Рейс Шикмона-Милет или Первая из Стихий

Яков Равиц

Рейс Шикмона-Милет или Первая из Стихий

Пролог

Вы когда-нибудь медитировали на берегу моря?

Ты очищаешь свой ум от всех мыслей, чтобы остаться только с самим собой. Но мысли упрямые, они стараются пролезть обратно через любую случайно открывшуюся брешь, как песок в кроссовки. Тогда ты начинаешь следить за пенным прибоем, мерно ударяющим в берег, наблюдать можно не думая, нужно просто смотреть, как он надвигается, поглощая песок, а потом, потеряв свою силу откатывается назад. Постепенно прибой смывает все твои мысли, и ты превращаешься в сосуд, наполненный звуком морских волн, их дыхание становится твоим дыханием, а их вечное возвращение – твоим возвращением, по сути, ты им становишься, но всегда, даже когда смывается последняя мысль, что-то от тебя все еще остается и это что-то, по-видимому, и есть твоё «я».

Странная вещь этот прибой, он одновременно и изменчив, и неизменен, и ни одна волна не повторяет предыдущую, вода накатывает на берег, а берег упрямо возвращает ее назад. Волна отдает свою энергию берегу и исчезает, но за ней приходит новая, полная силы и снова атакует берег, но также точно уходит в небытие.

Волны бывают разные, некоторые плавно накатывают на берег и достигнув своего предела, на миг останавливаются и так же тихо уходят. Есть и такие, что накатывают со всей мощи и затопив гладкое пространство, омытое предыдущими волнами, идут дальше, поглощая шероховатый сухой песок, но и они исчезают, оставляя после себя лишь высыхающую полоску мокрого берега. Бывает, что волна грозно идет издалека, поблескивая полупрозрачной стеной зеленой воды и пенной верхушкой, но обрушившись на берег неожиданно спотыкается сама о себя или о свою предшественницу и, породив бессмысленный пенный хаос, исчезает в водоворотах.

Волны рождаются где-то там, в просторах моря, набирают силу и здесь, у берега находят свой конец, возможно, они даже видят в этом и смысл и предназначение. А может и нет никакого смысла, а есть только вечное повторение. Я, наблюдающий со стороны, не могу их понять. Как же так получается, кто здесь прав, кто неправ, кто обманут?

Ох уж этот, смысл! Мы, люди, без него не можем и ищем его всегда и везде. Не все конечно, некоторые его уже знают с рождения, хотя и их жизнь часто обламывает, чтобы не зазнавались и называется это кармическими уроками. А те, что не знают, называют себя философами и продолжают искать.

Хотя, смысл ищут не только философы, простой народ далеко не так прост, как кажется, у него тоже есть своя философия, порой круче греческой, просто она нигде не написана, а гуляет на свободе в виде многих мудростей типа «Всех денег не заработаешь», «Женщина не воробей – залетит не прокормишь», «Без труда – не выловишь и рыбки из пруда», «Hе вернул кредита – считай, рожа бита», «Под лежачий камень мы всегда успеем». Это же все о смыслах!

Странная это вещь, философия, Практической пользы от нее ноль, и все-таки, что с ними ни делай, люди не прекращают думать о бесполезном. И видимо все это не спроста, есть такая странная корреляция, когда цивилизация идет к своей вершине, философия в почете, а может, наоборот, когда философия в почете, то и цивилизация идет к своей вершине. А когда люди перестают думать о вечном, мудрость переходит к воинам и мир начинает быстро рушиться.

Возьмем, к примеру Элладу, Александр македонянин был учеником Аристотеля и тоже иногда любил пофилософствовать, умирая, сказал: «Человек, который завоевал весь мир, ничего не имел в руке во время смерти». А что было дальше? а ничего и не было, каждый из полководцев урвал что мог и потом все это распалось. Остались только ветер, песок, кости и стертые с лица земли города.

В веке и в месте, в котором я родился с философией, вообще, творилось что-то неладное. Называлась она марксистско-ленинской, проповедовали ее жуликоватые типы в кепках и с наганами. Медитации они не практиковали, а вместо этого занимались в основном решением вопросов справедливости и наган был в этой задаче основным доказательством и главным инструментом познания.

Что же все-таки со смыслом жизни, почему с ним всегда так трудно. Возможно, лежит он на самом видном месте, а мы просто его не замечаем. Я где-то читал забавную гипотезу. Ученые говорят, что раньше уголь был не под землей, а в атмосфере и климат был теплым, но постепенно зеленые растения этот уголь съели и умирая, унесли с собой под землю. Климат стал холодным, а с Севера начали наползать льды. И тогда Боги, чтобы вернуть равновесие, создали человека и дали ему огонь. И всякий, кто сжигает уголь, угождает Богам. А те, кто выдумывает «зелёные технологии», вызывают на себя их гнев, искренне не понимая, чем они провинились.

Помню когда-то в молодости, когда учился я в институте, ходили мы после учебы в пивную и там вели умные беседы. Зашла как-то раз речь о смысле жизни и оказалось, что у каждого он был свой. Высказался и я, что смысл в том, чтобы получить от нее как можно больше кайфа. Мой собеседник задумчиво прошел взглядом сквозь меня, заглянул куда-то очень далеко, туда, где я еще не бывал, видимо увидел там что-то, что от меня было скрыто, помолчал и ответил, – «те, кто действительно так живут, заканчивают жизнь в наркологии».

Каждая волна не видит общей картины прибоя, ее жизнь сначала размеренна, а потом неожиданно заканчивается в столкновении с берегом, которое она, наверное, переживает либо как катастрофу, либо как вызов, брошенный ей Миром, а вот вода, наверное, она помнит все?

Кто-то из древних, считал воду основой Мира, кто же это был? Ах да, его звали Фалес. Фалес из Милета, кстати это был не просто кто-то, а первый из философов, в те времена их называли мудрецами. Любопытно, почему же он взял за основу Мира воду, а не берег, или скажем того, кто сидит, подобно мне, и смотрит на прибой. И ведь, не осталось ничего, что было им написано, только короткие отрывки более поздних цитат. Говорят умный был человек, придумал доказательства в геометрии, мы в школе проходили теорему, названную его именем, и вот тоже стал гадать, что же лежит в основе Мира.

Я, когда впервые услышал об его теории про воду, решил, что это глупость, ведь люди тогда были темные и ничего не знали. Всем известно, что вода – это окисел водорода, или, проще говоря, сгоревший водород. Формула её – H₂O. А если мир состоит из 103 элементов, то два из них никак не могут лежать в его основе. Две части из ста трёх – это не целое!

Но теперь это уже видится мне по-другому. Несомненно, он искал не химическую формулу воды, и не что из чего состоит, а начало, лежащее в основе бытия и это совсем другое дело. Сплавать бы в Милет, спросить, только как, преодолеть расстояние тут будет недостаточно, прошло столько лет!

Даже не знаю, какая из волн разбудила все эти мысли и толкнула меня в то немыслимое путешествие, что привело в Тель-Шикмону на финикийский корабль, отплывающий в Элладу. Теперь же, вернувшись, я пытаюсь, как могу, рассказать обо всем, что увидел и услышал, в этой книге.

Шварценблюм

– Прошло столько лет, говоришь? – раздался рядом тихий задумчивый голос. Я вздрогнул, хотя уже минут пять, наверное, никого не замечал рядом. Передо мной стоял странный человек, одетый в длинную мантию черного цвета, свисавшую до земли, и странный блеск исходил от золотой пряжки на поясе. Лицо было укрыто тенью капюшона, но глаза сверкали, словно две голубые звезды, устремленные на меня.

– Волны рассказали мне о твоем желании, – наконец произнес он. Ты хочешь задать вопросы Фалесу. Это не так уж и сложно, как ты думаешь.

Я молча смотрел на незнакомца, все еще не понимая, как реагировать. Сначала пришла мысль, что это шутка или, может быть, чей-то розыгрыш. Но ведь я ничего не говорил, значит незнакомец оказался способен прочесть мои мысли. Затем я увидел, что над морем стоит уже не солнце, а ярко-желтая луна. Прибой стих, и светлая дорожка от луны к берегу почти застыла, слегка подрагивая от случайных всплесков.

– Кто вы? – спросил я в замешательстве.

– Шварценблюм, – ответил он дружелюбно. – Я маг, иногда гуляю тут по берегу при полной луне. В паре миль от берега, на дне, вон в той стороне, покоится старое турецкое судно. В силу некоторых обстоятельств я к нему сильно привязан. Но это лирика, в данный момент важно то, что я могу тебе помочь. Ты выразил желание встретиться с мудрецом?

– Но ведь Фалес умер две с половиной тысячи лет назад! – возразил я, как же мы сможем с ним встретиться. Ты предлагаешь отправиться с мир мертвых или вернуться во времени, насколько я знаю, это невозможно?

– Да, ваши ученые, несомненно, правы, в рамках их договора во времени действительно нельзя двигаться вспять, скорость света, энтропия, искривление четырехмерного континуума и все такое. Но ведь они ничего не знают о самой природе движения, еще меньше они знают о природе хаоса. Иногда не нужно ломиться в запертую дверь, если открыта форточка. Во времени есть, так называемые, перекрестки, то есть моменты выбора, выбор есть точка соединения порядка и хаоса. Те, кто умеют входить в измерения хаоса, могут просто перепрыгнуть на эти перекрестки. Естественно для приобретения подобных навыков нужны долгие годы упорных тренировок. Тебе повезло, потому что я могу перепрыгивать на перекрестки прошлого и знаю те из них, которые вполне подойдут для визита в Милет при жизни Фалеса.

Шварценблюм не рассеивался в вечернем тумане моря и что-то упорно подсказывало мне, что то, что сейчас происходит реально. Прикосновение к чудесному, иногда, происходит в нашей жизни в виде цепочек странных совпадений, но вот так напрямую и открыто, чудеса обычно не случаются! Подобный шанс выпадает крайне редко, возможно раз в жизни, и то не во всякой, его легко упустить и нельзя вернуть. Ну что же, сказал я, похоже мне действительно сильно повезло, что ты оказался рядом. Я готов.

– Тогда идем, сказал Шварценблюм, Я уже выбрал «перекресток», это 28 мая 585 года до рождества Христова, это день, когда Фалес предсказал солнечное затмение и тем поверг в шок своих соотечественников. Некоторые называют это время осевым. Прошел год с тех пор, как Иерусалим был сожжен и разрушен и теперь он лежит в груде развалин и пепла, а жителей либо убили, либо угнали в Ассирию, но над Шикмоной, сегодня, будет прекрасное, безоблачное, почти летнее утро.

Сегодня, Шикмона – это лишь погребенные под песком развалины, но у них славное прошлое. Его основали египтяне три с половиной тысячи лет назад, при Тутмосе III, во время экспансии в Ханаан, здесь очень удобная бухта для высадки на азиатский континент, рядом гора, с которой видно всю округу до самой горы Хермон и дорога, идущая до перевала Мегиддо и дальше на Бейт-Шеан, который был в те времена административным центром египетского Ханаана.

Шикмона очень близко, полчаса прогулки вдоль берега, мы отправимся в Милет на надежном финикийском судне. В бухте уже стоит нужное нам судно, готовящееся к дальнему переходу, завтра оно оправляется в Милет. Думаю, за пару золотых монет мы с капитаном договоримся. Посмотри-ка, как все у нас сходится.

Через двадцать минут ходьбы песчаный пляж Бат-Галим остался далеко позади, и за зданием института моря передо нами открылись занесенные песком следы древнего города. Остатки стен и строений были стерты тысячелетиями, но хотя, от них остались лишь очертания, каждый камень мог бы рассказать множество удивительных историй. Когда-то на этом месте был шумный портовый город.

– пошли!!!– Слушай, сказал Шварценблюм, я ведь застал тебя за медитацией, возможно, ты бы мог немного облегчить мне задачу, если не хочешь, чтобы мне пришлось тащить тебя как бревно. – конечно, говори, что делать. – открой руки и впитывай энергию ветра, – прекрасно, знаешь, где находится третий глаз. – да, ответил я, это приблизительно в районе лба. – сосредоточься на третьем глазе. – теперь сдвинь внимание на макушку. – а теперь… сдвинь внимание еще выше. – прекрасно, дай руку

Прыжок

С восточной стороны небо уже начинало светлеть и на фоне намечающейся зари четко выделялись пятнышки двух маленьких облаков. Город расположился слева, между нами и первыми домами было метров сто, ветер с моря колыхал весеннюю траву, смешиваясь с ее запахом. По узкой улочке, вымощенным крупными камнями, тянулись каналы для дождевой воды. Они сходились к цитадели, которая возвышалась над городом, словно страж. а справа, в бухте, метрах в трехстах, мерно покачивались на волнах три корабля, два округлых и один длинный и остроносый.

Приморский городок просыпался. На порог одного из крайних домов вышел молодой мужчина, а за ним женщина, что-то ему сказавшая на певучем семитском диалекте с совсем небольшой, изящной, примесью гортанных звуков. Язык был чужой, но как будто знакомый, и я неожиданно выхватил два знакомых мне ивритских слова, «возьми» и «еда».

– Да, сказал Шварценблюм, местный диалект один из семитских, также как ханаанский и иврит, и при некоторой тренировке ты вполне смог бы на нем общаться.

От невозможности происходящего стала кружиться голова. Инстинкт самосохранения грубо намекнул, что он против и требует немедленно вернуться в привычную обстановку, я сделал шаг назад, но это ничего не изменило.

– Этот что? – спросил я, глубоко вдохнув, – это воздух далекой древности, две с половиной тысячи лет до моего рождения?

– Именно так, – ответил Шварценблюм. – но ты все еще находишься на перекрестке, теперь с него необходимо сойти. Здесь не стоят, сюда приходят сделать выбор. Врата времени уже схлопнулись, а ты, войдя в эту реальность, никак не можешь оставаться в своей. Таковы правила игры, если ты будешь здесь торчать, это всего лишь вопрос времени, когда оно заметит тебя и выкинет из реальности… насовсем. Чем дальше мы пойдем, тем глубже ты будешь погружаться в этот мир, а он – становиться твоим настоящим.

Я шагнул вперед.

– Улыбнись пошире, подбодрил Шварценблюм, нас ждет прекрасное морское путешествие полное опасностей, в котором мы можем встретиться с бурями, пиратами и разгневанными Богами. Но не забывай, что ты путешествуешь с одним из лучших магов, так что пираты и бури это лишь немного экзотики, не гневи Богов и все у нас будет в порядке.

– Если бы я знал, как их не гневить, – хмыкнул я. Там, где я вырос с Богами была довольно мутная история. Их вроде не было вообще, но гневить их было также опасно, как и здесь, они были скоры на расправу.

– Боги есть везде, – задумчиво промолвил Шварценблюм. Не унывай, тебя ждет заслуженная награда, беседа с Фалесом, и поверь, самые знаменитые ученые охотно дали бы отрубить себе левую руку и ухо в придачу, чтобы оказаться на твоем месте. – Идем в бухту, нам нужен вон тот корабль, завтра он отплывает в Милет. Капитана зовут Матан, он уроженец Тира.

Финикийский Корабль

Мы подошли ближе к кораблям, и я почувствовал, как этот странный мир становится всё более реальным, а тот, из которого я прибыл уходит в небытие. Древняя гавань Шикмоны просыпалась. Чуть поодаль, справа от кораблей, рыбаки тянули свои сети с ночным уловом, слышались крики чаек, и запах рыбы наполнил воздух.

Рядом с причалом покачивался на волнах длинный и узкий корабль с округлыми бортами и острым носом, изящно вырезанным, как будто из цельного куска дерева. В каждой детали чувствовалась рука мастера и мудрость веков мореплавания. Корабль был как бы слит с морем и со своим предназначением, он излучал ощущение надежности, продуманности и, несомненно, мог бы рассказать многое про ярость волн и ветра, у далеких и загадочных берегов Африки и Альбиона.

– Это и есть корабль, на котором мы отправимся? – спросил я, внимательно разглядывая искусно вырезанные символы на его бортах.

– Да, это он, – кивнул Шварценблюм. – финикийцы не имеют себе равных в море. Этот корабль – лучшее что есть, такие корабли могут спокойно выдерживать длительные путешествия вокруг Африканского континента. Все, что будет ходить по морям на ближайшую тысячу лет – лишь копии с небольшими вариациями.

Матан уже знает, что мы идем с ним. Но не забывай, что понятия, в этом времени, сильно отличаются от твоей эпохи, ты здесь чужой и поэтому будь осторожен с тем, что говоришь. Каждая мелочь может тебя выдать, поэтому не болтай лишнего, они могут не понять тебя, или хуже того, они могут понять тебя неверно, первое время просто слушай.

Мы подошли к причалу, и нас встретил Матан, капитан корабля. Он был выше меня, с кожей, обожженной солнцем, густой бородой и внимательными черными глазами, полными спокойной уверенности. Кивнув нам, он на краткий миг скользнул взглядом по моему лицу, перевел взгляд на Шварценблюма и заговорил на певучем ханаанском, речь его была мне почти понятна.

– Ты знаешь правила, грек? – спросил он, глядя на Шварценблюма. – Плата заранее, и ты и твой друг – часть команды.

– Конечно, Матан. Мы справимся, кивнул Шварценблюм, доставая из складок своей мантии небольшую кожаную сумку и протягивая ему две золотые монетки.

– Золотые греческие статеры, уважительно произнес Матан, рассматривая золото, и сожалением отдавая его назад. Я люблю держать в руках греческое золото, но предпочту местное серебро. Тирские шекели, их охотно берут и здесь и в Египте, и у Израиля, и в Газе и не все сделки настолько крупны, чтобы пользоваться золотом, в обычной торговле лучше иметь серебро.

Чуть подумав, Шварценблюм извлек из кошелька 20 тирских серебряных монет и протянул Матану. Тот принял монеты и, наконец, пристально взглянул на меня внимательным пронизывающим взглядом. Он явно ожидал увидеть кого-то более привычного и что-то в моем облике его смутило. Он кивнул, но продолжал изучать меня.

– Ты откуда? – спросил он наконец, переходя на грубоватый и отрывистый ивритский диалект.

Сказать ему правду, что я родился далеко на Востоке, за Ассирией, Эламом и Урарту в месте, которое через две с половиной тысячи лет будет называться Узбекистан, я явно не мог. Это было бы слишком экстраординарно, и он стал бы закидывать меня вопросами, на которые я не знал ответов. Мельком взглянув на Шварценблюма, я начал рассказ.

– Меня довольно сильно кидало по миру. Мои предки из Галилеи и там же я родился, но после того, как нашу землю захватил Саргон, часть семьи увели в Ассирию, я слышал, что они живут где-то очень далеко на Востоке, у дальних границ царства Ашур, дальше, чем Урарту и земли скифов. Часть семьи вместе со мной перебралась на Юг в Иерихон, что возле Шалема. Но беды этом не окончились. В прошлом году туда пришел Навуходоносор с большим войском и Шалем был осажден, взят и разрушен до основания, а Храм Соломона сожжен. Воины бежали по улицам и убивали всех подряд, я не знаю, что произошло с отцом, матерью, братьями и сестрами я же, волей судьбы, снова оказался на Севере и поселился в Мегиддо.

«Я слышал об этом, – Сказал Маттан со вздохом, – беды преследуют твой народ как стая злых волков. Впрочем, досталось всем, но мой родной Тир, хвала Баалу, выстоял в осаде. Навуходоносор обломал об него свои зубы и оставшись без них, в ближайшее время не сможет кусаться. Значит, ты один из тех, кто поклоняется Яхве. Как твое имя?»

– Яков, ответил я.

– Итак Яков, Золотом ты можешь заплатить за свое путешествие мне, но море и Боги не принимают золото в оплату за ветер. Все на этом корабле работают, и ты не исключение. В ночной вахте участвуют все, часть ночей ты будешь сидеть вместе с кем-нибудь из команды, кого я назначу в ночь, и составлять кампанию, чтобы он не уснул. Если будет сильный ветер, ты будешь помогать подтягивать паруса. Если ветер стихнет – готовься к веслу. Все ясно?

– Да, ответил я, все ясно, капитан, нет проблем, я справлюсь.

– Далее Яков, насколько я знаю сынов Израиля, ты должен молиться Яхве утром вечером и перед каждой едой, но если будешь так делать, то выбери для этого какое-нибудь укромное место. Мы не беспокоим Баала, Эля и Астарту по пустякам, во-первых, чтобы их не утомлять, а во-вторых, мы не хотим, чтобы они контролировали каждый наш шаг, поэтому ваше чрезмерное упорство и надоедливость в почитании своего Бога нам претит. Я думаю, что ваша жизнь не была бы столь насыщена несчастьями, если бы вы просто дали Богу отдохнуть от вас и подумать о чем-то кроме вашей назойливой любви, в том числе о вашем благе. Подумай, что было бы, если бы твой сын, по десять раз в день ложился бы у тебя на пути и просил благословения, ведь тогда, ты бы и шагу не смог сделать, не оттолкнув его. Эта прилипчивость, вместе с тем, то, что вы в порыве сыновьей любви, порой, не слишком почитаете наших Богов, может настроить против тебя членов команды.

– Перед отплытием мы принесем жертву Баалу, потому что от его благосклонности зависит, насколько спокойным и удачным будет наше путешествие. Мы всегда возносим молитвы Баалу, повелителю грома и дождя, когда отплываем. Он даёт нам ветер для парусов и защищает от шторма. Море ужасно и беспощадно в момент гнева. Если некому будет там за нас заступиться, то волны могут поглотить корабль в одно мгновение.

– Несомненно капитан, я понимаю твои сомнения, – сказал я, – ты совершенно прав, и я тут на твоей стороне, пусть на небе властвуют Боги, на корабле владыка ты, только ты сможешь вернуть нас на желанный берег, если море и Боги встанут против нас. Все твои команды будут исполнены, как веления неба. Мы всецело вручаем свою судьбу в твои руки. Я ни разу не обращусь к Яхве во все время пути, пока не сойду на берег. Если пожелаешь я буду благословлять утро и каждую еду твоим именем.

– Нет, не стоит, добродушно ответил Матан с улыбкой и в глубине его черных глаз неожиданно промелькнул агатово-коричневый отсвет, можешь продолжать докучать своему Богу, когда сойдем в Милете на берег.

– Ну что же, улыбаясь сказал мне Шварценблюм, когда Матан удалился, ты делаешь успехи и прекрасно выпутался из ситуации, особенно если учесть, что ты не знаешь и трех слов из «Биркат аохэль» и не отличишь «Шма Исраеэль» от «Шахарит». Хорошо, что Матану не пришло в голову тебя проверять.

– Но тебе предстоит еще одна возможность продемонстрировать свою находчивость. Помнишь, какой интересный сегодня день? день битвы Алиатта, царя Лидии и Астиага, царя Мидии, дедушки персидского царя Кира.

– Да, помню в этот день Фалес предсказал солнечное затмение, что повергло в изумление его соотечественников, потому что солнечное затмение люди древности интерпретировали исключительно, как гнев Богов. Сражение Алиатта и Астиага произошло где-то на территории современной Турции. Лидийцы под руководством Алиатта II и мидийцы под командованием Астиага воевали несколько лет, но, когда они сошлись в очередном сражении около реки Галлис произошло солнечное затмение, которое повергло в ужас оба войска, воины восприняли его как знамение Богов, указывающее на необходимость остановить войну. В итоге Лидия и Мидия заключили мир, который был скреплен браком между членами королевских домов.

– Не ожидал от тебя таких познаний, ты неплохо подготовился к встрече с Фалесом.

– Послушай, а когда это затмение начнется.

– Часа через три.

– Получается, что нам осталось жить три часа? Даже если мы принесем Яхве целого быка это не поможет, насколько я понимаю природу явления отменить затмение невозможно, не разрушив при этом Вселенную, а на такое Яхве из-за нас не пойдет. Когда начнется затмение все будут в шоке, и капитан и все без исключения члены команды непременно решат, что это гнев Баала, А чего это Баал решил гневаться! Ах да, мы же взяли на судно двух странных чужеземцев, грека и иудея, ну конечно же из-за них, а из-за кого еще? И не улыбайся, хоть ты и маг, тебя через три часа тоже поволокут на алтарь, чтобы задобрить Богов и смыть с себя вину. На обоих принесут в жертву Баалу!

– Получается так.

– Подожди, дай подумать, тут ясно одно, если не делать ничего, то все пойдет точно по описанному мной сценарию, надо как-то упредить ситуацию. Бежим! если мы сейчас же отправимся на Запад и будем все время держаться между Рекой Кишон и Горой, то за три часа мы успеем уйти достаточно далеко, они нас уже не догонят. Мы пройдем 10-15 километров и будем где-то в районе Ягура, смотря по состоянию дорог, не имею понятия, насколько они были хороши две с половиной тысячи лет назад и не знаю, есть ли там еще поселения, жители которых могут проявить к нам нездоровый интерес.

– Хотя, возможно все это как-то преподать в выгодном свете, это рискованно, но надо подумать. Ладно, давай пока подготовим почву для благоприятного исхода, хотя всех последствий я просчитать не могу. Идем искать Матана.

Матан находился в трюме своего корабля, пытаясь компактно пристроить три новых тюка с товаром.

«Матан», —сказал я, «извини, что вновь тебя потревожил, но есть одна вещь, которая не дает мне покоя и я бы хотел с тобой поделиться. Этой ночью мне снился очень странный сон, который меня взволновал. Во сне мне явился Яхве и сказал, что не пройдет и дня, как я от него отрекусь и за это он накажет меня, скрыв Солнце с небес, но так как я стремлюсь к мудрости он меня простит и в знак прощения вернет Солнце на небосвод и будет способствовать нам в пути. Так что, если вдруг что-нибудь случится с Солнцем не принимай это чересчур трагично, оно вернется на небосвод, и нам обещано покровительство.»