Рид

С трудом подойдя к стене слева и привычным движением нащупав небольшую выемку, я наткнулся не на один контейнер, а на группу: целых четыре штуки. Уцепившись за едва оставшиеся силы, принялся по очереди отодвигать крышки, ругаясь и обливаясь потом. В одном контейнере – лишь сухпай да ветхие тряпки, в другом – ещё немного провианта. Дважды у меня темнело в глазах, и я чуть не свалился опять. Третий контейнер подарил мне чистую робу, на вид рабочую, и ещё немного еды в вакуумных пакетах. К четвёртому я даже не притронулся: понимал, что если сделаю ещё один рывок, то провалюсь в очередной приступ бреда.

Забрав пару сухпайков, чистую робу и остатки воды, я сообразил, что без укрытия не смогу ни перевести дыхание, ни залечить раны. Нужно было срочно найти хоть какой-то тихий угол, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть.

Вокруг стоял густой, сырой воздух с привкусом ржавчины и плесени, но, по крайней мере, мне не угрожали неизвестные монстры. Или уж если и угрожали, то не показывались.

Оглядев вокруг плавающим уставшим взглядом, я заметил в глубине цеха еле различимую заржавевшую дверь, вклинившауюся в стену. Может, там найдётся угол, где получится переждать хотя бы пару часов.

Определившись с направлением, я пошёл напролом, не обращая внимания на лужи, через которые пришлось шагать. Каждый шаг отдавался огненной вспышкой в бедре, и мне приходилось останавливаться, чтобы сделать крошечный глоток из пластиковой бутылки. Жидкость помогала чуть-чуть прийти в себя, хоть и тошнила своим застоявшимся привкусом.

Наконец я доковылял до двери – когда-то она, видимо, вела в небольшую служебную комнату. Всюду ржавчина и прочий хлам, но мне было уже всё равно, лишь бы никого не было внутри. В углу пылился перевёрнутый металлический стол, в другом валялся кучей какой-то мусор. Я плюхнулся на пол рядом с кучей мусора, который, к счастью, был в основном похож на ветхоетряпьё, и выругался сквозь сжатые зубы от резко пробившей боли в бедре.

Съел один из найденных сухпайков, запил его водой, после чего рухнул на бок, рассчитывая хоть немного вырубиться – не в том безумном кошмаре, а в обычном, человеческом сне.

К чёрту безопасность. Если что-то вылезет из темноты – ну, значит, судьба такая. Я уже настолько вымотан, что волком выть не осталось сил. Главное теперь – закрыть глаза и забыться, хоть ненадолго, чтобы потом суметь двинуться дальше.

Мысли бешено метались, словно загнанные звери, и каждая вызывала новую вспышку мучительного жжения в висках. Я понимал: мне позарез нужен хоть какой-то отдых, прямо сейчас. Если повезёт, «живая пена» заживёт рану как следует, и к тому моменту, когда запас стабильности этого жуткого места (которое больше походит на часть заброшенного завода, чем на обычный тоннель) будет на исходе, я успею прийти в себя хотя бы немного и двинуться дальше. Счётчик показывал только оставшиеся цифры – ничего, что могло бы указывать что я двигаюсь в нужном направление, – значит, выбора у меня нет. Первым делом нужно восстановиться, насколько можно это сделать в этом месте.

Несмотря на ситуации, я попытался заглушить леденящий страх и колкие спазмы, глядя в темноту. Заставил себя закрыть глаза и сосредоточиться на мерном дыхании. Постепенно сознание затянуло в вязкую дремоту: сон был тяжёлым, но чересчур настоящим, чтобы успеть встряхнуться и понять, что происходит на самом деле.

Дом. Вижу родные стены – будто пощечина памяти, словно этот образ может развеять всю мою боль. Ил… её глаза светятся, как всегда, когда она на меня смотрит. И рядом – сын… Чёрт, как зовут моего мальчика? Я вспоминаю только смутные образы: лёгкий смешок, быстрые шаги, а имя – выветрилось из головы, будто его никогда не было. Как я мог забыть, как зовут моего собственного сына?

Он бежит, смеётся, оборачиваясь ко мне, и эта радость, такая пронзительная, размазывает остатки моей сознательности, как выстрел в упор. Раньше он был прикован к кровати, с этой вечной болезнью, что грозила вырвать его жизнь прямо у нас из рук. А теперь бежит, впервые на своих ногах, по-настоящему свободный. Ил улыбается, глядя на нас обоих, и я чувствую, как по груди разливается тёплая волна… но внезапно что-то цепенеет внутри, будто густая, холодная тень опускается на этот солнечный миг.

Я пытаюсь шагнуть к ним, обнять обоих, вкусить это исчезающее счастье, но меня сдавливает липкий ужас: слишком реален этот сон, и в то же время – слишком нереален. Всё вокруг вдруг начинает таять, звенит будто надорванная струна. И в расползающемся мраке мне остаётся только одно – содрогнуться от осознания, что я не помню имени собственного ребёнка. Это ломает мою душу сильнее, чем все раны на теле.

В следующий миг я будто проваливаюсь в бездну: сон рушится в чёрный провал, а вместе с ним исчезают Ил и дитя, оставляя во мне пустую, жгучую боль. И где-то за гранью сознания я слышу барабанную дробь крови в висках – тяжёлую, как удар кувалды. Но, если мне повезёт, этот короткий сон хотя бы дал телу немного передышки, чтобы идти дальше.

Я открыл глаза – они жутко щипали, и, когда я провёл по ним рукой, понял, что плачу. Вот же чёрт, до чего же стал сентиментальным. Так далеко не уйти: ещё немного, и я бы лежал здесь в собственных рвотных массах, хныча и проклиная всё на свете. Но у меня нет права раскисать. Меня ждут, и пока я жив, обязан двигаться дальше.

Острая ломота в бедре слегка поутихла, что уже можно было считать подарком судьбы. Попытался встать, но стоило перенести вес на раненую ногу, как резко потемнело в глазах – будто кто-то ударил по затылку ломом. Отшатнувшись, я чуть не рухнул снова, но ухватился за какую-то старую балку. Пошатываясь, решил переодеться в найденную робу: сухпай, хоть и на вкус мерзкий, добавил каплю сил, а сон – пусть и полон кошмаров – залечил мою встрёпанную психику хоть на йоту.

Ткань новой одежды обдирала кожу, а рана под слоем «живой пены» пульсировала глухой волной, но терпеть было можно. Ярешил, что старая куртка, пропахшая потом и ржавчиной, ещё может сослужить добрую службу, хотя бы немного защищая от холода и сырости. Сняв со старой материи нагрудный браслет со счётчиком, я аккуратно закрепил его уже поверх робы, стараясь не задевать воспалённые раны. Затем накинул куртку сверху и с трудом выпрямился, ощущая, как ткань натягивается на повреждённом бедре.

Пара глотков тёплой и пахнущей болотом воды из бутылки – и вот я уже готов шагать вперёд, дальше вглубь этого уродливого завода.

Не обращая внимания на шаткость и тупую ломоту в ноге, я двинулся напролом, стараясь особо не шуметь. Время ещё было на моей стороне: счётчик показывал где-то пять часов «стабильности». Значит, пока спешить мне особо некуда, но и расслабляться нельзя. Судя по тому, как долго я провалялся в беспамятстве, организм уже успел восполнить часть сил, а теперь мне предстояло всё это растратить, двигаясь через мокрый, заваленный хламом цех.

Сухпайки казались на удивление сытными, а вода, хоть и тёплая, отлично утоляла жажду. Я, правда, знал, что подобное «сытое» состояние обычно не к добру: как будто перед решающим рывком, когда судьба проверяет тебя на прочность.

Пробираясь сквозь искорёженные перекрытия, я с каждым шагом ощущал, как лихорадочная слабость разливается по телу, а раненая нога отзывается резкими вспышками боли, будто иглы впиваются глубже, прокалывая мышцы.

Каждое движение давалось тяжелее, но я не мог позволить себе остановиться, пока ноги ещё держали вес тела. Сделав короткую передышку, я взглянул на счётчик и почувствовал, как сердце ухнуло в грудь, а затем забилось быстрее. На нем мерцал слабый белый огонёк. Я шёл в правильном направлении. Я шёл к выходу.

Воодушевлённый этим призрачным лучом надежды, я преодолел ещё одну гору обломков, но внезапно замер, словно наткнулся на ледяную стену. Резко отступив за искривлённые металлические балки, я увидел перед собой нечто массивное и механическое, загораживающее широкие гермоворота. Теперь всё стало предельно ясно: четыре контейнера с припасами, приличный запас воды – всё это нужно было, чтобы были силы, силы для встречи с этой махиной. Выход передо мной, но его нужно ещё заслужить.

Сердце у меня сжалось от неприятного предчувствия. Сейчас я представляю из себя жалкое зрелище, а боец из меня не намного лучше, чем из сбрендившего скреба. Мне нужно понять, как проскочить мимо этого монстра. Гигантский механизм походил то ли на уродливого паука, то ли на станковую пушку на механизированных ногах – он дышал, стучал и шипел, как живая зверюга. Что бы это ни было, оно полностью заслоняло ворота, так что просто прокрасться, не заметив себя, кажется невозможным.

Проклятие.

Время у меня ещё есть, но не так уж много. Придётся думать – как обойти, обмануть, уничтожить или отвлечь эту штуку. Сама мысль о том, чтобы выйти один на один с таким «роботом», сводила скулы. Но у меня нет выбора: или я сделаю это, или туннель поглотить меня вместе с этим уродом.

Глава 4

Верный признак того, что всё идёт к чертям – это тянущая боль в левой ключице.

Она всегда предупреждала меня, когда дело было совсем плохо. Я сломал её в одном из коротких туннелей, ещё десяток переходов назад, и тогда мне повезло отсидеться, затаившись в таком же замкнутом коридоре, только там было почти восемьдесят часов стабильности.

Теперь же она снова тянула, выворачивая плечо, отдавая в шею тупой ноющей болью. Признак надвигающейся паники, той самой, которую я загнал поглубже, подальше от сознания.

Но даже зная это, я не отрывал взгляда от машины, которая стояла, перебирая своими тонкими, но крепкими механическими ногами, будто вычисляя что-то в воздухе, двигая своей то ли пушкой, то ли прожектором из стороны в сторону.

– Сука, везёт мне, как скребу в праздник загонщика. – процедил я сквозь зубы отворачиваясь и оставляя чудовище в стороне, я завернув за угол, и сел на мокрый пол, переводя дыхание.

Силы ещё оставались, но их явно было недостаточно, чтобы просто стоять и тупить взглядом в эту железяку.

Почти час я потратил на наблюдение, стараясь разглядеть хоть какие-то детали, выискивая слабые места, но в итоге пришёл к неутешительному выводу – единственный выход отсюда лежал через бой.

И этот бой закончится за считанные секунды.

Задняя часть твари была закреплена за конструкцию над гермоворотами, а значит, отвлечь её, заставить сдвинуться с места, просто не получится.

Она стояла намертво, и именно это было самой большой проблемой.

Ключица всё так же ныла, словно впиваясь в мышцы тупым гвоздём, и я понимал, что этот сигнал я знал лучше всех прочих – мне конец.

Я останусь здесь, похороненный в изменении, так и не сумев добраться до родных. Посмотрев на счётчик, я бегло взглянул на таймер – два с половиной часа.

Всего два с половиной часа до смены туннеля. Рядом медленно мерцало белое свечение, указывая, что выход близко. До него почти рукой подать. Но не достать.

Зелёный огонёк молчал.

А это означало, что туннель не собирается выводить меня домой. Всё складывалось против меня, каждая деталь, каждая минута, каждый грёбаный фактор. Но сдаваться я не собирался.

Я замер, затаив дыхание, прислушиваясь к едва уловимым звукам туннеля.

Промелькнувший шорох был слишком лёгким, почти неразличимым, но именно такие звуки всегда настораживали больше всего. Это не был механический скрежет, не хрип изменяющегося пространства и уж точно не привычный звук шагов, которые я научился различать за долгие переходы. Здесь было что-то другое, не вписывающееся в привычный ритм подземных коридоров.

Кто-то находился здесь, в темноте, всего в нескольких метрах от меня.

Я осторожно прижался спиной к стене и, стараясь не выдавать себя, начал медленно скользить вдоль неё, прислушиваясь к малейшим изменениям в туннеле. Взгляд на мгновение метнулся в сторону машины, но она продолжала своё бессмысленное рысканье пушкой из стороны в сторону, словно всё ещё не могла определить цель. Значит, кто бы ни оказался здесь кроме меня, он умел оставаться невидимым даже для сенсоров этого механического монстра.

Теперь я отчётливо понимал ситуацию – в туннеле были и другие, и они двигались совершенно неслышно, словно тени. Я больше не был здесь один.

Вдалеке, за нагромождением обломков, промелькнул едва различимый силуэт. Движение было быстрым, но не резким, а плавным, рассчитанным, будто этот кто-то заранее просчитывал каждый шаг, каждую траекторию своего перемещения.

Я моргнул, напрягая зрение и пытаясь различить детали, но силуэт уже растворился в темноте, словно его никогда здесь и не было.

Это точно не был скреб. Они двигались иначе – хаотично, рывками, с животным напором, не заботясь о том, сколько шума производят. Здесь же всё было совершенно иначе.

Лёгкое, почти невесомое скольжение в темноте напоминало движение призрака, который мог исчезнуть в любой момент, не оставив после себя ни малейшего следа.

Я не стал высовываться, бросаться вслед за таинственным силуэтом или проверять, кто он такой. В этих туннелях необдуманные поступки и попытки сыграть в героя стоили слишком дорого, да и сил у меня оставалось едва ли на медленное передвижение, не то что на быстрый бег или драку.

Медленно отступив назад, я укрылся за рухнувшей панелью перекрытия и осторожно присел, прижавшись спиной к холодному, шершавому металлу. Глаза, уже привыкшие к полумраку, напряжённо всматривались в темноту через узкую щель между обломками, выжидая момента, когда этотнезнакомец снова выдаст своё присутствие.

Если здесь появилися кто-то другой, значит, у этого туннеля точно больше одного входа, но я прекрасно знал, что выход здесь всегда был только один.

Дальше всё произошло словно вспышка чего-то неясного, как срыв напряжения перед ударом грома.

Тень – или кто бы это ни был – сорвалась с места и ринулась на машину, заставив её, наконец, заметить себя. Монстр ощетинился, мгновенно активировав орудие, и в недрах его ствола вспыхнуло алое свечение, предвещая выстрел. Но нападавшему было плевать – он двигался с такой скоростью, что даже мои натренированные глаза не успевали зафиксировать его перемещения.

Резкие, хищные движения, короткие, почти невидимые росчерки клинка полосовали механическое чудовище с такой точностью, что я не успел заметить, как именно он перемещается. Один миг – и он уже у правого бока машины, следующий – мелькает возле левого, а монстр, утопая в хаосе своих собственных движений, перебирает паучьими ногами, пытаясь поймать противника в прицел, но безуспешно.

Вот эта скорость… Пронеслось у меня в голове.

Пляска смерти продолжалась. Машина рефлекторно двигалась в попытках захватить цель, но та ускользала с точностью фантома, появляясь там, где её не должно было быть. Однако спустя пару минут эта странная тень остановилась, замерла, а затем, словно нарочно, встала прямо перед монстром, давая ему шанс сфокусироваться.

– Сука… – прошипел я, чувствуя, как в груди поднимается горячая, почти животная злоба, – так и знал, что эти твари снова объявятся.

Ключица снова заныла, предупреждая меня о том, что впереди опять начнётся жестокое дерьмо, но я упрямо отмахивался от этого чувства. Не хотелось верить, даже думать не хотелось о том, что мне когда-нибудь придётся столкнуться с этими высокомерными тварями, которые привыкли смотреть на людей, словно на мусор под своими ногами.

Эльфы.

Так мы называли этих высокомерных ублюдков, выходцев из далёких, недосягаемых стаблендов. Их невозможно было спутать ни с кем другим. Высокие, утончённые, с идеально белыми, гладкими волосами, всегда заплетёнными в тугие косы. Узкие, заострённые черты лиц, такие же острые, как их уши, и всегда тот же взгляд – холодный, отрешённый, будто весь окружающий мир был им безразличен. Они не жили в туннелях, они здесь развлекались. Нарваться на эльфа значило обречь себя на верную смерть, потому что про их силу и способности слагали легенды. Матери пугали ими детей, если те не слушались.

Эльфы были коварными сукиными детьми. Хуже любого монстра в туннелях.

Передо мной стояла одна из них – высокая, тонкая фигура, облачённая в чёрный облегающий костюм, почти сливающийся с тенями. Волосы, заплетённые в косу, мерцали в тусклом свете, а тонкие пальцы сжимали элегантный клинок, опущенный вниз. Она даже не двигалась, просто смотрела на монстра, который теперь окончательно сфокусировал на ней свою пушку, стремясь зарядить алый залп.

Но не успел.

Громкий, почти болезненный треск раздался из недр машины, затем короткий вой, больше похожий на смертный крик, и вот уже монстр разлетается на части, осыпаясь потоками раскалённого металла, словно гигантская груда мусора, потерявшая структуру.

– Отлично, – неожиданно ухмыльнулся я, чувствуя, как от увиденного начинает мутить, а в груди разрастается странная, почти пьяная лёгкость, – теперь путь свободен, надо только дождаться, пока эти бешеные суки уберутся отсюда.

Я даже привстал, стараясь разглядеть, чем всё закончилось, но так и не успел.

Что-то тяжёлое и безжалостное врезалось мне в спину, вминая лицом прямо в мерзкую, холодную грязь. Я захрипел от неожиданности, пытаясь дёрнуться, откатиться в сторону, но в ту же секунду последовал второй удар – точный, резкий, без шансов на сопротивление, прямо между лопаток. От боли меня скрутило, как при сильном спазме, дыхание оборвалось, тело беспомощно дернулось, и я распластался по полу, как кусок мяса. Почти сразу меня грубо перевернули ударом ноги, впечатав колено прямо в грудь, а к горлу тут же прижалось холодное, острое лезвие клинка, готового при малейшем движении вскрыть мне глотку.

– Айрис, здесь для тебя сюрприз, – произнёс над моей головой женский голос, певучий, лёгкий, как будто меня не валили на землю, а просто приглашали к ужину.

Я заорал на себя в мыслях, проклиная свою беспечность. Их было двое. Я должен был сразу это понять. Я должен был скрыться лучше. Теперь же было поздно. Я попался.

И это было даже хуже, чем драка с механическим уродом, который теперь валялся в луже расплавленного металла.

Не прошло и мгновения, как таинственная тень, двигавшаяся со смертоносной грацией хищника, замерла прямо передо мной, медленно проступая в полумраке туннеля. Я сразу понял, что передо мной ещё одна эльфийка – та же хрупкая и одновременно опасная фигура, подчёркнутые изгибы тела в облегающем чёрном комбинезоне, узкая талия и чуть заметный изгиб груди. Она чуть склонила голову набок, насмешливо ухмыляясь и прожигая меня яркими, неестественно-голубыми глазами, в которых ясно читалась жестокая заинтересованность хищницы, прикидывающей, как именно она разорвёт свою добычу.

– Сегодня прямо праздник какой-то, Йона, – голос второй эльфийки сочился мрачной усладой, пропитанной издёвкой и безжалостным любопытством, от которого мне стало не по себе. – Ты умудряешься возбуждать меня всё сильнее с каждым новым переходом.

Её голос, тягучий и холодный, словно отравленный мёд, был таким же женским, как и у первой, но ещё опаснее, ещё увереннее. Казалось, она специально растягивала каждое слово, смакуя его, словно оно доставляло ей извращённое удовольствие. Я ощутил, как по позвоночнику пробежала холодная дрожь, осознавая, что эти твари не просто собираются убить меня – им явно хотелось сперва позабавиться.

Она медленно повернулась к первой эльфийке, которая всё ещё держала клинок у моего горла, и между ними пробежала едва уловимая волна жутковатого единения, словно эти твари были одним целым, одним разумом в двух телах. Это была не просто слаженная работа пары охотников, это было нечто гораздо глубже и опаснее, словно между ними пульсировала связь, неподвластная пониманию нормального человека.

А затем они сделали то, от чего у меня живот скрутило в тошнотворном отвращении и животном страхе одновременно.

Обе эльфийки одновременно вытянули навстречу друг другу длинные, тонкие языки, похожие на змеиные жала, и медленно, словно наслаждаясь каждым движением, переплели их воедино. Их лица сблизились, глаза закрылись, и они слились в неестественном, извращённом поцелуе, полном отвратительного шипения и какой-то изощрённой, хищной нежности.

Я лежал, вдавленный в грязь и собственную кровь, разбитый и беспомощный, наблюдая за этим жутким ритуалом. Меня словно парализовало, а холодная дрожь волнами разливалась по телу, и с каждым мгновением я понимал, что шансов у меня не осталось вовсе.

Они убьют меня, и эта простая, жестокая мысль была единственным, в чём я сейчас мог быть уверен на все сто процентов.

Продолжая свои мерзкие, чуждые человеческому разуму утехи, Йона, та, что держала клинок возле моего горла, вдруг одним неуловимым движением вогнала его прямо в мою раздробленную левую ключицу, пронзив плоть с ужасающей лёгкостью, словно в масло. Я едва успел охнуть, как она, не отвлекаясь от губ своей партнёрши, словно бы не почувствовав моего веса, подняла меня вверх и впечатала спиной в ближайшую бетонную стену.

От нестерпимой боли перед глазами взорвалась чернота, тело обожгло агонией, и я почувствовал, как затылок с хрустом ударился о влажный бетон. Мир стремительно померк и начал расплываться, осознание происходящего вернулось ко мне только спустя несколько бесконечно мучительных секунд.

Дальше всё происходило так, словно я смотрел на себя со стороны, сквозь густую пелену боли и шока. Жуткий, отвратительный поцелуй наконец-то закончился, и Йона, отстранившись от своей подруги, медленно и с наслаждением облизала тонкие губы узким змеиным языком, уставившись на меня холодным, почти безумным взглядом ярко-голубых глаз. Айрис, та самая неуловимая тень, что с такой лёгкостью уничтожила механического стража у ворот, сделала медленный, хищный шаг ко мне, доставая на ходу белоснежный кинжал, похожий на идеально отполированную кость или странную, чуждую керамику.

Она мерзко ухмыльнулась, демонстрируя острые зубы и длинный язык, и в следующий миг её клинок уже летел прямо в мой глаз. Я почти инстинктивно выбросил вперёд левое предплечье, пытаясь защититься, и вдруг ощутил, как моя рука перестала быть моей, став чем-то твёрдым, потусторонним, покрытым отвратительными тёмными чешуйками. Клинок, с мерзким визгом столкнувшись с моей новой рукой, выбил яркие искры, а я, краем затухающего сознания, лишь успел понять, что со мной произошло что-то невозможное и ужасающее одновременно.

Наверное, выражения наших лиц в тот момент были почти одинаковыми: эльфийка с ошеломлённой яростью, а я с полнейшим непониманием. Но она не дала себе ни секунды на колебания и, ловким, почти неуловимым движением, перехватила кинжал, целясь проскользнуть под моё запястье, чтобы добить меня точным, смертельным ударом. И всё же моя новая, чужая рука оказалась быстрее её рефлексов.

С неестественным, нечеловеческим рывком моя конечность вывернулась, цепко схватила её тонкое запястье и резким, почти звериным движением вырвала ей руку прямо из плеча, швырнув оторванную конечность прочь.

На меня фонтаном брызнула кровь эльфийки: густая, вязкая, голубоватая жидкость, не горячая, как у человека, а леденяще-холодная, будто кто-то специально охладил её до неестественно низкой температуры. Эта чужая, мёртвая кровь окатила меня с головы до ног, заставляя содрогнуться от омерзения и ужаса.

Моя рука медленно вернулась в обычное положение, но то, что я увидел, привело меня в ещё больший ужас, чем кровь, залившая мне лицо. Вместо знакомой человеческой кожи конечность начала стремительно покрываться жёсткими чёрными чешуйками, которые с тихим шелестом проступали по ней, доходя до самого плеча. Я смотрел на это как сторонний наблюдатель, словно сознание внезапно отделилось от тела и теперь беспомощно наблюдало за происходящим, не испытывая при этом боли – хотя я всё ещё был подвешен за левую ключицу, намертво пригвождённый к бетонной стене.

Внезапно чешуйчатая рука, будто обретя собственную волю, резко схватилась за клинок, торчащий из ключицы, и выдернула его, отбрасывая в сторону с металлическим звоном. Я тяжело рухнул вниз, словно старая марионетка, чьи нити внезапно перерезали, и, ударившись коленями о грязный бетонный пол, тут же осел, хрипя и жадно хватая ртом воздух.

Эльфийка же стояла в нескольких шагах от меня, зажимая своей уцелевшей рукой кровоточащий обрубок. Сквозь её тонкие пальцы неудержимо сочилась голубоватая кровь, стекая на пол тягучими потоками. В ее широко раскрытых глазах теперь плескался первобытный ужас и полнейшее недоумение, будто она до сих пор отказывалась верить в то, что кто-то вроде меня способен был причинить ей такую боль и унижение.

Вторая эльфийка злобно зашипела, обнажая острые зубы, и выхватила из-за пояса точно такой же тонкий клинок, как и у первой, с едва заметным движением бросившись на меня. Её тело размазалось в воздухе, слившись с тенями, подобно той стремительной и смертоносной фигуре, что несколькими минутами ранее разнесла механическую тварь возле гермоворот.