Золушки из Ирландии

Ева Арк

Золушки из Ирландии

Глава 1

Юность сестёр

Две хорошенькие девочки, одна черноволосая, а другая – чуть светлее, склонились над источником.

– Ты веришь, Молли, что вода святой Бриджит сделает нас красавицами? – боязливо спросила младшая из сестёр.

– Конечно, Бетти! – с уверенностью ответила старшая.

– И нас все будут любить?

– Главное – это нравиться мужчинам! Маменька говорит, что тогда мы сможем выйти замуж за богачей!

– За таких же, как наш дядюшка Митчелл?

– Ещё богаче!

– А когда мы станем богатыми, то я перестану донашивать твои платья? – после паузы продолжала допытываться Бетти.

– У нас будет много красивых нарядов, и, сам король, может, пригласит нас к себе во дворец! – продолжала мечтать вслух Молли.

После её слов Бетти, наконец, решилась зачерпнуть из источника. Бойкая же Молли одновременно успевала с удовольствием озирать живописные окрестности городка Коттон, расположенного в английском графстве Уэст-Мидлендс. Согласно поверью, вода из местного источника Святой Бриджит дарила девушкам здоровье и красоту. Неподалёку находилась резиденция Уильяма Митчелла, дяди Молли и Бетти Ганнинг, которые часто приезжали сюда вместе со своими родителями.

Дед сестёр, Брайан Ганнинг, сельский джентльмен из Ирландии, принадлежал к почтенной семье и даже претендовал на титул графа. Хотя его родовые замки Кут и Роксоммон были разрушены, он обладал значительным состоянием и ясно выразил свою последнюю волю:

– Моё имущество должно остаться неделимым.

Таким образом, львиную долю состояния Ганнинга получил старший из его шестнадцати детей, Джордж. К сожалению, этот расточительный наследник не только нарушил волю отца, но и внёс раздор в семью, завещав фригольд (право собственности на недвижимость) одному, а права аренды – другому из его оставшихся в живых братьев. После небольшой перепалки, длившейся несколько месяцев, Барнаби Ганнинг, наконец, предложил младшему брату:

– Мы должны поступить разумно!

– Хорошо, обойдёмся без судебного разбирательства, – согласился Джон.

Покладистость отставного полковника Ганнинга объяснялась тем, что он как раз собирался жениться на достопочтенной Бриджит Бурк, дочери шестого виконта Майо. А поскольку переговоры о браке были в самом разгаре, Джон старался избегать любых конфликтов, связанных с деньгами. Интересно, что отец невесты приходился братьям Ганнингам зятем, потому что несколькими месяцами ранее женился на их старшей сестре Маргарет, о которой современники отзывались так:

– Замечательная леди!

– Да, хотя и пережила трёх мужей!

Итак, 24 августа 1731 года два брата-ирландца встретились у нотариуса в Лондоне, чтобы подписать мировую. А уже 23 октября состоялась свадьба Джона и Бриджит. Где же поселились новобрачные? В трёх милях от городка Роскоммона на берегу реки Сук на месте разрушенного замка Кут находилось родовое жилище Ганнингов с соломенной крышей, вокруг которого простирались пустоши с овечьими выгонами и редкими жилищами людей. Но это поместье досталось Барнаби, поэтому Джон, скорее всего, привёл молодую жену в дом, известный как Нью-Инн, бывший частью фамильной собственности и находившийся в пригороде Роскоммона.

Как и у многих ирландцев, в характере полковника, было много от гасконца. Он любил прихвастнуть, притворялся равнодушным к деньгам и был завсегдатаем местной «Кофейни Тома», где собиралась весёлая компания его приятелей. При этом Джон был крепко сбит, имел красивые черты лица и привычку к физическим упражнениям, что позволило ему оставаться сильным и активным до конца жизни. Его юная жена тоже была дамой редкого обаяния и такта, позволявшего ей частенько смягчать опрометчивые поступки мужа. Кроме того, её письма своим изящным стилем и орфографией выделяются среди писем большинства женщин того времени.

Увы, Бриджит принесла мужу не слишком большое приданое, поэтому Джон был вынужден обменять свои права аренды на небольшой, но регулярный доход, получаемый с земель в Конноте. Несмотря на это, семья Ганнингов едва сводила концы с концами, и вскоре после медового месяца её глава сказал жене:

– Дорогая, мы скоро уедем в Англию.

– В Лондон? – обрадовалась та.

– Нет, в Хэмингфорд-Грей в графстве Хантингдоншир.

– А где мы там будем жить?

– В сельском доме, который мне любезно согласился сдать за небольшую плату мой зять сэр Уильям Митчелл.

– Надеюсь, там красивая природа, – улыбнулась Бриджит, чья мягкая лучезарность оставалась непоколебимой среди всех превратностей судьбы.

Оставив свою ирландскую собственность на попечителей, Джон покинул Изумрудный остров и с молодой женой поселился в английской деревушке Хемингфорд-Грей. Причина такого выбора им места жительства очевидна: в сельской местности было жить гораздо дешевле, чем в городе. Муж его младшей сестры Элизабет унаследовал крупную земельную собственность в Хантингдоне вместе с так называемым «Красным домом», который он предоставил на льготных условиях в распоряжение шурина. Вероятно, об этом Уильяма Митчелла попросила жена, о которой говорили:

– Просто замечательная леди!

– Да, если не учитывать того, что её свёкор был простым разносчиком (бродячим торговцем) из Шотландии!

Действительно, отец Митчелла приехал в Англию с одной котомкой за спиной, но, благодаря своей неслыханной скупости, сколотил значительное состояние и умер чрезвычайно богатым человеком. По крайней мере, на образование своего единственного наследника шотландец денег не жалел, отправив его сначала в Итонскую школу, а затем – в колледж в Кембридже. В любом случае, Уильяму Митчеллу было выгодно сдать дом Ганнингам, так как это позволяло ему в любой момент встречаться в графстве со своими избирателями, когда у него появились политические амбиции. Так, сначала он получил должность верховного шерифа Кембриджшира и Хантингдона, а пять лет спустя был избран членом парламента от партии вигов.

15 августа 1732 года, всего лишь немногим более чем через девять месяцев после своей свадьбы, в Хемингфорд-Грей, в приземистом особняке с остроконечной крышей, Бриджит родила свою первую дочь. Её назвали Мэри в честь Святой Девы, а крестили в старой церкви на берегу реки Грейт-Уз. В следующем году, 17 декабря, у Мэри появилась сестра Элизабет, названная в честь тётки, миссис Митчелл. В том же доме, в Хемингфорд-Грей, родились ещё две дочери Ганнингов – Кэтрин и София (последняя умерла в младенчестве).

В 1740 году материальное положение семьи немного улучшилось, вероятно, в связи с окончательным дележом наследства, оставшегося от бездетного Барнаби, брата Джона. Поэтому в конце этого или в начале следующего года Ганнинги вернулись в Ирландию и снова поселились в Роксоммоне. Там появилась на свет их младшая дочь Лиззи, названная в честь тётки по матери, настоятельницы женского монастыря Ченнел-Роу в Дублине, которая скончалась в восемь лет от туберкулёза, а также – их единственный сын Джон, будущий генерал-лейтенант армии.

По мере того, как Мэри и Элизабет (домашние прозвища «Молли» и «Бетти») взрослели, их яркая внешность не оставалась незамеченной. Высокие и стройные, с нежным цветом лица, сёстры были наделены природной грацией. Мэри, жизнерадостная брюнетка, в чьих смеющихся тёмных глазах светился огонь, всегда была полна энергии и жаждала удовольствий, как её отец. В то же время Элизабет, копия матери, с её мягким взглядом голубых глаз и золотисто-каштановыми волосами, была более спокойной, но не менее очаровательной, чем её боевая сестра.

– Мы не должны допустить, чтобы красота наших дочерей пропала даром! – как-то заявила мужу предприимчивая Бриджит.

– Но что Вы предлагаете, дорогая?

– Нам следует переехать в Дублин!

– Вам же известно, что мои братья оставили после себя одни долги! Мой доход не позволяет нам жить в столице.

– Значит, Вас не беспокоит то, что Молли и Бетти похоронят себя в безвестности?

– Хорошо, дорогая, как Вам будет угодно, – сдался Джон.

Уже 23 декабря 1745 года за скромную арендную плату в восемь фунтов в год Ганнинги сняли дом на северной стороне Сент-Мартинса, в пригороде ирландской столицы. В то время Дублин находился на пике своего расцвета под управлением графа Честерфилда, вице-короля (и лорда-лейтенанта) Ирландии. С этим остроумным государственным деятелем и писателем, кстати, связывают новое значение английского слова «флирт», которое переводится как «что-то быстро двигать туда-сюда».

– Я присутствовал при том, как это знаменательное слово спорхнуло с самых очаровательных в мире уст, – утверждал Честерфилд.

По его словам, знаменитая чаровница леди Френсис Ширлей, беседуя с понравившимся ей кавалером, то открывала, то закрывала веер, то прятала за него всё лицо, то только глаза. Когда же её собеседник в шутку сделал ей замечание за такое дразнящее поведение, она с невинным выражением ответила:

– Но ведь это только флирт (она лишь машет веером).

Галантное поведение вице-короля позволило миссис Ганнинг, называвшей себя «леди Роскоммон», мечтать о блестящем будущем для своих очаровательных дочерей при его дворе.

Однако, как и предсказывал её муж, жизнь в столице оказалась им не по средствам. Однажды утром в дом Ганнингов ворвались люди брокера, который представлял интересы заимодавцев Джона, и попытались описать всё его имущество в счёт долгов. Охваченная горем и стыдом, несчастная Бриджит сидела и плакала в гостиной, окружённая своими детьми. Её рыдания привлекли внимание хорошенькой Джордж Энн Беллами, известной дублинской актрисы, которая случайно проходила мимо по улице. Движимая состраданием, эта энергичная миниатюрная блондинка, не обращая внимания на судебных приставов, охранявших дверь, смело вошла в дом и обратилась к хозяйке:

– Могу ли я быть Вам чем-нибудь полезной, миссис…

– Леди Роксоммон, – с достоинством подсказала Бриджит, прервав свои рыдания.

– Так могу ли я помочь Вам, миледи?

Хотя супруга Джона Ганнинга не была знакома с актрисой, она была тронута её сочувствием. Слёзы снова выступили на её глазах, и она рассказала, что её муж влез в долги, потому что жил не по средствам. Чтобы избежать ареста, он был вынужден бежать из Дублина. А родной брат Бриджит отказался оказывать Ганнингам какую-либо помощь. Тогда добросердечная актриса, не раз попадавшая в подобные переделки, придумала следующий план: с наступлением темноты хозяйка дома передаст через окно гостиной самые ценные вещи служанке мисс Беллами и отправит своих детей к ней на квартиру. Сама же Бриджит наймёт почтовую карету и присоединится к мужу за городом. План был осуществлён тем же вечером и сёстры Ганнинг ещё долгое время пользовались гостеприимством актрисы.

Безусловно, эта история, которую позднее рассказала мисс Белами, свидетельствует о том, что Мэри и Элизабет были ей многим обязаны. Однако больше нет никаких доказательств, подтверждающих, что сёстры были знакомы с этой актрисой, возмущённой неблагодарностью своих бывших гостей. Хотя её рассказ, который кажется правдивым, был дополнен ещё одной, более приятной историей.

В один прекрасный день Мэри Ганнинг уговорила актрису посетить прорицательницу, известную как «мадам Фортуна». Прекрасным сёстрам хотелось знать, что уготовано им в будущем. Старая колдунья, несомненно, хорошо разбирающаяся в людях, с первого взгляда смогла разгадать характер каждой из посетительниц. Пылкой Мэри она напророчила:

– Вас, мисс, ждёт блестящий, но несчастливый брак!

Бедной Беллами, как актрисе и жрице любви, было предсказано:

– Вы никогда не выйдете замуж!

А Элизабет, казавшейся более осторожной и трезвомыслящей, чем её сестра, предсказательница предрекла величие и власть. Вдобавок, учитывая утончённость красоты девушки, ей также было предсказано проклятие слабого здоровья. Впрочем, как и большинство подобных пророчеств, эти получили огласку только после того, как сбылись.

Неизвестно, кому первому пришла в голову мысль предложить девушкам попробовать себя в качестве актрис, мисс Беллами или их матери, но считается, что именно последняя, когда Мэри и Элизабет достигли совершеннолетия, уговорила их выйти на театральные подмостки, дабы помочь семье своим заработком.

Какое-то время девушки работали в дублинских театрах. Хотя актёрская игра не считалась респектабельной профессией, поскольку многие актрисы «подрабатывали» куртизанками, ублажая богатых меценатов, Бриджит повсюду сопровождала своих дочерей и сумела сохранить их репутацию. По её просьбе, за ними также присматривал старый актёр Томас Шеридан, директор одного из театров. По крайней мере, позже он рассказывал следующую историю. Как-то Мэри и Элизабет с матерью отправились на местную ярмарку, где встретили компанию знакомых молодых ирландцев, их поклонников. Те решили, невзирая на присутствие Бриджит, обесчестить её дочерей, и подсыпали в общую чашу с вином, из которой пили посетители ярмарки, сильное снотворное. Но когда парни хотели увести одурманенных женщин в укромный уголок, на сцене, словно герой драмы, появился Томас Шеридан, и лишил злодеев их добычи. Впрочем, биографии обеих сестёр изобилуют различными мифами, и, вполне возможно, актёр придумал эту историю, столкнувшись в будущем с неблагодарностью тех, кого он когда-то облагодетельствовал.

Во время жизни красавиц в Дублине им посчастливилось обрести более могущественного друга, чем старый Шеридан. Это был Соломон Дейроллс, секретарь лорда-наместника Ирландии и пристав чёрного жезла в Ирландской палате лордов, которого Мэри Ганнинг покорила своей жизнерадостностью. После того, как в 1746 году графа Честерфилда отозвали назад в Англию, он перед отъездом назначил своего крестника распорядителем всех дел.

Узнав о новом поклоннике своей старшей дочери, Бриджит сразу мысленно произвела его в свои зятья:

– Прекрасная партия! Говорят, король Георг обожает лорда Дейроллса и даже даровал ему должность мастера пирушек!

– А он тебе нравится, Молли? – в свой черёд поинтересовалась у сестры Элизабет.

– Да, Бетти, – не задумываясь, ответила та. – Хотя он смуглый, как дядя Митчелл, зато учтивый, как сам вице-король.

Неизвестно, лелеял ли сам Дейроллс матримониальные планы в отношении Мэри, но в мае 1747 года его неожиданно назначили на важный дипломатический пост в Гааге. Впрочем, своё дело он сделал – ввёл девушек в местное общество, благодаря чему через год они получили приглашение на знаменитый бал в Дублинском замке, который Уильям Стэнхоуп, первый граф Харрингтон и новый лорд-лейтенант Ирландии, решил устроить в честь дня рождения короля Георга II.

– Но в чём вы поедете на бал? – вздыхая, сказала Бриджит дочерям. – Ведь доходы Вашего отца не позволяют справить вам новые туалеты!

– Нужно что-то придумать, матушка! – настаивала Мэри. – Ведь, возможно, нам с Бетти больше никогда не представится такая возможность!

– Мне всё равно ещё нет пятнадцати, поэтому Молли лучше поехать на бал одной, – смиренно предложила Элизабет. – Ведь найти деньги на одно платье легче, чем на два…

– Нет, мы поедем туда вместе, Бетти! – пылко возразила её сестра. – Я кое-что придумала!

По её замыслу, в качестве доброго «фея» выступил Томас Шеридан, предоставивший девушкам сценические костюмы Джульетты и Леди Макбет, персонажей, которых тогда играли в платьях по последней моде. За что старик получил поцелуй от каждой из красавиц.

30 октября 1748 года по широкой лестнице Дублинского замка Мэри и Элизабет с матерью поднялись между стражниками с боевыми топорами в новый бальный зал, спроектированный лордом Честерфилдом. До появления вице-короля туда разрешалось входить только дамам и стражникам, которые следили за тем, чтобы никто, кроме знатных гостей, не занял красные скамьи, стоявшие вокруг трона. Бал открыл граф Харрингтон со своей невесткой (он был вдов) леди Кэролайн Петершем. Величественный менуэт продолжался до тех пор, пока не распахнули свои двери карточная комната и буфет. В этот праздничный вечер прилавки были уставлены всевозможными блюдами, а внутренний фонтан, источающий аромат лаванды, охлаждал воздух. В примыкавшей к залу галерее среди цветов и листвы мерцали свечи, оттуда же доносилась музыка: флейты и валторны. Затем начались деревенские танцы.

После бала сёстры Ганнинг стали очень популярны. Самые модные дамы Дублина наперебой приглашали их прогуляться по тенистым аллеям сада возле собора Святого Стефана, так как они привлекали туда множество кавалеров. Газеты напечатали длинную поэму местного поэта в честь Мэри, а начинающий художник Бенджамин Уилсон, который приехал в Дублин в поисках заказов, создал гравюру с её изображением для вице-короля. В конце концов, взбалмошная Мэри заявила матери и сестре, что устала от всей этой суеты, капризно добавив:

– Дублин – самое глупое место на свете!

– Но вы с Бетти пользуетесь здесь большим успехом! – возразила Бриджит.

– Что толку от этого, матушка?

– Раньше тебе нравился весь этот шум вокруг тебя, Молли, – заметила, в свой черёд, Элизабет.

– Однако теперь я стала другой, и ничто на свете не привлекает меня так сильно, как одиночество. Помнишь, как хорошо нам было в Англии, Бетти? Хемингфорд-Грей казался мне в детстве земным раем…

– А я помню, как ты жаловалась, что чуть не умерла там от скуки.

Тем не менее, уловка Мэри возымела своё действие: после паузы её мать задумчиво изрекла:

– Молли права: среди нищих ирландцев вам достойных женихов не найти.

Воспользовавшись тем, что её дочери стали местными знаменитостями, Бриджит решила убедить лорда Харрингтона назначить ей пенсию в размере 150 фунтов и использовать эти деньги на то, чтобы подыскать им блестящие партии в Англии. Заручившись предварительным согласием вице-короля, семейство Ганнингов летом 1749 года отправилось в Хемингфорд-Грей. В то время Мэри, конечно, не предполагала, что больше никогда не увидит Изумрудный остров.

Глава 2

В поисках женихов

Хотя об этом путешествии Ганнигов не осталось никаких записей, можно предположить, что прекрасные сёстры благополучно добрались до Англии. Известно лишь, что богатая миссис Плейстоу из Роксоммона, возможно, подруга Бриджит, частично оплатила их поездку. Когда восемь лет назад Мэри и Элизабет возвращались в Ирландию, они были ещё детьми и мало что помнили о том времени. Поэтому их впечатления от новой страны обладали очарованием новизны. В свой черёд, их бывшие друзья и соседи были очарованы сёстрами. А после того, как девушки 17 сентября 1749 года посетили ассамблею в Хантингдоне, грандиозное мероприятие, организованное под покровительством всех знатных семей в округе, весть об их красоте распространилась по всей Англии. Ибо многие присутствовавшие там леди и джентльмены рассказали о них своим знакомым или упомянули в письмах:

– Из Ирландии только что приехали две сестры, самые красивые девушки в Соединённом Королевстве!

Кажется, каждый, кто видел Мэри и Элизабет, восхищался ими. Даже некая миссис Монтегю, известная как синий чулок, вынесла свой вердикт:

– Действительно, они очень красивы.

После чего добавила, что девушки производят такое сильное впечатление, потому что появляются везде вместе. Возможно, она была права: две сестры, обладавшие равным очарованием, казались восхищённым зрителям неповторимыми. Однако вскоре и молодые люди, и старцы, которые танцевали с ними на ассамблее, осознали, что у Мэри и Элизабет есть не только красота, но и чувство собственного достоинства. Хотя их стремление нравиться, милая улыбка и потупленный взор, казалось, указывали на то, что первый же настойчивый кавалер легко добьётся победы над ними. Тем не менее, красавицы, воспитанные умной матерью, знали себе цену и были готовы отдать своё сердце только богатому жениху с высоким положением.

Увы, те немногие молодые аристократы, с которыми они познакомились в Хантингдоне, не собирались жениться на бедных девицах с простонародными манерами. Что же касается женихов из среднего класса, то их ухаживания не поощрялись.

Однажды банковский клерк Артур Мерфи и его приятель Генри Трэйл, вероятно, возмущённые холодностью сестёр, решили подшутить над ними. Наняв уличного разносчика и нарядив его в новый костюм, молодые люди явились в дом, где остановились Ганнинги, и представили своего сообщника как пэра королевства. Польщённые таким знакомством, Мэри и Элизабет настояли на том, чтобы гости остались на чай. Однако у новоявленного «пэра», который оказался ирландцем, внезапно проснулась совесть. Не желая обманывать своих соотечественниц, он поднялся из-за чайного стола и обратился к Мерфи и Трэйлу:

– Юные джентльмены, когда же, наконец, вы покончите с глупыми шутками?

После чего снова повернулся к девушкам:

– Леди, не обращайте внимания на этих весёлых парней! Если же вы захотите купить несравненные шёлковые чулки или настоящие индийские носовые платки, то вот они!

С этим словами разносчик засунул руки в карманы и начал выкладывать на стол свой товар. Излишне говорить, что через несколько минут вся троица оказалась на улице.

В этой истории, поведанной позже женой Мерфи, две юные ирландки выглядели как бессовестные охотницы за мужьями. Но она ценна тем, что проливает свет на характеры сестёр. Если гордая Элизабет так и не простила шутникам их дерзкой выходки, то более легкомысленная Мэри притворилась, что забыла о ней. Матери девушек приходилось постоянно быть настороже, чтобы уберечь своих бесхитростных дочерей от сомнительных знакомств.

– Всё, что Вы слышали о двух мисс Ганнинг, правда, – писала своей сестре чопорная миссис Делани, супруга декана из Хантингдона. – За исключением того, что у них есть состояние. Но, боюсь, они стремятся к большему, чем позволяет благоразумие.

Несмотря на недовольство завистников, сёстры обрели поддержку в лице прессы. Модный журнал опубликовал хвалебную оду их красоте, благодаря чему их слава распространилась по всему Лондону:

Стой, моя муза. Ах, как чудесна рана, нанесённая двумя Г*,

Хотя и непохожими, но равными по красоте!

Так мудрые философы видели рождение

Двух сияющих солнц под одинаковыми небесами.

Тем временем Мэри и Элизабет уже очаровывали своих поклонников в деревушке Энфилд, расположенной в Шордиче (Восточном Лондоне). Здесь они могли наслаждаться танцами в скромном зале для собраний и водными вечеринками на извилистых речушках.

В этом живописном уголке, среди деревьев, лужаек и сверкающих ручьёв, их встретил Сэмюэл Ричардсон – автор романа «Памела», который по своему сюжету напоминает сказку «Золушка». Однако, в отличие от восхищённых поклонников сестёр, модный писатель не испытывал к ним тёплых чувств. В его глазах они были всего лишь «театральными артистками», у которых «не было ни ума, ни состояния». Возможно, Ричардсон предсказывал всевозможные несчастья охотницам за богатыми мужьями потому, что они отвергли его. Но писатель ошибался, так как Мэри и Элизабет суждено было получить ту же награду, что и его вымышленной героине Памеле Эндрюс.

Весной 1750 года Бриджит, наконец, получила обещанную пенсию, что позволило ей отправиться с дочерями на новые «пастбища». В юго-восточной части Виндзорского леса, в шести милях от королевского замка, находились источники Саннингхилл-парка, где знатные люди могли насладиться уединением, которого не было на более известных курортах. За крошечной деревушкой простирались широкие, поросшие дроком пустоши, на которых измученные красавицы могли подышать свежим воздухом, не потревоженные толпой любопытных. По утрам в понедельник компания любителей воды вокруг старого Уэллс-хауса была более весёлой и многочисленной. В придорожной гостинице мистера Дэвиса был открыт для публики ресторан, а на тенистой лужайке играли скрипачи, заставляя молодёжь танцевать.

Однако в первые недели жаркого июля любопытных привлекли сюда другие достопримечательности. Все приехали с намерением отправиться в Виндзор в четверг, 12-го числа, чтобы стать свидетелями празднества в честь новых рыцарей, принятых в Орден Подвязки. Ходили слухи, что маленький принц Джордж тоже будет присутствовать там. Это побудило Мэри и Элизабет совершить путешествие в Саннингхилл-Уэллс, что стало поворотным моментом в жизни одной из них. Ибо богатый и привлекательный двадцативосьмилетний дворянин – лорд Дирхерст, сын и наследник пятого графа Ковентри, тоже решил посетить Виндзор. И как только он увидел милое личико Мэри Ганнинг, то сразу отчаянно влюбился в неё.

Несколько дней спустя красавицы ещё раз посетили места своего детства. А 24 июля в Хантингдоне начались ежегодные скачки – три спортивных дня, сопровождаемые многолюдными ночными собраниями, начавшими входить в моду. Среди посетителей был и Эдвард Уортли-Монтегю, эксцентричный английский писатель и путешественник. Он был избран членом парламента от Хантингдоншира, сменив Уильяма Митчелла, дядю Мэри и Элизабет, к тому времени уже погребённого в склепе на церковном дворе Фаулмера. Вместе с этим молодым политиком пришли его друзья – весёлый Том Боулби и Джордж, граф Сассекс, которые были поклонниками сестёр Ганнинг и превозносили их как «божественных созданий».