Мирина – жрица Скифии

Бросив пронзительный взор на лоснившуюся от жира льстивую физиономию вельможи, Октомасад задумался. Весь быт и строй скифского общества был проникнут героическим духом и привычкой к войне. Каждый кочевник в первую очередь был воином и лишь потом табунщиком, пастухом, охотником или каким-либо ремесленником. Отдельные племена могли вести самостоятельные военные действия с вражескими отрядами, но в случае угрозы самой Скифии, как в случае вторжения персидского царя Дария, незамедлительно объединялись в крупные войска под предводительством скифского правителя. Самой почитаемой частью скифского воинства считались стремительные конные отряды псов-волков. Они представляли собой сугубо мужской союз под предводительством знаменитого военачальника Ишпакая. В жестоких кровопролитных битвах эти отряды всегда возглавляли передовой строй скифского войска. Подобно бешеным псам или волкам они с диким рычанием, очертя голову бросались в атаку, не обращая внимания на полученные раны и не чувствуя боли, тем самым повергая противника в замешательство и страх.

– Что ж, я согласен определить своего сына Уархага в отряд бесстрашных воинов Ишпакая, ибо культ героев почетен в сообществе кочевых племен царских скифов, – обдумав предложение Фамира, решительно заявил Октомасад. – Зная об излишней горячности царевича, я поручаю тебе, Фамир, зорко присматривать за Уархагом, дабы удерживать его в рамках благоразумия, достойного славного рода правителей Скифии!

В ответ на слова царя вельможа так рьяно закивал головой, что его толстые щеки заколыхались, словно бараний курдюк. Расчетливый пройдоха был безмерно рад, что его коварный замысел удался, и он сможет вдали от Октомасада с еще большей легкостью разрушать и без того порочную душу Уархага, делая его опаснейшим врагом родного отца. А молодой царевич с большим воодушевлением воспринял свое определение в отряд прославленных своими подвигами псов-волков.

Издревле воинственные племена скифов жили по своим довольно жестким законам и традициям и были нетерпимы к чуждым обычаям прочих народов. И хотя отношения между скифскими царями и жречеством зачастую были не столь дружелюбны, вероотступничество неизменно каралось смертью, причем независимо от социального положения обвиняемого. Октомасад, стоявший во главе скифского племенного сообщества, был наделен правами судьи – вершителя судеб. Но прежде всего каждый из правителей Скифии являлся ее главным военачальником. Поэтому, определяя сына на обучение в конный отряд героических псов-волков, Октомасад надеялся, что царевич Уархаг в совершенстве освоит тактику ведения сражений, что позволит ему в последствии стать знаменитым военачальником – гордостью Скифии.

В первый же вечер по прибытию Уархага и Фамира в распоряжение Ишпакая был объявлен сбор отрядов, в данный момент не участвовавших в военных действиях с вражескими племенами. По этому случаю вокруг священного тотема – почерневшей от времени массивной деревянной статуи свирепого волка, были разложены несколько больших костров. Рвущиеся ввысь яркие языки пламени высвечивали нестройные ряды могучих, богатырского телосложения скифских воинов. Сопровождаемый Ишпакаем царевич Уархаг пристально вглядывался в обезображенные шрамами суровые физиономии зрелых псов-волков и горделивые неведающие страха безбородые лица юношей. А те, в свою очередь, цепким взором оценивали боевую выправку и мускулистый торс наследника царского престола.

По окончанию смотра боевых отрядов Ишпакай предложил Уархагу занять место у одного из костров и сытно поужинать вместе со своими будущими собратьями по оружию. По знаку предводителя молодые сильные воины стали таскать к кострам тяжелые котлы с горячей похлебкой и огромные бронзовые блюда с грудами жареного мяса. Толстяк Фамир, у которого от голода уже давно урчало в брюхе, грузно плюхнулся наземь рядом с царевичем Уархагом и с рычанием вцепился зубами в покрытую румяной корочкой баранью ногу. Ловко орудующий ковшом виночерпий разливал по вместительным чашам крепкий хмельной напиток. Причудливые винные чаши были изготовлены руками самих воинов из черепов убитых ими врагов. Отпилив часть черепа ниже бровей, скифские псы-волки тщательным образом вычищали его и обтягивали сырой бычьей кожей. Те, что были побогаче, отделывали свою чашу изнутри слоем золота. Уархаг обратил внимание, что на могучих плечах некоторых зрелых воинов красовались плащи, сшитые из содранной и специально обработанной человеческой кожи. А молодые псы-волки явно кичились своими великолепными колчанами для стрел, обтяжкой которых служила белоснежная людская кожа, снятая вместе с ногтями с правой руки вражеских трупов.

Заметив алчный завистливый взгляд Уархага, прикованный к почетным трофеям бывалых воинов, Фамир с льстивой гримасой на лице поспешил заявить:

– У тебя все впереди, дорогой царевич! Я уверен, что ты вскоре отличишься среди новых друзей своим несравненным мужеством и боевыми подвигами!!! Ведь недаром ты носишь гордое имя Уархага – Волка, одного из первых царей Скифии!

– А ты знаешь древнее сказание о скифском герое Сослане, к которому мы относимся с большим почтением? – обратился к царевичу Ишпакай.

– Нет, но желал бы послушать! – заинтересованно отозвался Уархаг.

Устроившись поудобнее, Ишпакай отхлебнул вина из позолоченной массивной чаши и начал рассказ:

– Некогда жил на земле Алтая могучий великан Сослан. Молва о его великих подвигах докатилась до самых отдаленных скифских кочевий. С самого рождения Сослан был наделен даром понимать язык животных, некоторые из которых были его друзьями. Но особенно был ценен для алтайского богатыря его, скрепленный кровным обрядом, союз с волками. Эти сильные бесстрашные хищники, не щадя своих жизней, вместе с Сосланом участвовали в жестоких битвах с врагами, посягавшими на свободу вольных скифских кочевников. А великодушный великан Сослан не задумываясь, приходил на выручку попавшим в какую-либо беду верным собратьям волкам. За это небесный прародитель собак и волков Силам решил вознаградить Алтайского героя. Для этой цели божественный Силам призвал множество здоровых молодых волчиц и, подоив их, велел Сослану искупаться в волчьем молоке. После проведения сакрального ритуала омовения, на котором присутствовали самые могучие и мудрые вожаки волчьих стай, Сослан стал практически неуязвим для любого вида вражеского оружия. По истечении десятков лет, полных героических свершений, умиравший от старости Сослан предложил своим друзьям-волкам полакомиться его плотью. Но преисполненные благодарности за совершенные им при жизни благодеяния, хищные звери отказались от кровавой тризны. Более того, они преданно оберегали и заботились о сыне Сослана Уархаге, ставшем впоследствии царем Скифии.

Закончив повествование, глава мужского союза псов-волков Ишпакай сосредоточил острый испытующий взор на озаренном пламенем костра жестком волевом лице молодого царевича.

В первой же битве с вражеским отрядом разбойников-гуйфанов, вторгшимся на скифскую территорию, Уархаг проявил себя отчаянным храбрецом и умелым воином, чем снискал одобрение среди бывалых псов-волков. Согласно заведенному издревле обычаю скиф, убивший первого врага, пьет его кровь, а отсеченную голову приносит либо царю, либо своему военачальнику. За количество принесенных голов воин получает долю добычи, захваченной у неприятеля. После того, как отличившийся в бою Уархаг выпил поднесенную ему виночерпием чашу превосходного иноземного вина, Ишпакай торжественно вручил царевичу золотой пояс, украшенный собачьими фигурами. Затем на груди Уархага была мастерски сделана татуировка в виде свирепого волка, терзающего жертву. Сакральное изображение на коже скифского воина тотемного зверя-защитника являлось знаком высокого отличия.

Фамир поспешил поздравить Уархага, скрывая под лицемерной улыбкой постигшее его разочарование, ибо в тайне надеялся, что молодой недостаточно опытный царевич погибнет в первом же бою. Коварный вельможа этого страстно желал, потому как смерть Уархага облегчила бы ему путь к заветной цели – царскому престолу.

Выделяясь особым образом жизни среди прочего скифского воинства, клан псов-волков не занимался хозяйственными делами даже в мирное время. Под руководством своего доблестного предводителя Ишпакая и опытных воинов молодые псы-волки без устали отрабатывали ритуальные приемы запугивания противника перед атакой, где было важно все: особая одежда, леденящие душу вопли, устрашающие жесты и многое другое. Перед битвой с врагом отряды Ишпакая вдыхали дурманящий запах сжигаемых на костре чужеземных плодов, привозимых с далекого Лесбоса или употребляли зелье из ядовитых грибов. Находясь под их воздействием, псы-волки испытывали небывалый подъем духа. Приходя в неистовство, сравнимое с яростью сражающегося зверя, скифские воины с легкостью повергали наземь противника, казалось, их не брала ни сталь клинков, ни смертоносные стрелы.

Не без помощи Фамира царевич Уархаг пристрастился к одурманивающему душу аромату пылающих в огне заморских растений. Группа приятелей во главе с Уархагом удалялась в окрестные леса, где до одури надышавшись клубами пьянящего дыма от сгорающих в пламени лесбийских плодов, впадали в состояние неконтролируемой агрессии. И горе тому человеку, который случайно попадется на их пути. Забавы ради озверевшие молодые псы-волки забивали его насмерть, зубами раздирали плоть и жадно пили еще теплую кровь. Уархаг с друзьями устраивали охоту и на женщин, причем утолив свой низменный хищнический инстинкт, они затем убивали несчастных, как скот. Фамир всячески потакал тяготению Уархага к столь жестоким выходкам и прикладывал массу стараний, чтобы подобные случаи не доходили до ушей царя Октомасада.

Дни и месяцы мужавшего царевича проходили в совершенствовании военного мастерства, увлекательной охоте на крупного зверя с обученными собаками и бесконечных пирах. На одном из таких пиров изрядно захмелевший Фамир повздорил с одним из бывалых псов-волков. Не стерпев оскорблений со стороны знатного вельможи, воин мощным ударом кулака выбил тому глаз. Издав пронзительный крик, Фамир словно подкошенный рухнул наземь. Уархаг и не подумал вступиться за своего именитого родственника, ибо и его начал уже подозревать в предательстве и тайных кознях. Царевич хладнокровно, без тени сожаления, наблюдал, как окривевший на левый глаз толстяк катается по земле, подвывая от мучительной боли. Ишпакай распорядился снарядить крытую повозку, чтоб отправить покалеченного Фамира в царский дворец.

МИР ДУХОВ

Настал день похорон воинов, павших в последнем бою с массагетами. Все подготовленные к вечности покойники лежали в гробах, искусно выдолбленных из цельных стволов лиственниц. Внутри гробы были выстланы войлоком, а под головы усопшим подложены мягкие подушки. Матери погибших девушек нарядили своих любимых дочерей в праздничные одежды, отделанные пестрыми пушистыми мехами. Руки, шею и косы молодых покойниц украшали дорогие украшения, а головные уборы и погребальные покрывала были расшиты позолоченными бляшками с изображениями священных животных.

Когда торжественно-скорбная процессия двинулась к месту погребения, к открытой повозке, где покоился в гробу красивый рослый воин, бросилась сгорбленная старуха. Она протягивала к мертвецу дрожащие руки с искривленными пальцами, рвала на себе космы седых волос и душераздирающе голосила:

– Сыночек мой ненаглядный! На кого же ты покинул свою молодую жену и малых детей?! Кто научит твоих мальчиков держать в руках острый сагарк и посылать меткие стрелы в ненавистных врагов? Будь, прокляты во веки презренные массагеты!!! Да покарает их всемогущая богиня Апи! Пусть их мерзкие жены рожают вместо детей болотных гадов, а в табунах и отарах падет весь скот!!!

Соплеменники, как могли, пытались утешить обезумевшую от горя женщину. Она вдруг резко вскрикнула и, оттолкнув от себя людей, повалилась на землю. Аргимпаса опустилась на колени и, взглянув в белое, как снег, лицо несчастной, прижалась ухом к ее груди. Сердце матери не выдержало потери сына, она была мертва. Ширак бережно поднял с земли бездыханное тело старой женщины и уложил на повозку рядом с гробом ее мертвого сына. Медленно и печально похоронная процессия двинулась дальше.

Скифы свято верили в загробную жизнь и чтили культ предков. Люди племени Таргитая считали своим долгом позаботиться о павших в бою сородичах. Они выбрали место для усыпальницы в красивом урочище, окруженном горами с поросшими хвойным лесом склонами. Над постройкой гробницы трудилось все племя. Сильные воины насобирали по окрестностям и притащили с гор подходящие для насыпи кургана каменные валуны. Было срублено множество могучих лиственниц. Плотники старательно обтесали их железными топорами, аккуратно подгоняя бревна друг к другу. Когда сруб был готов, его опустили в просторную глубокую яму. Рядом с усыпальницей отгородили место для жертвенных коней, чтобы ушедшим в Мир предков воинам, было на ком скакать по просторам потусторонней степи.

Когда похоронная процессия прибыла на место погребения, соплеменники сняли с повозок гробы и на кожаных ремнях опустили их в усыпальницу. Гробы были установлены так, чтобы головы усопших были обращены на восток. Родственники позаботились о том, чтобы отдать умершим все лучшее, что те имели при жизни – самую красивую одежду, упряжь, сытную еду. В могилу знатных воинов обязательно клали большой набор оружия: украшенные золотом железные мечи, острые сагарки, акинаки, короткие скифские копья, луки со стрелами в специальном футляре «горúте», оправленном золотом и серебром, а также защитные панцири, щиты, дорогие пояса. Рядом с гробами мужчин были заботливо положены рыболовные крючки, кистеня, острóги, иглы для вязания сетей. А около гробов девушек – вместе с комплектом их личного боевого оружия и щитом из плотной бычьей кожи, ручные бронзовые зеркала, деревянные и костяные расчески, веретена и красивые шелковые ткани.

Спустившись в усыпальницу, Ширак поместил завернутое в меховое покрывало тело скончавшейся от горя матери рядом с гробом погибшего в бою сына.

Наступили последние минуты прощания. Родственники усопших воинов столпились у гробов. На скорбных лицах отцов и братьев застыло выражение страдания и боли. В отличие от мужчин, женщины и дети не сдерживали своих чувств. Они громко вопили, причитали и завывали, падая на гробы своих близких. В последний раз они обнимали и целовали своих любимых дочерей, сыновей, мужей и отцов.

Через некоторое время Ширак и пятеро его помощников мягко отстранили от гробов плачущих и стенающих родственников. Ширак развязал переданный ему Аргимпасой небольшой кожаный мешок и, доставая из него пригоршни серебряных, бронзовых и сердоликовых бусин, осыпал ими тела покойных. После чего помощники Ширака накрыли гробы крышками и прибили их гвоздями.

К усыпальнице медленно приблизилась провидица Аргимпаса. Мгновенно воцарилась тишина. Жрецы и шаманы всех кочевых племен являлись посредниками между Миром живых и Миром мертвых. Соплеменники с величайшим почтением относились к Аргимпасе, так как она была самой мудрой и прославленной жрицей Скифии. Ей было доступно безбоязненно общаться с невидимыми, но чрезвычайно грозными природными дýхами, что для непосвященных было крайне опасно.

Стоя рядом с усыпальницей, Аргимпаса с низким поклоном обратилась с приветственной речью к восточному ветру, очищающему сознание людей от скверны, а затем, по очереди – к северному, западному и южному ветрам. От налетевшего внезапно порыва ветра распущенные седые волосы провидицы затрепетали, а собравшиеся на похороны люди, поняв, что могущественные духи услышали обращение жрицы, с благоговением опустились на колени. Аргимпаса принялась громко молиться, призывая богиню Апи защитить от воздействия злых сил ушедших в Мир предков скифских воинов и позаботиться о том, чтобы их души не скитались по темному и враждебному низшему Миру, а беспрепятственно поднялись в приветливый и радостный Мир светлых духов.

Закончив молитву, жрица еще раз поклонилась на четыре стороны света и подала знак Шираку. Ему предстояло совершить ритуальное жертвоприношение. Почтительно поклонившись Аргимпасе, Ширак взял в руки тяжелый бронзовый чекан. Снаружи погребальной камеры за ее северной стеной должны быть захоронены любимые кони павших в бою воинов. Им надлежало сопровождать своих хозяев в Мир, откуда никто не возвращается. По обычаю лошадей следовало хоронить взнузданными. Соплеменники позаботились о том, чтобы как можно богаче украсить жертвенных лошадей. Их уздечки переливались от золотых, серебряных и бронзовых украшений. Чепраки и попоны из заморских тканей были расшиты затейливыми узорами, а на головы лошадей были надеты искусно сделанные позолоченные ритуальные маски.

Ударяя боевым чеканом в самую уязвимую часть головы, Ширак поочередно убивал лошадей. Затем воины спускали в яму трупы животных и тщательно укладывали в отведенное для них место, подогнув под туловище ноги и повернув голову жертвенных коней на восток.

Покончив с лошадьми, все племя собралось на тризну вокруг открытой могилы. Люди громко прославляли жизнь и деяния павших в бою воинов. После чего осталось лишь закрыть могилу стволами лиственниц, засыпать усыпальницу и соорудить над нею каменный холм.

Понаблюдав некоторое время, как возводившие курган мужчины старательно укладывали в его основание большие валуны, Мирина, еле сдерживая душившие ее слезы, подошла к Аргимпасе и уткнулась лицом в ее платье. Сердце девочки терзала нестерпимая боль. Ей было горько и обидно, что из жизни ушли столь молодые и полные сил люди.

– Человек не умирает до тех пор, пока живут знавшие его! – негромко произнесла жрица и стала ласково гладить внучку по спине и вздрагивающим от рыданий плечам. Мирине вдруг захотелось побыть в одиночестве. Размазывая по щекам потоки слез, она побежала в сторону степи. Аргимпаса едва удержала за руку рванувшуюся было за подругой Томиру.

– Не сейчас, дорогая! Не сейчас! Пусть Мириночка побудет одна, – мягко сказала ей жрица.

Томира подняла голову и, взглянув в печальные глаза Аргимпасы, послушно вернулась к стоявшей неподалеку матери.

Наравне с сородичами трудился и вождь племени Таргитай. Вместе с Шираком они таскали самые большие и тяжелые каменные валуны и укладывали их в основание кургана. А женщины старались успокоить безутешно рыдающих жен и матерей усопших воинов и выражали свое сочувствие их родным и близким.

Раскинув руки, Мирина по своему обыкновению лежала на спине в море колышущегося ковыля и смотрела затуманенными от слез глазами в бездонную синеву небес. Девочка горячо молилась Духам всего, что существует в природе – Духам солнца, воздуха, неба, облаков, гор, лесов и степей, рек и озер, дождей и ветров. Мирина просила их позаботиться о павших в сражении соплеменниках и умоляла потусторонний Мир принять их души в ласковые объятия. Внезапно, словно вынырнув ниоткуда, в небе появился загадочный, вытянутой формы предмет с красиво отведенными назад крыльями и вертикальным хвостовым оперением. Испуская яркое огнистое сияние, он беззвучно и плавно полетел над землей.

– Что за наваждение? Может мне это всего лишь почудилось?! – подумала Мирина.

Она старательно вытерла слезы и вновь взглянула на небо. Странный, похожий на огромную птицу, предмет скользнул вниз и неподвижно завис над лежавшей в траве девочкой. Мирине стало как-то не по себе, но она не чувствовала страха. Ей вдруг захотелось одновременно кричать от радости и горько плакать, раствориться в полуденном зное и броситься в обжигающе-холодные воды Катуни. Девочка всем своим существом ощутила устремленный на нее сверху чей-то пронзительный изучающий взгляд.

– Кто ты?.. Что ты хочешь от меня? – приподнявшись с земли, воскликнула Мирина.

Издав нежнейший мелодичный звук, непонятный предмет окутался радужным ореолом и, стремительно взмыв ввысь, через несколько мгновений растворился в небе. Крайне озадаченная увиденным, Мирина вскочила на ноги и стремглав помчалась к Аргимпасе, чтобы та объяснила ей столь загадочное явление.

Старая жрица только что вернулась с похорон и сидела в молитвенной позе перед бронзовой фигуркой богини Апи.

– Бабушка! Бабушка! Что я видела!!! – ворвавшись в шатер, закричала Мирина.

– Что такое, родная?! Что с тобой приключилось? – простирая руки к девочке, обеспокоено проговорила Аргимпаса.

Мирина бросилась в объятия бабушки и, задыхаясь от волнения, принялась подробно описывать ей загадочное явление. Внимательно выслушав рассказ внучки, жрица устремила на девочку бесконечно мудрый ласковый взор и торжественно произнесла:

– Сегодня самый знаменательный день в твоей жизни, Мириночка! Блистающий образ, который тебе довелось увидеть над степью – это Великий знак Богов. Дорогая детка, перед тобой приоткрылась дверь в таинственный Мир Духов. Так войди же в нее! – сделав паузу, Аргимпаса добавила. – Мирина, тебе всего лишь девять лет, мне было пятнадцать, когда я тоже наблюдала подобное явление. Это случилось глубокой ночью. Сквозь сон я вдруг услышала тихий очень мелодичный перезвон, который проникал в душу, волновал и завораживал. Выйдя из шатра, я подняла голову и увидела в черном звездном небе сказочной красоты крылатый предмет. В порыве неземной благодати и радости я протянула к нему руки. Приветливо качнув крыльями, чудный образ окутался радужным сиянием, резко тронулся с места и, спустя мгновение, исчез из вида. Узнав о ночном происшествии, моя мать Гéстия – известная в Скифии целительница – начала готовить меня к посвящению в жрицы. Жреческий дар передается в нашем роду только по женской линии. Причем из поколения в поколение он становится все сильнее и сильнее. Настал твой черед, Мирина, усердно постигать тайные, тщательно охраняемые от непосвященных тонкости жреческой премудрости. Думаю, что тебе не составит большого труда приобрести недостающие знания, так как ты уже многому научилась от меня и многого достигла сама благодаря великому природному дару, – сказала в заключение провидица, обнимая внучку.

– Бабушка, а как же моя мать – Óпия? Почему она не стала жрицей?! – удивленно произнесла Мирина.

Аргимпаса грустно улыбнулась девочке и, глядя ей прямо в глаза, ответила:

– Опии не суждено было стать жрицей. Еще в младенчестве у моей дочери возобладал дух воительницы, а не жрицы. Трижды над ее колыбелькой подвешивали жреческое ожерелье и стрелу. И каждый раз малютка Опия тянулась к стреле, – немного помолчав, провидица лосково коснулась губами лба внучки и продолжила. – Зато в тебе, Мириночка, сосредоточено столько Духовной силы и доброты, что их с лихвой хватило бы на несколько скифских жриц. Даже при своем рождении ты уже была отмечена Богами.

– Как это было? Расскажи, бабушка! – умоляюще глядя в лицо Аргимпасы, попросила девочка.

Согласно кивнув головой, жрица заговорила:

– Мириночка, ты не доставила мучений своей матери. Роды Опии прошли на редкость безболезненно и быстро. Я с трепетом взяла тебя на руки, и тут случилось чудо. Вокруг твоей головки и крохотных ручек вспыхнул нежно-золотистый ореол. Восхищению Опии не было предела. Я строго-настрого запретила дочери рассказывать об этом кому-либо, даже Таргитаю. Спустя некоторое время золотистое сияние стало затухать. Когда оно полностью исчезло, я обмыла тебя в подогретой ключевой воде, завернула в нарядное покрывало и вынесла из шатра, чтобы дать тебе возможность впервые увидеть бескрайнюю степь, заснеженные горы, синее небо и щедрое алтайское солнце.

А как был счастлив твой отец! Кто бы мог предположить, что сильные, огрубевшие от рукоятей меча и сагарка руки грозного воителя могут с такой нежностью баюкать и ласкать младенца! Таргитай столь трогательно заботился о тебе и любимой жене Опии, что вызвал удивление не только у старейшин рода, но и у простых соплеменников.

– Ах, бабушка! Как же я люблю его!!! – с чувством воскликнула Мирина.

– Да, детка, вождь Таргитай очень достойный и мудрый человек! И я отношусь к нему с глубоким уважением и теплотой.

Аргимпаса посмотрела в сияющие глаза внучки и серьезно проговорила:

– Мирина, вскоре тебе предстоит пройти через таинство посвящения в жрицы, и потому хочу повторить еще раз. Ты уже многому научилась от меня, а благодаря своему удивительному дарованию, со временем, сможешь соединять свой дух с духом больного человека и, призывая на помощь незримые Силы, исцелять те недуги, с которыми не под силу справиться даже наиболее опытным шаманам и жрецам. Через три дня – в ночь полнолуния – тебе, Мирина, откроются многие истины, стоящие по ту сторону Бытия. Но запомни, ты не должна открывать секреты магических свойств растений и камней тем, чье сознание спит, а разум закрыт для добродетели и человеколюбия! – сделав паузу, Аргимпаса пророчески произнесла. – По велению небес тебе, Мирина, предназначено стать самой могущественной белой жрицей, когда-либо рожденной на благословенной земле Алтая.

После этих слов провидица величественно поднялась с места и, взяв за руку притихшую Мирину, повела ее в шатер вождя. Внимательно выслушав Аргимпасу и получив от нее наставления по поводу предстоящей через три дня церемонии посвящения, Таргитай гордо поднял голову и расправил богатырские плечи: