Полная версия
Центральный Госпиталь МВД СССР: последнее десятилетие. Глазами психиатра. В лицах и рифмах
Борис Александрович Климов
Полковник в/с, начальник отделения компьютерной томографии госпиталя, пионер в нашей стране КТ, выпускник моего ХГМИ – курс вместе с Г. И. Шевелевым и В. В. Павловичем. Гений, первым в СССР установил в госпиталь КТ, устанавливала французская фирма, во главе которой стоял Наполеон, имя не помню, инженер УПДК Павел Спирин. После нас КТ появилась в Институте нейрохирургии Бурденко, а потом в 4 Главном Управлении – «кремлевке». Под руководством Бориса Александровича Павел Спирин поставил аппараты КТ в клиникам МВД по всему СССР. Через КТ госпиталя прошла практически вся советская элита. Я «пропустил» через Климовский КТ «элиту» Института Философии и Психологии – обоих АН СССР, а также ИСИ АН СССР и ПБ им. Бехтерева Ленинграда. Много звезд советских театров, эстрады и экрана прошли через КТ Климова. Борис Александрович не просто мой друг, но родной человек, несмотря на то, что за пределами госпиталя мы с ним никогда не встречались. Помощь не только в работе, но и в жизни какую мне оказал Боря – безмерна, бесценна. Достаточно сказать, что его жена – Ася Николаевна, работая невропатологом в фирме «Империя» Святослава Николаевича Федорова, госпитализировала мою маму в клинику и способствовать тому, что ее оперировал Святослав Николаевич. Я постоянно ощущал на себе заботу Бориса Александрович и не только, когда работал в госпитале, но и после, фактически до последних часов жизни Бори. Он умирал мучительно, от рака с метастазами в позвоночник, был парализован, никогда ни малейших жлоб, несмотря на сильные боли. Мы постоянно с ним часами говорили по телефону, он умер в 6 часов утра, успев мне позвонить за пятнадцать минут до смерти, сказав, что смерти не надо бояться, попрощался со мной…
Умному и мертвому много не надо,Когда жизнь, как песня, Труд, как награда,А смерть, как отрада.Элла Фирсовна Брускова
Полковник в/с, начальник гематологического отделения госпиталя. Гений, яркая личность с яркой внешностью, всегда энергичная, подвижная, не смотря на вес, всегда улыбающаяся с открытой улыбкой, хохотунья, с медными волосами, зелеными газами. Так получилось, что в ее отделении, где две трети пациентов были умирающие с острым лейкозом, я получил палату для своих пациентов. Ибо в госпитале открыть палаты со своими пациентами не решался по причине многих нелепых формальностей. В палате у Эллы Фирсовны часто находились «пограничные» больные, служители отдаленных ЛИТУ, Элла с ними быстро находила общий язык. Они ее обожали. Представьте, мужик на службе Красноярской колонии из ВОХРЫ, родился в тайге у колонии, окончил 8 классов таежной школы, пошел в СА и начал служить, а потом и работать в «родной» колонии, ни разу никуда из Красноярской тайги не выезжал, отпуска проводил там же, в тайге, на островах, в госпиталь попал перед пенсией, на обязательное стационарное обследование. Мои «пациенты», у Эллы Фирсовны, быстро наводили свои, «колониальные» порядки. Элла была, конечно, в курсе и смотрела на это понимающе. Однажды дело дошло до поножовщины – один вохровец подсунул другому столовую ложку с просверленной дыркой в ручке…
Но главное, как мы сблизились с Эллочкой. У нас старшие офицеры МВД раз в год проходят обязательную диспансеризацию, в том числе у меня; так я познакомился и подружился с начальником МУРА, ничем не уступающему легендарному Глебу Жеглову. Как-то позвонил мне мой друг начальник МУРа и попросил принять его с одной «прекрасной дамой», валютной проституткой, я согласился, и он привез первую в Москве валютную проститутку, которую опекал директор театра Современник. Потом неделю из моего кабинета не выветривался запах «пуассона». «Женя, – говорит начальник МУРА, – уговорил ее к тебе приехать, надо бы задержать ее ну хотя бы часа на два, ловим ее сутенера, директора одного московского театра, нужно поймать его с поличным, слишком много у него покровителей, загипнотизируй куклу…". Мы пообщались и муромец умчался… Гипнотизировать «куклу» я не стал, обратил внимание, что она сморкается и чихает, и слезы текут, я предложил ей осмотр терапевта. Выскочил из кабинета и позвонил Элле, попросил задержать под любым предлогом даму. Сам проводил «пациентку» в отделение к Брусковой. Вернулся, все открыл дверь и окна кабинета, чтобы проветрить… Через пятнадцать минут звонит Элла и говорить, я от Голубя вышла (А. С. Голубенко) твою пациентку госпитализирую в бокс… СПИД, Женя, СПИД у нее, бля!
Элла Фирсовна Брускова первый врач СССР, поставивший первый диагноз СПИДа в СССР! Через сутки даму забрала сан авиация в Ленинград, в инфекционное отделение Военно-медицинской Академии, где пациентка и умерла. Потом о этом случае писали «Светская Россия», «Труд», подробностями, опустив, что диагноз поставила Алла Фирсовна, и что дама была валютной проституткой…
Мертвые души не мертвые тела,Эллочка, бля, что за дела?Сидеть за стулом смей…Будь проще, будь жизнерадостней и веселей!Элла Фирсовна умерла, как мне сказала Татьяна Петровна, 8 лет назад.
P.S. Последним мужем Эллы Фирсовны был геолог Борсук, к сожалению, забыл его имя отчество, возможно, это легендарный Олег Анатольевич, преподаватель МГУ, умерший два года назад. Я с ним один раз встречался в метро, сразу, как только вернулся из Спитака, где открыл койки для пострадавших при землетрясении. Много интересного по этому поводу рассказал мне почвовед Борсук. А я ему о своих геологических походах по Приамурской тайге. Элла потом передала мне подарок от своего мужа – спальный мешок и рюкзак геолога…
Валерий Фёдорович Лысенко
Полковник в/c, начальник отделения радиологии, гений не только уровня госпиталя, и даже не уровня СССР, а, пожалуй, и Мира… В частности, он открыл способ определения гормонального профиля человека почти молниеносно. Был командирован в Японию, чтобы «сверить часы» и поучиться. Н. А. Щелоков предоставил ему свой самолет. Оказалось, что не он учился в Токио своему мастерству, а японцы у него. Опубликовал небольшую брошюру (у меня два экземпляра с его автографом у жены Люды в моём архиве). Кстати, министр предоставлял свой самолет и другим начальниками отделений и служб госпиталя и главным специалистам. Меня брал с собой А. С. Голубенко, мы летали в Западный Берлин, в Институт Психотерапии. После этой поездки, начали строить так называемый «финский корпус» (строили финны). В этом корпусе устроилась моя психотерапевтическая служба – два врачебных кабинета, просторный гипнотарий (по моему проекту). Валера был поэт радиологии, так, как он говорил о своей профессии, можно заслушаться. Было у Валеры еще одно свойство – повышенная гипнабильность. Это обнаружилось случайно, на одном госпитальном концерте в честь Великой Октябрьской Революции. В госпитале часто были концерты, и своими силами и с приглашением известных артистов (был в штате даже композитор и певец некто Соловьев со своим оркестром). Так вот, «Голубь» (как ласково называли Анатолия Сергеевича сотрудники), предложил тогда выступить мне с сеансом гипноза. «Можете подготовить актеров, – сказал он. – Это же концерт». Но я решил, что выступлю «без вранья», уповал на то, что наверняка в такой большой аудитории, расслабленной атмосферой Праздника и бокалами шампанского и легкого вина (в праздники непременно работал буфет с шампанским и легким вином, часто бесплатно), наверняка найдутся коллеги, которые «впадут в транс». Я, было, начал «сеанс», но вскоре на меня закричали, чтобы я прекратил, ибо спать хочется. Тогда я и предложил желающим выйти ко мне на сцену, чтобы я мог показать номер индивидуального сеанса. Спонтанно предложил, видимо меня задели крики «прекратить». На сцену вышла медицинская сестра по лечебной гимнастике, дюймовочка – полтора метра ростом и как тростинка – толи бурятка, толи якутка – сейчас не помню. Сначала я решил проверить ее гипнабильность и показать простые приемы гипноза. Получилось, и я понял, что можно попробовать один из эффектных номеров эстрадных гипнотизеров. Два стула, спинкой друг к другу, на них садятся, чтобы удержать, а испытуемого кладут на спинки – затылком и пяткам, поддерживая. Начинают внушение (тело каменеет и т.д.), а потом убирают страховку. Сверх номера, когда на «окаменевшее» тело, удерживаемое на спинках стульев только затылком и пятками, кто-нибудь садится! Моя испытуемая «окаменела»! Я предложил желающему из зала сесть на загипнотизированную медицинскую сестру. Зал замер, близкий к трансу. И тут на сцену вышел огромный румянощекий начальник ЛОР – Александр Васильевич Коженков (он и сейчас работает в госпитале). Я ему говорю, садись, но осторожно. Он понял и сделал вид, что сел. Я ему шепчу – опускайся осторожно. И он сел, да так, что поднял ноги. Девушка и не поморщилась! Зал был в трансе. Конечно, я быстро согнал громилу с тела дюймовочки. Затем, под аплодисменты, вывел ее из транса. Она не сразу пришла в себя, а, придя, ничего не помнила. Не знаю, сколько в зале была абсолютная тишина. И вдруг громовой голос: «Подстроено!» Это гаркнул Валерий Федорович! Я предложил Валере подняться на сцену. Валера тоже крупный, метр девяносто не меньше, и какой-то угловатый. Он не спеша пошел к сцене и также медленно начал подниматься. На сцену вели четыре ступеньки. Когда он одной нагой вступил на последнюю ступеньку, я (по наитию!), подбежал к нему и, стукнув легонько по его лбу ладонью, скомандовал «Спать!» Валерий Федорович на глазах у всех впал в транс! Так и стоял минуту-две с одной ногой на третьей ступеньке, а с другой на четвертой. Зал вновь замер. Выдержав паузу, я вновь стукнул Валеру ладонью по лбу. Скомандовав «Отомри, на свое место иди». Он встряхнул головой, пришел в себя, ничего не понимая, потом повернулся и поплелся на свое место. Его дергали за руки сидящие, он шел, опустив голову встряхивая ею, потом плюхнулся на место и… задремал. Несколько минут в зале висела тишина. Потом опять громкий голос: «Подстроено!» Это крикнул мой друг Александр Иванович Юдин. Я пригласил Сашу на сцену. Но он и не думал вставать с места. Зашумели. Я понял, что спектакль мой им надоел. А, Саша и не думал ко мне идти. Потом неоднократно допытывался, как это я так ловко все построил? Но попробовать на себе отказывался. Анатолий Сергеевич потом наедине сказал: «Евгений Васильевич, может Вам на Цветной, к Никулину? Там больше платят и славы больше. Могу посодействовать». Не знаю, понял ли «Голубь» что все было взаправду?
P.S Мне не удалось узнать, жив ли сейчас Валерий Федорович Лысенко…
К доске вызывают три раза в году —Не надо подсказок я сам все могу!Владимир Всеволодович Владимиров
Полковник в/с, весьма вероятно, что и майор КГБ, как ходили слухи среди врачей госпиталя. Начальник неврологического отделения, пришел в госпиталь из 4-го Управления, где пытался работать нейрохирургом. Врач высшей пробы с волшебными руками, не гнушался учиться у народных целителей-костоправов. Внешне смахивал на экранного Ленина, и «подражал» вождю, неплохой актер. В наитруднейшем отделении идеальный порядок, все межличностные конфликты решались внутри, но скорее благодаря не ему, а старшей медсестре Любови Ивановне Зонтовой (о ней отдельно и особо), которая относилась к нему, как мать к капризному, но талантливому ребенку. Владимир Всеволодович – находка для психиатров и, думаю, понимал это, не случайно держал нас, психиатров, при себе, был достаточно самокритичен. Его выражение о своем состоянии – «Иду в штопор», говорило за себя. Жена старше Владимирова на 8 лет. В отделении не удерживались мужчины (не терпел конкуренции?), ни с кем в госпитале не дружил, но, на Научно-практической конференции в Иркутске сразу сблизился с моим закадычным другом, невропатологом из Николаевска-на-Амуре – Жоржем. Всю конференцию были вместе с Самсоновичем Коробочка. Звал Жору в Москву, обещал помочь с пропиской, квартирой и работой, и я уверен, помог бы. Выполнял ряд требований Министра Щелокова, в частности, наладить работу в вытрезвителях. Для этого, в прямом смысле, не щадил себя – напивался и попадал в вытрезвители, прослыл даже алкашом, к алкоголю относился крайне сдержано (был у него на днях рождения). Мы с ним быстро поладили – я говорил ему «Вы», а он мне «Ты». Но с психиатром Струковской (о ней особо) демонстрировал открыто враждебность. Правда, взаимно, не знаю, с кого началось. Она ставила Владимиру Всеволодовичу диагноз: «психопат на органически неполноценной мозговой почве». Столкновений публичных оба избегали.
Мой консультант, профессор Валентин Федорович Матвеев о нем не высказывался, но, приезжая в госпиталь, всегда спрашивал: «Как Штопор?». В трудных клинически случаях, Владимиров вызывал на консультацию именитых московских невропатологов, например, профессора Александра Моисеевича Вейна. Последний высоко ценил Владимира Всеволодовича, как невропатолога, вероятно, они дружили. Владимиров и Матвеева высоко ценил, даже консультировался сам у него по поводу своих «штопорных» состояний. На В. В. Владимирова неоднократно жаловались врачи других отделений начальнику госпиталя, к которым Владимир Всеволодович проявлял грубость, например, выгонял из отделения, бросая вслед истории болезней. Но «Голубь» его не трогал, как и за прогулы «из-за пьянки», поэтому в госпитале и царило убеждение, что «Голубь» боится Владимирова, ибо Владимир Всеволодович – майор КГБ, внедрен в коллектив, чтобы «стучать», даже лично Андропову… Перед ХХVI Съездом КПСС, Владимиров вдруг попал в очень сложную ситуацию. На него на съезд на писал жалобу «почетный чекист»; в жалобе было обвинение Владимирова в не компетенции, грубости и «алкоголизме» – «пьяный на работе». Это была стопроцентная ложь, но ЧП для всего госпиталя. «Голубь» отстранился – ни за, ни против Владимирова. Ситуацию разрулил Владимир Всеволодович сам, с моральной, да и фактической помощью Любови Ивановны. Был ли выговор ему – никто не знал. Но вот, что интересно, вскоре после съезда, подполковник Владимиров стал полковником…
Его жизнь похожа на бред:Мог бы умереть в расцвете лет,Но, дожил до старости глубокой,Молясь Правде однобокой.Ломиться в открытую дверь ему нипочем,Как и крутить снежинку в ком…Неудачный аборт был человече —В погонах ментовских Новгородское Вече.Как еще говорили,Когда за здравие или за упокой его пили.Мог смеяться сквозь слезы,В кровь рвать терновые розы,Кололся без дозы от гриппа,Когда передним рецептов кипа.Быть Вечным Жидом по духу,Обожал жену-старуху…Несомненно, был талантлив невролог,Не сдувая пыль с книжных полок.Любил на завтрак с молоком гречку,Во тьмах держал в руках незажжённой свечку.Да, верно, как ни тряси —Последние капли в трусы!У него ума палата —За все-про-все была ему расплата.Алла Султановна Масленникова
Врач невропатолог неврологического отделения, скорее всего обрусевшая узбечка; красивая, женственная, умная женщина. Отличный специалист, почти легендарная особа, легенды порождались ее «близостью» к начальнику отделения Владимиру Всеволодовичу Владимирову. Неврологическое отделение в госпитале занимало особое место, благодаря Владимирову. Так, отделение находилось на одном также с «диспансерным» (министерским) отделением. Только в неврологии были отдельные палаты для больных и, что важно, отдельный кабинет для Владимира Всеволодовича. Но он никогда в кабинете не сидел и не принимал там никогда – ни больных, ни их родственников. В его кабинете работала старшая сестра отделения, Любовь Ивановна Зонтова – писала истории болезни за начальника, так как всегда присутствовала на его консультациях. Помимо консультаций, Владимир Всеволодович вел больных, наравне с врачами. Он всегда сидел за столом в левом углу ординаторской, правым боком к столам врачей. Любовь Ивановна помогала заполнять истории болезней врачам, особенно с эпикризом.
И, вот, напротив Владимира Всеволодовича сидела восточная красавица Алла Султановна, лицом к лицу, получалось, что она сидела к остальным врачам спиной. И смотрела «в рот» шефу. Это и породило в госпитале мнение, что они любовники. К тому же Алла Султановна быстро и однозначно отвергала все поползновения на ее счет со стороны врачей-мужчин ловеласов. Знаю это не только понаслышке. Делала она это спокойно, корректно, дружески, так, что мужское самолюбие не было затронуто. А, когда она забеременела, все были убеждены, что «виновен» ее начальник. Никого не смущало, что Алла замужем, что ее муж дружит с Владимиром Всеволодовичем – часто бывает в неврологии, по разным медицинским вопросам. Он был врач-гастроэнтеролог, заведующий отделением клинической больницы Института гастроэнтерологии. Кстати, благодаря ему, я смог психотропный препарат эглонил (сульперид) утвердить, как психосоматик, его широко стал применять муж Аллы для лечения различных гастроэнтерологических заболеваний. Когда я это пишу, в Сети он так и представлен сейчас, как психосоматик, а не только, как психотропное средство, что было до нас.
Не смущало никого, что чета Масленниковых часто гостит у Владимировых и дружит с женой Владимира Всеволодовича. Когда Алла родила, все судачили, что ребенок от Владимира Всеволодовича и очень на него похож.
Вот я это пишу, а сам думаю, а вдруг все же Алла была любовницей Владимира Всеволодовича, вдруг они сейчас вместе? Мне не удалось ничего узнать ни об Алле Султановне, ни о Владимире Всеволодовиче (поиски продолжаю).
Есть еще один момент в моей госпитальной биографии, в котором Алла выступила, как загадка. В 1986 году, в начале разгула горбачевской демократии, в госпитале власть фактически взяли бандиты, захватившие госпиталь, как неимоверно разросшееся ХОЗУ. Феликс Борисович вел уединенную жизнь в кабинете Анатолия Сергеевича и занимался сугубо лечебным делом. С бандитами были в контакте (от врачей) зам. начальника госпиталя по лечебной части, баба с «рыбьими глазами» (господа-товарищи, кто это читает, бойтесь людей с «рыбьими глазами»! ). Кто ее назначил – я не знаю, но точно знаю, что не Медицинское Управление. Вторым врачом, не занимающимся никакой лечебной работой, был «комиссар», полковник в/с. Да, появилась такая должность в госпитале в середине 80-х. Чем он занимался – я не знаю. В коллективе его никто ни в каком качестве не принимал. Двухметровая «глиста». Никогда не видел его в белом халате. Его поселили в маленькой комнате (до него там было подсобное помещение), через стенку от моего гипнотария. Так вот, именно он, комиссар ЦГ МВД СССР, полковник в/с, когда я к нему обратился с просьбой помочь мне в «войне» с ХОЗУ, спокойно сказал: «Не могу и не буду пытаться. Это бандиты из зеков». Кстати, и Феликс Борисович самоустранился от помощи мне, не как персоне, а как врачу-психиатру, возглавляющему психиатрическую службу в госпитале: «Разбирайтесь сами. Я – хирург (отличный, между прочим, по единогласному мнению, коллег-хирургов), в психиатрии я ничего не понимаю. Почему бандиты взялись за меня? Думаю, по простой причине: им нужно было помещение, которое занимала моя психиатрическая служба! Нас осталось к этому времени двое – Маргарита Александровна Стрекалева-Голикова (о ней особо) и я. Во главе ХОЗУ госпиталя стоял человечек, косивший под экранного сицилийского мафиози и внешностью – усики, и ужимками. Ему непременно нужно было самому с «телохранителями» быть в этом элитном помещении – «финском корпусе» – там был кабинет начальника госпиталя, актовый (концертный) зал, там, при советской власти – до Горбачева, был огромный стенд (между психиатрической службой и концертным залом) с фотографиями членов Политбюро ЦК КПСС. Банда внедрилась, расползлась по всем корпусам, а главарю нужно было непременно быть в «финском корпусе». А он нашёл для себя (кстати, и для комиссара) подсобку, в противоположном от гипнотария, углу. Он, через бабу с рыбьими глазами, пытался расформировать психиатрическую службу – вытеснить психиатров в приемное отделение. При этом мне отводился общий кабинет с гинекологом. Когда я ушел из госпиталя, оставшаяся одна Маргарита Александровна там, в кабинете, рядом с гинекологом, и дорабатывала до пенсии в качестве простого консультанта. При мне это не произошло. Я все выдержал (как-нибудь напишу сценарий для фильма. Как действовала «коза ностра» в ЦГ МВД СССР с середины 80-х). Врачи госпиталя видели мою борьбу с бандитами и не вмешивались, ибо, если начальник госпиталя и комиссар ничего не могли сделать, что могли они? Все же, когда у меня в кармане были все документы в Италию (все сделала разведка МВД за одну ночь: и командировочное удостоверение, и загранпаспорт – синий, и визу в Италию – sic!), ко мне в коридоре подошла Татьяна Петровна, главный терапевт госпиталя и начальник кардиологического отделения (о ней читай выше) и сказала: «Женя, мы все видим. Завтра, на конференции тебя поддержит весь врачебный коллектив госпиталя, с этим произволом бандитов надо кончать!» – «Не надо, Таня. Завтра я буду в Риме».
Оформление документов было в строгой секретности: меня возил по инстанциям начальник разведки в служебной «Волге». Только он знал, куда и по чьему приказу, я улетаю в Италию, с конечным пунктом «Капри» по возвращении я опубликовал отчет в «Правде», а, потом, вместе с Павлом Васильевичем Флоренским, статью в журнале «Кентавр» (бывший – «История КПСС»). Было это в конце 1989 года. Как это чудо случилось? Как все «чудеса»! В 1975 году я опубликовал в журнале «Философские науки» (по предложению моего научного руководителя по философии Давида Израилевича Дубровского) рецензию на книгу (докторскую диссертацию Ивана Тимофеевича Фролова) в соавторстве с моим будущим родственником (по жене, Марины Яблоковой – за семнадцать лет до свадьбы – sic!), академиком Алексеем Владимировичем Яблоковым. Эта рецензия помогла Фролову стать доктором философских наук. Когда я воевал с бандитами ХОЗУ, Иван Тимофеевич был: во-первых, Президентом Философского общества АН СССР, я был Главным ученым секретарём. Во-вторых, Главным редактором «Правды». В-третьих, помощником Горбачева. Профессор Людмила Пантелеевна Буева, зам директора Института Философии АН СССР, обратилась к И. Т. Фролову с просьбой помочь мне в поездке в Италию, на Капри. Он без разговора подписал прошение Людмилы Пантелеевны. Потом публиковал меня в «Правде» (за хороший, кстати, гонорар)…
Так вот, причем здесь Алла Султановна, рядовой врач-невропатолог? Когда я последний раз пришел в госпиталь, после пятиминутки (мы психиатры присутствовали всегда на пятиминутке в неврологическом отделении), то громогласно объявил, что с ними прощаюсь, ибо улетаю в Италию. «На Капри?» – сказала с улыбкой Аллочка. Я опешил. Повторяю – моя поездка была в полной секретности, не знала Татьяна Петровна – она тогда возглавлял врачебный совет, не знал начальник госпиталя, не знали ни моя жена Людмила, ни моя невеста Марина, а Алла знала! Что это случайность, что Алла Султановна выпалила? Документы были готовы, и я пришел попрощаться с коллегами и доложить начальнику госпиталя – он растерялся, когда я ему сказал… Я не знаю! (Напишу, если свяжусь с Аллой). Может Алла Султановна Масленникова, рядовой ординатор ЦГ МВД СССР тоже была офицером КГБ? Если Владимир Всеволодович и знал (узнал за ночь), вряд ли бы он рассказал об этом Алле (даже если они и были любовниками). Вот такая история, бля!
Полно, спасибо —Ни мясо, ни рыбы.Не дятел, не карась…С меня слазьВ грязь,Мразь.Геннадий Иванович Шевелёв
Врач-ординатор психиатрической службы госпиталя, начальник филиала госпиталя в Лунево. Я долго уговаривал Гену, «лучшего психиатра Москвы и Московской области», по определению Айны Григорьевны Амбрумовой, с чем были согласны профессора – Валентин Федорович Матвеев и Владимир Федорович Десятников, перейти из ПБ им. Яковенко в ЦГ МВД СССР. В Яковенко он был зам. главного врача по лечебной части и секретарь парторганизации. Мы дружили семьями еще с Николаевска-на-Амуре. Отработав там положенные три года судебно-медицинским экспертом (Гена выпускник ХГМИ 1966 года), Шевелев сдал мне судмедэкспертизу и ушел на должность главврача в ПБ города и района. Отработав полтора года в ПБ, уехал в Москву, поступив в клиническую ординатуру по психофармакологии профессора Григория Яковлевича Авруцкого в Институт психиатрии им. Ганнушкина, по окончании ординатуры начал работать в ПБ им Яковенко. Гена настойчиво звал меня в Москву, мы постоянно были в контакте. Жена Гены, тоже психофармаколог, уроженка Северной Камчатки – корячка. Я познакомил Гену с А. С. Голубенко, они сразу перешли на «ты». Анатолий Сергеевич дал тут же квартиру в Лунево и прописку в «зеленой зоне», документы Гены были переданы на аттестацию в звании полковника в/с.
Умер Брежнев, убрали Щелокова, уволили Голубенко, Шевелев, не успел аттестоваться, уволился сам. Организовал и возглавил психиатрическую Скорую помощь при черепно-мозговых травмах, в Химках, потом умер скоропостижно от остановки сердца. На Геннадия Ивановича Шевелева имели свои взгляды три профессора – Айна Григорьевна Амбрумова, Валентин Федорович Матвеев и Владимир Федорович Десятников. Айна Григорьевна хотела открыть при ЦГ МВД СССР научно-исследовательский отдел по суицидологи и психофармакологии, который должен был возглавить, в звании генерал- майора Г. И. Шевелев. Владимир Федорович Десятников собирался открыть Институт психиатрии, филиал Института судебной психиатрии им. Сербского (он возглавлял отдел, он также обещал Гене звания генерал-майора). Валентин Федорович Матвеев – сделать ЦГ МВД клиникой, где психиатрия была бы представлена равноценным отделением, возглавить которое должен был Гена в звании полковника. Все трое предложили моему другу заочную аспирантуру под своим руководством. На меня никто в перспективе не полагался зная, что я никогда не покину философии и социологи, уйду или в Институт Философии, или в Институт Социологии, или в ИМЛИ им Горького – куда я, кстати, и ушел, и никогда не одену погоны в/с МВД, да и вряд ли вступлю в КПСС – все считали, что я не вступаю в партию по убеждениям, а на самом деле мне просто не удавалось вступить. Я собрал рекомендации в кандидаты КПСС еще в Николаевске-на-Амуре, но уехал в Москву, работая в госпитале, готовился также стать кандидатом в партию, даже начал работать нештатным сотрудником Ворошиловского горкома, но уволился. А все кончилось для Гены, моего незабвенного друга, могилой на Сходненском кладбище, как раз перед его закрытием – его могила у края забора, рядом с могилой его тещи, коренной жительницы Камчатки – и все самолеты, взлетая и садясь в Тушино, машут ему крыльями, гудят и не дают крепко уснуть.
