Исповедь. Роман в двух томах. Том 2

– Этого казака убили вспомогательные полицейские, – сказал Шрайбер, отправляя в рот очередную ложку супа.

– Вот так любопытное дело! – воскликнул Кёст.

– Да, любопытное! – кивнул Тим. – Они сами наблюдали, как это произошло?

– Одна собственными глазами видела, как хипо приложился из винтовки и выстрелил в нашу несчастную жертву, – ответил Шрайбер. – Она испугалась и ушла в свою квартиру. А другая самого убийства не видела, но заметила, как после выстрела двое хипо спокойно ушли со двора. У одного была винтовка, причем она определила, что немецкая, а у другого – только пистолет в кобуре.

– Они были в форме?

– Нет, говорят, что в штатском, но у обоих повязки с надписью: «Полиция».

– Ну, понятно все! – кивнул Тим и, наклонив тарелку, поспешно доел остатки супа, после чего придвинул к себе второе.

– Вы полагаете, герр комиссар, что партизаны надели полицейские повязки? – спросил Эман.

– Совершенно верно, – сказал Тим. – Им же надо было как-то доставить к месту нападения винтовку. Ее трудно спрятать, а стрелять в конкретную жертву с большого расстояния из пистолета или даже из пистолет-пулемета – велик риск промахнуться. Вот, они и надели повязки, чтобы все думали, что они полицейские, и они могли бы, не вызывая подозрений, открыто пронести винтовку… и потому и ушли с места спокойно: если бы они побежали, их могли бы заподозрить.

– Та женщина, которая лично наблюдала, как стреляли в казака, говорит правду, – промолвил Шрайбер. – у того места, где, по ее словам, стоял стрелок, мы нашли стреляную гильзу. Там сложены дрова – человеку примерно по грудь высотой. Вот, за этими дровами он встал и выстрелил в казака, когда тот курил трубку возле двери своей секции.

– Это тот самый казак, у которого мы делали засаду на Муромцова? – осведомился Тим.

– Да, – кивнул Шрайбер. – Я хотел сказать, но вы сами догадались, герр комиссар… Вот, такая судьба у него оказалась!

– Его, конечно, нарочно подстерегали, – вздохнул Тим. – Значит, кто-то дал наводку на его адрес, возможно, и на время, когда он выходит… выходил из своей квартиры. Будем отрабатывать его знакомых, родственников, тех, кто с ним работал… О черт, я не знаю даже, из какого он ведомства!..

– Вроде бы, он у своих по политической работе был, – предположил Шрайбер.

– Ладно, узнаем. На всякий случай проверим вспомогательных полицейских, которые могли там оказаться… хотя налицо тут партизанский маскарад, но все-таки… надо шум навести, иначе двойные агенты начнут смело стрелять и в своих коллег, и в немцев. Проверкой полицейских я займусь, а кругом его общения давай ты, Шрайбер: у меня еще ворох особых дел день ото дня растет, вот, этими чертовыми газетчиками заниматься надо дальше.

– Есть, герр комиссар! – откликнулся Шрайбер.

– В кабинете сейчас быстро обговорим – и все по делам, – заключил Тим. Товарищи, сидевшие за обеденным столом, молча кивнули…

После обеда в кабинете Тим обсудил с командой детали дальнейших мероприятий по розыску убийц казачьего офицера. Затем он сделал звонок в постовой отдел хипо и затребовал личные дела местных полицейских, дежуривших во время совершения убийства в районе происшествия и в соседних районах.

После этого Тим отправился в находившийся на первом этаже политический отдел вспомогательной полиции. Там он сначала зашел в кабинет дежурных офицеров, где сейчас сидел владевший немецким языком старик с пышными седыми усами – бывший унтер-офицер русской белой гвардии, пытавшейся свергнуть власть коммунистов вскоре после революции в России. Тим сообщил ему о необходимости произвести негласный сбор информации об уряднике Аксенове в деревне, где тот родился, в том числе о его прошлом. Старик, кивнув, сделал пометки по-русски на листке, затем по-русски же велел сидевшему в стороне за отдельным столом телефонисту позвонить в кабинет одной из их детективных команд и передать указание Тима. От дежурного Тим перешел в кабинет русской команды, которая занималась розыскными мероприятиями по Болкунову, застал там ее старшего и еще одного детектива, которые встали и приветствовали комиссара русскими словами: «Здравия желаю!», при этом вскинув правые руки так, как было принято по-немецки. Ответив просто: «Guten Tag!», Тим выразил старшему команды, понимавшему немецкий язык, благодарность за проделанную работу и выявление в Александровской родственницы подпольщика. Русские детективы скромно кивнули, и старший ответил, что они всегда рады стараться на благо своего отечества и его друзей.

Покинув политический отдел хипо, Тим поднялся обратно в свой кабинет. Там он увидел, что его рабочий стол уже заполнен стопками картонных папок с документами. Сидевший сначала на подоконнике и при входе шефа вставший по стойке смирно, Эман уведомил:

– Принесли дела русских постовых, герр комиссар!

– Сейчас посмотрим, – Тим прошел к своему столу. Сев в кресло, он развязал шнурки всех папок, в каждой из которых хранилось по нескольку копий фотографий хипо. Вынув из каждой папки по одной копии – всего вышло сорок пять штук, он окликнул что-то писавшего за своим столом Кёста.

– Да, герр комиссар? – молодой секретарь поднял голову.

– Ты сможешь поехать и показать фотокарточки русским свидетельницам? – спросил Тим. – Может быть, они опознают кого-нибудь.

– Фото русских полицейских?

– Ну да, – сказал Тим. – которые там дежурили. Если хочешь, я позвоню, чтобы тебе дали переводчика. Тут дело об убийстве, поэтому лучше, чтобы мы его принципиально сами расследовали, как можно меньше прибегая к помощи русских. Русские могут потом передать нашу оперативную информацию партизанской агентуре.

– Хорошо, я поеду, – Кёст стал убирать со своего стола документы, с которыми только что работал.

– Переводчика тебе вызвать?

– Пожалуй, лучше да, – ответил Кёст.

Он взял свой портфель, подошел к столу Тима и принялся собирать многочисленные фотокарточки. Тим дал ему лежавшую на полке стола пустую картонную папку, чтобы фотографии не затерялись у него в портфеле, велел Шрайберу написать для Кёста адреса свидетельниц и, сняв трубку телефона внутренней связи, сказал дежурному, чтобы тот соединил со вспомогательным отделом ГФП. Кёст, сложив фотографии в папку, завязал ее тесемки, Тим же распорядился по телефону, чтобы секретарю предоставили переводчика. После этого Кёст, надев фуражку и шинель, взяв у Шрайбера листок с адресами, вышел из кабинета. Тим же принялся поочередно изучать сорок пять личных дел постовых хипо. Работа эта, для не имеющих опыта людей казавшаяся колоссально объемной, на самом деле продвигалась достаточно скоро, так как Тим хорошо знал, что именно читать, на какие именно факты в биографии служащих обращать внимание.

Придраться навскидку в биографиях вспомогательных полицейских, дежуривших в той части города, где был убит казачий офицер, было не к чему. Большинство их, согласно документам, до прихода немецкой армии являлись простыми городскими обывателями, не имели никакой прямой связи с коммунистами. Несколько человек характеризовались как принципиальные противники советской власти, пострадавшие от большевистской политики. Еще несколько являлись бывшими красноармейцами, взятыми в плен и перевербованными, однако бывшие военнопленные несли службу в своей прежней униформе без значков, тогда как свидетельницы показали, что убийцы казака были в штатской одежде.

Едва Тим успел разобраться с личными делами хипо, как зазвонил телефон внутренней связи. На проводе был командир жандармов, дежуривших при внешнем входе в полицейское управление, который сообщил Тиму, что его спрашивает какой-то офицер СС, отказывающийся называть свое имя.

– Я сейчас спущусь, пусть подождет, – ответил Тим, удивленный, что за посторонние визитеры могли здесь им интересоваться. Среди его агентов не было членов СС. Повесив трубку, он поднялся из-за стола и подошел к зеркалу на стене у шкафов, чтобы расправить китель.

– Меня спрашивает внизу какой-то эсэсовец, – сказал он. – Почему-то не называет своего имени.

– Может быть и вражеский агент! – усмехнувшись, предостерег Эман. Тим тоже усмехнулся.

– Ну, я еще не настолько важная фигура, чтобы за мной индивидуально шпионить. А вот этот тип, похоже, считает себя особо важным, раз не хочет представляться.

– Арестовать его до выяснения! – улыбнулся Шрайбер.

– Да в арестном блоке уже свободных мест нет, – вздохнул Тим. – В общем, если меня будут спрашивать – я внизу.

– Да, герр комиссар! – кивнул Эман. Тим, сняв с вешалки и надев фуражку, вышел из кабинета. Спустившись на первый этаж, он к своему удивлению увидел на проходной разговаривавшего с охраной Вольфрама.

– Хайль Гитлер, товарищ соплеменник! – с улыбкой воскликнул недавний знакомый, вскидывая руку.

– Хайль Гитлер! – произнес Тим, вскинувши руку в ответ. Он был обрадован этой встрече. Нет, не потому, что испытывал какую-либо симпатию к Вольфраму: тот, конечно, был человеком компанейским, но Тиму не нравилась крывшаяся где-то в душе этого эсэсовца даже теперь, когда Германия победила всех своих внутренних врагов и громила внешних, озлобленность. В том числе и его какая-то личная ненависть к евреям как к собственным обидчикам. Тим считал, что порядочному арийцу не должна быть присуща бездумная ненависть, и евреи, хотя и склонны к паразитированию на чужих культурах, все же не виноваты, что такими родились. Тим тоже боролся с евреями, но может ли фермер испытывать личную ненависть к лисице, повадившейся таскать кур из его птичника? Это глупо: злиться на существо, просто следующее своим инстинктам. Не нравилось Тиму и явное неравнодушие Вольфрама к спиртному, хотя к пьянству как таковому или связанному со злоупотреблением алкоголем нарушению служебного порядка этот товарищ вроде бы не был склонен. Однако Тим был рад, что теперь сможет услышать что-нибудь о делах Зибаха, оставшегося служить в Майкопе.

– Какая дорога завела тебя в Ростов? – спросил Тим, тоже улыбаясь. Они с Вольфрамом пожали друг другу руки.

– Я еду в отпуск! – будто выдохнул облегченно Вольфрам. – Работы огромное множество, но мой арийский организм тоже имеет не беспредельные возможности. Необходимо взять короткую паузу, иначе я потом совсем ничего не смогу делать.

Тим заметил, что он и вправду выглядел то ли постаревшим, то ли не успевающим в полной мере следить за своим видом. Лицо его, покрытое поверх тонкого загара, полученного за время летней службы под жарким солнцем Кавказа, мелкой темной щетиной, было каким-то осунувшимся; давно не стриженые темно-русые волосы выбивались из-под фуражки.

– Пройдем в буфет? – предложил Тим.

– С удовольствием! – кивнул Вольфрам.

– Это наш товарищ из майкопской зондеркоманды, – пояснил Тим командиру полицейской вахты. – Он едет в отпуск и зашел меня навестить. Мы с ним пройдем в буфет.

– Вас понял, герр комиссар! – ответил офицер. – Разрешите, мы все-таки запишем его данные и отметим, что он пришел к вам.

– Извольте! – сказал Тим. Вольфрам показал сидевшему за журналом охраннику свое удостоверение, тот быстро переписал имя, фамилию и звание, после чего поблагодарил и разрешил проходить.

Через несколько минут Тим и Вольфрам сидели за столиком в полицейском буфете. Тим взял себе из рук русской официантки в белом фартуке кружку вестфальского пива, Вольфрам, сказавший, что при такой погоде пиво не идет, предпочел бокал какого-то вина. Закусывали сладким хлебом с кусочками фруктов и миндалем.

– Какая обстановка в Майкопе? – поинтересовался Тим. – Все такая же тропическая жара или такая же холодная сырость, как здесь, в Ростове?

– В Майкопе сейчас самая отменная погода! – Вольфрам запил вином ломтик фруктового хлеба. – Не жарко и не холодно. Иногда можно спокойно ходить в кителе, без шинели или куртки. Деревья все желтые: как в золоте! Очень мягкая осень.

– А здесь уже почти зима, как видишь. Только снега нет, а листьев на деревьях – хоть зеленых, хоть желтых, почти не осталось. И еще эти сырые ветра с моря… Я ведь неделю проболел, страшно стреляло в ухе, температура… а болеть некогда: сейчас служебные дела никак не оставить…

– Да, понимаю! – кивнул Вольфрам. – В Майкопе тоже ни днем, ни ночью не спим, постоянно выезды… Партизаны совершенно потеряли страх, как армии пришлось отступить от высоких гор. Там ведь знаешь сам, рельеф такой, что невозможно сплошной фронт сформировать, вот, они и просачиваются лесами в бреши, нападают… Как раз, когда я выезжал, по дороге к нефтеразработкам опять расстреляли два грузовика из колонны, пять солдат, из них один хиви, убиты, еще четверо ранены.

– А у нас сегодня начальник союзных казаков убит, – поделился Тим. – у которого мы в квартире размещали летом оперативный штаб, когда караулили одного местного жулика, организовавшего нападение на румын…

– Зачем жулику понадобилось на румын нападать? – удивился Вольфрам.

– Из-за колбасы. Румынская полевая кухня везла в их расположение завтрак, в том числе украинскую колбасу. Вот, на нее по дороге в темноте напала банда… ловко перерезали солдат, те даже не успели карабинов поднять. Захватили колбасу и попытались продать на рынке… за еду же местные гражданские много отдают. По этой колбасе мы, собственно, и вышли на этих жуликов. Троих пристрелили, в том числе главаря… кстати, главаря Зибах застрелил…

– Да, я слышал! Молодец парень!

– Еще двоих взяли живыми, потом, когда я уже в Майкопе был, их отправили в карьер – там у нас расстрельный полигон.

– До чего бывают дикими эти восточные разбойники! – проговорил Вольфрам. – Из-за колбасы осмелились напасть на солдат! Да уж… А в Майкопе тоже… с ног все сбились, еле управляемся: наглость у коммунистов теперь запредельная. Беремся за телефон, чтобы позвонить, и не знаем, дозвонимся или придется курьера гонять: каждый день где-то режут провода, а пока связисты найдут, пока снова соединят… во всех отделах информация застаивается, и после починки такой поток переговоров идет, что долго еще не можем нормально дозвониться, куда надо. У хипо уже стало основной работой по утрам обходить улицы и срывать отовсюду бумажки с большевистской агитацией, затирать надписи, которые немцам грозят. Арестовываем одних, других… девчонки свадебного возраста, дети даже попадаются! А арестуешь, большинство заводят одну и ту же пластинку: я сам так решил и сделал, я не люблю немцев, никто мне не помогал…

Тим рассмеялся.

– И здесь то же самое, – сказал он. – Да и вообще, это их излюбленная песня всегда была.

– Мы не спим, ловим почти каждый день кого-нибудь из бандитов, – продолжал Вольфрам. – А все равно не заканчивается. Представляю, что было бы, если бы мы хотя бы какую-то часть не вылавливали. Но хуже всего, конечно, в горах и перед горами, где линия фронта рядом, и партизаны напрямую с Красной Армией связь держат. Бывает, по пять – семь нападений за день в разных местах… на армейские, жандармские посты, на транспортные колонны. И стрелять метко научились, собаки!.. Одну деревню мы даже разрушили подчистую. Там партизаны как где-нибудь на Ривьере прохлаждались, днем по улицам ходили, и никто ведь из местных не донес… хипо тоже сделали вид, будто и не подозревали ни о чем, паразиты!..

– Кужорскую, что ли?

– Нет, Кужорская стоит, – Вольфрам небрежно махнул ладонью. – Там есть деревни позлее Кужорской, куда меньше, чем взводом, и не сунешься.

– Здесь тоже… – вздохнул Тим. – никто не высыпается: каждые сутки происшествия. На их листовки мы уже почти перестали внимание обращать… рвем и сжигаем. Просыпаемся утром и думаем: какую команду на место нового нападения пошлют, еще даже не зная, где и что произошло… но зная, что произошло наверняка. Чаще в окрестностях города, но иногда и в самом городе стреляют по жандармам, машины подрывают… или вот прошлым вечером бензовоз сожгли. Вчера еще патруль союзных казаков расстреляли из засады на окраине города: двое убитых, один ранен, еще один едва сумел уйти. Теперь ищем, а зацепиться не за что: местные почти поголовно втайне за коммунистов, сотрудничать не хотят. Отдельные группы вылавливаем, но это лишь отдельные группы, которые ничего о других и о своем руководстве не знают, а кто знает – тот не выдает, хоть на куски его режь, – Тим отпил пива из бокала. Перед глазами все стояли, не смываясь, мерзкие образы сегодняшнего допроса в тюрьме: голые коммунистические пособники, прикованные к столбу и облитые холодной водой, с окровавленными после работы охранника-садиста головами и плечами. Тиму пришлось привыкнуть к таким неприятностям, часто возникавшим непосредственно после производства жесткого розыска: он знал, на какую службу направляется, и должен был терпеть все ее издержки. Через день – два эти образы в глазах рассеются.

Вольфрам тоже вздохнул.

– Когда я поступил в гестапо в Николаев, – сказал он. – наш инструктор по расовой теории говорил, что славянам как потомкам выродившихся арийцев свойственно упорно защищать свои идеалы. Но вследствие вырождения они не могут отличить правильные идеалы от ложных. Поэтому пока ими до большевиков правили императоры-немцы, они сохраняли свою силу, их государство преуспевало. Потому что их монгольские и прочие гены в той политической обстановке особого значения не имели. Но вот… малая доля чистого арийского населения в России сыграла свою роль: расплодились жиды, которые в итоге смогли своей революцией уничтожить немецкую императорскую фамилию и сами захватили власть. И остатки арийского характера этих славянских народов играют теперь с ними злую шутку: они готовы умирать и умирают за еврейскую фальшь. Дерутся они с арийским упорством, но в угоду паразитам-евреям. Да, нигде жидам так не повезло, как в России! – Вольфрам снова вздохнул. – Лучше бы славяне лишились арийского боевого духа, но сохранили арийское независимое мышление! Тогда они сами бы нас пустили… они бы работали добросовестно, мы бы их направляли и охраняли – и была бы создана величайшая в истории арийская империя! От Атлантического океана до Тихого! Ты представляешь, товарищ?

– Да, – Тим кивнул.

– А вышло все наоборот, – горячился Вольфрам. – И наша армия вынуждена прогрызать себе дорогу до Урала, а чтобы в скором времени выйти на Тихий океан… это лишь смелые мечтания. Давим и давим это тупое и остервенелое сопротивление этих… жидоарийцев… как их еще назвать? Сколько уже потеряли солдат… Да, надо непременно следующим же летом покончить с этими народами! Надеюсь, ОКВ5 за зиму подготовит и рассчитает все максимально точно… Тим, ведь мы уже коснулись Волги! Нам осталось чуть-чуть напрячься – и мы будем на том берегу!..

– Да, – согласился Тим. – Мы все делаем со своей стороны всё, что в наших руках. Как и наши солдаты. Мы бережем их тыл.

– Правильно! – Вольфрам залпом допил остатки вина в своем бокале. – Так и надо делать! – он шумно поставил опустевший бокал на стол.

– Расскажи теперь о моем старом коллеге, – попросил Тим. – О Зибахе.

– Зибах работает там же, в шталаге. Руководитель его хвалит. Я думаю, он передал бы вам привет, но когда я собирался выезжать, он был снова на службе. Вам привет передает Кюбек. Он все так же шеф нашей зондеркоманды.

– Очень приятно! Спасибо. А как Вилли?

– У Вилли тоже все хорошо. Служит, как и все мы. Не покладая рук, забывая спать.

После еще недолгого времени разговора Вольфрам засобирался уходить, так как скоро должен был подойти железнодорожный эшелон, на котором он рассчитывал добраться до Харькова, где мог бы пересесть на поезд, идущий в Киев или, еще лучше, Житомир, а оттуда добираться до Кракова или Варшавы, откуда уже ходили регулярные штатские поезда в Берлин. На проходной полицейского управления они с Тимом распрощались, Вольфрам вышел, а Тим поднялся в свой кабинет. Хотя о Зибахе удалось узнать немного, он почувствовал спокойствие от того, что молодой товарищ жив, здоров и продолжает усердно служить. Шрайберу Тим сообщил, что с Зибахом все хорошо, и тот по-прежнему работает с военнопленными, чем привел секретаря в восторг. Затем Тим позвонил в кадровый отдел вспомогательной полиции и распорядился забрать из кабинета личные дела постовых полицейских. Едва русские курьеры, зайдя в кабинет и поприветствовав немецких офицеров, забрали стопки картонных папок с документами, как снова зазвонил телефон внутренней связи. На проводе оказался помощник директора, который сообщил, что за западным выездом из города у моста через реку Темерник подорвался на фугасе грузовой автомобиль, и приказал направляться туда для проведения следственных действий.

– Шрайбер, оставайся за старшего, – Тим снял с вешалки шинель.

– Есть! – ответил Шрайбер. Тим, отступив, пропустил к вешалке Эмана, надел шинель, застегнул и расправил ее перед зеркалом и вернулся к своему столу за портфелем.

– Повезло Кёсту, – сказал он. – Сейчас бы поехал с нами заниматься самой скучной работой. А теперь все нам самим придется собственноручно записывать.

Шрайбер усмехнулся, откинувшись на спинку своего кресла и поигрывая карандашом.

– Не скучай, Шрайбер! – попрощался Тим и, отворив дверь, они с Эманом вышли из кабинета.

Минут через пятнадцать Хеллер за рулем родного «Фольксвагена» примчал их на место подрыва грузовика у западной окраины города. Дорога, выходящая из Ростова, не была перекрыта, так как несподручно сейчас было останавливать в прифронтовой области движение по важной трассе, однако по ее обочинам теснились и расхаживали либо стояли, покуривая, фельджандармы. В свете прикрытого осенней облачной хмарью солнца тускло поблескивали на зеленовато-серых шинелях и куртках жандармские шевроны. Сбоку дороги будто какое-то корявое чудовище возвышался черный от копоти искореженный взрывом грузовик; дым еще валил от него, расплываясь над широким покрытым желто-зеленой травой пустырем, на дальнем краю которого серели как метелки ноябрьские деревья и белели дома местных жителей. По асфальту здесь были рассыпаны вылетевшие из-под разбитого грузовика, который не то стоял, не то лежал покосившимися кабиной и закрытым фургоном на дороге, комья вывороченного взрывом грунта. Впереди поодаль был виден мост через речку, холодно блестевшую подернутой рябью поверхностью. За мостом громоздились укрепления фельджандармского поста из мешков с песком и темнела караульная будка.

Выйдя из «Фольксвагена», Тим с Эманом выслушали доклад подошедшего к ним лейтенанта фельджандармерии, от которого узнали в общих чертах, что здесь произошло. Как оказалось, колонна автофургонов, доставившая боеприпасы для расчетов противовоздушной обороны Ростова с базы в Мариуполе, возвращалась обратно, и на этом месте точно под одним из автомобилей взорвался заложенный под асфальт фугас, приведенный в действие посредством электрического шнура. Автомобили были разгружены, поэтому детонировать в них было нечему, кроме бензина, и более разрушительного взрыва не произошло. Водитель получил тяжелые травмы из-за деформации кабины, но сумел выбраться, его увезла в госпиталь санитарная машина. Колонна же продолжила движение, чтобы вовремя вернуться на свою базу и не загромождать дорогу.

Выслушав доклад лейтенанта и забрав у него письменный протокол, Тим позвал Эмана и вместе с ним приступил к осмотру места происшествия, переступая через раскиданные взрывом по дороге осколки и мелкие детали автомобильных корпуса и мотора. Морщась от едкого дыма, валившего от взорванного грузовика и расстилавшегося вдоль дороги и над желтым пустырем, офицеры ГФП обошли автофургон со стороны обочины. Здесь в дорожной насыпи темнел свежепрорытый желоб, и хотя асфальт под грузовиком был напрочь разворочен взрывной волной, было ясно, что в этом месте точно под асфальтовое покрытие сделали подкоп, причем совсем недавно. Мимо с оглушительным рокотом промчалась колонна военных мотоциклов. Тим удивился: партизаны, чтобы заложить фугас, проделали кропотливую работу, проведя точно под асфальт, не нарушая его целостности, тоннельчик, в который, конечно, и протолкнули заряд с проведенным к тому электрошнуром. Сам заложенный под асфальт фугас, конечно, невозможно было увидеть, но неужели на оживленной дороге никто не заметил, как работают партизаны? Тим с Эманом сделали пару шагов по траве пустыря и увидели длинной тонкой змейкой протянувшийся среди низких стеблей белесый шнур. Тим, подобрав полы шинели и присев на корточки, пощупал его пальцами. Обычный толстый провод в жесткой оболочке.

– И что, никто не видел, как они тут орудовали?! – удивился Эман.

– Ты думаешь о том же, о чем и я! – усмехнулся Тим и снова поднялся, сунув замерзавшие на холодном ветру руки в карманы шинели. – Пойдем узнаем, кто, вообще, охраняет эту дорогу.

Они снова подошли к приехавшим раньше них фельджандармам, стоявшим возле своих припаркованных на обочине мотоциклов и провожающих взглядом въехавшую в город пустую подводу, которую тащила немецкая светлогривая лошадь. Управлял ею пожилой мужичок в немецкой военной форме: наверное, хиви.

– Лейтенант! – подозвал Тим командира фельджандармов.

– Да! – лейтенант снова подошел к Тиму, поправляя на плече ремень пистолет-пулемета.