Исход Авроры

А после наступает тишина, нарушаемая лишь моими стенаниями.

Я ничего не понимаю, кроме того, что так быть не должно. Отец отворачивается от того места, где упала моя мать. Сестра смотрит, как он идет ко мне. Он поднимает меня, и я протягиваю руки, желая обхватить его за шею, найти утешение у того, кто меня создал.

Но он не обнимает меня. Вместо этого отец проводит большим пальцем по моим мокрым щекам и смотрит, молча и холодно, пока я не перестаю плакать.

– Хорошо, – говорит он. – Слезы – для побежденных, Кэлиис.

– Кэл? – шепчет кто-то.

…Мне семь лет, и мы вернулись на Сильдру. Война продвигается медленно. Мой отец и другие архонты Воерожденных созваны на заседание Внутреннего Совета, они хотят осадить тех из клики Путеходцев и Наблюдателей, кто кричит о том, что мы должны заключить мир с Террой. Часть меня надеется, что отец их сокрушит. Другая же мечтает о прекращении войны. Во мне две половины: одна порождена яростью моего отца, другая – мудростью моей матери. Я пока не знаю, которая из них сильнее.

Мы с Саэдии стоим под деревом лиис, между нами пролетает благоухающий ветер. Спины выпрямлены, позы идеальны, как показывал нам отец. Кулаки сжаты. Она старше меня. Выше. Быстрее. Но я учусь.

Мать сидит неподалеку, тихо разговаривая со старейшинами своей клики. Они надеются, что она, как любовь всей жизни Каэрсана, сможет убедить его хотя бы рассмотреть предложение терран о мире. Но они глупцы.

Только дворняги просят пощады.

Саэдии делает выпад, и, пока я отвлекаюсь, ее удар достигает цели. Она сбивает меня с ног, и я падаю на фиолетовую траву, задыхаясь. Она сидит на мне верхом, глаза горят торжеством, кулак поднят.

– Сдавайся, брат, – улыбается она.

– Нет.

Мы поворачиваем головы, реагируя на это слово, и видим, что он стоит неподалеку. Одетый в черные доспехи, под колышущимися ветвями. Величайший воин, которого когда-либо знал наш народ. Старейшины Путеходцев склоняют головы в страхе. Моя мать сидит молча, на нее падает тень. Отец говорит, и в его голосе звучит сталь:

– Что я говорил тебе о милосердии, дочь моя?

– Это удел трусов, отец, – отвечает Саэдии.

– Так зачем просить врага сдаться?

Сестра поджимает губы и глядит на меня сверху вниз. Теперь мама стоит, смотрит на моего отца и говорит так, как никто другой не осмеливается:

– Каэрсан, он всего лишь мальчик.

Он смотрит сквозь нее, будто она стеклянная.

– Он мой сын, Лаэлет.

Взгляд отца падает на Саэдии. В глазах невысказанный приказ.

Ее кулак разбивает мне губу, и в моих глазах вспыхивают черные звезды. И снова удар, и еще один. Я ощущаю вкус крови, чувствую боль, сломленность, падение.

– Довольно.

Побои прекращаются. Тяжесть веса сестры на моей груди ослабевает. Я открываю глаз, который еще не заплыл, и вижу, что надо мной стоит отец. Я узнаю его в собственных чертах, когда смотрю ночью в зеркало. Чувствую его за спиной, когда думаю, что я один. Мама с выражением страдания на лице наблюдает, как я переворачиваюсь на живот и поднимаюсь на ноги.

Отец опускается передо мной на одно колено, так что мы смотрим друг другу в глаза. Он протягивает руку и проводит большим пальцем по моей щеке. Но там, где раньше были слезы, теперь лишь кровь.

– Хороший мальчик, Кэлиис, – говорит он.

Я киваю:

– Слезы – удел побежденных, отец.

– Кэл, пожалуйста, проснись…

…Я в своей каюте на борту «Андараэля», и мне девять лет.

Кулаки ободраны, в приглушенном теплом свете моя кровь становится темно-фиолетовой. Двигатели гудят. Я выуживаю пинцетом из самой глубокой раны бледный осколок сломанного зуба и, морщась, вытаскиваю его из распухшего сустава.

Я не хотел бить его так сильно. Я не помню почти ничего из того, что произошло после моего первого удара. Но помню слова, которые он сказал о моем отце, – слова, которые попахивали трусостью. Воерожденные отвергли соглашение Внутреннего Совета с терранами, напали на судоверфи Терры, разгромили их флот. А теперь мы обратим наше внимание на тех из нашего народа, кто призывает к миру, когда может быть только война. Ведь война – это то, для чего я был рожден.

Верно?

Дверь тихо открывается, и в комнату входит мама, одетая в длинное струящееся платье, на шее у нее сверкает цепочка из кристаллов Пустоты. Я стою, как положено, склонив голову, говорю тихим голосом:

– Матушка.

Она скользит к иллюминатору, вглядываясь в темноту за ним. Перед моим мысленным взором все еще стоят отголоски той битвы – огромные корабли, сгорающие в свете Ориона. Все эти жизни были унесены рукой моего отца.

Я вижу едва заметный синяк в уголке маминого рта, темное пятнышко в свете звезд, целующее ее кожу. Во мне разгорается ярость. Я люблю маму всем, что во мне есть. И хотя люблю и отца, мне ненавистно его естество, нечто внутри него, что заставляет причинять ей боль.

Я бы вырвал из него эту часть голыми руками, если бы мог.

– Валет в лазарете со сломанными девятью ребрами и челюстью.

– Очень жаль, – осторожно отвечаю я.

– Он говорит, что упал с подсобной лестницы.

– Такое случается.

Мама смотрит на меня сияющими глазами:

– Что случилось с твоей рукой?

Я опускаю взгляд в пол и тихо говорю:

– Повредил на тренировке.

Слышу тихие шаги, чувствую ее прикосновение, прохладу на своей щеке.

– Даже если бы я не родилась Путеходцем, даже если бы замки на твоем сердце не пытались закрыть передо мной двери, я все равно твоя мать, Кэлиис. Ты не можешь лгать мне.

– Тогда не проси меня об этом. Честь требует, чтобы я…

– Честь, – вздыхает она.

Кончики ее пальцев касаются нового глифа на моем лбу, трех клинков, выжженных там в день моего вознесения. Я знаю, они с отцом спорили о том, к какой клике мне присоединиться. И я знаю, что он победил.

Он всегда побеждает.

– Как ты думаешь, что почувствует этот мальчик, когда солжет своему отцу о том, что ты его избил? – спрашивает она.

– Он стал моим врагом, – отвечаю я. – Мне все равно, что он чувствует.

– Неправда. В этом разница между Каэрсаном и тобой.

Она приподнимает мой подбородок, мягко заставляя посмотреть ей в глаза. Я вижу в них боль. Вижу силу. И себя.

– Я знаю, что ты его сын, Кэлиис. Но ты и мой сын тоже. И тебе не обязательно становиться тем, кем он учит тебя быть.

Мама наклоняется вперед и прижимается губами к моему пылающему лбу.

– В насилии нет любви, Кэлиис.

Я вижу свет позади нее. Ореол полуночной синевы с серебряными вкраплениями.

Слышу голос, знакомый, но странный:

– Кэл?

– В насилии нет любви.

– Кэл, ты меня слышишь? Прошу тебя, пожалуйста, очнись.

…Мамино прикосновение пробуждает меня ото сна. Сердце бешено колотится, глаза широко раскрываются. Ее рука накрывает мои губы. Мне двенадцать лет.

– Вставай, любовь моя, – шепчет она. – Мы должны идти.

– Идти? Куда?

– Мы уходим, – говорит она мне. – Мы покидаем его.

Я вижу едва заметный синяк у нее на запястье. На губе у мамы новая рана. Но я знаю, что в конце концов она убегает от него не ради себя.

Мама поднимает меня с кровати и протягивает мою форму. Я молча одеваюсь, гадая, действительно ли она задумала побег. Отец никогда этого не допустит. Я слышал, как он угрожал убить ее, если она уйдет. Ей некуда бежать.

– Куда мы пойдем? – спрашиваю я.

– У меня есть друзья на Сильдре.

– Мама, мы воюем с Сильдрой.

– Нет, это он воюет, – шипит она. – Со всеми и ни с чем. Я не позволю тебе стать таким, как он, Кэлиис. Я больше не позволю ему отравлять моих детей.

Я лихорадочно соображаю, пока мы пробираемся в темноте к покоям Саэдии. Мама прокрадывается внутрь, пока я стою на страже. Сердце бьется, как безумное, мысли путаются. Он никогда этого не забудет. Никогда не простит.

– Саэдии, – шепчет мама. – Саэдии, проснись.

Моя сестра резко выпрямляется, достает из-под подушки нож и скалит зубы. При виде матери она расслабляется лишь на мгновение. А при виде меня снова напрягается.

На ее лице все еще синяки от побоев, которые я ей нанес. Пропасть между нами стала шире, чем когда-либо. Она сломала сииф, который подарила мне мама, после того как я победил ее в спарринге. Она больше не может одолеть меня в круге, поэтому решила наказать другим способом. И я наказал ее тем же. Я до сих пор вижу ее кровь на своих пальцах. Боль в ее глазах, когда я ударил ее сиифом, который она сломала. Мне даже сейчас стыдно, что я коснулся ее подобным образом. В голове эхом отдаются слова отца, когда он узнал, что я сделал.

«Никогда я еще так не гордился тем, что ты мой сын».

– Чего ты хочешь, мама? – шепчет она, опуская клинок.

– Мы уходим, Саэдии. Мы покидаем его.

Ее глаза сужаются. Губы кривятся.

– Ты с ума сошла?

– Я сошла с ума, раз позволила этому продолжаться так долго. Каэрсан – это раковая опухоль, и я не позволю ей распространяться дальше. Пойдем же.

Саэдии вырывает свою руку из материнской хватки.

– Вероломная трусиха. Он – любовь всей твоей жизни, Лаэлет. Ты обязана ему своим сердцем и душой.

– Я отдала ему и то и другое! – шипит мама, указывая на синяки на своей коже. – И вот как он мне отплатил! И если бы только я несла это бремя, возможно, даже сейчас я сдержала бы свое обещание. Но я не стану стоять в стороне и смотреть, как мои дети погружаются в ту же тьму, что поглотила его!

Саэдии смотрит на меня, лицо в синяках, зубы оскалены.

– Ты потакаешь ей, брат?

Я умоляюще смотрю сестре в глаза:

– Прости, сестра. Но ты знаешь правду. Он приносит нам лишь вред. Я не хочу стать таким, как он.

– Трус! – выплевывает она, поднимаясь. – Вы, оба, вероломные трусы!

За ее спиной вспыхивает полуночно-синий свет, и я щурюсь, глаза слепит. Его тепло омывает мою кожу, каждая клеточка тела покалывает.

– Кэл?

– Саэдии, пойдем с нами!

– Я скорее умру, чем предам его.

– Кэл!

– Трус! Позор! Де’саи!

– КЭЛ!

…Я открываю глаза.

И вижу над собой ее, вокруг ее головы мерцает ореол света. Мое сердце бьется так сильно, что я прижимаю руку к ребрам, лишь бы унять боль. Зрение затуманено, разум болит, но все же одна мысль горит достаточно ярко, чтобы рассеять туман разрозненных мыслей.

Она жива.

Моя Аврора жива.

Нас окружают стены из сверкающих кристаллов, и я осознаю, что парю в метре над полом. Когда я ворочаюсь, пытаясь подняться, воздух вокруг меня мягко гудит, переливаясь всеми цветами радуги – такими же, как энергия Эхо, где мы с Авророй прожили полгода, а то и целую жизнь, в воспоминаниях о родном мире эшваров. Но сейчас все ощущается по-другому. Песнь энергии, витающая в воздухе…

– Нет, не пытайся сесть, – шепчет Аврора, положив руку мне на плечо. – Просто отдохни, хорошо? Я думала, что потеряла тебя, я… я думала, что…

Ее голос обрывается. Она закрывает глаза, опуская голову. На ресницах блестят слезы. Я поднимаю руку и касаюсь ее щеки, мягкой, словно перышко.

– Я с тобой, – говорю ей. – И никогда тебя не покину. Если ты этого не захочешь.

– Не захочу, – выдыхает она. – Прости, мне так жаль, что я отослала тебя, Кэл.

– Прости, что солгал тебе, бе'шмаи. Я поступил как трус.

– Ты пришел сюда один, чтобы прикончить его. Чтобы спасти эту чертову галактику. – Она прижимает костяшки моих пальцев к губам. – Ты самый храбрый парень, которого я когда-либо встречала.

Прикончить его.

На меня падает тень воспоминаний, просачивающихся в обломки разума, – битва в тронном зале, война, бушующая снаружи, терране, бетрасканцы и сильдратийцы, режущие друг друга на куски. Оружие пульсирует, Путеходцы кричат, а мой отец…

– Мой отец, – шепчу я. – Ты?..

Аврора качает головой. Мое зрение проясняется, и теперь я вижу, что по ее коже, вокруг правого глаза, расползаются трещины. Радужная оболочка ее глаза все еще светится, и этот свет проникает сквозь трещины, откуда-то изнутри.

Она ранена. Слаба. Оружие…

Оно что-то у нее отняло…

И все же я чувствую Аврору в своем сознании. Тепло, исходящее от нее, залечивает раны, которые создал мой отец. Я вспоминаю, как он удерживал меня на месте одной лишь силой мысли, как нож, который я пытался вонзить в его сердце, выпал из пальцев, когда он рвал мою психику на части.

Отец пытался убить меня.

Как и я – его.

– Что… случилось? – шепчу я.

– Оружие выстрелило, – отвечает Аврора. – Я пыталась остановить это, пыталась направить его на себя, но… не смогла. Все Путеходцы мертвы.

– Флоты? Битва? – Сердце учащенно бьется, и я приподнимаюсь на локте, несмотря на боль. – Что с Террой? С вашим солнцем?

– С солнцем все в порядке. – Она судорожно сглатывает и дрожит. – Но Терра…

Аврора встречается со мной взглядом, и ее глаза наполняются слезами.

– Ее больше нет, Кэл.

У меня замирает сердце, рука находит ее руку.

– Оружие уничтожило ее?

– Нет. – Она снова качает головой, и я ощущаю в своей голове калейдоскоп ее мыслей – смятение, страх, ярость. – Ра'хаам. Он захватил всю планету. Поглотил ее. Поглотил все живое на ней.

– Как долго я был без сознания? – шепчу я, сбитый с толку.

– Думаю, несколько часов.

– Часов? – Я качаю головой. – Тогда… как это возможно?

– Не знаю. Когда я очнулась, то попыталась нащупать хоть что-то, но вокруг нас ничего не было. Флот, пилоты, солдаты – все они исчезли, как будто их никогда и не существовало. Единственное, что я почувствовала, это… его. Словно… масло и плесень в сознании. Его было так много, повсюду. Он покрыл Землю так же, как сделал это с Октавией. – Она проводит рукой по волосам, кожа вокруг ее правого глаза трескается, будто пораженная засухой глина. – Он тоже меня почувствовал, Кэл. Я знаю это.

Вокруг гудят кристаллы, меняя тон и оттенки. По коже пробегает теплая рябь, но меня снова поражает мысль о том, что не все так.

– Песнь этого места. – Нахмурившись, я смотрю на сверкающую красоту вокруг нас. – Она ощущается не так, как раньше. Почти… фальшиво?

Аврора кивает:

– Да, знаю. Кажется, что-то не так.

– …мы движемся, – осознаю я.

Аврора, стиснув зубы, оглядывает переливающийся коридор.

– Это он. Мне нужно было позаботиться о тебе. Поэтому он ведет нас через Складку. Мы направляемся… даже не знаю куда. Прочь от Терры. Подальше от Ра’хаама.

– Я должен поговорить с ним, – произношу я.

– Кэл, нет, – умоляет она, пытаясь остановить меня, когда я поднимаюсь. – Тебе нужно отдохнуть. Он чуть не убил тебя, понимаешь? Он разбил твой разум на тысячу осколков. И если он попытается снова, я не знаю, хватит ли у меня сил остановить его.

– Я не боюсь его, Аврора.

– Но я боюсь за тебя. Я не могу потерять тебя снова, не могу!

Я заключаю ее в объятия, а она крепко обнимает меня в ответ. И на мгновение вся обида, все страдания и горе исчезают. Когда она в моих объятиях, я снова полон сил. Когда она рядом, для меня нет ничего невозможного.

– Ты не потеряешь меня, – клянусь. – Я твой навсегда. Когда угаснет пламя последнего солнца, моя любовь к тебе все еще будет пылать.

Я целую ее в лоб.

– Но я должен поговорить с ним, Аврора. Помоги мне. Прошу.

Она еще мгновение смотрит на меня, сомневается. Борется со страхом того, что отец может со мной сотворить. Мое сердце разрывается от боли, которую ей пришлось пережить. Я чувствую ее мощь, что заставляла ее бороться до этого самого момента. И вот она собирается с силами, а после, положив мою руку себе на плечо, помогает мне встать.

Я все еще чувствую себя хрупким, будто я – гобелен из миллиона нитей, скрепленных одной лишь волей и теплотой. Но моя бе’шмаи снова со мной, и это все, что имеет значение. Держась друг за друга, мы с Авророй ковыляем по сверкающим коридорам, пока вокруг нас, диссонируя и скрежеща, поют кристаллы.

Отец назвал этот корабль «Неридаа» – в честь концепции сильдратийцев, описывающей процесс одновременного разрушения и созидания. Создания и низведения. Но я знаю, что это ложь. Это оружие, которое он использовал, чтобы уничтожить солнце Сильдры. Наш мир. Десять миллиардов жизней стерты его рукой, и моя мать в том числе. И я знаю, что отец не творит ничего, кроме смерти.

Сай’нуит.

Звездный Убийца.

Я смотрю на него, и сердце замирает. Отец восседает на вершине кристального шпиля в центре зала, словно император на своем кровавом троне. Пол усеян трупами и осколками, в воздухе смердит смертью. Он по-прежнему облачен в черные доспехи с высоким воротником и длинный алый плащ, ниспадающий на ступени. Десять серебряных кос закрывают половину лица, изуродованную шрамами. Но я вижу, как горят его глаза, – в них то же бледное свечение, что было и у Авроры, когда они сражались за судьбу ее мира.

Перед ним я вижу обширную проекцию – черную полосу, усеянную крошечными звездами. Я понимаю, что мы находимся в Складке, приближаемся к воротам. Интересно, почему цветовая гамма внутри Оружия не приглушена до черно-белого, как обычно бывает в Складке? Я гадаю, какими еще свойствами обладает этот корабль. Дело в кристалле? В эшварах? В нем?

– Отец, – говорю я.

Он не слышит меня. Не поднимает глаз. «Неридаа» приближается к воротам – каплевидным, кристаллическим, серебристого цвета.

– Отец! – кричу я.

Он бросает на меня взгляд, затем так же быстро отводит его, глаза горят, точно крошечное солнце.

– Кэлиис. Ты жив.

– Разочарован?

– Впечатлен. – Горящий взгляд скользит по Авроре, затем возвращается к черноте, раскинувшейся перед ним. – Но ведь ты всегда был сыном своего отца.

Отказываясь клевать на его наживку, я делаю шаг вперед, Аврора становится рядом со мной.

– Что происходит? Где флот Несломленных? Где терране и бетрасканцы? Как вышло, что враг так быстро захватил Землю?

Он облизывает губы, скривившись почти в оскале.

– Враг, – повторяет отец.

– Враг, которого ты должен был остановить! – рычит рядом со мной Аврора.

Его взгляд скользит в ее сторону. Оскал становится чуть шире.

– Ты глупа, девочка. Теперь я понимаю, почему мой глупый сын в тебе души не чает.

Она делает шаг вперед, стискивая пальцы в кулаки.

– Вот же ты…

– Подожди…

Я беру ее за руку, чуть сжимаю и смотрю, как перед отцом проплывает проекция. Мы проходим через ворота Складки в открытое пространство. Но, стоя так близко, я замечаю, что ворота выглядят… неправильно. По-старому. Повреждены ударами квантовых молний. Половина сигнальных огней не работают. Похоже, что их не обслуживали десятилетиями.

– …где мы? – спрашивает Аврора.

Отец усмехается, перекидывая выбившуюся косу через плечо.

– Вечно ты ищешь ответы не на те вопросы, девочка.

Глядя на систему, я узнаю звезду своего детства – ярко-голубую, словно сапфир, сияющий в океане тьмы.

– Это Таалос, бе'шмаи. На Таалосе IV живет колония сильдратийцев, космопорт, которым завладели Несломленные, после того как вышли из Внутреннего Совета Сильдры.

– Он… прибыл сюда за подкреплением?

– За подтверждением, девочка.

Аврора стискивает зубы, ее правый глаз вспыхивает, как при ударе молнии. Под ее кожей пульсирует свет, просачивается сквозь трещины на щеке. На мгновение воздух вокруг нас кажется маслянистым и заряженным током. Ее губы раздвигаются в рычании.

– Слушай, чихать я хотела, насколько у меня все болит, а еще на то, чего мне это будет стоить, но если ты снова назовешь меня девочкой, мы с тобой закончим то, что…

– Тишина, – говорит отец.

Аврора моргает.

– Ладно, может, я нечетко изъясняюсь, но ты не будешь так со мной разговаривать. Не будешь называть меня девочкой, требовать тишины и обращаться со мной так, будто я дерьмо у тебя на подошве. Я – Триггер эшваров, и, в отличие от тебя, у меня хватило смелости выступить вперед и…

– Нет.

Отец встает, слегка хмуря брови, и смотрит на звездную систему, проецируемую перед ним.

– Прислушайся, – кивает он. – Там.

Я смотрю на Аврору. Она встречается со мной взглядом, поджимая губы. Я чувствую, как ее разум расширяется. Она поднимает руку, словно протягивая ее к далекой звезде. Знакомое бледное сияние освещает ее радужку, просачивается сквозь трещины на коже.

– Не могу… я ничего не слышу.

Он кивает:

– Тишина.

Отец смотрит на Таалос, его лицо – холодная маска.

– Колония из почти полумиллиона человек вращалась вокруг этого солнца. Все они были Несломленными. Верными до самой смерти. – Он переплетает пальцы и глубоко вздыхает. – И она настигла их. Всех и каждого.

– Как? – выдыхаю я.

– Ра'хаам, – шепчет Аврора. – Я… я чувствую его.

Она смотрит на меня со слезами на глазах:

– Он захватил колонию, Кэл. Весь их мир.

– Но как? – вопрошаю я с растущим разочарованием. – Как такое возможно? Ра'хаам еще даже не расцвел! Его целью было втянуть галактику в войну, пока он дремал в своих колыбелях, ожидая пробуждения! Но теперь он захватил Землю? Таалос? Как так вышло?

– Это твоя вина, – говорит Аврора, делая шаг вперед. – Все это. Эшвары доверили тебе победить Ра'хаама, Каэрсан, а ты использовал их оружие для ведения своей собственной мелкой войны! И к чему это тебя привело?

Отец смотрит на нее, и властная маска, которую он носит, начинает спадать. Все начинается с малого: искорка веселья в глазах, легкий изгиб губ. Но вскоре он улыбается, и эта улыбка растягивается до самых глаз, и наконец он начинает смеяться. Смеяться так, словно моя бе’шмаи сказала самую забавную вещь, которую он когда-либо слышал.

Все эти смерти. Вся эта тьма. И он находит это забавным. Но вдруг до меня доходит. Я вижу это так же четко, как девушку рядом с собой. Так же четко, как наблюдал крушение нашего мира, уничтоженного им.

Мой отец безумен.

– Что, черт возьми, такого смешного? – кричит Аврора.

– Как я уже говорил, – наконец отвечает он, вытирая слезы с глаз, – ты вечно ищешь ответы не на те вопросы.

– И какой же вопрос нам тогда задать? – требовательно спрашиваю я.

– Дело не в том, куда завели меня мои амбиции, сын.

Отец глубоко вздыхает, глядя в безмолвную пустоту.

– А когда.

Часть II

Двое в одном времени

8 | Зила

– Что, черт возьми, происходит?

Я снова в кабине нашего сильдратийского корабля, парю на краю бури темной материи, а в ушах все еще звенит от выстрела, который меня прикончил. Вместо того чтобы прокручивать в голове момент своей смерти, я сосредотачиваюсь на лице лейтенанта Ким, возникающем на экране. Во мне теплится смутная надежда, что в этот раз она будет вести себя иначе, и когда она в десятый раз открывает коммуникатор, я понимаю – она готова к разговору.

Что ж, отрадно.

– Здравствуйте, лейтенант. Я ждала вас.

Ее пауза такая долгая, что если бы я не видела, как она слегка двигается на моем мониторе, то подумала бы, что связь отключилась.

– Не могу понять, шутите вы или нет, – говорит она в конце концов.

– Я слышу эту фразу с поразительной частотой.

Снова тишина.

– Откройте шлюз, – говорит она. – Я иду к вам.

Скарлетт и Финиан, запыхавшиеся, прибегают на мостик из машинного отделения. Услышав окончание разговора, Финиан наклоняется, чтобы рассмотреть лейтенанта на экране.

– Вы придете, только если согласитесь ни в кого не стрелять. Сегодня я умирал уже десять раз и не в настроении это повторять.

Лейтенант моргает, морща лоб.

– Десять? Я насчитала девять.

– По пути сюда мы тоже умерли.

– По пути из будущего. – В ее тоне слышится сомнение.

Скарлетт наклоняется к Финиану.

– Скоро увидимся, лейтенант.

Ким отключает связь, оставляя нас троих смотреть друг на друга. Невозможность того, что мы переживаем, не остается незамеченной.