Прыжок в неизвестность

Токарный станок 1К62, на котором работал Ося, находился рядом с заточным участком, огражденным металлической конструкцией. Тут же недалеко стоял мощный вентилятор, высасывающий мелкую пыль от абразивных кругов заточных станков. Как правило, механики обращают мало внимания на балансировку вентиляторов, и поэтому крыша участка ходуном ходила во время его работы. В одну из ночных смен Ося почувствовал, что засыпает и не может стоять у станка. Что делать? Единственным местом, где можно было немножко передохнуть, была эта крыша. Не успел Ося взобраться на нее, как тут же уснул. Проспав час-полтора, Ося спустился и продолжил работу. Так он понял, что нашел выход, когда невмоготу. В одну из ночей, когда Ося спал на крыше, вентилятор вдруг остановился. Ося мгновенно проснулся. Внизу стоял мастер. Осю отстранили от работы и отправили домой, велев больше не приходить на завод. Утром следующего дня его вызвали в деканат, и декан Мозырев предложил ему на выбор два варианта. «Или, – говорит, – мы исключим тебя из института прямо сейчас, или пусть приедет твой отец, я хочу с ним переговорить».

Утром следующего дня Ося встретил своего папу в Брянске на вокзале, и к 10 утра они уже были в кабинете декана. Что там произошло, Осе не удалось узнать, так как папа, перед тем как начать разговор с деканом, велел ему выйти из кабинета. Когда Осю позвали обратно в кабинет, декан сказал, чтобы завтра он шел на работу, а что там будет дальше, решит завод.

О своем разговоре с деканом папа ничего не сказал Осе. Он просто еще раз напомнил ему свое давнее предупреждение, сделанное еще тогда, когда они с мамой рекомендовали ему поступать в БИТМ.

Папа уехал, а у Оси хоть стресс и прошел, но тревога осталась. Днем во время занятий он все рассказал Лене. Через день Лена встретила его с улыбкой и заверила в благополучном завершении этого инцидента.

В один из дней, когда Ося работал в первую смену, к нему подошел взволнованный мастер. «Доигрался, – сказал он Осе, – мы с тобой должны быть у директора завода в час дня». Ося понял причину и даже немного обрадовался.

В большом кабинете два невысоких человека (мастер был не намного выше Оси), стоящих словно по стойке смирно недалеко от входа, слушали претензии и решение директора.

– У вас на участке, товарищ Трудников, – директор в первую очередь обратился к мастеру, – не все в порядке с техникой безопасности. Хорошо, что трагедия не произошла и вентилятор не захватил одежду рабочего. Товарищ Соломонов, – директор внимательно смотрел в глаза Оси, – пройдет время, и вы закончите институт, станете каким-нибудь руководителем, и вам будет стыдно за произошедшее. Товарищ Трудников, объявите ему выговор с предупреждением.

Сэм – гроза института

В своей группе Ося подружился с Марком. Марк был боксером-перворазрядником, острым на слово. И то и другое Осе нравилось. Сам он никогда не занимался никаким силовым видом спорта и вообще не умел драться, но с большим уважением относился к тем, кто это умел.

Оба, хорошо владея яркими словечками и поняв, кто такой Сеня, решили создать ему совершенно противоположный имидж, представив его как некоего супермена.

Сначала они договорились, что никогда при людях не будут его называть Сеней. Если ты Сеня, то кто тебя будет бояться? Никто. Сеня – это какой-то тихий еврейский мальчик, а если у него еще мал уровень знаний, то вряд ли с ним вообще будут считаться. Самое интересное, что Сеня был именно таким.

Другое дело – Сэм! Сэм – это гроза всего и всех. Решено так решено. Нет больше никакого Сени – есть только Сэм, которого надо будет сделать «грозой» всего института.

Как-то между прочим Марк начал рассказывать то одному, то другому: «Ты не смотри, что Сэм такой тихий. У себя дома он троих уложил и, чтобы не попал под срок, его отправили подальше от дома».

Сработало это потрясающе. Видя, что Ося все время ходит с Сеней, к нему начали подходить и спрашивать, действительно ли правда, что Сэм уехал из дому, чтобы в тюрьму не попасть. Ося, дав понять, что такие вещи громко говорить нельзя, многозначительно закатывал глаза.

Не только Марк, но и Ося рассказывал страшилки про Сеню. «Видишь, какая у него челюсть? Она же держит любой удар. На вид вроде бы он так себе, но это все обманчиво. Его движения – молния, не пожелал бы кому-то встать у него на пути».

Марк всегда носил значок первого разряда по боксу. Видя это, к нему подходили и спрашивали.

– Марк, как ты думаешь, Сэм побьет тебя?

– Не побьет, – уклончиво, как бы боясь сказать правду, отшучивался Марк, – мы же с ним в разных весовых категориях.

– Марк, чего это вы с Осей Сэма Бородой зовете? – смеясь, обратились к нему две девочки из его группы, когда тот что-то обсуждал с тремя парнями.

Марк, почувствовав, что этот вопрос интересен не только им, ответил очень серьезно.

– Да он сам нам это сообщил сразу же, когда приехал. Дома его за челюсть так прозвали. Не знаю, может, он себя сравнивает с Синей бородой.

Сеня, сам того не понимая, своим поведением только усиливал легенду, созданную его друзьями. Он очень любил поговорить и, подходя к каждой группе, сразу же вступал в разговор, твердо высказывая свои суждения по любому вопросу.

Марк и Ося уже давно поняли Сеню, слушая его «познания». Сеня говорил общие правильные слова, но когда друзья начинали копать глубже, они слышали такую чушь, что от хохота за животы хватались.

Однажды они услышали от Сени историю, которая приключилась с ним в школе.

– Был у нас урок химии, – начал рассказывать Сеня, когда они все втроем сели в столовой за один стол. – Учительнице надо было показать нам какую-то реакцию, а химическая посуда осталась в другой комнате. Она посылает меня принести ее. Я пошел, набрал колб и пробирок, подхожу к двери класса, а открыть ее не могу – все руки заняты. Пришлось ждать, когда откроют.

Первым не выдержал Марк.

– Ося, ты понимаешь, Сеня, наверное, тот урок сорвал, посуды-то класс не дождался.

– Марк, – подхватил его игру Ося, – мне кажется, там было гораздо серьезней. Пока он стоял, ему вдруг захотелось в сортир. Представляешь себе картину: учительница, не дождавшись, открывает дверь, а там стоит обоссанный Сеня и своей челюстью придерживает посуду.

Ося не успел закончить фразу, как оба от смеха чуть под стол не залезли.

– Ну вас, гады, – только это и мог сказать Сеня, видя, чем обернулся его рассказ.

Так, подкалывая Сеню в своем узком кругу, во внешнем Ося и Марк делали все наоборот, упорно ведя его к своей цели.

Тут и там слышались удивленные возгласы: «Я даже не понимаю, откуда у него столько знаний. Что ни спросишь его, на все есть ответ».

Легенда о Сэме набирала силу, и друзья с радостью ожидали, что еще немного – и в институте только о Сэме и будут говорить.

Незаметно подошла первая сессия. У Оси произошло что-то наподобие раздвоения чувств. Он не понял, как получилось так, что, хотя он постоянно ее ожидал, она вдруг наступила внезапно. На работе все взяли учебный отпуск и готовились сдать по пять экзаменов.

В первый же день сессии Сеня с утра пошел на экзамен и быстро вышел – двойка. Страх охватил Осин поток: «Сэм завалил начерталку». Народ перешептывался: «Если уж Сэм завалил, то, представляете, каково будет нам».

Ося получил по начерталке 3 балла. Сам не понял, что произошло. Знал ее лучше всех на потоке – и на тебе.

Сессия завершилась так же неожиданно, как и началась. Ося и Марк уехали по домам, а Сеня остался в Бежице пересдавать экзамены.

Становление характера

Всем студентам, начиная со 2-го курса, было гарантировано место в двух общежитиях Института. Одно было старое, клоповник, как его называли студенты. Это название говорило само за себя. Другое, построенное недавно и состояние которого было весьма приличным, привлекало студентов. Обычно в него вселяли старшекурсников начиная с 3-го курса.

Ося и Сеня переехали в клоповник, пригласив в свою комнату Яна. Этот переезд позволил им полностью влиться в студенческую жизнь и значительно укрепить свой бюджет. Плата за общежитие – 3 рубля, а при стипендии 29 руб. 50 копеек разница в 7 рублей – это ох, как существенно.

Здание было старым, полным клопов, представляющим собой коридорную систему, закрученную наподобие буквы Z, но общение студентов того стоило. Каждая комната была рассчитана на трех человек. В одном конце коридора находился туалет, в другом – кухня. Ребята попали в «цивилизацию». Кухня – большое дело. Как месяц прожить на общипанную стипендию, если кроме еды надо еще что-то выделить на выпивку?

Бутылки с водкой покупали вскладчину, выбирая ее придирчиво в зависимости от возможностей карманов жаждущих. Самая дешевая «Перцовая» стоила 2 рубля 12 копеек, но она шла на любителя или ее брали в случаях крайней нищеты. Была просто «ВОДКА», или сучок, как ее еще называли. Она стоила 2,50, и обычно старались покупать именно ее, но она далеко не всегда была в продаже. Народной любимицей была «Московская». Она продавалась всегда и стоила 2 рубля 87 копеек. Наиболее ценной считалась «Столичная». Стоила она 3,07, но ее брали гораздо реже. Разница 20 копеек «кусалась». При желании можно было поужинать за эти деньги.

Студенческая столовая № 5 была расположена между общежитиями. Цены там были весьма доступные. Так, пообедать можно было за 36 копеек: взять винегрет – 4 копейки, половинку борща —11 копеек, две котлеты с гарниром – 19 копеек и чай за 2 копейки. Можно было позволить себе шикануть, взяв вместо котлет гуляш, доплатив за него 9 копеек. Каждый четверг был рыбный день, и тогда предлагали палтус или камбалу за 16 копеек. Бесплатный хлеб и горчица здорово выручали. Те, чей карман опустел, не дождавшись стипендии, брали два-три чая и желаемое количество хлеба с горчицей.

Эдик жил через две комнаты от Оси. Марк, как впечатал, дал ему кличку Пурген. Раньше было такое слабительное – как примешь, тут же нужно было лететь, как умалишенный, в туалет. Пурген был весь какой-то быстрый. Даже стоя на месте как-то дергался, словно пытаясь куда-то бежать.

Так вот этот Пурген был «хозяином слова». Слово дал – слово взял. У него всегда не оставалось денег дней за пять-семь до стипендии, и он одалживал их то у одного, то у другого. Отдавать вовремя почему-то «забывал». Вообще-то не только он одалживал деньги. Многие этим пользовались. Брать в долг считалось нормой, так же как и отдавать их вовремя.

Ося всегда внимательно планировал расходы и в минус никогда не уходил. Пурген, прочувствовав это, пристроился к Осе одалживать. Ося понимал, что будет неловко себя чувствовать, если откажет. Поэтому всегда деньги давал. Получить назад от Пургена было трудно. Ответ был один – завтра, завтра, завтра… Наконец-то Ося решил пересилить себя и, если Пурген обратится к нему, отказать. Недолго было ждать этого дня. Ося отказал. Все оказалось довольно легко. Надо просто проявить характер, и только. С тех пор Ося больше никогда не делал того, чего не хотел.

Нина и Макс

Нина попала в группу Оси в начале 2-го курса вместе с теми, кто перевелся в БИТМ из другого института. Когда из одной большой Осиной группы руководство института создало параллельную группу «технологов», ее перевели туда.

Красивая компанейская девочка с очень эффектной фигурой. Короткая юбка, которую она всегда носила, открывала ее стройные длинные ноги, не дававшие покоя всей мужской половине потока. Сама она родом была из Черкасс, всем это неоднократно говорила, но из-за того, что она не выговаривала ряд букв, особенно «р», получалось Чевкассы. Ее так и стали называть – Чевкассы.

Нина сразу же сдружилась со всеми, особенно с Леней и Сережей, которые всегда ходили вместе. Вместе они учились в школе в одном классе, вместе поступали в институт, вместе выбрали одинаковую специальность. Теперь, когда к ним прибавилась Нина, их стало трое. Однажды приходит утром Нина на занятие и удивляет всех.

– Ёшка с Ёшкой не игвают.

– Нина, ты это о чем, что случилось? – удивился даже Марк, который не был особо разговорчив.

– Марк, что ты не понял? Я же тебе говорю, что Ёшка с Ёшкой не игвают.

– Какая еще Ёшка? – не отставал Марк.

– Стойте, ребята, – Антон Чумаков, кажется, начал догадываться, – а где Ленька с Серегой?

Действительно, пока еще ни того, ни другого не было.

– Нина, где ребята? – продолжал Антон расследование.

– Так я же вам гововю, что они вассовились.

– Все понятно, – Антон разгадал этот ребус, – она сказала, что Лешка с Сережкой не играют.

Через какое-то время появился Ленька, а перед самым звонком Сережка. Недолго длилась их ссора, через три дня опять стали ходить втроем.

Сексуальный вид Нины не давал покоя не только студентам. Кафедрой математики руководил профессор Олуб. Высокий человек со взъерошенными седыми волосами – типичный вид математика, не желающего ничего знать, кроме своего предмета. Ему было где-то за 60, что для 18-летних студентов группы Оси было равносильно возрасту мамонта. Он был очень живой человек, ходил быстро, энергично и эффектно размахивал руками, сопровождая свою речь. Он-то и обратил внимание на Нину во время своих лекций. Вернее, на ее открытые коленки, вызывающе смотревшие на профессора. Только они, пожалуй, могли отвлечь профессора от математики.

Ребята это заметили и между собой начали острить по этому поводу в перерыве.

– Смотреть-то он смотрит, а может ли? – хитро подмигнув остальным, завел всех Ленька.

– Может, – со знанием дела ответил Марк, – смотри, как он носится туда-сюда.

– Нет, он МТС, – сказал, как отрезал, Серега.

– Что такое МТС? – Леньку ошарашил не только ответ, но и решительность, с какой это сказал Серега.

– Может Только Ссать!

Услышав столь неожиданный и однозначный вывод, вся группа от хохота разлетелась по сторонам.

Максимычу было 33 года. Среди всех студентов Осиного потока он был не просто «бывалый», а уж очень, очень «бывалый». Крупный, добродушный и прямолинейный человек, с которым всегда было легко. В группу Оси он попал, так же как и Нина, со 2-го курса. Позже их всех перевели в параллельную группу. Вообще-то имя-отчество его было Тарас Максимович, но как-то так получилось, что его имя потерялось и он стал Максимычем, или просто Максом. Сам Макс был родом из какого-то небольшого российского поселка, где поезд «Москва – Киев» пересекает границу России и Украины. Какие-то домашние заготовки – то сало, то соленые огурцы – у него были всегда.

Клопы, обжившие общагу, – это просто песня. Они были повсюду, но днем, подлецы, скрывались. Их пиршество начиналось ночью. Как-то утром Ося увидел на стене у кровати Яна несколько красных точек и следы башмака.

– Ты что, Ян, ночью по стене ходил? – смеясь, спросил он.

– Да, ходил, – чертыхался Ян. – Они, гады, закусали меня, так я со злости схватил ботинок и в сердцах трахнул им по стене.

– Получается, что на тебя набросилось целое полчище, – не отставал от него Ося.

– Чего смеешься, думаешь, тебя не трогают?

– Еще как трогают, Ян, только вот до сапога я еще пока не добрался, – Ося не упускал случая Яна подколоть.

Порядок в их комнате был тот еще. Неделями никто ничего не убирал, поэтому пылищи скапливалась масса. У Яна была специфическая манера носить рубашки. Чемодан с чистым бельем, привезенным из дому, стоял под его кроватью. Каждую рубашку он занашивал до тех пор, пока воротник не начинал стоять колом. Тогда он, снимая ее, бросал под кровать. Наступала очередь следующей. Так продолжалось до тех пор, пока чистые рубашки не заканчивались. Если подходило время отъезда в Киев, то он все грязные увозил и чистые привозил. Если до поездки домой было еще долго, то Ян вытаскивал все рубашки из-под кровати, стряхивал с них пыль, выбирал наименее грязную и надевал. Так для рубашек начинался второй круг.

В комнате было радио, которое ребята отключали на ночь. На тумбочке у Оси стояли большие часы в деревянном футляре. Ося решил сделать из них будильник, соединив его проводами с радио так, чтобы оно включалось, когда малая стрелка часов подойдет к нужному времени. Эти провода висели невысоко между Осиной кроватью и радио.

Однажды получилось так, что у всех троих, Оси, Сени и Яна, днем кончились деньги и ужин был уже не для них. Из них только Ося получал стипендию. Ян и Сеня ждали перевода из дому, а пока надеялись на стипендию Оси, чтобы перебиться до получения перевода. Стипендия-то будет завтра, а кушать всем хочется сегодня. В заначке у них нашлось три яйца. Их можно было бы пожарить, но жира-то никакого не было. Ося пошел в соседнюю комнату.

– Макс, у тебя сало есть?

Максимыч обнаружил у себя в тумбочке какой-то сухой, заплесневевший кусочек.

– Отлично, Макс, идем к нам жрать, у нас есть еще 3 яйца.

Ося пошел жарить, а друзья ждали его в комнате, сверкая голодными глазами. Через несколько минут Ося вошел в комнату с торжественным видом, высоко держа шипящую сковородку. И тут произошло нечто. Сковородка зацепилась за развешанные провода, и все ее содержимое шлепнулось на пол, разбрасывая пыль во все стороны. Минуту все стояли ошарашенные. Опомнившись, Ося предложил свою теорию.

– Предлагаю рассмотреть два пути выхода из случившегося, – обратился он к поникшим друзьям. – Выход первый: если жир упал раньше яичницы, то она лежит на чистом полу. Если наоборот, то жир протек через яичницу на пол и ее очистил. Получается, что можно всё собрать с пола и спокойно сожрать.

– Оська, ты всегда что-нибудь придумаешь, – оживился Макс.

Яичница была аккуратно собрана и дружно съедена.

Борода на бутылках

С началом 3-го курса, с сентября 1963 года, Ося, Сеня и Марк, заранее договорившись, переехали в новое общежитие № 3. Все комнаты там были на четырех человек. У входа справа и слева по шкафу, а четыре койки стояли вдоль стен, по две с каждой стороны. Они решили взять к себе четвертого, но так, чтобы он у них практически не жил. Эту роль должен был выполнить Володя Белесенький, который учился с ними в одной группе. Сама его фамилия определила ему кличку – он стал Белый. Володя жил в Брянске с родителями в двухкомнатной квартире и ежедневно ездил оттуда в Бежицу и обратно. Жить в общаге он не хотел, но, находясь под влиянием Марка и Оси, согласился на их предложение. Так эта троица – Ося, Марк, Сеня – и якобы Володя обосновались в четырехместной комнате до конца учебы в институте. Ося и Марк взяли себе койки у окна. У Сени выбор был невелик, места для него остались у шкафов, он выбрал с правой стороны. Володина койка все время пустовала, и несмотря на то что друзья предлагали ему переночевать хотя бы для порядка один раз, он отказывался.

Хоть эта четверка собралась вместе, но все они были совершенно разные. Эта разница отчетливо проявлялась во всех общеинститутских делах, включая учебу.

Ося относился к учебе уважительно, но по-разному к каждому предмету, распределив их на три, только ему понятные группы.

Группа – «важные». В нее входили все технические и предметы, определяющие суть его будущей специальности.

Группа – «дурные». Здесь места прочно заняли марксистско-ленинская философия и основы научного коммунизма. Осю раздражало требование заучивать то, что не подтверждалось логикой. Он не мог понять часто тиражируемое высказывание Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». «Всесильно, – думал он, – это когда массы заинтересованы в предлагаемых действиях». Читая дальше, он видел, что эти действия недостижимы, значит, они были нелогичны. Те же самые чувства вызывала политическая экономия. Несмотря на всё его желание понять логику социалистической экономики, ему это не удавалось. Понимая, что говорить о своих сомнениях преподавателю не то что бесполезно, но и просто опасно, он был вынужден их зубрить, а это его раздражало.

Группа – «так-сяк». Сюда он отнес химию и английский язык. «Общие понятия по химии мы учили в школе, – рассуждал он, – зачем здесь время на нее тратить, если я не собираюсь химиком быть. Знать еще один язык – это, конечно, неплохо, но для чего? Совершенно непонятно, где можно будет применять эти знания».

Помимо учебы Осю интересовало все, что происходило в институте. Он подружился с Костей – председателем комитета комсомола института. Костя был парень что надо. Он не просто формально выполнял свои председательские обязанности, а всегда чем-то завлекал ребят. Поэтому Ося с интересом участвовал во многих его мероприятиях.

То, что учеба легко давалась Осе, в какой-то мере ему вредило. Поняв суть одного пройденного материала, он легко перескакивал на другой. Убедившись, что во всем разобрался, расслаблялся, не заставляя себя запоминать детали, будучи уверен, что при необходимости все вспомнит. Это не всегда получалось и иногда выходил конфуз. Так это произошло с начерталкой.

Марк был старше Оси на 6 лет. Работа и армия добавили ему жизненного опыта, но на это же время отодвинули его от учебы. Институт заставил его вспомнить забытое за 6 лет. Это было ему нелегко, но он, не стремясь в лидеры, добивался своей цели. Его, как и Осю, интересовала не только учеба. Боксер-перворазрядник создал секцию бокса и стал ее тренером. Слава о нем как о человеке, умеющем постоять за себя, пошла по Бежице. К нему в секцию стали ходить не только студенты. Он стал уважаемым человеком среди приблатненной части города.

Сеня с Осей были одного года рождения, но, в отличие от Оси, Сеню особо ничего не интересовало. Он исправно ходил на занятия, но так же исправно любил лежать вечерами на койке, рассуждая о том о сём. Знания у него были поверхностные, учиться он не особо старался и ни разу не получал стипендию. Ося и Марк им легко управляли, а ему это даже нравилось.

Лежа на кровати, он часто рассказывал друзьям о своей жизни в Бельцах, иногда многократно повторяя какие-то слова.

– Борода, – как-то обратился к нему Марк, – понятно, ты приехал сюда вслед за Моней, а как он попал в БИТМ?

– Однажды пришел к нам домой Монин товарищ Бумка Штрахман, и они вдвоем стали рассуждать, кто и куда будет поступать. Бумка чувствовал себя гуманитарием и собирался ехать учиться в Одессу, где кто-то обещал ему поддержку. А Моне он посоветовал ехать сюда. Там, говорил он, не так крепок антисемитизм, ведь Сара Кацельбаум поступила туда пару лет назад.

– Ну хорошо, Борода, – не отставал от него Марк, – а в Израиль из Бельц народ уезжает?

– Конечно, – оживился тот, – сестра Мониного товарища Бумки Штрахмана год назад уехала.

– Борода, а ходил ли ты в походы в Бельцах?

– Я нет, а вот Монин товарищ Бумка Штрахман рассказывал, как они хотели поехать на Днестр, собрались уже, а тут, как назло, пошел дождь, да такой затяжной, что все пришлось отменить.

Марк уже понял, какие ответы он получит от Сени, но все же решил задать еще один.

– Ну а баба у тебя была, Борода?

– Нет, не было. Вот Монин товарищ Бумка Штрахман рассказывал, что ему понравилась одна девочка, но с ней у него ничего не получалось. Она выбрала Сашку Перельмана, а тот, как Бумка тогда в сердцах сказал, уже перетрахал пол-Бельц.

Ося, подмигнув Марку и также понимая стиль ответа, полушутя спросил:

– Бородин, что ты любишь читать?

– Нос, а когда мне читать, да и что? Вот Монин товарищ…

Тут друзья его опередили и вдвоем очень громко завершили начатую им фразу:

– Бумка Штрахман…

– Ну вас, дураки, – только и мог на это ответить Сеня.

Володя, как и Марк, был спортсменом и имел первый разряд по вольной борьбе. Но он, так же как и Сеня, ничем, кроме учебы, не хотел заниматься. Он тоже был старше Оси, но ни Ося, ни он не замечали эту разницу в четыре года. У Володи были амбиции, он хотел быть отличником, но занятия давались ему с трудом. С логическим мышлением у него были проблемы, и, чтобы получать пятерки, он был вынужден просто сидеть и все зубрить. Или, как говорил Марк, «оценок он добивался жопой». Чувствуя этот свой недостаток, Володя выказывал большое уважение Осе и Марку, никогда им не противоречил и нередко даже слушался указаний Сени.

Еще в начале семестра Костя привлек Осю к изданию институтской стенгазеты, что Осе было по душе. Он помнил свою школьную газету «Сопли и вопли» и решил, что сможет сделать что-то подобное. Сам он рисовать не мог, но предлагать темы или интересные идеи был всегда готов.

Подвернулся случай. Занятия в институте шли парами. Пара – это два академических часа по 45 минут каждый с 10-минутным перерывом между ними. Каждая пара – это один предмет.

В группе у турбинистов один парень пришел только ко второй паре, и он был «на кочерге». Так в общагах эффектно называлось состояние сильного опьянения. Его, естественно, не пустили, и этот случай стал немедленно известен всему институту. Нет, студенты были далеко не трезвенниками. Вечерами в общагах, особенно по субботам, водка шла на ура почти в каждой комнате. Однако в общаге – это одно, а в институте – совсем другое.