Золушки из Ирландии

В течение нескольких месяцев, проведённых в Англии, старый Джон Ганнинг и его супруга с радостью наблюдали за тем, как их Молли и Бетти достигли высот, недоступных для легкомысленных молодых сквайров и амбициозных молодых горожан. Однако, несмотря на это, две девушки вступили на опасную тропу, и их непосредственность стала причиной нечестивого соперничества среди аристократов, которые начали увиваться за ними. Гордый отец и бдительная мать не подозревали, что все эти лорды видели в их прекрасных дочерях легкодоступных дам, которые, если уделить им немного времени и терпения, не смогут отказать ни в одной просьбе.

В отличие от целомудренной Памелы, героини романа Ричардсона, которой пришлось столкнуться с преследованием только одного кавалера, сёстры должны были противостоять ухаживанию полусотни мужчин. К сожалению, придирчивый писатель не знал, как мужественно они отстаивали своё право на брак, руководствуясь его философскими взглядами. В те дни яркая и весёлая Мэри, которой едва исполнилось восемнадцать лет, затмила свою более скромную сестру. Её преданным оруженосцем стал трудолюбивый молодой клерк из адмиралтейства по имени Филипп Стивенс. Несмотря на скромное происхождение, он мог похвастаться знатными друзьями и покровительством леди Кэролайн, невестки вице-короля Ирландии, что делало его весьма влиятельным в аристократических кругах. Не осталось незамеченным, что Стивенс часто сопровождал сестёр Ганнинг в различных общественных местах: в парке Воксхолл на южном берегу Темзы, в увеселительных садах Ранелаг в Челси, в лондонском ресторане «Ризотто» и в Опере. Поговаривали, что он стремится сделать Мэри своей женой.

Однако многие из кавалеров, которые добивались её расположения, были движимы более низменными чувствами. Сплетники утверждали, что один из её аристократических поклонников, Том Медликотт, ранее преследовавший своими домогательствами актрису Беллами и прозванный современниками «Всеобщий Галант», цинично утверждал:

– Поскольку среди куртизанок много знатных дам, вполне возможно, что ирландская девушка без гроша за душой предпочтёт богатого покровителя, а не бедного мужа!

До нас также дошла история о том, как Мэри и Элизабет посетили знаменитую Мейфейрскую ассамблею – ежегодный бал дебютанток высшего общества, который проводился под эгидой герцогини Бедфордской. Однажды на Бери-сквер, где остановились Ганнинги, была оставлена открытка с приглашением на бал. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это подделка. По слухам, мошенничество было раскрыто генералом Уоллом, суровым старым ирландцем и давним поклонником своих прекрасных соотечественниц. Он использовал своё влияние в Бедфорд-Хаусе, чтобы заменить фальшивое приглашение настоящим. Согласно другой версии, миссис Ганнинг, осознав, что над ней подшутили, отправилась на Блумсбери-сквер со своей старшей дочерью и, добившись встречи с хозяйкой, рассказала ей об обмане. Добродушная герцогиня Бедфордская, очарованная посетительницей, настояла на том, чтобы Бриджит привезла своих дочерей на ассамблею.

По одной из версий, виновником розыгрыша был баронет Фрэнсис Блейк Делавал, который позже стал печально известен своими любовными связями с актрисами.

Судя по всему, сёстры появились на Мейфейрской ассамблее до того, как их пригласили в Сент-Джеймский дворец. Благодаря газетам, их известность стала настолько широкой, что прекрасных ирландок посчитали достойными быть представленными королевскому двору. Это произошло в воскресенье, 2 декабря 1750 года.

– Какое королевское зрелище Вы больше всего хотели бы увидеть? – с улыбкой поинтересовался король Георг II у Мэри.

– Больше всего на свете, Ваше Величество, я хотела бы увидеть коронацию, – бестактно брякнула та, не подумав о том, что коронации обычно предшествуют королевские похороны.

К счастью, стареющий монарх, на которого красота молодой ирландки произвел большое впечатление, нашёл её ответ забавным.

В том же месяце герцог Дорсетский, сменил графа Харрингтона на посту лорда-лейтенанта Ирландии. Вероятно, Мэри поддержала просьбу об увеличении пенсии, которую её мать подала новому вице-королю. Несколько недель спустя в одном модном журнале появилось стихотворение под названием «О недавнем инциденте с леди», которое утверждало, что Его Светлость проявил стойкость перед чарами соблазнительницы.

Однако простых смертных красота сестёр впечатляла гораздо сильнее, о чём свидетельствовали проявления массового фанатизма в первые месяцы нового 1751 года. Майским вечером по Лондону разнеслась весть о том, что Мэри и Элизабет должны были посетить сады Воксхолла. В результате там собралась толпа из восьми тысяч любопытных зрителей. В ожидании красавиц лондонцы прогуливались по широким, обсаженным деревьями проспектам, освещённым волшебными лампами, или бродили по тенистым аллеям среди сверкающих статуй и плещущихся фонтанов. Если разодетые по последней моде дамы, сопровождаемые немногочисленными кавалерами, при появлении Мэри и Элизабет торопились свернуть на посыпанные гравием дорожкам, то жёны и дочери городских торговцев следовали за ними по пятам. Даже когда сёстры, желая поужинать, укрылись в своей ложе – ярко освещённой кабинке на открытом воздухе, обращённой в сторону музыкантов, поклонники с разинутыми ртами продолжали толпиться на пороге. Неожиданно юная дочь одного из зрителей выбежала из ложи, выразив своё отвращение к происходящему в гневных словах. Один из знатных спутников красавиц в ответ вытащил шпагу, после чего завязалась потасовка. Но когда кровопролитие уже казалось неизбежным, лорд был вынужден смирить свою воинственность. Вероятно, красавицы выступили в качестве миротворцев. Если в последующие годы Мэри пожелала стать свидетельницей дуэли, её младшая сестра с обычной своей добротой всегда старалась предотвратить «дело чести».

Примерно в это же время один из самых настойчивых поклонников Мэри стал постепенно вытеснять своих конкурентов. 18 марта 1751 года пятый граф Ковентри скончался, и его сын Джордж Уильям, лорд Дирхерст, унаследовал отцовский титул. Вдобавок, благодаря своему другу герцогу Ньюкаслскому, он стал лордом-лейтенантом Вустершира. Его внимание к старшей из сестёр Ганнинг были настолько явным, что газеты неоднократно писали:

– Шестой граф Ковентри, наконец, женился на предмете своей страсти.

Однако другие полагали:

– Нет, он, следуя примеру сэра Медликотта, хочет сделать её своей любовницей.

В течение всего лета интерес публики к красавицам не угасал. Газеты писали о посещении сёстрами модных заведений, а хвалебные стихи в честь них заполонили журналы:

Их изящные формы и воздушная лёгкость очаровывают.

У них румяные щёки и светлый цвет лица…

Один бард, увидев портрет Мэри работы Уилсона, написал, что это творение самого Купидона, которое Венера ошибочно приняла за своё собственное изображение. Типографии тиражировали гравюры с такими названиями, как «Прекрасная ирландка» или «Ирландские сёстры». В течение всего лета девушки наслаждались своим триумфом, хотя им не хватало знаний о свете. Говорили, что однажды, когда они проезжали через Хэмптон-Корт, экономка, желая показать гостям комнату, где висели картины Неллера, известные как «Красавицы Хэмптон-Корта», воскликнула:

– Сюда, дамы, сюда! Здесь красавицы!

На что Мэри возмущённо ответила:

– Мы с сестрой пришли посмотреть на дворец, а не для того, чтобы нас показывали как достопримечательность!

В другой раз они нанесли визит в Динс-Ярд в Вестминстере, где учился их младший брат Джон, которого актриса Белами называла своим «маленьким мужем». Среди толпы ликующих мальчишек красавицы принялись выпрашивать отпуск для своего брата у его старого наставника, получив в качестве сомнительного вознаграждения неизбежные стихи. Каждый раз, когда Мэри и Элизабет отваживались подышать свежим воздухом в Сент-Джеймсском парке, их окружала толпа любопытных. Однажды одна из сестёр даже упала в обморок, и её пришлось нести домой в кресле. В другой раз их кавалеры вынуждены были обнажить шпаги, чтобы спасти красавиц от толпы.

Осенью сёстры, как обычно, отправились на воды в Танбридж, где собиралась самая изысканная компания, и раз в неделю устраивался бал. По возвращении в Лондон флирт между Джорджем и Мэри продолжился, и большинство сплетников утверждали:

– Вот увидите, старшая мисс Ганнинг согласится стать содержанкой лорда Ковентри!

Однако граф Честерфилд, бывший лорд-наместник Ирландии, хорошо зная мать девушек, лишь качал седой головой в ответ на эти речи.

14 мая, когда король Георг II отправился в сопровождении государственных чиновников открывать очередную сессию парламента, старшая из сестёр Ганнинг присутствовала в зале палаты лордов. Но даже по такому случаю Мэри не разрешили пойти туда без сопровождения. Когда граф Ковентри поднялся, чтобы обратиться с речью к своему государю, Бриджит наивно заметила сидевшему рядом лорду Грэнвиллу:

– Я здесь из-за моей дочери и рада, что милорд так хорошо выступил, потому что бедная девушка была готова упасть в обморок!

Вскоре все знакомые Ганнингов осознали, что добродетель может принести нечто большее, чем её собственные плоды.

Глава 3

Замужество красавиц

16 января 1752 года в лондонском Оперном театре был устроен бал-маскарад, на котором присутствовало 11-12 тысяч представителей знати. С момента своего представления при дворе сёстры Ганнинг стали признанными красавицами, и, несомненно, они были королевами бала. В просторных позолоченных залах среди танцующих масок присутствовал также двадцатисемилетний герцог Джеймс Гамильтон. По этому хрупкому шотландскому аристократу с благородной осанкой вздыхала половина столичных девиц на выданье. Во время учёбы в Оксфорде он выказал себя с лучшей стороны, но после смерти отца, пятого герцога Гамильтона, прославился как повеса, игрок и участник лошадиных скачек. Азартные игры были не единственным пороком молодого герцога, который ещё сильно выпивал.

– Я обнаружил, что он изменил свои намерения оплыть морем в Лиссабон, – писал о Гамильтоне один из его приятелей, – он настолько слаб, что не может отправиться в путешествие из-за своего желудка, поскольку его дважды доставляли (к врачу) с сильной рвотой кровью. Они (врачи) говорят, что он (бедняга) не проживёт долго, потому что, как только немного приходит в себя, пьёт до четырёх, пяти или шести утра.

Известный английский писатель и политик Гораций Уолпол, чей отец был врагом старого герцога Гамильтона, тоже не упустил возможность в своих письмах к другу, барону Мьюру, опорочить Джеймса:

– Позволь мне спросить тебя, дорогой Вилли, как у тебя дела с девушками? Являются ли они… таким же редким товаром в Гамильтоне или… по-прежнему таким же изобильным?

Тем не менее, друзья отзывались о шестом герцога Гамильтоне как о «литераторе», потому что он состоял в писательском «Избранном обществе» Эдинбурга. А одна из современниц заявила:

– Он был очень развратен в обществе плохих женщин, но среди дам он был одним из самых вежливых и воспитанных мужчин в Великобритании.

В юности Джеймс был помолвлен с некой Элизабет Чадли, но во время его пребывания за границей его невеста вышла замуж за другого, что сделало герцога Гамильтона ярым противником брачных уз. До маскарада в Опере он не был знаком со знаменитыми ирландскими красавицами, и, можно было бы предположить, что этому безрассудному молодому человеку должна была понравиться весёлая кокетливая Мэри. Но всё произошло с точностью до наоборот. Вероятно, наученный горьким опытом, Джеймс без памяти влюбился в более скромную из двух сестёр.

По слухам, герцог Гамильтон решил жениться на Элизабет весной. Но сплетники ошиблись: он проявил в этом деле необычную поспешность под влиянием, как говорили, заключённого во время попойки пари. Через месяц после маскарада в Оперном театре, 14 февраля (в День Святого Валентина) лорд Честерфилд дал большой бал в Бедфорд-Хаусе в честь завершения строительства своего лондонского дворца. Мэри блистала на балу в роскошном наряде, расшитом золотом и блёстками (подарок графа Ковентри?), который составлял резкий контраст со скромным тёмным платьем её младшей сестры. Таким образом, герцог Гамильтон был окончательно покорён, и, оторвавшись от карточного стола, ещё до конца вечера сделал Элизабет предложение, хотя был знаком с ней всего месяц. Два дня спустя она стала герцогиней Гамильтон.

Об этой романтической истории мы узнаём от того же Горация Уолпола:

– Событие, наделавшее больше всего шума со времени моего последнего письма, – это импровизированная свадьба младшей из двух (сестёр) Ганнинг… Лорд Ковентри, серьёзный молодой дворянин, один из немногих оставшихся патриотов, долгое время ухаживал за старшей (сестрой), уважая её добродетель, но не слишком заботясь о своей репутации. Около шести недель назад герцог Гамильтон, полная противоположность графу, вспыльчивый, распутный, экстравагантный и, в равной степени, с пострадавшим состоянием и репутацией, влюбился в младшую на маскараде и решил жениться на ней весной. Примерно две недели назад во время огромного собрания у лорда Честерфилда… герцог Гамильтон был занят страстным ухаживанием в одном конце зала, в то время как в другой стороне играл в фараон… Однако двумя ночами позже, оставшись с ней наедине, пока её мать и сестра были в Бедфорд-Хаус, он почувствовал такое нетерпение, что послал за священником…

Однако без лицензии, кольца и оглашения пастор отказался венчать пару. Тогда молодые люди поженились после полуночи в часовне Кита на Керзон-стрит (где не требовали лицензию) с кольцом от полога кровати. Хотя осторожная мать, такая как Бриджит, не доверила бы свою дочь распутному молодому аристократу, если бы не состоялась настоящая помолвка. Где именно произошло это знаменательное событие, неизвестно. Но тайный брак Джеймса и Элизабет был действительно заключён благодаря преподобному Александру Киту, вернее, одному из его заместителей. Дело в том, что сам пастор, много лет венчавший подряд всех желающих не без выгоды для себя, был заключён в тюрьму по доносу своего конкурента в лице настоятеля церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер. Несмотря на это, неустрашимый Кит, даже будучи заключённым, умудрился снова открыть часовню с другой стороны улицы. Здесь его помощники каждый день до четырёх часов вечера продолжали совершать таинство брака. Поэтому, без сомнения, слуге Гамильтона пришлось ещё до полуночи разбудить одного из двух капелланов.

Утром в пятницу, 16 февраля 1752 года, лондонские газеты написали:

– Герцог Гамильтон вчера рано утром обвенчался с младшей мисс Ганнинг, леди действительно необыкновенной красоты и грации, и вскоре после этого отправится с ней в своё поместье Сомборн в Хэмпшире.

Это событие, согласно письму графини Помфрет своему мужу, наконец, побудило Джорджа Ковентри, назначенного лордом опочивальни Георга II, сделать предложение Мэри:

– Милорд Ковентри, к несчастью для него, появился при дворе в то утро, когда новоявленная супружеская пара отправилась на поля Аркадии (в свадебное путешествие), и над ним заслуженно насмехались, как утверждают некоторые, до тех пор, пока он не воскликнул, что намеревается немедленно последовать столь справедливому примеру и сделать старшую мисс Ганнинг Её Светлостью…

Нищий поэт с Граб-стрит поддержал кавалеров Сент-Джеймсского дворца стихотворением «Очарование красоты, или грандиозное состязание между прекрасными ирландками и английскими герцогами, которое привело к браку Его Светлости герцога Гамильтона с мисс Элизабет Ганнинг и к ожидаемому браку её старшей сестры с неким благородным графом».

 Не прошло и пяти дней после тайного венчания на Керзон-стрит, как в газетах появилась новость о том, что Джордж собирается жениться на следующий день, несмотря на отсутствие приданого у его юной избранницы. Наконец, появилось и долгожданное объявление:

– В четверг вечером граф Ковентри сочетался браком с мисс Мэри Ганнинг, известной своей изысканной красотой и достижениями, которые могут придать элегантность и достоинство самому высокому положению. Сразу после церемонии они отправились в поместье лорда Эшбернхэма в Чарлтоне (графство Кент), чтобы отпраздновать своё бракосочетание.

Согласно записям в регистрационной книге церкви Святого Георгия, была получена специальная лицензия, что позволяет предположить, что венчание могло состояться в резиденции жениха на Гросвенор-сквер в Лондоне. Учитывая, что место, выбранное для медового месяца, находилось всего в семи милях от города, вполне вероятно, что свадьба состоялась вечером. Через несколько дней новоиспечённая графиня Ковентри вернулась в Лондон для своего официального представления на Капитуле Ордена Подвязки, рыцарем которого был её муж. А 13 марта её снова приняли в Сент-Джеймсском дворце. Было отмечено, что белизна щёк Мэри объяснялась искусным гримом (современники много писали об её чрезмерном увлечении косметикой).

Тем временем джентльмен по прозвищу «Подглядывающий Том» сел сочинять графине Ковентри эпиталаму, а старина Джон Ганнинг выразил своё удовлетворение браком старшей дочери в доморощенных стихах.

Герцогиня Гамильтон совершила более продолжительное свадебное путешествие, чем её сестра. Простуда задержала возвращение Элизабет и только неделю спустя она появилась в Лондоне.

– Мир по-прежнему сходит с ума по Ганнингам, – утверждал в своём очередном письме Уолпол, – герцогиня Гамильтон была представлена (ко двору) в пятницу; толпа была настолько велика, что даже знатные люди в гостиной забрались на стулья и столы, чтобы посмотреть на неё. У их дверей толпятся люди, чтобы увидеть, как они садятся в свои кресла; и публика приходит пораньше, чтобы занять места в театрах, когда становится известно, что они будут там…

– Они очень своевременно вышли замуж, – в свой черёд, заметил английский актёр и драматург Сэмюэл Фут, оценивая карьеру двух красавиц, – ещё месяц – и они из богинь опустились бы до уровня простых женщин.

А в мае Уолпол снова сообщил своему другу:

– Ганнинги уехали в свои замки, и больше о них никто не слышал, за исключением того, что посмотреть на герцогиню Гамильтон собралось столько народу, что семьсот человек всю ночь сидели в гостинице в Йоркшире и вокруг неё, чтобы на следующее утро увидеть, как она садится в карету.

Элизабет и её супруг отправились в Шотландию, где у Джеймса было много поместий, в том числе, и Шательро с дворцом Гамильтон в стиле неоклассицизма, послужившим позже образцом для Крум-корт в Вустершире, который граф Ковентри унаследовал от своего отца. Именно туда Джордж привёз Мэри. Однако супруги Ковентри пробыли там недолго. Как засвидетельствовал уже в июле Уолпол, они решили присоединиться к невестке лорда Честерфилда, собиравшейся в Париж:

– …леди Кэролайн Питершем и леди Ковентри только что отправились туда. Вряд ли последняя сможет наделать там столько шума, сколько наделала с сестрой в Англии. Я не могу сказать, что её гений равен её красоте: она каждый день совершает грубые ошибки…

Далее автор готических романов иронически замечает, что Мэри во время медового месяца прониклась слишком «огромной любовью» к своему мужу. Друг Ковентри, лорд Даун, встретив супругов в Кале, предложил молодой графине:

– Если хотите, я могу уступить Вам свою кровать-палатку, потому что на постоялых дворах полно клопов.

– О! – ответила Мэри. – Я предпочла бы быть загрызенной до смерти, чем провести хотя бы одну ночь без моего дорогого друга!

Вероятно, Уолпол намекал на то, что чрезмерная экзальтированность красавицы может стать причиной её разлада с мужем. К сожалению, он оказался прав: «огромная любовь» Мэри вскоре подверглась испытанию, и произошло это в мировой столице моды. Хотя Париж был поистине волшебным городом, она не чувствовала себя там счастливой.

– Парижский двор слишком высокомерен! – жаловалась графиня Ковентри впоследствии.

Дело в том, что во Франции эталоном красоты считалась белокурая маркиза Помпадур, фаворитка короля Людовика XV. Поэтому кельтская внешность Мэри не произвела впечатления на парижан, которые смеялись над её глупостью, недостатком воспитания и незнанием французского языка. Тем не менее, не желая отставать от моды, она переняла у маркизы Помпадур привычку использовать густые белила на основе свинца, что было очень вредно для кожи, и румяна.

Однажды, когда Мэри спустилась к ужину с белым, как мел, лицом и ярко-красными щеками, граф Ковентри, по словам присутствовавшей там же леди Кэролайн, хмуро приказал жене:

– Немедленно умойтесь!

А когда та не послушалась, он вытащил из кармана носовой платок и, прямо на глазах у гостей, бесцеремонно стёр с её лица макияж. Кроме того, Джордж оказался ревнивцем, и из-за этого у молодожёнов было несколько ссор.

Зато по возвращении в Англию Мэри произвела настоящий фурор своим внешним видом. Теперь уже она сама установила моду в лондонском обществе на белую кожу с румяными щеками, и её популярность росла с каждым днём. Всякий раз, когда она появлялась в Гайд–парке, её окружала толпа. Этому способствовало и распространение гравюр, созданных по мотивам пастели Жана-Этьена Лиотара, которому графиня Ковентри позировала в Париже. Модный живописец недавно вернулся с Востока и предложил своей модели надеть турецкий костюм, как нельзя лучше подчёркивающий её экстравагантный характер. Тщеславие Мэри, считавшейся первой красавицей английского двора, было полностью удовлетворено.

А как в это время протекало путешествие Элизабет?

В понедельник, 30 марта 1752 года, вереница карет в сопровождении форейторов и отряда конных пехотинцев выехала из дома герцога Гамильтона на Джордж-стрит. Толпа зевак, привлечённая великолепным зрелищем и жаждущая хоть мельком увидеть молодую герцогиню, наблюдали за кавалькадой до тех пор, пока она не скрылась вдали.

Новобрачная, которая впервые отправлялась со своим мужем на родину его предков, была очаровательна во всех отношениях. Элизабет обладала высоким ростом, идеальной грациозной фигурой и изящной головкой с греческим профилем. Её округлые руки и кисти с длинными тонкими пальцами были безупречны. Черты лица юной герцогини, хотя и не отличались особой выразительностью, тоже были прекрасны. На всех портретах можно увидеть её изящные губки в форме «лука Купидона», тонкий нос, полуопущенные веки и длинные ресницы. Её кожа цвета слоновой кости словно светилась изнутри, нежный румянец покрывал щёки, а когда солнечные лучи касались её каштановых волос, они отливали золотом. Не менее привлекательным был характер Элизабет. Искренность и преданность, которые читались в серо-голубых глазах молодой женщины, определяли все её поступки. В час опасности и во время скорби её мужество оставалось непоколебимым. Наделённая бесконечным сочувствием, она никогда не забывала отблагодарить тех, кто к ней проявил доброту. Мягкое сердце герцогини Гамильтон делало её щедрой ко всем, кто нуждался в ней. Недостатков в этой милой натуре было не так уж много. Обвинение в тщеславии, простительном грехе красивой девушки, скорее должно быть отнесено к её сестре. Чувство собственного достоинства было естественной чертой человека, чьё положение до сих пор было не столь высоким, и являлось своеобразным щитом в тот галантный век. Образованная, хотя и не слишком умная, одарённая даром предвидения, хотя и лишённая интуитивной прозорливости, по интеллекту Элизабет Ганнинг была равна большинству женщин своего времени.

Известно, что супруги Гамильтон путешествовала по Северной дороге, и люди стекались туда, чтобы увидеть знаменитую красавицу. Сохранились свидетельства того, что она была искренне благодарна публике за её неподдельное восхищение. Путешественники преодолели около тридцати миль в час, миновав Грэнтэм и Ньюарк, а затем – Йоркшир. В понедельник, 6 апреля, они добрались до Ньюкасла, где их ожидала карета, отправленная из столицы Шотландии.

На следующее утро, примерно за час до полудня, вокруг гостиницы собралась огромная толпа и, когда очаровательная герцогиня Гамильтон решила выйти к своему экипажу, она задержалась на ступеньках крыльца с добродушным самодовольством, позволяя незнакомцам удовлетворить своё любопытство. Чуть позже появился её супруг, который, вероятно, опасаясь оспы и прочей заразы, яростно заявил:

– Будь у меня пистолет, я выстрелил бы прямо в толпу!

Затем, усадив свою жену в карету, он велел форейторам трогаться с места, добавив:

– Чем больше миль мы будем проезжать в день, тем лучше!

– Это неудивительно, ведь он охранял такое великое сокровище! – добродушно заметила Рода Делаваль, английская аристократка и художница, когда ей рассказали об этой вспышке гнева герцога Гамильтона.

До этого момента Джеймс не осознавал, что женившись на красавице, должен быть готов к ухаживаниям её поклонников. Возможно, его также разозлили требования жадного трактирщика или слухи о том, что на скачках в Ньюмаркете в предыдущую субботу лошадь капитана Вернона обошла его скакуна Сатурна.