стоп, стоп. Друзья – это не близкие по крови люди. Совсем нет. Кому какое дело до того, что происходит у меня в душе? А я всегда так мечтал о детях.

– У меня тоже нет детей. Пока, и это проблема. Да, я вас понимаю. Но я не хочу, чтобы отцом моих детей стал мой муж.

Как это вырвалось у Славы, она сама не могла понять. Дурацкая привычка отвечать откровенностью на откровенность. Она терялась, когда слышала откровенную историю, ей становилось неловко от того, что человек вот так вот раскрыл перед ней душу. Ей тут же хотелось отплатить ему тем же. Как? Ну, например, тоже откровенностью, пустить его в свой мир, рассказать какую-нибудь тайну.

– Я не люблю своего мужа. Наш брак – это ошибка, мы оба понимаем это, тяготимся тем, что происходит. Мы вместе уже семь лет, это много. Были разные моменты, и счастье было. А вот как-то растворилось. Я всегда хотела детей, а теперь понимаю: хорошо, что их нет. Савва – так зовут моего мужа – он очень зависим от своей мамы. Мы оба ждем, кто первый поставит точку в этих отношениях. И оба не можем решиться. Думаю, это сделаю я.

Слава сама испугалась того, что сейчас произнесла. Во-первых, до конца она ни в чем не была уверена. Что значит поставить точку? Когда Савва возвращался от матери, то да, он говорил цитатами своей любимой мамы, даже головой подергивал, как она. Но потом же раздражение проходило, и он казался Славе большим и глупым ребенком, которого легко и приятно жалеть. Вот любить – нет. Он не был мужчиной ее мечты. С самого начала не был! Но, может быть, так у всех? Ведь периодически все было хорошо, и ей с мужем было комфортно. Зачем она сейчас высказалась так решительно? Захотела подыграть Майеру? Показать тому, что он не одинок, что всякое бывает? И при этом вот так, не глядя, предала свой брак. Или все же довериться безотчетному?

А кто сейчас сидит напротив нее? Это мужчина ее мечты?

Слава подняла глаза и посмотрела на Майера. Да, это абсолютный мужской идеал. Именно это и есть мужчина ее мечты. Вот только он весь вечер дает ей понять, что она на женщину его мечты нисколько не походит.

Глава

24

Женщина мечты. Павел Терентьевич утверждал, что ждал Риту всю свою жизнь. Все, что происходило в его жизни, – это всего лишь дорога. Как в фильме Феллини.

«Милая моя дорогая женщина. Мы с тобою посланы друг другу судьбой, мы оба прошли ту самую дорогу. Еще раз убеждаюсь, что прав Феллини, нужно смотреть по сторонам. Видеть в жизни главное и верить. Надеюсь, что ты, как и я, любишь «Дорогу» Феллини. Если ты не видела фильм, позволь буквально пару слов.

О чем фильм? Конечно же, о вечных ценностях. Но в первую очередь – про веру. Без веры и надежды нет жизни. Феллини написал сценарий, будучи очень молодым человеком. Меня поразило, как молодой человек, которому не было и тридцати, смог говорить о таких сложных вещах, так точно сформулировать? Но фильм мастер снял гораздо позже. Видимо, сам с годами понял, что канва-то есть, а мудрости не хватает. Дописывал, добавлял. Фильм, на мой взгляд, непревзойденный. Учебник жизни.

Как мне хочется посмотреть этот фильм с тобой! Чтобы мы сидели вдвоем в большом кинозале, где-нибудь в кинотеатре повторного фильма, взявшись за руки и не отрываясь от экрана, а потом долго гуляли бы и обсуждали это кино. Возможно, ввиду своего возраста и некоторого легкомыслия ты чего-то недопоняла бы в нем, и я мог бы все тебе объяснить. Доходчиво и терпеливо.

Я где-то читал, что работа над фильмом вымотала режиссера. У него был сильный психологический стресс. Это естественно! Он сумел сказать всему человечеству, что жизнь – это любовь. Жить – значит любить. Сначала вера, потом любовь. А может быть, и наоборот. В этом фильме Феллини показал человеческий мир как он есть. Возьми кого хочешь из своего окружения, и прототип ты найдешь в фильме «Дорога». Именно этим фильм ценен, именно поэтому это признанный шедевр.

Он написал сценарий специально для своей жены, Джульетты Мазины. Феллини боготворил жену, но будем честными: в первую очередь он видел в ней актрису. Я его не осуждаю. Так бывает. Пример тому – отношения Блока и его жены. Поэт не мог с ней спать, потому что ему казалось, что их отношения гораздо выше обычной жизненной похоти.

Так и Феллини. Он знал, что Джульетта гениальная актриса и ей подвластно все. И сумел раскрыть все грани ее таланта. Безумие и любовь в одном флаконе. Да, он видел в ней не столько любовную героиню, сколько клоунессу. А она не обижалась, всегда понимала его замысел. Идеальная пара. Потому и фильмы Феллини идеальны».

* * *

Рита не смотрела фильм «Дорога», ей был не очень понятен странный язык Феллини. Джульетта Мазина ей нравилась, но она никогда не сравнивала ее с собой. И не хотела видеть ничего общего между жизнью вечно страдающей Джульетты и своей.

Рите нравилось внимание Павла, она бежала на почту за его письмами, но, читая, постоянно испытывала желание оправдаться. Почему так? А еще она отказывалась от встреч. Писала в ответ, что нет времени, что не готова, что нужно подождать. Павел же был настойчив, уговаривал, даже грозился, что приедет и позвонит в дверь.

А вот этого Рита допустить не могла. Ей важны были покой в семье, настроение мальчишек, и она все-таки не хотела причинять боль Петру. Он не виноват! И он родной. А Павел? Только приключение? Красивое, изысканное, про которое кому расскажешь – не поверят! Вот только кому про такое расскажешь? Наоборот, не дай бог кто узнает.

Глава

25

Слава прочитала письмо Павла про фильм «Дорога». Это ж надо, только что краткое содержание не рассказал. Читая письма Павла, Слава чувствовала себя студенткой на лекции. И лекции были содержательными и полными, и сами письма походили на законченные работы, где было начало, основная часть и заключительная. И аргументы были, и основная мысль, и проблема, которая должна быть одна. А если тебе кажется, что их много, то будь любезен выделить главную.

При этом немного самолюбования, красота слога – все это могло породить у читающего небольшое чувство неполноценности. Или даже большое.

Слава улыбнулась. Боже ты мой. Вот она приехала в Висбаден, чтобы еще раз проверить, были ли у нее чувства к Майеру, а еще больше – у него к ней. Правильно ли поступила, расставшись с ним. И тут вдруг, откуда ни возьмись, – Рита с письмами.

Сначала Слава расстроилась, разнервничалась. Ей показалось, что Рита своими письмами отвлекла ее от собственных воспоминаний, помешала сконцентрироваться. Но вчитываясь в письма и погружаясь в историю Риты и Павла, она еще раз невольно прокручивала в уме собственную. Как же все похоже! И откуда только берутся эти мужчины-учителя, которые все знают, за всех готовы решать? И они хотят перекроить женщин, которых встречают в своей жизни.

Восемь лет назад

Слава, конечно же, влюбилась. Без оглядки, безоговорочно. Майер рассказывал ей о своей непростой и одинокой жизни, при этом не скрывал того, что он – человек небедный. Может себе позволить много что, и ему есть чем поделиться, вот только делиться не с кем. Разве что с кошкой.

При этих словах Майер вздыхал, снимал очки, медленно протирал их. Слава не видела в этих жестах ничего театрального, напротив, ей казалось удивительным, что так прост с ней этот богатый человек из совершенно другого круга. Вот сидит перед ним обычная советская Слава Карелина, и одета-то она не так как надо, и не понимает, как это перед горячим в ресторане подали десерт? И невдомек ей, что это и не десерт вовсе, а сорбет, чтобы вкусовые рецепторы настроились на другие блюда. А Майер над ней не смеется, не кривится, объясняет ей подробно, получая при этом особое удовольствие, пытаясь ввести Славу в совершенно другой мир.

– А вы знаете, откуда пошло название «Бриони»? Это же курорт на Адриатике. Итальянцы имеют свой шик. Марку мгновенно оценили в Голливуде.

– Да-да, а как же! Вот, например, Джеймс Бонд. – Слава была рада вставить слово.

– А до Джеймса Бонда «Римские каникулы» и «Сладкая жизнь». В первую очередь «Бриони» – это, конечно же, мужские костюмы и обувь. Но я люблю их трикотаж. У компании свой потрясающий образ. Их мастера умеют сочетать стили: классический и спортивный. Клаудия любит черный, а я, напротив, с удовольствием ношу яркие вещи. Если все хорошо сочетается, то почему нет? В этой фирме есть стиль, лоск и шик, но в то же время простота и демократичность. Понимаете, эти хитрые итальянцы вовремя уехали в Америку. И даже внедрились в Голливуд. И вот вам результат. Марка вобрала в себя все.

Славе неудобно было спросить, а что именно в данный момент на Майере надето от «Брионии». Видимо, о таких вещах не спрашивают, это и так понятно. Хорошо хоть, за эти три дня она все поняла про «Миссони» и теперь умела уверенно отличить яркую елочку. Но в первый же вечер опростоволосилась с галстуком Майера. Ну не было там никакой елочки. И как поймешь? И вроде нет ничего особенного в этих ярких, с зигзагообразным рисунком и порой странными сочетаниями цветов свитерах. Некоторые, наоборот, казались ей тусклыми, а некоторые – и вовсе безвкусными. Но Майер был неумолим:

– А удобство? А легкость? А натуральные материалы?

Ну как с этим поспоришь. Слава такие вещи никогда не носила, ей просто не с чем было сравнивать.

* * *

– А может быть, вы хотите походить по магазинам? С удовольствием буду вас сопровождать.

Хотеть-то я хочу, подумалось Славе, вот только как с тобой по магазинам ходить? Еще пойдешь в какую неправильную сторону…

Именно так и случилось: там, куда шла Слава, все было явно не то и не так. Майер грустно вздыхал у нее за спиной.

– А что вы ищете?

– Ничего, так смотрю. Может, идея какая придет в голову.

– Когда я хожу по магазинам, я всегда четко знаю, что мне нужно.

«На то ты и немец, – подумала Слава. – На то я и женщина, имею право».

– Мне самому близок стиль Джеймса Бонда.

– А я это сразу поняла, – обрадовалась Слава.

Майер расхохотался до слез, и Славе стало неловко: опять сморозила глупость.

– Нет-нет, ничего, я просто не думал, что это так заметно. – Майер снял очки и вытер выступившие слезы. – Костюм Бонда – это свой неповторимый стиль, определенный крой костюма, если вы заметили. Всегда узкий пиджак с подчеркнутой талией, более мягкая линия плеча. Понимаете, Бонд ведь не гонится за модой. Никогда! Стиль Бонда – это непринужденная классичность, сдержанность, элегантность. Ничего крикливого и вульгарного. Я надеваю свой костюм, и он становится моим оружием! А вот! – Майер радостно выхватил вешалку с грязно-голубым, в полосочку, свитером. – Фрау Карелина, мне кажется, вам пойдет.

– Наверное. Но какой-то он невзрачный, никогда внимания бы не обратила… – Слава высказала свое мнение и тут же получила в ответ снисходительный взгляд.

– А вот это и есть настоящий шик. Носить невидные, казалось бы, вещи, которые очень и очень дороги! Ну если уж начистоту, то у «Миссони» просто так сложилось. Компания с самого начала закупила станки, которые могли делать ткань либо однотонную, либо в полосочку. А нужно было срочно готовить коллекцию к показу. Вот они и подготовили из того, что было. И вдруг – оглушительный успех. Модельеры решили сделать этот стиль своей фишкой.

– А это «Миссони»?

– Угу! – многозначительно кивнул Майер.

Слава незаметно развернула к себе ценник.

«Мама!!!»

– Да мне его и носить не с чем. В следующий раз.

– Подумайте, фрау Карелина, может, примерите все-таки? У нас дома шторы «Миссони», очень элегантно.

Шторы?! Сколько же могут стоить такие шторы?! И рейтинг Майера опять полз вверх.

* * *

Он провожал ее в аэропорту. В первый раз за три дня взял за руку и долго не отпускал.

– Наверное, говорить ничего не нужно?

– Я не знаю…

Слава и правда не знала. Она растерялась и была совершенно сбита с толку. Майер вел себя корректно-отстраненно, везде платил сам. Во время переговоров, которые они проводили совместно, помогал Славе советами, потом еще подсказывал, что и где можно форсировать, а что отпустить, многое рассказывал из того, что известно ему из собственных источников. Обычно бизнесмены такую информацию друг другу не дарят.

Майер одновременно показывал, что отношения их совсем даже не из разряда рабочих, а с другой стороны, никаких граней дозволенного не переходил. Слава в напряжении ждала: когда же?! Но ничего не случалось. Наоборот, как только она сама шла ему навстречу, он тут же закрывался в своей раковине, и ей казалось: померещилось, ничего такого не было. Обычная рабочая командировка. Майер увидел в ней достойного партнера и профессионально играет теперь на ее поле. Ничего личного, не нужно ничего выдумывать.

И вот это прощание. Бесконечное пожимание руки, слезы в глазах.

– Запомните, у меня никого нет, фрау Карелина, никого.

И глаза как у больной несчастной собаки.

* * *

К самолету Слава отправилась на ватных ногах, всю дорогу тупо смотрела в иллюминатор, на витиеватые облака, думая, как хорошо вот так просто сидеть. Ты летишь в самолете, от тебя ничего не зависит, пилот рассказывает о маршруте, официанты с улыбкой говорят, что курица закончилась (понятное дело, она же сидит в двадцать втором ряду), то есть даже и не нужно думать, курица или рыба. Рыба, все решили за нее первые ряды. Смотри себе на солнечную вату облаков и вспоминай сказку про Конька-Горбунка.

Почему-то вид из иллюминатора всегда напоминал Славе именно эту сказку Ершова и роскошную книжку с картинками Кочергина, где Конек-Горбунок был способен летать над облаками. Ей не хотелось думать о том, что ждет впереди, а о том, что случилось с ней в Висбадене, она вспоминать была просто не в состоянии, определив для себя ситуацию одним словом: абсурд.

* * *

От аэропорта до дома добиралась долго, приехала уже поздно вечером. Саввы дома не оказалось. Слава не успела даже подумать о том, где носит ее мужа, как раздался телефонный звонок.

– Славочка, уже дома, милая?

– Здравствуйте, Татьяна Львовна, только вошла.

– Устала, наверно?

– Спасибо, немного. – Слава специально выдерживала паузу, давая возможность высказаться свекрови. Ясно, что та ждет вопросов, а может, даже упреков, мол, где носит ее мужа. Слава решила не дать возможности старой интриганке разразиться упреками и выводами.

– Я вот что хотела сказать… – Татьяна Львовна закашлялась.

– Слушаю вас, Татьяна Львовна. – И вдруг у Славы упало сердце. Не зря говорят – сердце-вещун. Сначала чувствует сердце, а потом уже информация идет в голову. Где-то она читала, что информацию воспринимает мозг. Это не так. Она поступает из сердца. И вот сейчас оно ей говорило: «А твоего мужа нигде не носит. Его просто уже унесло».

Она поняла, о чем хочет сказать ее любимая свекровь, и почему-то вдруг стало так плохо и обидно… Ее бросили, муж от нее отказался, выбрал из них двоих мымру-мамашу. Ну почему? Ведь много же было хорошего, зачем же так. И зачем подсылать мамочку? Они прожили вместе почти семь лет.

– Вот что, милая. Не будем ходить вокруг да около. Саввочка переехал ко мне. – Театральная пауза. Слава уже глотала слезы на другом конце трубки, она все равно ничего не могла ответить. – Ты здесь?

– Да. – Слава постаралась, чтобы голос прозвучал как можно тверже.

– Ну-ну, не надо. Ну ты же знаешь, ты совершенно не подходила Савве.

Слава мгновенно пришла в себя. А чего это она тут пытается рыдать? Действительно. Надо же думать сейчас о счастье дорогого всем Саввы. При чем здесь Слава и ее переживания? Человек же погибает. Слава богу, забрала его сердобольная мамочка, и теперь все в его жизни наладится.

– Всего хорошего! – отрезала Слава и хлопнула трубкой об аппарат.

Глава

26

Вот и закончилась ее поездка в Висбаден. Восемь лет отделяли Славу от той жизни. Сколько всего произошло тогда! Вся жизнь ее дала крен. Нельзя сказать про поворот, поворот случился уже потом. А сначала был именно крен, когда она повисла на вытянутых руках, совершенно одна. И неоткуда было ждать помощи.