Дневники и мемуары

О падении царского трона нам объявили 10 марта, и в этот день началась манифестация войск. После этого начались выборы командного состава в ротах. Наша рота прогнала своего комроты (был украинцем, службист, избивал солдат, отправлял на гауптвахту). Он просил простить его, т.к. был такой строй, но рота не согласилась. Через несколько дней был арестован и командир полка и посажен на гауптвахту. Когда ему туда принесли солдатский суп – то он сказал: «Что вы мне принесли, его есть только собакам!» А ему в ответ: «Ты нас всё время собачьим супом кормил». Но всех этих смещённых скоро куда-то отправили. Вероятно, перебросили в другие части. Отправили и этого взводного, который хотел меня загнать. При отправке ему сказал, если попадёшься на фронте, первая пуля тебе от меня. А он ответил: «Разве можно за это обижаться, ведь был такой строй!»

После 19 марта и до июньских событий, наступление на фронте под Тарнополем сорвалось, расстрел мирной демонстрации рабочих в Петрограде, разгром редакции «Правды» юнкерами, в войсках была самая широкая демократия. Не схочет кто идти на занятия, идёт в город, на Мотовилихин завод (оружейный был за городом Перми) зарабатывать себе деньги. Я тоже с товарищами три раза ходил работать.

В первомайскую демонстрацию меньшевикам и эсерам удалось спровоцировать молодых, серых солдат, чтобы разгромить рабочую демонстрацию. По всем казармам разнёсся слух, что рабочие требуют – долой временное правительство, да здравствует царь! Солдаты набросились на демонстрантов. Избили их, изломали, изорвали знамёна, лозунги. Так и закончилось кровавым разгромом. После этого среди солдат появились проповедники идей марксизма, а то мы ещё ничего не знали.

После провала наступления на фронте, началась вербовка добровольцев на фронт. Но большевистские идеи проникли в казармы, узнали мы почему провалилось наступление. И только 5 человек из нашей роты уехали добровольцами, более из зажиточных крестьян. Создавались женские добровольческие батальоны. Временное правительство старалось удержать фронт.

В августе месяце наша рота стала маршевая, т.е. готовиться к отправке на фронт. Командиром маршевой роты мы избрали молодого прапорщика по фамилии Охотников. Был очень хороший, уважал меня, как хорошего запевалу песен в строю. Его все уважали, и обо всех он заботился. В августе нас отправили на фронт под Гусятино.

По пути следования, в воинском эшелоне, на Украине нам пришлось отведать свежие фрукты и арбузы.

Км за 150 до фронта нас разгрузили из эшелона и пешком отправили к фронту. В это тяжёлом походе мне особенно пришлось трудно, т.е. знойное августовское солнце и болезнь ран на ногах не давали возможности идти. Кальсоны были все в крови, раны болели день и ночь, не давая с усталости даже уснуть. Чему я раньше не верил, что человек в походе спит, теперь самому пришлось на ходу засыпать и даже видеть сны.

Км за 25 нас остановили на 2-а дня. Я сходил два дня в околодок (санчасть), два раза помазали мне там раны (жёлтой мазью) и это мне очень помогло. Правда, совсем раны не зажили, но чувствовать себя стал гораздо лучше.

Прибыли на фронт, 49-ый Сибирский стрелковый полк. Первая ночь явилась первым крещением на фронте. Вечером мы сменили фронтовиков, заняли окопы, землянки, и я получил наряд – в сторожевое охранение (км за два впереди передовой линии).

В полночь, в начале сентября 1917 г., немцы открыли артиллерийский огонь по нашим окопам (вероятно узнали, что вступили новички). После артподготовки на правом фронте раздалось «Ура!» Но атака была отбита. К утру нас сняли из сторожевого охранения, и мы узнали, что во время артиллерийского обстрела ранен наш односельчанин Навозов Павло и отправлен в госпиталь. Больше он не вернулся на фронт (ранен в руку осколком снаряда).

Через месяц нас отправили на отдых на 2-е недели, км за 35 в тыл. Здесь меня взяли в пулемётную команду, обучаться на «Максиме». За две недели я хорошо изучил пулемёт и был назначен вторым номером. На отдыхе, в лесу, мне пришлось встретиться со старшим унтер-офицером, который меня в Перми хотел загнать, где «Макар овец не пасёт». Он служил в нашей дивизии в 50 Сибирском полку, приходил в гости в наш полк к товарищу.

Я ему сказал – в плохом месте мы встретились, на отдыхе, а не на фронте. Я бы там пустил тебе пулю.

Он ответил: «Зачем старое помнить, ведь от меня тоже требовали выполнять воинский долг». Так больше я его не видел.

Нам опять пришлось занять передовые позиции. Немцы на нашем участке хотели прорвать линию фронта, но атака была отбита с большими потерями для них.

Между нашими солдатами и немцами началось братание (друг с другом сходились, разговаривали о прекращении войны).

В армии появились агитаторы от партии большевиков и эсеров (социалистов-революционеров – кулацкая партия). Они устраивали специальные занятия среди солдат. Для этого от каждой роты было выделено по 5 человек (ходить на занятия, изучать программы большевиков и эсеров). В состав ротной пятёрки и я был избран. А после каждого занятия мы разъясняли своим взводам. Армия в абсолютном большинстве встала на сторону большевиков, только некоторые офицеры и сынки кулаков поддерживали программу эсеров.

Но от осенней слякоти у меня опять ноги разболелись. Положили в околодок, полежал 2 дня, меня отправили в госпиталь в Проскуров, но там месте не оказалось. Меня отправили в Киев. В Киеве меня застала Великая Октябрьская социалистическая революция. В Киевском госпитале я познакомился с больным петербуржским рабочим Комаровым. В ночь под 29 октября старого стиля до нас дошли артиллерийские выстрелы – это большевики (красные) начали революцию в Киеве. 29-го октября, утром, мы в госпитальных халатах вышли на улицу и увидели, что разъезжаются красные бронемашины по городу.

С фронта были брошены войска на подавление революции, но среди войск оказались агитаторы из большевиков, фронтовики стали срывать погоны со своих офицеров и примкнули к большевикам. Революция победила.

Недолго мне пришлось лежать в Киеве после революции. Киев был Киевским военным округом, и кто из больных не принадлежал к этому военному округу, тех стали направлять по своим военным округам.

И вот в ноябре месяце меня отправили в Курск, на разбивочный пункт, который находился недалеко от городского вокзала. Оттуда направили в военный госпиталь, который расположен близь Московских ворот в г. Курск. Там я лечился около месяца, и оттуда был направлен в г. Белгород, в выздоравливающую команду. В первых числах декабря (2—3) комиссия меня уволила в бессрочный отпуск.

Итак я оказался в своём селе, бедной халупе, но в радостной обстановке после Октября, хотя режим был временного буржуазного правительства. Та же земская управа, тот же старшина, староста, только обновлённая полиция (милиция) – вместо старых урядников и стражников – холуи эсеров. Октябрь ещё не дошёл до уезда, волости, земельного общества. Фронтовики с каждым днём прибывали в родные места.

IV. ПЕРИОД В ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ

Сторожем в волости был наш сосед – Зайцев Тихон Григорьевич, который принёс слух, что приехал наш односельчан моряк Тихоокеанского флота Шаров Павел Федотович, который объявил что завтра, т.е. 10 декабря собирает общеволостной сход (собрание) по вопросу установления Советской власти. Часов в 11 утра 10 декабря ударил набат церковного колокола на сбор.

На общеволостное собрание приехали и из остальных 11 сёл. Собрание было большое и шумное. Вопрос стоял о выборе Яблоновского волисполкома. Председателем волисполкома был выбран Шаров Павел Федотович, секретарём оставили старого писаря Антонова Захара Петровича. Комиссар земледелия был избран Морозов Родион Павлович (из с. Короткого). Был избран полностью весь комиссариат и суд.

На второй день Шаров П. Ф. начал создавать красногвардейский отряд. 12 декабря (старого стиля) отряд был создан из 12 человек, а именно: Костин Антон Михайлович, Дроздов Егор Матвеевич (мой дядя), Я, Думенков Никита, Денисов Григорий Павлович, Аникеев Антон, Анистратов Иван, Толстопятов Яков, Кузовлев Тимофей Трофимович, Костин Тимофей Михайлович, Дроздов Сергей Андреевич, Щёкин Филипп. Оружием себя обеспечили, отобранным у бывших стражников и урядников, и принесённым с фронта. Избрали комиссаром Костина Тимофея, но он не имел военной подготовки, а больше командовал сам Шаров, поэтому отряд и назывался «Шаровым».

Штаб-квартира отряда была у Денисовой (близ здания волисполкома). Наряду с отрядом существовала милиция при временном правительстве, т. е. Яблоновская. Старший из них был эсеровский вожак, из кулаков, Токарев Сергей Иванович (свояк Шарова П. Ф.). Между ними шла ожесточённая борьба. Вокруг Шарова объединилась беднота, а вокруг Токарева – все эсеры и кулачество. Токарев имел большую поддержку от эсеровского руководства, засевшего в управлении в Корочанском уезде, поэтому он нагло выступал против советской, новой власти в Яблоново. Кроме этого имел связи и с отдельными работникам волисполкома, в частности с красным комиссаром Ерохиным Василием, с секретарём суда Сазоновым Николаем Михайловичем, с секретарём волисполкома Антоновым Захаром Петровичем (двухличность), и писарем Тарасовым Василием Ивановичем, писарем Арефьевым Борисом Алексеевичем.

Был такой случай. В феврале месяце было общеволостное собрание (в школе). Вопрос стоял о переделе земли (на каждую живую душу поровну). На этом собрании эсеры (во главе Токарева) решили убить Шарова. Шарову об этом сообщили. Он быстро сообщил нам (отряду) и дал указание оцепить школу. Двенадцать штыков смотрели в окна школы. И Шаров заявил: «Господа эсеры и кулаки, ничего у вас не получиться, ни один не уйдёт живым отсюда!» Они были вынуждены отступить, и собрание избрало комиссию по переделу земли. На второй день Шаров вызвал к себе в кабинет Токарева Сергея Ивановича и ультимативно его предупредил, если он будет мутить народ против советской власти, то дело будет плохо. Но Токарев не сдавался, надеясь на уездную поддержку и свой авторитет в семье.

Власть была на местах. Надо было вести расходы по волости, но откуда изыскать средства? Налогом население не облагалось. Волисполком наложил контрибуцию (индивидуальное денежное обложение кулацких хозяйств). Для сбора контрибуции был послан наш отряд во все сёла волости. Кулачество (некоторое) саботировало и не желало платить. К ним применялись самые жестокие меры. В селе Лозном один кулак не хотел уплатить контрибуцию. Отряд решил его припугнуть, т.е. повесить в своём доме. Палачом изъявил желание Аникеев Антон. Когда накинул верёвку на шею, тогда кулак сознался, где деньги. И то бы он не сознался, если бы не семья. Все кричали – «Отдайте деньги, будь они прокляты!» Так Аникеева стали звать «палачом».

Второй случай был на Коротком. Деньги он уплатил, а «Наган» не хотел сдать. Тогда этого кулака Симушкина вывел во двор матрос Дроздов Василий (тоже второй мой дядя), достал тесак из ножен, замахнулся и рукояткой ударил в живот; и Симушкин в испуге закричал: «На па-лати!!!» Так был отобран «Наган». Очень много можно привести примеров по борьбе при восстановлении советской власти.

Отряд наш увеличивался. В марте месяце насчитывалось до 36 человек.

Из рабочих районов в Корочу перевели стойких большевиков для установления советской власти в уезде, но сильное засилье эсеров и их поддержка мелкобуржуазными элементами г. Корочи и прилегающих сёл: Бехтеевки, Погореловки, Пушкарного, не давали установить. Большевики из Корочи обратились к Шарову, чтобы он выслал свой отряд в Корочу для восстановления советской власти.

С отправкой отряда пришлось задержать, т.к. намечен был общеволостной сход (собрание) по вопросу конкретного передела земли. На этом собрании эсеры и кулаки хотели помешать переделу земли. Они кричали: «Наша земля зяблёная, удобренная, а достанется земля гальтяпы – заброшенная. Не дадим делить!» Но вопрос решила сама беднота. Они начали кулаками избивать крикунов и избрали мерщиков. Мерщики приступили к равному наделению землёй всех хозяйств (на каждую живую душу).

Но в воскресенье, когда намеряли мерщики землю – с базара из Халани ехал кулак Ильинский Саша. Он заявил мерщикам: «Намеряйте, а мы будем вас вешать в Зубовой роще на каждом дубу!» Мерщики бросили намерять, пришли в волисполком и заявили Шарову П. Ф. В это время подъехал из Нового Оскола и потребовал выдать заядлых контрреволюционеров. Шаров наметил выдать карательному отряду Токарева Сергея Ивановича (вожака эсеров и кулаков, своего свояка), Ильинского Сашу и крупного кулака Зубова Степана Михайловича. Для ареста и доставки карательному отряду Токареву были посланы Я и из с. Хмелёва Придачин Гриша (лет 45 беднячок, находился в нашем отряде). Токарева дома не оказалось, и мы его взяли на общем сходе «Сынбарского земельного общества» и доставили карательному отряду на усадьбу помещицы Алексеевой, где располагался отряд. Другими красногвардейцами был доставлен туда Ильинский Саша, а Зубов Степан сбежал.

Карательный отряд взял Токарева и Ильинского, повели их, якобы в Корочу. Но вывезли за село, у Городка, где переезд через вал на Языков, расстреляли их.

После этого всё пошло хорошо. Эсеры и кулачество притихли, землю делили, бедноте (бездомным) дали дома помещицы и кулака Зубова, а у кого плохие избёнки – завалюхи – выдали строевой лес для домов в Зубовой роще, в Долгом и Широком (леса помещицы Алексеевой).

В том числе и нам выдали леса из урочища «Долгого» для дома, который был построен в 1918 г. И землю мы получили на 7 человек десятин 11.

После этих событий наш отряд в количестве 36 человек был направлен в г. Корочу. В конце марта был проведён уездный съезд Советов. Выборы были уездного Совета и земельный вопрос. Представители эсеров и кулачества хотели сорвать съезд, но Шаров П. Ф., надеясь на свой отряд, достал наган, положил на стол президиума и заявил: «Если всякая сволочь будет мешать избрать тех, кого хочет беднота и помешать переделить землю, то многие не останутся в живых». Здание съезда охранялось нашим отрядом. Съезд разрешил все вопросы. В уездное управление большинство прошло большевиков. От нашего села были избраны Шаров Илья Федотович (брат Павла) комиссаром просвещения, комиссаром земледелия Кости Тимофей Михайлович, комиссаром продовольствия – Придачин Фёдор.

Но положение Советской власти оставалось трудным. Из Украины двигались немцы и гайдамаки. Они захватили Белгород (в 55 км от Корочи), станцию Прохоровку (в 45 км), Бахрев мост (в 35 км).

Отряду нашему в Короче становилось всё труднее, т.к. контрреволюционеры поднимали голову, стреляли из-за угла. Не приходилось спать ни днём ни ночью. Короча получалась почти в окружении. Однажды вечером была дана команда отряду подготовиться к отступлению, дождать Шапранов отряд со стан. Прохоровки и вместе отступать. Ночью отряд Шапранова прибыл. Наш отряд (мы вчетвером) украли в их отряде пулемёт «Кольта» и несколько лент патронов. Всё было готово к отступлению, ждали команды. Пришла ночь, часов в 10 утра дали команду отступать на ст. Чернянку, через наше село Яблоново. Пулемётчиками теперь оказались Я, Толстопятов Яков, Денисов Григорий и Костин Антон. Линейку и лошадей мы взяли в нарсуде. Ездовым взяли Аникеева Антона (палача).

Выехали два отряда из Корочи, проехали с. с. Бехтеевку и Казанку, догоняет курьер и даёт приказ вернуться в Корочу, т.к. заседает уездный Совет, окружён контрреволюционерами и убит военный комиссар Дорошенко.

Нас возвращают в Корочу для освобождения совета. Я попал в группу Шапранова, нас было человек 20. Из Яблоновских со мной оказались Андрей Линин (Королёв) и Семён Поломехин. Задание было, чтобы мы с северной стороны подошли к Совету, а другим задания были с других сторон.

Наша группа постепенно уменьшалась, и на центральную улицу мы (яблоновские 3-е) оказались одни на центральной улице «Советской». Я оказался впереди своих т.т. метров на 100. В это время из переулка ко мне наперерез вышли человек 12, но я не узнал кто они, предполагал, что из отряда Шапранова. Двое подходят ко мне и обезоруживают, я в недоумении всматриваюсь в группу и по личности определяю старого офицера. Я мгновенно бросился в переулок бежать. Офицер командует: «Взять живьём!» За мной устремились человек 7, а по моим т.т. открыли стрельбу.

Когда за мной была погоня, один буржуй выскочил из своего дома и кричит: «Бейте их краснопузиков!»

Меня двое схватили, как только сняли ремень с патронташем, я рванулся бежать, и на моё счастье, в одном дворе калитка была открыта.

Я в калитку и в сад по направлении к маслозаводу, где были наши цепи и оттуда доносились выстрелы. Маневрируя среди деревьев, по мне все семеро открыли огонь с колена, свистят пули вокруг меня. Пробежав сад, мне путь преградил высокий дощатый забор и к тому же размотались обмотки на ногах. Запыхавшись, я не мог перебраться через забор. Решил что будет, сел обматывать обмотку и передохнуть, стрельба по мне прекратилась. Передохнув, перелез через забор и вышел к речке (Короча). У моста через речку я встретил своих из отряда, они расспросили меня. Наши пулемёты обстреливали главную улицу «Советскую».

Совет был освобождён, труп Дорошенко похоронили на площади. Возвращались группы за село Казанка. Возвращался и я без винтовки и патронташа и ремня. По пути я встретил женщину, нёсшую два ведра воду (с. Бехтеевка). Попросив напиться, с жадностью выпил много холодной воды и сразу почувствовал в грудях отяжеление. Вот с тех пор у меня оказался хронический бронхит. Когда и я подошёл к своих обозам, то все удивились, что из мёртвых воскрес. Ланин и Семён пришли раньше и сообщили, что меня убили.

У одного верхового я опознал свою винтовку. Он спросил № винтовки, расспросил у меня, как она пропала. Он сообщил мне, что взял у убитого белогвардейца и возвратил мне.

Оба отряда направились на наше село Яблоново. Нас встретил председатель волисполкома Шаров Павел Федотович и др. волост. работники. Шаров увидел меня и удивился: «А Костин Тимофей М. приехал от вас на велосипеде и объявил, что ты убитый». Он приказал всем разойтись по домам на два часа, а после всем явиться к волисполкому. Он хотел убедить Шапранова не отступать дальше Яблонова, но не он не послушал и стал с отрядом отступать на ст. Чернянку (35 км от Яблонова). Тогда он сел верхом на коня, догнал отряд Шапранова и отнял у них 5 лент для пулемёта. Через два часа мы собрались к волисполкому. Шаров объявил, что наш отряд остаётся в Яблонове, будет готовиться для наступления на контрреволюционную Корочу.

Из 5 человек была создана конная разведка, Шаров поехал в г. Ново-Оскол и привёз оттуда 50 винтовок и патронов. Стали ещё набирать в отряд, теперь он достиг 72 человек, кроме того, были вооружены волостные работники. Теперь наш отряд располагался в здании волисполкома, конная разведка была в разведке, наш пулемёт днём и ночью дежурил на валу, патрули патрулировали по улицам. Население села (особенно из бедного сословия) удивлялось нашему героизму и сожалело, что не спят день и ночь, охраняя село.

Данные были, что контрреволюционная часть г. Корочи от немцев и гайдамак получила оружие и насчитывала 300 вооружённых.

Наш отряд стал готовиться к наступлению на Корочу. Намечено было наступать 24 марта по ст. стилю, т.е. под Вербное. Но часа в два в наш отряд на велосипедах приехали представители от отряда Кабанова из Чернянки. Договорились наступать совместно, ждать их прибытия.

Вечером их отряд прибыл (300 человек). Сбор всех был назначен по сигналу церковного колокола. В 12 ночи ударил колокол. Все собрались и стали наступать. Командование нашим отрядом принял сам Шаров П. Ф. Нашему пулемёту было задание – выйти на шлях Короча – Клиновец, ждать команду у села Бехтеевки, и не пропустить на этот шлях ни одного белогвардейца. Другим было дано задание: отрезать дороги на север, юг и запад (от Белгорода). Но северная группа наткнулась на секрет белогвардейский и получилась тревога. Главная группа с западной стороны не успела отрезать дорогу Короча – Белгород, которая связывала контрреволюцию с немцами – гайдамаками.

Мы получили приказ, быстрее занять центр города и двигаться по Соборной улице к тюрьме, чтобы быстрее освободить заключённых. Когда мы двигались по Соборной (на рассвете), то из одного дома раздался выстрел, правда, он никого не задел, но в это время Кузовлев Тимофей Трофимович бросил в окно этого дома гранату и части винтовки были выброшены из окна. Пока добрались до тюрьмы, то почти становилось видно. Заключённых освободили, они бросаются нас обнимать и целовать, сами босые в нательном белье. Оставалось 5 минут и их бы повезли расстреливать под Белую гору. Даже охрана тюрьмы не могла вся успеть убежать.

На тюремной площади были поставлены два пулемёта из отряда Кабанова и наш пулемёт «Кольта». Из садов Погореловки нашу площадь белогвардейцы стали обстреливать. Нам приказали обстрелять погореловские сады. Почти одновременно 1-ые номера всех трёх пулемётов были выведены из строя. Одного пуля, попала в плечо, одного в живот (из отряда Кабанова), а на нашем пулемёте Толстопятова Якова попал отсколочек от ствола пулемёта в бровь. Я рядом с ним был, заменил его, но подали команду – стащить пулемёты в укрытое место, в окоп. Из окопов мы обстреляли сады, прекратилась стрельба, кроме этого была послана пехота в окружение садов.

Раненный пулемётчик в живот, через два часа в городской больнице умер.

Поднималось весеннее ласковое солнце. Мы стояли на месте. Город нашими отрядами был занят весь. Утром к нам пришли жители города и прилегающих деревень, стали нас угощать добротными яствами, как спасителей. Одна женщина лет 45 с украинским оттенком лица, в слезах благодарила нас за спасённого сына от расстрела в тюрьме, которого мы освободили. Свободные от дежурства красногвардейцы рассыпались по городу. Некоторым из них недоставало оружия, обмундирования. С нашего пулемёта ушли Толстопятов Яков, Денисов Григорий и Аникеев Антон (ездовой наш), а мы с Костиным Антоном дежурили у пулемёта. Только часов в 5 вечера они сменили нас и мы пошли по городу. Заходили в опустевшие буржуйские дома, надо отметить, что некоторые сбежали к немцам – гайдамакам в нательном белье т.к. не успели захватить, что им необходимо.

Перед наступлением на город было объявлено: за грабёж и наживу будут расстреливаться. Шапранов в Чернянке сам лично расстрелял 5 человек за награбленное имущество. Поэтому брать чужое добро не брали, да оно и не нужно, если кто пошёл в отряд с душой за советскую власть, то он знал, придётся погибнуть или после победы жить хорошо.

Часов в 8 вечера нам дали команду, чтобы пулемёт установили на перекрёстке улицы Соборной, около дома помещицы Шапоткиной.

Но как только стемнело, выше нас загорелся дом, команду дали не бежать туда, не тушить, а были посланы наряды в окружающие сады, чтобы обезвредить провокацию. В садах наши схватили несколько молодчиков и имели перестрелки, из них один был захвачен поручик. Они были сданы в ревком. Только после этого была послана пожарная команда для тушения огня. В ночное время началась прочистка садов, а мы всю ночь дежурили у пулемёта.

Рано утром мои товарищи ушли в дом Шапотихи. Оттуда Денисов Григорий пришёл пьяный и принёс бутылку красного вина. Отбил горлышко и заставляет меня выпить. Я попробовал немного, но мне показалось плохое вино, не стал. Он бросил бутылку с вином в сад и сказал мне: «Иди туда, там тебе выберет Шаров Илюшка». Я вошёл в зал к Шапотихе, на столе стоят до сотни бутылок разного вина. Шаров дал мне самого лучшего шампанского вина. Я выпил стакан и закусил холодными закусками.

Илья меня предупредил: «Собирайтесь часа через два на обед. Я прислугам Шапотихи приказал варить обед мясной». Я вернулся на дежурство к пулемёту. Денисов ушёл в город. К обеду ребята стали собираться, пообедали и подменили меня. После обеда я увидел, что из имения Шапотихи местные жители тащут всё что попадётся. Мы с Шаровым зашли в подвал. Чего там только нет? Сколько серебряных приборов? Возможно были и золотые, т.к. там уже несколько человек побывали. Я для себя взял серебряную столовую ложку, чайную и вилочку, вот и всё что я взял за всё время. А к вечеру была уже отрядная столовая и кладовая на улице «Дорошенко», на постоялом дворе. Каптенармусом был назначен «Ганка» Фёдор Андреевич Гамов. Там мы и питались по расписаниям.

Конечно, не все так поступали в городе, как я. На второй день после занятия города из Яблонова приехали подводы. Толстопятов Яков, Денисов Григорий и Анистратов Иван (жили на одной улице) нагрузили полную подводу всяким барахлом, вплоть до верха. А особенно поджились из прилегающих сёл жители, кто не боялся и был жаден до чужого добра.

За три дня были восстановлены все органы городской и уездной власти. Наиболее преданных и проверенных оставили для порядка в уезде. В том числе оставили меня.

Нам пришлось набить тюрьму контрреволюционерами, а в страстную пятницу отъявленные контрреволюционеры были изрублены и расстреляны, в том числе попался и сын Шапотихи. На пасху нас отпустили домой, выдав по 10 кг белой муки и по литру водки.