Рейс Шикмона-Милет или Первая из Стихий

Причал кипел жизнью: торговцы пытались всучить ещё один товар капитану, дети бегали вдогонку вокруг бочек, а вдалеке женщины прощались со своими мужьями, которые готовились к отплытию. Крики чаек перекликались с гулом голосов и скрипом телег.

Матан спустился на причал и обратив на нас внимание кратко бросил: – Вы прибыли вовремя, больше никуда не уходите, возможно корабль уйдет в море уже сегодня.

На причале собралась команда и несколько местных жителей, привлечённых предстоящим ритуалом. Матан, стоя в центре небольшой площадки рядом с алтарём из грубо обработанного камня, обратился к присутствующим:

– Баал, владыка небес и бурь, услышь нас! Даруй нам ветер, чтобы наши паруса наполнились, и дай нам спокойное море, чтобы оно привело нас обратно к нашим домам.

Матросы подхватили слова капитана, и их голоса, слились в единый хор. Держа клетку с голубем, я шагнул вперёд и передал птицу Матану. Тот осторожно достал голубя, прижимая его к груди, словно давая почувствовать теплоту своих намерений.

Между тем, затмение уже набирало силу, солнечный свет слабел посреди ясного дня и не замечать этого стало уже невозможно. На причале повисло напряжённое молчание. Матросы, которые ещё минуту назад загружали последние бочки, подняли головы к небу. Некоторые застыли на месте, будто бы парализованные увиденным.

– Что это? – раздался встревоженный голос одного из матросов. Солнечный свет постепенно становился всё более тусклым. Тень поползла по земле, погружая мир в тревожную полутьму. Несколько человек опустились на колени, шепча молитвы Баалу.

Матан, стоящий у алтаря с голубем в руках, резко обернулся и посмотрел на небо, затем на меня. Его обычно уверенное лицо теперь отражало беспокойство. Он поднял руку, призывая к тишине.

– Это знамение, – пробормотал кто-то из матросов. – Баал гневается!

– Тише! – прорычал Матан, – Жертва ещё не завершена., но в его голосе отдалось внутреннее напряжение. Яков, повтори всем то, что ты мне рассказывал сегодня утром!

– Это твой момент, Яков. Помни, что ты говорил Матану о своём сне. Стань тем, кто объяснит это явление. Здесь и сейчас, иначе затмение может обернуться против нас.Шварценблюм шагнул ближе ко мне, его голос был спокойным, но тихим:

Я набрал воздуха в грудь и шагнул к алтарю. Все взгляды обратились на меня.

– Слушайте меня! – начал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Это не гнев Баала. Это знак, что Яхве обещал дать мне прошлой ночью во сне. Небеса закрываются для того, чтобы испытать нашу решимость, но солнце вернётся. Яхве обещал присоединится Баалу и вместе с ним, незримо сопровождать корабль, все боги будут благоволить нашему пути. Не бойтесь, это знак их защиты, а не гнева.

Матан задержал дыхание, затем сжал губы и коротко кивнул, словно принимая мои слова. Затем он поднял глаза к небу и на мгновение замер, будто вслушиваясь в ответ, быстрым движением извлёк из пояса нож, поднял голубя выше и срезал ему горло одним движением. Короткий взмах – и птица замерла в его руках. Кровь упала на камень, растекаясь тёмным пятном по шероховатой поверхности и неожиданно налетевший сильный порыв ветра, словно в подтверждение, пронесся над причалом и прошелестел в листьях растущих неподалеку пальм.

– Прими нашу жертву, Баал! – воскликнул Матан, воздевая руки. – мы доверяемся тебе и вручаем наши жизни в твои руки. Морской ветер усилился и захлопал в парусах, словно подтверждая, что молитва была услышана. Матан громко произнёс:

– Баал принял нашу жертву! Мы доверимся богам!

Солнце скрылось полностью, но через минуту с противоположной стороны снова показался его блестящий край. Лёгкий ветер принёс ощущение движения, как будто время вновь пошло вперёд. Люди продолжали шептаться, но многие опустили головы, принимая объяснение. Матросы начали медленно возвращаться к работе, всё ещё бросая тревожные взгляды на небо.

Я стоял, переваривая происходящее и наблюдая, как матросы возвращались к своим делам, а Матан, закончив ритуал, обратился к нам:

– Теперь всё готово. Завтра на рассвете мы выходим в море. Возвращайтесь на корабль, чтобы к утру быть на своём месте. Баал дарует нам попутный ветер, но нам нужно быть готовыми к тому, что он может испытать нашу стойкость. А тебе, Яков придется мне кое-что объяснить, когда я приду к вам в каюту сегодня вечером.

Шварценблюм мягко подтолкнул меня в сторону корабля: – Ты сыграл эту партию мастерски, Яков. Баал принял жертву, теперь он обязан выполнить свою часть договора, нас ждет Милет.

– Этот ритуал прост, – продолжил Шварценблюм, – но в нём есть древняя мощь. Для них кровь – это жизнь, а её проливание – дар силам, в которым они верят. В твоём времени это кажется варварством, но, Яков, разве мы тоже не вносим плату за каждый наш шаг в этом мире? Мы приносим жертвы тем же самым богам своей собственной кровью, временем … и жизнью.

Вскоре солнце начало клониться к горизонту, заливая море золотым светом и окрашивая закат в мягкие оттенки оранжевого и розового. Ветер становился прохладнее, обдувая паруса и принося с собой свежесть, смешанную с еще не окрепшим, весенним запахом моря.

Ночь Волшебства

На палубе, все еще царила суета, хотя матросы работали теперь не так шумно, как днём. Один из них поднимался по мачте, проверяя, чтобы все канаты были правильно закреплены, другой, стоя у штурвала, осматривал горизонт, где уже начали мерцать первые звёзды.

Шварценблюм, прислонившись к перилам, задумчиво смотрел на медленно гаснущее небо. Его лицо, озарённое последними лучами заката, казалось умиротворённым.

– Видишь, Яков, – тихо сказал он, – время, когда день переходит в ночь, всегда наполнено тайной. Когда спадает слепящий свет солнца, утихает шум и мир наполняется розовым и желтым, мы начинаем явственно чувствовать более тонкие силы, открывающие путь, к счастью, через покой и созерцание.

Полоса берега становилась все менее различимой, в прибрежных домах зажглись фонари, их мерцающий свет едва отражался на тёмной воде. Ночь окончательно вступала в свои права, а корабль, постепенно забывал берег, прислушиваясь к плеску темных волн и вспоминая пути, ждущие его в бескрайних пространствах моря.

Над палубой вспыхнул свет факелов, которые матросы зажгли вдоль бортов и у мачт. Их слабое, колеблющееся пламя отбрасывало длинные тени на деревянные балки. Внизу, в трюме, слышался стук и глухие голоса – там закрепляли груз, чтобы он не сдвинулся во время плавания.

– Приготовься, – предупредил Шварценблюм. – Скоро придёт Матан. Этот человек не из тех, кто откажется от возможности разобраться в своих сомнениях.

Из капитанской каюты вышел Матан, его фигура на фоне угасающего заката проявилась массивной и внушительной. Капитан медленно подошёл к нам, его тёмные глаза блестели в свете факелов. На мгновение он остановился, словно вслушиваясь в ритм моря и шепот ночного бриза.

– Яков, Шварценблюм, – его голос был низким, но спокойным. – У меня есть вопросы, на которые я хочу услышать ответы. Я уже не думал, что меня можно чем-то удивить в этом мире, но ты это сделал. Поверь мне, сын Израиля, за свою жизнь я повидал многое, я плаваю по морям уже тридцать пять лет, я видел в холодных северных морях могучих животных размером в два корабля, испускающих фонтаны пара. Я плавал вокруг Африки и видел солнце, склоняющееся к Югу. Я был в царстве Амореев за Иорданом и видел там строения, созданные из камней, которые не под силу поднять и великанам в десять человеческих роста. Я многое видел, но такое я вижу впервые.

– Я не имею в виду солнечное затмение, я тоже видел такое несколько раз, но я в первый раз вижу, чтобы кто-то знал о солнечном затмении заранее. Ты явно что-то от меня скрываешь, я ведь не маленький мальчик и умею чувствовать хитрость. Ты ведь сказал мне про затмение только для того, чтобы обезопасить себя, чтобы я не принял его за гнев Баала. Знаешь, что, забудь, все что говорил мне сегодня утром, можешь молиться своему сумасшедшему, извини, странному Богу сколько захочешь и когда захочешь, кто я такой, чтобы вмешиваться в дела Богов. Но, ты должен сказать мне, как ты узнал про затмение, иначе я умру от любопытства посреди моря, и никто из вас не вернется на берег.

– Что ему сказать, повернулся я к Шварценблюму.

– Скажи ему правду, ты что не видишь, что этот лис издалека почует любую ложь.

– Но ведь эти знания могут быть несвоевременны. Как к этому отнесется Время?

– Объясни ему как сможешь. Все равно это очень скоро станет известно и его знания мягко впишутся в ход времени.

– Хорошо

Во-первых, знай, что Земля— это большой Шар, Луна – это шар поменьше и Солнце также шар, самый большой, но Луна находится к Земле ближе, чем Солнце. Меньшие шары вращаются вокруг больших. Шар Луны вращается вокруг шара Земли, а шар Земли вокруг шара Солнца. Днем Луна не исчезает, просто ее блеск намного слабее и Солнце затмевает ее своим блеском. Если Луна проходит в своем пути между Солнцем и Землей она закрывает от нас Солнце и создает тень. В этот момент мы на Земле видим как от нас скрывается Солнце.

Если же Земля в своем пути проходит между Солнцем и Луной, то тогда тень закрывает Луну и мы видим лунное затмение.

«То, что Земля представляет собой, большой шар знают греки. В принципе мы видим Луну и Солнце как диски, – продолжил Матан. – но это не противоречит сказанному тобой, потому что со стороны шар будет видеться как диск».

– именно так, поэтому тень, скрывающая от нас солнце всегда круглая, как и тень, скрывающая от нас луну.

«Самое удивительное», —сказал Маттан, – что все это так просто, тут нет места никакому чуду, мне понятно все. Единственное новое, что я узнал – это то, что Солнце находится дальше Луны. Но тогда получается, что Солнце и Луна не прикреплены к Небесному своду, а блуждают в небесах по своим собственным путям.»

Чтобы ты не ушел разочарованным, —произнес Маттан, – я, пожалуй, скажу тебе еще кое-что, но при одном условии – ты не будешь выпытывать, откуда я это знаю, не пытайся взвесить услышанное на весах могущества и авторитета великих мира сего, просто вдумайся в смыслы и реши сам для себя, насколько они гармоничны. И еще, пообещай мне не удивляться тому, что увидишь.

Я согласен, – ответил Маттан.

Шварценблюм, провел рукой по пространству между нами и в центре каюты возник огненный шар, размером с голову, на некотором расстоянии от него возник небольшой голубой шарик, размером с куриное яйцо, вращавшийся вокруг него, а вокруг голубого шарика вращался белый, еще меньше.

Маттан изумленно приподнял правую бровь, но быстро справился с собой и далее оставался спокойным, наблюдая равномерное круговое движение возникших перед ним шаров.

«Центральный огонь – это Солнце – сказал Шварценблюм, – голубой шарик –Земля, так как большая часть ее покрыта морями. Белый шарик, поменьше – Луна. Теперь смотри, – шары замедлили свое движение и в какой-то момент Луна медленно прошла между Солнцем и Землей, отбросив на нее явственную тень. – вот то, что происходило сегодня. Новое для тебя состоит в том, что никто не должен был вмешиваться в ход вещей, ни Баал, ни Яхве, затмение произошло бы в любом случае само по себе. Чудеса есть, но они лежат гораздо глубже».

В городе Вавилон есть храм. Храм этот очень древний, он стоит там две тысячи лет и все это время жрецы храма наблюдают за небом. Пути светил на небосводе подчиняются строгим законам, поэтому затмения Солнца и Луны случаются регулярно. Две тысячи лет – большой срок и за это время набралось немало наблюдений, закономерности были проявлены и затмения стало возможно предсказывать даже несмотря на то, что характер движения светил был жрецам непонятен. Ты же получил знание о том, что даже им неизвестно.

Ты увидел характер движения светил и зная быстроту их движения и размеры окружностей мог бы вычислить все, что будет с ними происходить в любое, выбранное тобой время. Произвести вычисления нелегко, но в этом нет ничего невозможного. Теперь ты узнал главную тайну. Надеюсь, что ты останешься доволен нашим разговором.

В Элладе, в Милете живет человек по именит Фалес. Он сумел предсказать затмение и теперь мы плывем к нему, чтобы узнать, каков источник его мудрости и как он это сделал.

Да, ответил Маттан, глядя на продолжавшие вращаться в центре каюты шары. Несомненно, вы удовлетворили мое любопытство и сказанное гармонично моей душе. А что с ветрами? Они тоже происходят сами по себе?

И да, и нет, как ни странно, но на земле дела обстоят несколько сложнее чем на небе. В ветрах намного больше хаоса, поэтому их невозможно предсказать точно и в отличие от затмений, можно сказать, что они возникают по воле богов. Это слышится странным, но присутствие богов на Земле чувствуется гораздо сильнее, чем на небе.

Ну что же, благодарю за беседу, – сказал Маттан, я старался не удивляться, надеюсь ты доволен. Пойду к себе в каюту, надо немного передохнуть, завтра тоже будет тяжелый день.

Ты неплохо сыграл эту партию, Яков, – произнёс Шварценблюм, когда Маттан вышел из нашей каюты, – твоя удача, что Матан умен, смел и способен мыслить здраво, будь на его месте глупец, ситуация стала бы неприятной. Нет ничего опаснее дураков, и в этом мире, и в любом другом, они, несомненно, опасны для окружающих, но в первую очередь для самих себя.

Отплытие

На рассвете причал ожил, наполняясь звуками и движением. Двое матросов подняли самый большой парус, крепя его к верхней рее. Грубое и плотное полотно медленно разворачивалось, как гигантское крыло, пока ветер не поймал его и не надул лёгкой волной. Парус зашумел в порывах легкого бриза, и стал бить, как большой барабан, пока матросы не подтянули его и не зафиксировали.

Матан, стоя на палубе, наблюдал за всем этим с напряженным выражением лица. Он что-то выкрикнул, указывая на другой парус. Один из моряков бросился к нему, подтягивая толстую верёвку. Парус резко натянулся, раздувая мощную грудь под лёгким ветром. Ещё несколько матросов засуетились, помогая укрепить его на месте.

Первые лучи солнца озарили розово-золотистым цветом натянутые паруса корабля, с нетерпением рвущиеся вперед. Матросы уже были на своих местах, быстро и слаженно выполняя последние приготовления.

– Поднимайте якорь! —раздался над причалом мощный голос Матана. Его фигура выделялась на носу корабля. Двое матросов взялись за лебедку и их руки заработали в ритме, словно единый механизм. Канат, удерживающий якорь стал постепенно выходить из воды, наматываясь на ось механизма.

На палубе слышался скрип дерева, натужный скрежет верёвок, и звонкое щёлканье блоков. Один из матросов стоял на носу, проверяя, чтобы ничего не мешало кораблю выйти из гавани. Другой, у руля, уже готовился направить судно к открытому морю.

С берега доносились последние прощания. Женщины и дети кричали вслед и махали руками, а старики сдержанно кивали, глядя вслед уходящему кораблю. Несколько торговцев, опоздавших с предложениями, безуспешно пытались привлечь внимание Матана.

Солнце поднималось все выше, отражаясь в волнах золотыми бликами. На борту все было готово. Капитан поднял руку, давая сигнал рулевому, – Паруса к ветру!

Рулевой повернул штурвал, и корабль начал медленно удаляться от причала. Шкоты натянулись и паруса мягко наполнились свежим утренним ветром. Берег стал отдаляться, фигуры людей уменьшались, пока не превратились в едва различимые точки.

Матан приказал поставить несколько матросов на весла. – «Нам надо пройти полосу спокойного моря, – объяснил он. – Ветер слаб, но через пару миль он снова поднимется.»

Гребцы спустились вниз, где находились длинные деревянные скамьи. Весла скрипели, входя в воду, и поднимались в такт. Капитан назначил одного человека отбивать ритм барабанными ударами по пустой бочке.

Я взглянул вниз через люк. Несколько мужчин, вцепившись руками в весла, гребли в такт с ударами, их мощные мышцы ритмично надувались от напряжения и спины блестели от пота. Они трудились молча, экономя дыхание.

Я нашел на палубе место, где не представлял собой помеху для снующих вокруг матросов и с интересом смотрел на удаляющийся берег. Я много раз видел Хайфу из Акко, с противоположного конца залива, но никогда, со стороны моря. Естественно, никакой Хайфы на привычном месте не было, но над заливом все так же нависала гора Кармель, покрытая сосновым лесом. Чем дальше мы отходили от Шикмоны, тем призрачней становился берег и ниже гора над ним.

Ветер уже наполнял паруса ровным дуновением, и корабль скользил по глади воды, оставляя за собой пенистый след. Солнечные лучи перестали пробиваться до дна и море утратило свою зелёную прозрачность, теперь корабль окружала бескрайняя синяя пустота, становящаяся все глубже и темнее.

Через какое-то время суета улеглась и матросы рассредоточились по палубе, кто-то отдыхал в тени паруса, кто-то приводил в порядок снасти. Один из молодых моряков точил нож, сидя на перевернутой бочке. Другой, кряжистый и с загрубевшими от ветра руками, перебирал запасные верёвки, проверяя, нет ли на них потертостей и надрывов.

Ко мне подошел Шварценблюм с корзиной фиников и бурдюком воды и, достав пригоршню фиников, протянул их мне, – ешь Яков, это твой завтрак, затем присел, откинулся назад, опираясь на локти, и стал смотреть на спокойное море, покрытое легкой рябью волн. «Вода», – произнес Шварценблюм торжественно, – «Силы Хаоса дремлют, и стихия настроена к нам благодушно, но не стоит обольщаться, Яков. Море – капризная стихия.»

На палубе показался Матан и жестом подозвал к себе того кряжистого матроса, который вместе с Ашером привязывал бочку с оливковым маслом к лебедке. Энергично жестикулируя руками Маттан что-то ему объяснил и матрос, коротко кивнув развернулся и направился к люку, ведущему в нижнюю часть судна, где сидели гребцы. Он спустился вниз, и через мгновение оттуда донёсся его громкий голос:

– Капитан приказал! Поднять вёсла!

Сразу после этого из трюма послышался скрежет дерева о дерево и глухие удары древков о борта. Длинные весла одно за другим поднялись над поверхностью воды, сверкая каплями, стекающими с их лопастей. Потеряв опору мускулистых рук гребцов, корабль на мгновение словно замер в нерешительности, а затем я почувствовал лёгкий толчок и подобно морской птице, взлетевшей с утеса, судно окончательно разорвало связь с землей и подчинилось более древней силе – стихии ветра. Море, наконец, признало нас своими.

Матан, стоя на возвышении у руля, оглядел команду, убедился, что всё идёт, как надо, и поднял руку, подавая знак рулевому:

– Держи курс!

Рулевой, крепко вцепившись в румпель, чуть повернул его, направляя судно строго на запад. Паруса слегка вздрогнули, поймав новый поток воздуха, и корабль, повинуясь силе ветра, мягко, но уверенно изменил курс и устремился в открытое море.

Из трюма выбрался Ашер, матрос, который ещё на причале проявил ко нам недружелюбие. Он направился к другому моряку, и тот тут же передал ему деревянное ведро. Ашер молча кивнул, взял ведро и направился к борту, черпая воду, чтобы вылить её на палубу.

– Палубу моют несколько раз в день, – пояснил Шварценблюм. – Соль быстро разъедает дерево, а если оставить рыбьи ошмётки после обеда, они начнут гнить. К тому же сырая палуба делает корабль менее пожароопасным.

Я кивнул, наблюдая, как ещё двое матросов присоединились к Ашеру, размахивая грубыми щётками и счищая невидимые глазу загрязнения. С борта кто-то потянул наверх корзину с едой – сушёной рыбой и лепёшками.

– Скоро будет полдень, – заметил я.

– Да, – подтвердил Шварценблюм. – В это время начинается первая смена вахты. В море живут по расписанию: еда, работа, отдых – всё по часам. Ты тоже привыкнешь.

Над мачтами пролетели чайки, выкрикивая свои хриплые крики, но, как заметил Шварценблюм, их становилось всё меньше. Это означало, что мы уже отошли достаточно далеко от берега. Море простиралось во все стороны, и от этого становилось не по себе.

Я обернулся и увидел Матана. Он стоял, расставив ноги, уверенно вцепившись в ограждение, и следил за еле видной кромкой берега у самого горизонта. Затем он повернулся и подозвал к себе несколько матросов и меня, мы собрались вокруг него.

– Бен-Ами, твоя вахта начинается через час. Ты следишь за парусами. Если ветер сменится, будешь первым, кто отдаст команду. Бен-Ами серьёзно кивнул. его работа заключалась в том, чтобы удерживать корабль на курсе, подправляя направление, если ветер изменится или внезапно усилится.Матан кивнул одному из крепких мужчин с короткими волосами.

– Ашер, ты за рулём во второй половине дня. Внимательно следи за берегом, смотри, чтобы нас не снесло течением дальше в море.

Затем Матан посмотрел на меня и того кряжистого матроса, которого я постоянно видел в кампании с Ашером. – А ты, Барка … – сказал он, обращаясь к нему, прищурившись, словно решая в уме какое-то уравнение, – сегодня будешь в ночной вахте, возьми с собой Якова. Покажи ему звезды и расскажи, как следить за тем, чтобы не уйти от берега.

Вскоре несколько матросов принесли на палубу небольшие плетёные корзины с едой. В одной лежали сушёные финики и лепёшки, в другой – солёная рыба.

– Обед, – сказал Шварценблюм. – Это тебе не пир в доме богача, но зато здесь каждый получает свою долю.

Матросы ели прямо на ходу, отрывая куски лепёшек и запивая их водой из бурдюков. Некоторые делили рыбу, снимая с неё тонкие полоски мяса. «морская жизнь, – пробормотал я и взял кусок лепёшки, ощущая, как корабль плавно раскачивается под нами.

– Это ещё роскошь, – продолжил Шварценблюм. – В долгих переходах рацион становится гораздо жёстче. Воду пьют экономно, пища – солёная, чтобы она не портилась.

Мы сидели на палубе, жуя лепёшки и наблюдая, как бесконечная гладь моря покачивается под нами, точно живое существо. Ветер гулял между парусами, а корабль лениво поскрипывая шел на Север, подстраиваясь под ритм волн.

– Вода, – тихо произнёс Шварценблюм, отрывая кусочек хлеба и рассеянно глядя на горизонт. – Ты когда-нибудь задумывался о ней, в качестве одной из первородных стихий?

Я пожал плечами: первым делом Вода – это жизнь, не так ли? Без неё не может существовать ни одна жизненная форма. Земля слишком тверда, чтобы поддержать движение, огонь – слишком агрессивен, а воздух непостоянен и подвержен хаосу. Вода же и текуча, и надежна.

Шварценблюм покачал бурдюк с водой, отпил глоток и продолжил: – жизнь это очень сложное явление, но в основе ее физического проявления лежит форма, поэтому главной стихией жизни я все-таки назвал бы землю, в силу ее способности создавать порядок и плотность, но вот беда, в этой плотности нет движения. Вода же, не имея формы сама по себе, соединяет форму хаос и время и порождает текучесть.

Благодаря текучести вода дарует жизнь, но она же может ее забрать. Люди считают, что земля принадлежит им, и строят на ней города. Приходит вода и смывает всё обратно. Она точит камни, размывает берега. В домах, где когда-то жили люди, сегодня селятся крабы и мурены.

Я взглянул на гладкую поверхность моря. Оно казалось спокойным, как и до того, но теперь в глубине скрывалось что-то необъятное и неподвластное, такое же древнее, как сама Вселенная.

– Ты хочешь сказать, что вода сильнее земли? – спросил я.

– Она более чуткая и восприимчивая, – ответил Шварценблюм. – земля противится времени, вода-же дружит и течет с ним наперегонки.

Вода просачивается сквозь порядок, не принимая его в себя, но на тонком плане хранит все, через что прошла, Капля, испаряющаяся с поверхности моря, поднимается в небо, становится частью облака, а потом падает дождём где-нибудь в далёкой долине. То, что ты пьёшь сейчас, могло когда-то напоить фараона в Египте или упасть снегом в горах Урарту, чтобы прорасти там вместе с пшеничным колоском.

«Ты знаком с гаданием на картах ТАРО», – спросил Шварценблюм. Я утвердительно кивнул, – «да, конечно».

– Тогда ты должен знать, что в символизме Таро масть Кубков ассоциируется со стихией воды, а вода – с пассивной, восприимчивой энергией Инь. В этих картах есть четыре королевы, одна из них – королева кубков, отвечает на вопросы, связанные с чувствами. Это женское начало, мягкое, текучее, но при этом глубокое и могущественное, способное к созиданию и порождению. Инь, – это мягкость, которая побеждает твёрдость. Она не идёт против силы, но она её подчиняет. Камни веками пытаются сломить воду, но именно вода точит их и превращает в гладкие округлые формы.

– Посмотри, как ведёт себя море. Сейчас оно мягкое, дружелюбное. Оно качает нас, словно ребёнка в колыбели. Но если ему вздумается, оно поднимет волны в три человеческих роста, сломает мачты, разорвёт паруса. Люди называют это яростью моря, но на самом деле у воды нет злобы, просто иногда ей хочется немного поиграть с Хаосом, на миг подчиниться, а потом взять верх.

Мы молчали, слушая мерный плеск волн о борт корабля. Где-то наверху хлопали паруса, скрипели снасти, а вдалеке небо начинало окрашиваться в первый оттенок заката.