Дневники и мемуары

Возвратясь от комиссара, я приказал своему ездовому, быстрее подать подводу, и в 12 часов дня отправились на станцию, хотя поезд отходил в 6 часов вечера.

Итак, мы приехали в г. Одессу, в распоряжение штаба бригады. Из штаба бригады получили командировочное (на двоих), направляемся в г. Москву, в управление главных военных заведения (УГВЗ). Но из Одессы требовалось разрешение коменданта города на право выезда.

Пошёл я к нему за разрешением, но комендант отказал. Я настоял на своём, что не выйду из комендатуры, пока не дадите разрешение. Комендант арестовал меня и посадил за решётку. Часа два просидел, решил написать докладную комиссару бригады о своём аресте. Но в это время часовой открыл дверь и приказал: «Выходить, можете быть свободным». Вышел, попытался было опять пройти к коменданту, но часовой не пустил. На второй день я послал Никулина к коменданту. Он получил разрешение на выезд. У кассы стали в очередь для получения проездных билетов. Кассу открыли и сообщили, что билетов нет. Поезд отправился.

На второй день опять стали в очередь. Но мы удивлялись, что вчера касса билеты не продавала, а поезд отправился полный пассажирами. Стали присматриваться вокруг вокзала. Я заметил, что в дверь со двора проходят люди с билетами. Идут два человека через двор к кассе. Подошли к кассиру и она им выдала билеты. В след за ними и я подошёл. Кассир сказала: «Стойте там в очереди за билетами!» Я ответил ей, что вчера стоял 3-ий в очереди, и ни одного билета вы не продали. Что же нам последние кальсоны проедать. Тогда кассир и нам выдала билеты. Сели вечером и отправились на Киев. Находясь в Одессе, мы купили себе хромовые ботинки, белые рубашки, суконные брюки и 4 ½ пуда соли. В Киеве мы купили 3 ½ пуда пшеничной муки.

Всё это мы хотели завезти по домам, рассчитывая ехать через Белгород на Москву. Но маршрут нам изменили: Киев – Брянск – Москва. Мы стали просить коменданта, чтобы ехать через Харьков, но он отказал. К поезду нашему прицепили вагон для командировочных в Москву. Забрав всё это с собой, поехали. Утром, рано, под Брянском Никулин соскочил с поезда про себя, когда поезд почти остановился на станции, но затем набрал скорость и прибыл в Брянск. Никулин не приходил в вагон, я вышел его поискать и хотел уже заявить коменданту, но был дан второй звонок, я поторопился в вагон. Подъезжаю к станции Сухиничи вечером. Поезд остановился и в наш вагон заходя два из ГПУ. Спрашивают: «Есть Белокопытов?» Они предложили мне вылезать. Я им ответил, что у меня вещей много.

– А мы и знаем, что без вещей не будете кататься!

Подкатили тележку, погрузили все вещи и замкнули в дежурную комнату.

Посидел я с ними в дежурке, а затем попросил разрешения сходить до ветру. Они приказали мне, оставить документы. Я оставил командировочное удостоверение на двоих. По возвращению они стали меня расспрашивать. Я рассказал им всю правду. Тогда они удивились: «Вот что произошло!»

Оказывается мой Тихон дал телеграмму из Брянска, чтобы меня ссадили с поезда, а то в Москве трудно будет найти. После этого мы – я и их трое попили чаю. У нас была булка белого хлеба и сахар. Они очень были голодны. Утром мы докончили булку. Для ночлега они мне отвели Красный уголок, на мягкий диван.

Утром сходил я на базар, продал соль, но кг 8 оказалось, что они отобрали ночью. Заметно было, что и мука отобрана.

Вечером (второго дня) приезжает Никулин. Он выглядит, как арестант. В нижней рубашке, в штанах, босый, и без головного убора, грязный. Я го давай журить, что отобрана соль и мука. Он хотел с ними заскандалить, но я перебил ему. Всё погрузили и отправились на Москву.

В нашем вагоне ехал командир пулемётной роты из школы ВЦИК. Он нам советовал проситься в школу ВЦИК, к нему в роту.

Приехали в Москву, зашли в столовую покушать. Первым делом надо было продать муку. Пошли на рынок, продали. Нашли ГВУЗ, прошли политическую и медицинскую комиссии, медкомиссия было затормозила меня по состоянию здоровья, но упросили. Стали определять где учиться. Мы попросились в школу ВЦИК. Они спросили, если партийные, то пошлём туда, если беспартийные, то 15% беспартийных там уже заполнено.

Фактически я был партийный, а юридически – не было документа. Мы решили ехать в г. Орёл, в быв. Кадетский корпус.

Старые деньги ежедневно обесценивались (вводился твёрдый курс рубля – червонца). Мы решили деньги в Москве израсходовать. Но почти нечего было купить. Купили две дюжины туалетного мыла и два зонта по 45 тысяч.

Приехали в Орёл в августе м-це 1921 г. Неделю были в карантине, гуляли по городу, как цивильные. Проходили комиссии. Опять меня комиссия не принимает в строевую школу, а в хозяйственную, но я от товарища не хотел отставать. Тогда они отобрали от меня подписку.

Политическую проходили у комиссара школы. После беседы он мне задаёт вопрос: «Вы что партийные, так хорошо политически разбираетесь?» Я ему рассказал, как получилось со мной в партийности.

Зачислили нас в пулемётную роту. Меня назначили отделённым в роте.

Учёба пошла хорошо, но условия были трудные. Хлеба давали 600 г, а приварка почти не было, а также и жиров. Помещения не отапливались, не было топлива. Кроме того мы содержали 200 детей голодных с Поволжья, отчисляя им пятидневный паёк каждый м-ц.

Правда, мы с Тихоном выменяли картофеля на мыло и сахарин, варили картошку и добавляли, особенного голода не имели.

Комиссар обещал нас пустить в отпуск на праздник Октября, т.к. мы старослужащие и хорошо вели себя. Но оказалось, что он своё обещание не мог выполнить потому, что на Октябрьские празднества много уехали домой самовольно (ближние). Нам пришлось за них нести дежурство по городу. Но он сообщил, что пустит на рождественские праздники.

Тихон написал письмо домой, чтобы кто-нибудь приехал к нему. Он купил пшена для них и ещё кое-что. Приехал его отец Иван Афанасьевич, милый старичок, в лаптях. Он всё передал ему. Однажды один товарищ подсмеял его, что его отец в лаптях. Другой вступился за него и сказал: «Да если бы не этот лапотник, то ты бы не учился. И смеяться стыдно над такими».

Дождались и Рождества. Опять то же повторилось, что в Октябрьские. Многие опять уезжали, и нам комиссар опять не выполнил своего обещания. После этого, Тихон только что сменился с караула, его опять назначают в караул. Он категорически отказался, и в это время как раз зашёл комиссар.

– В чём дело, старшина?

– Да вот Никулин отказывается идти в наряд.

– Тридцать суток ареста и немедленно отправьте его на гауптвахту!

Тихона посадили. Но я сварю картофеля и несу его подкармливать.

Однажды придя с занятий, я себя почувствовал плохо. Разобрался и лёг в постель. Но после занятий было назначено школьное собрание. Всех посылали на собрание и меня старшина тоже посылал но я ему сказал, что я немного чувствую себя плохо и не пойду. В это время зашёл комроты, стал меня уговаривать идти на собрание, но я ему ответил, что заболел. Тогда он предложил мне идти в околодок, и, если не признают больным, посидит на гупфахту. Дежурный повёл меня в околодок. Температура моего тела оказалась 39 градусов. Предложили немедленно забрать вещи и ложиться в околодок. На второй день меня отправили в госпиталь. Полежал 3-и дня в госпитале, температура тела спала и меня хотели выписать. Я пожаловался врачу, что у меня болит голова, т.е. над глазами. Меня отправили в палату «уха-горла-носа». Врач осмотрел и заявил: «Вам надо делать операцию». Сделал мне операцию – удалил 3-и куска палип из части носа.

Выздоравливаю, вдруг заходит в палату Никулин. Здоровается и привет передаёт от родных. Оказалось что после 30-дневной гупфахт, пришёл к комиссару и стал проситься в отпуск. Его отпустили на 7 дней, но он вернулся на 9 день.

После выздоровления я прошёл комиссию, меня отпустили на два месяца.

Вернулся в роту за документами. Командир роты извинился, что не верил о том, что я больной. Уговаривал меня не ездить домой. Комиссар тоже уговаривал остаться, т.к. мы перешли уже на специальный курс, оставалось 5-ть месяцев до окончания школы. Буду только классные занятия посещать, не буду нести ни караульные, ни тактические занятия.

Но хотелось побыть дома тем более, что положение дома с хлебом было плохо, рассчитывая помочь им.

В апреле 1922 г. пешком со станции Прохоровки добираюсь до дому (45 км). Снег таял, дорога была плохая, холодно, щека забинтована была после операции.

Из Яблонова встречались знакомые, идущие в поисках хлеба и спасаясь от голода. В том числе встретил Брюханова Фому Петровича, который шёл в урожайные районы, чтобы можно прокормиться до урожая.

Добрёл до дому. Мать очень рада была. Но дома долго не пришлось быть. Надо было ехать добывать хлеба. Через 10 дней, после прихода, отправился я с другими тов. и со мной отец, ему надоело сидеть на голодном пайке. Приехали на ст. Коренево. Часть там обменяли и часть обменяли в г. Рыльске. Сменял я серебряные часы за 2 ½ пуда ржи и шинель диагоналевую из английского сукна за 5 пудов. Хлеб привезли, но этого мало было. Пришлось второй раз съездить со старшим братом Егором в г. Севск, Дмитриев. Наменяли себе и ещё обменяли сестре, привезли и дожили до нового урожая.

Два месяца мне вышло, пошёл на комиссию, но комиссия оставила до особого распоряжения.

V. НАЧАЛАСЬ ГРАЖДАНСКАЯ ЖИЗНЬ

Мне предложили работать секретарём комитета бедноты. Я начал работать, т.к. дома хватало рабочих рук.

Мать теперь настаивает, чтобы женить меня и не отпустить никуда. Я её убеждаю, что я ещё нахожусь на военной службе, могут завтра меня призвать.

В сентябре м-це вызывают в военкомат и увольняют меня в бессрочный отпуск. После этого я договариваюсь с товарищем Кирдеевым Дмитрием Ивановичем, который работал писарем при военкомате, что если будет куда командировка на учёбу, то уедем. Хотелось нам на агрономов. Но такой возможности не оказывается.

Подходит осень, теперь мать не даёт мне покоя о женитьбе. Я ей советую, давайте женим меньшего брата Никифора. У меня для себя пока есть, а на его надо прясть матери (в то время никакой мануфактуры не продавалось, а всё шили из домашнего полотна). Матери действительно трудно было наготовить полотна на три мужчины, на себя и ещё помогать надо было дочери (у которой было 6 человек семьи). Всякая надежда, выехать куда на учёбу или поехать работать на промышленность, отпала. Везде была безработица, поступить учиться трудно. Пришлось, как говорят, примириться и не делать сопротивление матери о женитьбе. Но кого взять? Мои ровесницы повыходили замуж, которые подросли за 5 лет моего отсутствия, не знаю.

Мать с десяток предлагала мне и даже спрашивала некоторых о их согласии выйти замуж, она считала, как раньше родные подбирал невесту и жениха. Я сказал, что я сам буду выбирать себе. Начал присматриваться, изучать. Присмотрелся к Наталие (стала моей женой – спутницей общей жизни). Она моложе меня на 6 лет. Стал изучать. Посылаю мать сватать, но она боиться туда идти, т.к. её отчим был небольшим кулачком, а у нас на 3 брата одна лошадь, корова. Они не отдадут за меня.

Мать говорит мне: «У него двор обнесён кругом, злые собаки, такой богач не отдаст за тебя».

Я ей отвечаю, что ты не за двор, ни за богатство идёшь свататься, а за девушку.

Мать со своим кумом Поликарпом Ивановичем пошла сватать, во второй приход договорились. Договорились и о запое (помолвку).

Однажды, вечером отец, мать и я взяли выпивки, закуски и отправились на запой (помолвку).

Придя к невесте, у них в доме оказалась её мать (Степанида Митрофановна), а все остальные были ещё на маслобойке (пробивали подсолнух на масло). Нам немного пришлось подождать их. Вот появились и они. Поздоровались с нами и моя невеста со мной за ручку. Стали готовиться к запою. Тёща послала сына Михаила, чтобы он пригласил зятя Алексея «Шапора» Елисеева и дочь Меланью на запой.

Михаил вернулся и сообщил, что Меланья лежит при смерти. Тогда тёща запротестовала делать запой и сообщила, что отдавать замуж дочь Натку не будет. Дочь умирает, а я буду справлять свадьбу.

Отцу с матерью пришлось отправиться домой, а я остался на улице со своей невестой. Серьёзно стал с ней договариваться, что будем делать дальше? Она ответила мне что умрёт сестра или останется жива, но я пойду за тебя замуж. После этих слов, я убедился, что действительно она привязана ко мне и я решил не отступать, а будем добиваться своего.

После этого тёща стала уговаривать Наташу, чтобы она не выходила замуж этой осенью (1922 г), но она твёрдо ей ответила, что я пойду за него замуж. На эти слова тёща с удивлением ответила: «Где же ты не пойдёшь. Когда приехала с маслобойки то за ручку с ним поздоровалась, как всё равно ты его знаешь 20 лет назад».

Своячине полегчало, стала выздоравливать, мы дружбу не разрывали, а больше крепили. Тёще пришлось отступить. В один вечер она приказала Наташе и невестке Анне, чтобы пригласили меня в дом. Пришли мы, тёща уже готовила яичницу на ужин нам. Подала, стала угощать. «Ну, что ж придётся играть (справлять) свадьбу. Нехай завтра сваха принесёт штаны и рубахи на смерок. И договоримся насчёт свадьбы». Мы радостные в успехе дела, готовились к свадьбе. Свадьба была намечена на 10 ноября.

Четвёртого ноября 1922 г. под №31 в Яблоновском с/сов. Наш брак был зарегистрирован.

Восьмого ноября (н/с) я был в г. Короче, ходил купить кое-что по мелочи к свадьбе задержался там и пришлось переночевать у сестры в х. Языкове (был 1-ый день престольного праздника у моей невесты). Этот день и вечер я не мог навестить свою невесту.

На 2-й день престола, вечером, я пошёл к своей невесте, но на улице её не оказалось, она была дома. Я попросил её невестку Анну, чтобы она позвала её. Появляется, вид у неё мрачный, глаза заплаканы. Много мне пришлось усилий, чтобы допытаться, что произошло?

Она объяснила: «Батя (отчим) был в гостях у Жуковых, ему там сказали, что ты коммунист и в бога не веруешь».

Я ей откровенно сознался, что я ещё не коммунист, но с коммунистами заедино с первых дней революции и даже раньше. Признаю их (коммунистов) самыми справедливыми людьми, которые стоят за трудовой народ и добиваются для него счастья. А в бога я перестал верить ещё в 15 году (на шахтах). Его в действительности нет, он нужен только для богатых, чтобы лучше обманывать бедноту и эксплуатировать её. Вот пример твоего божественного отчима. Он лезет к богу, а у бедняка за бесценье снимет любой кусочек земельки и вместе с бедняком пропьёт эти деньги. Или даст в займы хлеба, бедняк возвращает этот заём. А сколько ещё бедняк работает за это «одолжение?» Ведь это правда? Да их таких пауков много, и ещё приводил примеры.

А теперь вот что скажу – если ты боишься за такого выходить замуж, то ещё не поздно, пойдём завтра в ЗАГС и распишемся обратно (тогда свободно было и без оплаты).

Долго она думала и ответила: «Нет, в ЗАГС не пойдём». После этого вера в неё ещё больше усилилась. Итак, наш брак завершился, не смотря на всякие рытвины и ухабы, стоящие на пути к нему.

VI. СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

Одна голова – небедна (народная поговорка).

Мы это шаг делали в период перехода от старого к новому, и надо было показать новое прогрессивное в брачной жизни. Взаимное доверие, равноправие супругов, терпеливо преодолевать всякие невзгоды в жизни. Обо всём этом я был осведомлён жизней, но моя подруга жизни ещё не разбиралась в этом и требовалось от меня много труда и умений привить ей качественные стороны жизни.

Я работал секретарём Ленинского сельского комитета взаимопомощи, а после уполномоченным кружного земельного об-ва, по сути дела нёс всю ответственность за составление всех дел по обществу, кроме того, был членом с/совета. Работы было много. Приходилось поздно ночью приходить. Через это возникали споры с молодой женой. Надо было их сгладить и душевно объяснить.

У нас была большая семья. Три брата женатых, мать, отец. Для невесток устанавливалась подёнщина (т.е. дежурство очередное по х-ву: топить печь, готовить пищу, кормить скот – свиней и поить коров). Тем двум невесткам мужья помогали (они больше дома были), а моей некому было помочь, правда, отец помогал пойло вынести коровам, т.к. одной лохань не донести. И через это моя жена была не довольна мною, что я ей почти не помогаю.

В декабре м-це 1923 г. у нас нашёлся сын Николка, ещё труднее стало. Но через 9 мес. умер от скарлатины. В 1925 г. народилась дочь Мария, она месяца через 4 умерла от коклюша. В 1926 г. родилась дочь Анастасия. В конце 1926 г. мне предложили работать или секретарём Языковского с/совета, или зав магом на хут. Коротком. Но я согласился работать секретарём Языковского с/совета. Но стал собираться выехать туда, то моя Яковлевна не пускает меня и не собирает. Я решил наперекор, собрал все вещи и уехал. Через неделю пришёл домой на выходной. Она и не разговаривала со мной. Много усилий пришлось потратить, чтобы убедить в необходимости моей работы.