Золушки из Ирландии

Очевидно, 7 апреля супруги остановились на ночлег в Олнвике. На следующий день они преодолели тридцатимильный путь до Бервика, где их радостно приветствовала большая толпа людей. На третий вечер после выезда из Ньюкасла путешественники прибыли в Белтонфорд – своё последнее место привала на пути в Эдинбург. Около часа следующего дня, когда они спускались с холмов и смотрели вниз на шотландскую столицу, юная герцогиня увидела башни Холируда – первого из своих северных дворцов. Даже волнение от проезда по переполненным улицам Эдинбурга, должно быть, померкло перед романтикой её нового жилища.

Покои, отведённые для герцога Гамильтона как наследственного хранителя бывшего королевского замка, тянулись вдоль западного фасада, охватывая массивную башню Якова V, и вдоль северного фасада, возведённого весёлым королём Карлом II. Они включали в себя первый и второй этажи. Над обеденным залом в западной башне, где молодые герцог и герцогиня наслаждались уединённым ужином, располагалась бывшая приёмная Марии Стюарт. Из зала к ней вела винтовая лестница, по которой когда-то поднимались наёмные убийцы, чтобы расправиться с Риччи – секретарём королевы и её предполагаемым любовником. В спальне всё ещё можно было увидеть ложе Марии, покрытое покрывалом, вышитым её собственными руками, и в каждом уголке замка таились призрачные воспоминания о тех временах. Однако в этот раз у Элизабет было совсем немного свободного времени, чтобы насладиться своими апартаментами в Холируде. На следующее утро она вместе с мужем покинула Эдинбург.

2 апреля, вероятно, ещё до наступления темноты, супруги прибыли в Шательро, западную резиденцию Гамильтона, где их встретили огни костров и яркие вспышки фейерверков. Самый большой загородный дом в Шотландии располагался почти в сорока милях от Эдинбурга и в одиннадцати милях от Глазго в плодородной долине на окраине города, благодаря которому он и получил своё название. С двумя крыльями, выступающими под прямым углом от главного фасада в палладианском стиле, особняк возвышался над деревьями Низкого Парка. Высокие белые стены с тремя ярусами окон обрамляли широкие лужайки, которые простирались между аллеей, засаженной вязами, и берегами реки Эйвон. В южной части поместья находились Олений парк и Охотничий домик, спроектированный архитектором Уильямом Адамом. В самом дворце располагались две библиотеки и знаменитая коллекция произведений изобразительного и декоративного искусства.

В течение лета произошло несколько событий, которые нарушили монотонность жизни в Гамильтоне. Мэр Глазго, Мердок, со своими помощниками и другими магистратами не упустил возможность, чтобы обратиться с приветственным словом к новоиспечённой герцогине. Последняя 14 мая приняла их в галерее Шательро – просторном зале с покрытыми лаком стенами, великолепными потолками и семью высокими окнами, из которых открывали вид на зелёные просторы парковой зоны. Приветливость Элизабет покорила всех присутствующих. После этого, без сомнения, её муж, обрадованный тем, что нашёл в лице гостей достойных собутыльников, открыл винные погреба, и началось настоящее шотландское веселье.

Спустя два дня герцог, желая оказать честь горожанам, привёз свою жену в Глазго. Её сопровождали исполнительные судьи, которые с радостью показали Элизабет стекольные и чугунолитейные заводы и другие достопримечательности этого быстро развивающегося города.

6 июля в Гамильтоне состоялся грандиозный праздник в честь дня рождения Джеймса, которому исполнилось двадцать восемь лет. На торжество собрались представители местной знати и джентри. При этом, по слухам, гости больше хотели увидеть знаменитую красавицу, чем поздравить именинника.

А однажды группа молодых джентльменов, которые приобрели широкую известность в местных кругах, решив поставить пасторальную комедию «Кроткий пастух» в пользу семьи, оказавшейся в трудной ситуации, осуществила своё намерение дать представление для герцогини. Если не считать этих случайных развлечений, первое лето Элизабет в Шотландии не было особенно насыщенным событиями.

Примерно в это же время шотландский художник Гэвин Гамильтон, носивший ту же фамилию, что и её муж, создал трогательный «Портрет новобрачной». На картине Элизабет изображена в наряде фамильных цветов Гамильтонов – сером и малиновом, ласкающей собаку из питомника Шательро, чьи лапы покоятся на её атласной юбке. В начале следующего года гравюры, выполненные Джоном Фабером по мотивам этой прекрасной картины, оформленные в рамки с лондонской короной или нарисованные на стекле, поступили в продажу в Лондоне и в Эдинбурге.

Если верить газетам, молодая герцогиня очаровала своих новых друзей и соседей своей добротой, искренностью, а также тактичностью и вниманием к окружающим. Одним из первых её начинаний стало основание благотворительной школы в Гамильтоне. В это заведение были приняты двенадцать девочек в возрасте семи лет, которым предоставляли одежду, кров и питание до четырнадцати лет. Каждую из девочек учили читать и прясть, а деньги, вырученные от продажи их изделий, передавались маленьким работницам в конце рабочего дня. Это было поистине удивительное учреждение для середины восемнадцатого века. О любви Элизабет к детям свидетельствует и её подарок городской церкви – купель для крещения.

Однако холостяцкие привычки её мужа стали причиной глубокого горя для прекрасной герцогини. Лорд Гамильтон был известным пьяницей, и даже в ту эпоху любому случайному наблюдателю было очевидно, что его разум и тело были разрушены из-за излишеств. С 1753 по 1756 он возглавлял масонскую ложу в Гамильтоне, что не мешало ему тратить огромные суммы на поле для гольфа и за игорным столом. В результате ему приходилось продавать земли, о чём свидетельствуют рекламные колонки в газетах. Не говоря уже об увлечении герцога скачками. На стенах его родового дворца была роспись, изображающая четырёх лошадей с форейторами и колесницами во время знаменитого забега, состоявшегося 29 августа 1750 года. Причём скакун, выигравший ставку, был из конюшен Гамильтона. Однако это лето оказалось неудачным для герцога, так как в Хантингдоне, Барнете, Стокбридже и Ньюмаркете он потерпел одно поражение за другим. И за весь сезон на его счету не было ни одной победы.

Поздней осенью состояние здоровья герцогини вынудило её провести зиму в столице Шотландии, и 17 октября она поселилась в своих апартаментах в Холируде.

Пока Мэри и Элизабет путешествовали, члены лондонского клуба «Уайтс» заключали пари, кто из сестёр раньше подарит своему супругу ребёнка, и в первые недели нового 1754 года ежечасно ожидали результатов. Когда пришла новость о том, что графиня Ковентри 31 января родила девочку, те, кто поставил на неё, были уверены в своей победе. Увы, 4 февраля прибыла шотландская почта из Эдинбурга: герцогиня Гамильтон тоже родила дочь в Холируде, но 26 января, на пять дней раньше своей сестры. Это произошло в пятницу, день недели, в который она вышла замуж и впервые переступила порог дворца Холируд.

На следующее утро лорд Хобарт, поставивший на Элизабет, пришёл в клуб на Сент-Джеймс-стрит, чтобы подразнить своих друзей и получить заслуженный выигрыш.

Глава 4

История Джейн Дуглас

За некоторое время до того, как она встретила своего будущего мужа, Элизабет познакомилась с человеком, который оказал значительное влияние на её судьбу. Однажды днём, нанеся с сестрой визит леди Тайроули, она обнаружила у неё стройную элегантную женщину с тонким, бледным лицом и очаровательными манерами, свойственными аристократкам. Черты её лица ясно говорили о том, что её прошлая жизнь была полна печали. Это была Джейн Дуглас, школьная подруга хозяйки и представительница одного из самых гордых шотландских родов.

История клана Дугласов берёт своё начало в VIII веке. Однако лишь в 1703 году представитель этого рода Арчибальд Дуглас впервые получил титул герцога. Он также стал хранителем короны шотландских монархов, которую передал в Эдинбургский замок после закрытия последнего парламента в связи с вхождением Шотландии в состав Великобритании. В 1715 году Арчибальд привёл на помощь английской армии свою кавалерию против восставших шотландских горцев. За это во время нового восстания замок Дуглас был сожжён, и герцогу пришлось восстанавливать его. В общем, в молодости он был человеком вполне адекватным, не считая того, что питал отвращение к браку.

Наследницей огромного состояния Дугласа считалась его единственная сестра Джейн (они рано лишились родителей). Хотя её друзья и утверждали, что репутация этой девушки безупречна, это было не совсем так. В юности многие шотландские дворяне были не прочь жениться на ней, но она выбрала Фрэнсиса Скотта, графа Далкейта, наследника герцогства Баклю. Однако в марте 1720 года помолвка была внезапно расторгнута. В конце месяца между несостоявшимся женихом и герцогом Дугласом, который вступился за честь сестры, произошла дуэль. К счастью, никто из участников не пострадал. Некоторые говорили:

– Причиной ссоры была очаровательная Китти Хайд, за которой приударил Далкейт!

Но другие, включая лорда Марка Керри, близкого родственника Дугласов, утверждали:

– Леди Джейн сама своим поведением дала повод жениху разорвать помолвку!

Спустя месяц Китти, которая предпочла выйти замуж за герцога Куинсберри, сосватала Далкейту свою золовку, полную тёзку Джейн Дуглас. В расстроенных чувствах девушка переоделась мальчиком и вместе со своей горничной-француженкой отправилась в Париж. Этот дерзкий поступок отпугнул всех её потенциальных женихов. Однако герцог Дуглас, который очень любил свою сестру, позволил ей вернуться в родной замок. Несколько лет Джейн уединённо жила там с братом, пока последний не сошёл с ума.

В 1725 году Арчибальд убил капитана Джона Керра, внебрачного сына своего дяди, Марка Керра, во время сна в своей родовой обители, куда сам его пригласил. Некоторое время убийца скрывался в Голландии, но влиятельные друзья, высокое положение и тот факт, что герцог был не в своём уме, спасли его от наказания. Тем не менее, Джейн была настолько шокирована этим ужасным поступком, что покинула замок Дуглас и поселилась у друзей в Эдинбурге.

В 1738 году жестокость герцога по отношению к собственному слуге вызвала гнев его соседей, и ему припомнили старое преступление. Даже раздавались угрозы подать жалобу на Дугласа правительству. Услышав, что её брат намеревается посетить Эдинбург, Джейн отправила письмо, в котором убеждала его не рисковать и не появляться на публике, чтобы не навлечь на себя неприятности. Расценив её совет как угрозу, герцог был смертельно оскорблён и так и не простил свою сестру до конца жизни. Возможно, назло брату, она завела роман с полковником Джоном Стюартом. Однако, поскольку тот не имел состояния, Джейн вскоре разорвала отношения, заявив ему:

– Я испытываю отвращение к браку!

Между тем Арчибальд настолько озлобился, что в 1744 году изменил своё завещание, лишив её наследства в пользу герцога Гамильтона, ближайшего родственника Дугласов. Потеря благосклонности брата стала серьёзным испытанием для бедной леди Джейн, которая, будучи щедрой и недальновидной особой, зависела от жалких 300 фунтов в год, выделенных ей из королевского состояния Дугласа. Между тем её кредиторы становились всё более назойливыми, и леди могла оказаться в приюте для бездомных, поскольку после смерти брата ей грозила нищета. И всё же существовало простое средство от обоих зол. Много раз в минуты прояснения рассудка Дуглас уговаривал сестру выйти замуж, клянясь, что, поскольку у него самого никогда не будет жены, её дети унаследуют его поместья. Брак не только обеспечил бы Джейн защиту, но и обезопасил бы её от преследований кредиторов. Если бы она могла подарить наследника древнему роду Дугласов, герцог наверняка забыл бы о давней вражде.

Джейн написала своему давнему поклоннику, вдовцу Джону Стюарту, с просьбой возобновить их прежние отношения. 4 августа 1746 года, в сорок восемь лет, она вышла замуж за пятидесятидевятилетнего полковника, пользующегося дурной репутацией солдата удачи. Для утончённой и образованной леди их дома Дугласов брак с этим азартным игроком, обременённым долгами, которого её брат называл «изношенным старым повесой», был явным мезальянсом. Лишь в одном отношении её выбор оказался верным: на протяжении всех лет брака он оставался её преданным рабом.

– Горько мне, – писала миссис Карс, наперсница Джейн, узнав о её браке, – что она запятнала, нет, испортила свою репутацию, поскольку это позор для прекрасного дома, к которому она принадлежит…

Другие её друзья тоже были опечалены этим неравным браком, который держался в тайне около двух лет. Джейн опасалась, что её брат может лишить её последней скудной пенсии из-за того, что она вышла замуж за известного якобита – однофамильца и сторонника свергнутой королевской династии Стюартов.

После церемонии бракосочетания супруги отправилась на континент – сначала в Гаагу, где пробыли три месяца, затем перебралась в Утрехт, проведя там остаток зимы, и, наконец, 27 апреля 1747 года объявились в Экс-ла-Шапель. Незадолго до этого, 10 апреля, Джейн сообщила брату о своей беременности. Однако 21 или 22 мая она совершила неосмотрительный поступок, покинув Экс-ла-Шапель, где у неё было множество друзей. Хотя она объяснила это экономией средств, переезды вряд ли обошлись ей дешевле. Некоторым своим друзьям Джейн говорила:

– Я хотела бы жить в стране, где могла бы свободно исповедовать протестантскую религию.

Но, опять же, тогда и немного позже она поддерживала настолько близкие отношения с католическими священниками и монахинями, что они надеялись вернуть её в лоно своей церкви.

Миновав Льеж и Седан, беременная Джейн по ухабистой дороге в жару 7 июня 1747 года добралась до Реймса, но 2 июля спешно покинула его, позже объяснив:

– Одна леди сказала мне, что в этом городе лекари и акушерки невежественны, как скоты.

Кроме мужа, Джейн постоянно сопровождали преданная компаньонка, миссис Хелен Хьюитт, и две шотландские девушки-горничные по имени Эффи Коу и Изабель Уокер. Однако на этот раз она взяла с собой только одну компаньонку, оставив служанок в арендованном доме в Реймсе. Одновременно полковник уволил своего слугу, без которого любой дворянин не считал возможным путешествовать.

7 августа Джейн написала своему брату, что её самые заветные мечты сбылись. Несмотря на свой пятидесятилетний возраст, она подарила дому Дугласов не одного, а сразу двух наследников – близнецов, которые, по её утверждению, появились на свет в Париже 8 июля 1747 года. Однако в тот же день Джейн отправила шесть писем разным друзьям, но ни в одном из них не упомянула о знаменательном событии. Позже она пыталась объяснить, что отправила письма рано утром, ещё до родов. Она также утверждала, что ошиблась с датой, хотя сама упомянула об отправке писем в своей записной книжке. Кроме того, полковник Стюарт в своём послании к другу, лорду Кроуфорду, также не сообщил о рождении своих детей. Правда, в следующем письме, словно спохватившись, муж Джейн заявил, что неправильно датировал предыдущее письмо. В тот же день миссис Хьюитт сообщила о том же горничным, оставленным в Реймсе. Все эти обстоятельства привели к слухам, что Стюарты усыновила в Париже детей из трущоб.

Тем временем Джейн продолжала совершать ошибки, утверждая в письмах, что отправляет их из Реймса, а не из Парижа. Таким образом, никто из её знакомых в Шотландии не знал ни места, ни названия улицы, ни дома, где появились на свет дети Стюартов. Даже кузен её компаньонки Хелен Хьюитт, который жил тогда в Париже, не имел об этом никакого представления. Но это ещё не всё. По возвращении в Реймс 16 августа Джейн привезла с собой только одного ребёнка, сообщив слугам:

– Мой младший сын родился настолько слабым, что его пришлось оставить на попечение врача и акушерки.

После чего 22 сентября при большом стечении народа состоялись крестины старшего мальчика, Арчибальда, причём по католическому обряду! Только спустя пятнадцать месяцев, в ноябре 1748 года, Стюарты, вновь в сопровождении лишь миссис Хьюитт, отправились в Париж за своим вторым сыном Шолто. Впоследствии скептики утверждали, что эта чудесная история о близнецах могла бы иметь другой, менее счастливый конец:

– Если бы леди Джейн не удалось найти второго младенца, то Шолто бы скоропостижно скончался!

Как и прежде, её визит в Париж был окутан тайной, и впоследствии ни она, ни полковник не могли вспомнить, где останавливались. Таким образом, к концу декабря супруги добрались до Лондона с двумя живыми и здоровыми детьми.

В то время как в Эдинбурге ходили самые ужасные слухи о сестре герцога Дугласа, её друзья были убеждены, что она легко опровергнет их. Ведь это было так просто: можно было обратиться к врачу и акушерке, принимавшим её роды, и поднять соответствующие регистрационные записи. Однако Джейн этого не сделала, а когда сплетни дошли до неё, заявила:

– Я не способна на такое преступление!

В свой черёд, доверчивый торговец бельём, в чьём доме в Челси она остановилась, позже утверждал:

– Эта леди сетовала, что бедность мешает ей отправиться во Францию за доказательствами того, что её дети не являются самозванцами.

Когда герцог Дуглас узнал о рождении племянников, он не только не смягчился, но и перестал выплачивать сестре пособие. В результате её обанкротившийся муж оказался в долговой тюрьме в Саутуорке, на южном берегу Темзы. В отчаянии Джейн решила обратиться к премьер-министру Пелхэму, описав своё бедственное положение в самых трогательных выражениях:

– Я, наследница состоятельной и знатной семьи, умираю от голода с двумя своими детьми.

В ответ на её мольбы, премьер-министр убедил короля назначить бедной женщине пенсию в размере 300 фунтов в год.

Как раз тогда Джейн познакомилась с сёстрами Ганнинг, о чём написала своему мужу, всё ещё сидевшему в тюрьме:

– Они чрезвычайно очаровательны. Неудивительно, что они вызывают восхищение у всех, кто их видит, и я действительно думаю, что им не нужна доля здравого смысла; и вряд ли они от этого сильно страдают. Я видела многих, у кого нет права и на половину их очарования, тем более такого.

В другом своём письме она сообщает в своей обычной официальной манере:

– Дорогой мистер Стюарт, из газет Вы узнаете, что герцог Гамильтон женился на младшей мисс Ганнинг. Она очаровательное милое создание, и о ней, как правило, хорошо отзываются.

При этом – ни одного плохого слова в адрес мужа Элизабет, чья креатура, некто Уайт из Стокбриджа, нашёптывал о ней гадости в залах замка Дуглас. И всё же у этой удивительной снисходительности была своя причина, как позже выяснила герцогиня Гамильтон.

В надежде смягчить сердце своего жестокого брата, Джейн Дуглас 8 августа 1752 года привезла в Эдинбург своих четырёхлетних сыновей, Арчибальда и Шолто. Если последний со своими голубыми глазами и бледным лицом был точной копией своей матери, то первый – смуглый и темноволосый, не напоминал ни одного из родителей.

Тем не менее, большинство друзей и родственников поддержали несчастную леди, поспешившую уведомить своего мужа:

– Мои дети были обласканы сверх всякой меры, что я даже подумала, будто люди готовы были съесть их!

Во время своего пребывания на Севере Джейн как-то нанесла визит Уильяму Гранту, лорду-адвокату Шотландии, обратившись к нему со следующими словами:

– Моя честь поставлена под сомнение в связи с рождением моих детей, но Бог знает о моей невиновности и о том, что дети принадлежат мне. Если Ваша Светлость сочтёт это необходимым, я приведу любые доказательства, которые сочту необходимыми.

– Вам не нужно беспокоиться по этому поводу, – ответил великий адвокат, – поскольку Вы и мистер Стюарт признаёте детей, дополнительных доказательств не требуется; если кто-либо оспаривает их рождение, он должен доказать, что они не ваши дети.

С тех пор, как Элизабет Ганнинг вышла замуж, Джейн постоянно передавала ей поздравительные послания через леди Шарлотту Эдвин, тётку герцога Гамильтона, гордую и набожную даму, которая была камеристкой вдовствующей принцессы Уэльской. А как только прекрасная герцогиня переехала в Холируд, истинная дочь рода Дугласов поспешила нанести ей визит. Таким образом, когда Элизабет особенно нуждалась в душевном покое, ей было суждено столкнуться с тайной, которая омрачила её жизнь на последующие семь лет и не давала покоя до самой смерти.

Поскольку добросердечная юная красавица надеялась вскоре стать матерью, природный инстинкт подсказывал ей, что она должна принять бедную родственницу, попавшую в беду. Даже хмурые взгляды мужа не смогли остановить её. Но, когда Джейн пришла в королевский дворец, она обнаружила, что дверь перед ней закрыта. Элизабет не была виновна в этом оскорблении. Желая сохранить расположение герцога Дугласа, её муж послал спросить у него:

– Следует ли леди Гамильтон принять жену полковника Стюарта?

На что последовал ответ:

– Поскольку я навсегда отверг свою сестру, то восприму с пониманием и доброжелательностью, если её не впустят в Холируд.

Элизабет перешла на сторону своего мужа, который убедил её следующими словами:

– Надеюсь, Вы не хотите, чтобы это нищее отродье, которое подобрала леди Джейн в Париже, помешало нашему будущему ребёнку унаследовать поместья Дугласов?

Примерно в это же время в газетах появилась история о том, как сумасшедший герцог, в минуту просветления посетив своего предполагаемого наследника, был настолько очарован красотой его жены, что вручил ей чек на 10 000 фунтов стерлингов.

– Это было сделано с таким тактом, что не допускало отказа, – восторженно утверждал автор статьи.

Наконец, Джейн собралась с духом, чтобы встретиться лицом к лицу с самым большим испытанием в её жизни. В апреле 1753 года она приехала в замок Дуглас, где провела своё детство и юность. Сквозь щель в воротах Джейн увидела свою старую служанку, проходившую по двору, и окликнула её. В свой черёд, заметив, что она стоит снаружи с двумя малышами, та отодвинула засов, чтобы впустить свою бывшую госпожу. Но Джейн отказалась входить, пока её брату не доложат о ней. Без колебаний служанка отправилась к герцогу, который, на удивление, не выказал никакого негодования и лишь пробормотал:

– У меня нет места, чтобы их разместить… Где я могу их разместить?

– Здесь достаточно места, – возразила служанка.

И вот, когда судьба несчастной Джейн и её детей висела на волоске, на сцену выступил её заклятый враг Джеймс Уайт, чьё слово было законом в замке. Отведя герцога в сторону, он о чём-то переговорил с ним, а затем сказал служанке:

– Передай леди Джейн, что ей нельзя находиться здесь.

Тогда из маленькой гостиницы около замка она написала своему брату:

– Умоляю Вас о прощении! Можете подвергнуть меня любому наказанию, если я не смогу при личном свидании убедить Вас за несколько мгновений, что я невиновна в выдвинутых против меня низменных обвинениях!

Однако Дуглас остался твёрд и не ответил ей. Тем временем жизнь несчастной женщины подходила к концу. Вскоре после своего визита в замок Дуглас, больная, она отправилась в Лондон по каким-то делам, связанным с её пенсией, оставив детей на попечении своей служанки Изабель Уокер. Через два дня после её отъезда младший мальчик заболел злокачественной лихорадкой и умер.

– О, Шолто, Шолто! – причитала, она, когда рассказывала об умершем ребёнке своему другу. – Мой сын Шолто! Что сказали бы мои враги, если бы увидели меня лежащей в прахе земном из-за смерти моего сына Шолто?

Хотя здоровье Джейн было настолько подорвано, что она едва могла ходить без посторонней помощи, женщина снова совершила путешествие в Эдинбург, куда прибыла 12 августа. С неподражаемым мужеством она продолжала время от времени заниматься верховой ездой, надеясь победить свою болезнь. Затем, когда на краткое время болезнь действительно отступила, она предприняла ещё одну последнюю попытку смягчить сердце своего брата, но он оставался глух ко всем её мольбам. Всем было очевидно, что дни измученной горем страдалицы сочтены. Окружающие также заметили, что её любовь к маленькому Арчибальду, которого каждый день приводили в её спальню, казалось, становилась всё больше по мере приближения смерти. Друзья Джейн, должно быть, радовались, что из её уст не сорвалось предсмертное признание, подписанное, скреплённое печатью и засвидетельствованное нотариусом. Возможно, она понимала, что теперь уже слишком поздно исправлять свои грехи и для врагов до последнего вздоха у неё был только один ответ:

– Если кто-то сомневается, пусть докажет, что мой ребёнок – самозванец!

И всё же, в эти последние мгновения Джейн, будь она невиновна, могла бы навсегда заставить замолчать своих врагов, поскольку могла дать клятву перед лицом смерти, что Арчибальд – её родной сын. Возможно, в последние мгновения жизни она не хотела лгать окружавшим её родственникам, друзьям и слугам, любившим её с непоколебимой преданностью. Через два месяца после того, как она добралась до Эдинбурга, страдалица скончалась 22 ноября 1753 года в скромном жилище неподалёку от Ветряной мельницы в приходе Святого Катберта на руках своей верной компаньонки. С трудом удалось убедить жестокосердного герцога Дугласа взять на себя расходы по её похоронам, поскольку она умерла в нищете. Однако её брат строго-настрого запретил маленькому Арчибальду принимать участие в похоронной процессии. Поэтому, когда мальчик был готов отдать последний долг той, кого считал своей матерью, его, плачущего, вытащили из траурной кареты. Неудивительно, что после этого у Арчибальда появилось множество друзей, сочувствующих его горю. Сына Джейн взял на воспитание герцог Куинсберри, дальний родственник Дугласов и муж Китти Хайд, которая, возможно, так пыталась искупить свои грехи перед покойной.