Воронцов. Книга 2

В ноябре Воронцовы возвращаются в Лондон, где ухаживают за своим старым отцом. Уже в конце года они переезжают в Брайтон, и ставят памятник на могиле своего сына Мишеньки. Елизавета Ксаверьевна в такой ситуации решила остаться жить в Англии и постоянно ухаживать за могилой сына. В Брайтоне по её настоянию Воронцовы записали в школу быстро повзрослевшего 8-летнего своего сына Симона (Семёна), а 7-летнию дочку Софи (Софью) отдали в пансион благородных девиц мадам Перси.

В этом месяце граф Воронцов получает очередное письмо от Александра Ивановича Казначеева о делах в Крыму: «Здесь много говорят о беспорядке, который царит в Вашем хозяйстве; представляю, что все эти слухи были Вам переданы с большими преувеличениями; что касается меня, осмелюсь предположить, что беспорядка не так уж и много и все идет совсем неплохо; даже накладных расходов совсем немного, а они обычно неизбежны там, где отсутствует смета для строительства. Там часто не хватает денег – причина этому та же. Если Вы распорядитесь сделать расчет на весь год заранее, выделяя средства на каждый объект по отдельности – все будет хорошо. Но за время Вашего отсутствия было начато строительство стольких зданий и различных сооружений одновременно и безо всякой сметы, что никакого состояния не хватит. Месье Шатильон уверяет Вас, что ему делают разные придирки в связи со строительством в Алупке – это не совсем верно: во-первых, никто не вмешивается в дела и работы, которые ему поручены, если только речь не идёт о фасаде гостиницы, который он сделал похожим на балаган».

Далее Казначеев продолжает и советует Воронцову сделать коренные изменения в строительстве дворца: «Шатильон прямо не жалуется, но которые вызывают у него большое неудовольствие – это экономические выкладки Гюбнера и слишком прямые упреки Герасима, которые говорят ему время от времени: «Зачем расходовать пуццолан, смешивая его с известью для строительства дома Шатильона? Зачем отрезать такие большие куски древесины для паркета? Для чего вызывать дополнительные расходы переделывая по нескольку раз одно и то же? и т. д. Я потребовал от Гюбнера больше не делать ему замечаний и я запретил Герасиму входить в обсуждение всяких вопросов, связанных с манерой строить – и, кажется, мир пока что восстановлен. Я Вам уже писал как-то в одном из писем, что Шатильон очень усерден, я считаю его честным и порядочным человеком; он выбирает опытных рабочих и тщательно следит за ними, работая только в одном месте он не очень загружен, следовательно, можно надеяться, что здания, возведённые под его руководством, окажутся прочными. Но что касается главного дома, я осмелюсь надеяться, что вы найдёте хорошего архитектора в Англии, или в Петербурге, так как, сказать по совести, Шатильон не много понимает в элегантности рисунка и строения; он сам признается, что построил в жизни только один дом – для своего отца <…> для Графини посылаю стихи Х. Д. Зотова очарования юрзуфских красот внушили в него страсть к поэзии. У Вас вина более 3.000 ведер нынешний год. P. S. Je vous envoie aussi quelques dessins (5) faits par Maurer (Посылаю вам также несколько рисунков (5), сделанных Морером)»9. Вот по этим рисункам (фотографии ещё не было) позже Воронцов и Эдвард Блор создавали новый проект дворца в Алупке и вписывали его в местный ландшафт. Русский архитектор Филлип Эльсон к тому времени занимался реставрацией Бахчисарайского дворца. Ранее в Алупке он построил «Храм Архистратига Михаила», новую Татарскую мечеть, «Чайный домик» у моря и старый дом Воронцова «Азиатский павильон» в котором тот принимал Его Величество Государя Императора Александра Павловича. В это же время он заложил фундамент «Храма Усечения главы Иоанна Предтечи» в Массандре.

Пока Михаил Воронцов был в отпуске, в Одессе начал работать новый градоначальник. На эту должность указом Государя был назначен Алексей Ираклиевич Левшин, бывший секретарь графа. Он в первую очередь рассказал всю обстановку в городе. Вот как он пишет о своих и общих делах Воронцову в Англию: «…не могу удержаться, чтобы не сказать Вам, что везде и во всём найден мною величайший безпорядок <…> я не нашёл в Думе ни гроша, что мне нечем платить жалованья <…> между тем недостроенныя здания валятся, зима приходит и грозит им новым опустошением <…> полиции никто не слушает, никакия распоряжения относительно чистоты города не исполняются <…> пожарной команды нет, служители пожарные все разобраны чиновниками для прислуг <…> в Карантине воровство дошло до той степени, на которой было лет 10 назад <…> непослушание и леность архитекторов и небрежение в производстве работ давно мне были прискорбны. Получив в руки власть, я так круто стал поворачивать, что и ленивые стали прилежны, и Боффо, который никогда никаких отчётов не давал, входит ко мне с рапортами о 80 копейках <…> пароход в Константинополь перестал ходить, торговля идёт у нас весьма плохо, и жители скучны. Набережная, благодаря Фан-дер-Флиту, близка к окончанию <…> не угодно ли вам будет взять несколько акций в компании для пароходства между Одессою и Константинополем? Прошу засвидетельствовать моё совершенное почтение графине Елизавете Ксаверьевне и его сиятельству графу Семёну Романовичу. Малюткам вашим мой усердный поклон. Завтра отправлю пароход Неву в Константинополь с подарками от двора нашего Турецкому султану <…> сюда прибыл инженер по имени Флата для открытия артезианского колодца, француз сей ветренен и капризен, но говорят, хорошо знает своё дело, и я стараюсь угождать ему, в надежде видеть посреди города нашего бьющий фонтан… я начал мостовую от карантинных ворот до Ланжероновского спуска, она делается на манер Миланской, из мелких Константинопольских камней с 4 полосами из Ливорнских плит, лошадям не скользко, а колёсам не тряско они катятся по гладким плитам.

Строительство дворца Воронцова в Алупке. Гравюра худ. Карло Боссоли 1833г.

На Пересыпи уже 2 месяца работают 60 человек арестантов; ям уже нет, спуск перемощён заграничным камнем <…> деревянный мост через Молдаванскую большую балку был перестроен заново, с обеих сторон перед ним сделали шоссе и каналы. Биржа и Институт подвигаются плохо по запутанности отчётов <…> набережная, делаемая Потаповым скоро будет окончена. <…> в Военной балке, лежащей близ Вашего дома, оканчивается большой канал для стока вод. <…> Купальню, бывшую под бульваром, намерен я переделать в красивое здание, коего план при сем посылаю. Уверен, что вы его одобрите <…> зная мысли ваши, я ласкаю себя надеждою, что вы, по возвращении вашем к нам и увеличите моё усердие к службе на пользу города здешняго и всего края <…> в балке Жуковского хутора я развожу по обеим сторонам лес. Землю приготовляет Рубо двумя своими плугами; а деревья (до 20000 на первый раз) получу из Слабодзеи. Такую же плантацию начинаю я и в Пересыпи, у самой таможни, но в меньшем виде <…> в ноябре открыли мы здесь Английский клуб и избрали вас членом нашим <…> капитаном порта Потёмкиным, на которого купечество жалуется за взятки, и я весьма им недоволен <…> другая неделя у нас холода, и порт замёрз. Торговля плоха, но Молдавское вино поддерживает город, доставляя значительный доход, нам нужны для больницы хирургические инструменты и прошу вас купить для города»10. Конечно, Воронцову все эти сведения были интересны и он приказал временно остановить строительство дворца. На литографии Карла Боссоли видим, тот момент, Столовый корпус готов, за ним видны постройки старого Азиатского павильона. Фундамент под Главный корпус залит, Ново построенная мечеть видна выше по склону. По просьбе Левшина граф за свои деньги позже купил два набора хирургических инструментов и отослал ему в Одессу. Воронцову так же было сообщено, что в конце ноября на Южном берегу Крыма прошёл сильный ураган «что вековые деревья из корня вырвал, многия крыши сорвал, снял крышу и с Массандровской церкви; в Юрзуфском доме перебил почти все окны и сорвал двери даже в отдалённых комнатах. В Севастопольской бухте повредил некоторые суда, а в Таганроге разбросал корабли так, что и по сию пору многие не отыскиваются. Около Евпатории повалил два корабля, в Феодосии выбросил одно судно на берег и разрушил садовые колонны. От сего же ветра Таганрог потерпел на сотни тысяч убытков».

Новый год 1832 год семейство Воронцовых встречало в Брайтоне. Именно там граф подметил некоторые элементы в архитектуре Королевского павильона, которые позже применил в проекте своего дворца в Алупке. Затем Михаил Семёнович в марте уехал в Лондон, где его 88-летний отец продолжал болеть. Графиня Елизавета Ксаверьевна в начале года получила от своей подруги Софьи Станиславовны Киселёвой (Потоцкой) письмо, в котором она рассказывает, что молодой художник Джорж Хейтер в Париже написал её портрет. Она сообщает, что он переезжает в Лондон, и Софья дала адрес места проживания. Вернувшись в Англию Хейтер (George Hayter) начал портрет Елизаветы Воронцовой. Поздравляя с праздниками семейство Воронцовых Александр Казначеев в январском письме сообщил: «От всей души поздравляю Ваше Сиятельство с новым годом. Дай Бог, чтобы Вы в оном обрадовали нас своим приездом в Россию. Наконец могу Вам сказать, что дорога на Южном берегу начинается, я уже нанял 500 человек (к сим рабочим я просил Графа Палена исходатайствовать пленных поляков, если можно) в Курской губернии и ожидаем их в Марте месяце. В етом же месяце готовы будут и наши дилижансные колымаги от Эвпатории до Керчи. <…> У Вас добыто вина более 3000 ведер. Могло быть более, но позднее собрание винограда уменьшило значительно количество оного. В минувшем году вы имели не более 800 ведер; неожиданная прогрессия вовлекла Экономию Вашу в недостаток бочек. Полагаю, что на будущий год Вы получите до 8000 ведер; надобно подумать о запасе посуды и о том, что для такого значительного количества вина необходимы значительные заведения бочарные на месте, иначе Вы десятки тысяч рублей потеряете на каждый год. Кампания имеет вин на 50000 рублей, два погреба в Симферополе и Судаке; бочарню, прессы и все внутренне устройство соразмерно капиталу, который в наличности простирается до 120 т. р. Капитал сей с каждою почтою увеличивается. Совет Кампании определил: продавать вины не иначе как по выдержании оных; а между тем приготовить сбыт им посредством предварительных объявлений и сношений с городами Киевом, Харьковым, Херсоном, Екатеринославлем, Нижним Новгородом и другими местами и лицами, которые могут нам в сем способствовать»11.

В этом же письме он прислал сочувствие графу и графине о потери детей: «О потере Вашей мы знаем и предупредили желание Ваше сердечною молитвою о сохранении Вам остальных ангелочков – услышит Бог молитву нашу, она принесена от глубины сердец, Вами облагодетельствованных. Жена моя свидетельствует Вам и Графине свое искренне почтение; я у Графини целую ручки с особенным чувством преданности».

Граф Михаил Семёнович всю весну живёт в Лондоне, где отцу несколько раз им были приглашены видные английские столичные врачи. Он, понимая плохое состояние отца в первую очередь, вызвал жену из Брайтона и написал своей сестре в Уилтон. Екатерина Семёновна Пембрук с детьми приехала в свой лондонский дом, где в эти дни проживал граф Семён Воронцов. Ночью старый граф спускался по лестнице с верхнего этажа в библиотеку находившеюся на втором и там упал (возможно, не выдержало сердце). Прибежавшие на шум родные нашли его лежащим на ступенях «со свечею и книгою уже без памяти». Спустя пять дней старший Воронцов не приходя в сознание умер (9 июня) и был с почестями похоронен семьёй в церкви недалеко от того дома где в последнее время проживал.

Воронцовская улица в Лондоне. Современное фото.

Граф Семён Романович Воронцов навеки остался лежать в фамильном склепе семьи Пембрук в Приходской христианской церкви Сент-Мэрилебон (Church St.Marylebone Parish) в Лондоне. Эта церковь находится на Мэрилебон-стрит севернее Оксфорд-стрит около нынешних садов Королевы Марии (Queen Мary) в Риджентс-парке. Настоятелем этой церкви в те года являлся доктор философии, каноник Кентерберийский Джон Хьюм Спри с которым Семён Романович Воронцов часто беседовал. В этой очень старой церкви был крещён лорд Джорж Байрон. Сюда приходил адмирал Гарацио Нельсон, он тут крестил свою дочь Горацию. Здесь было бракосочетание Эммы Харт (Леди Гамильтон) с 60-летним Уильямом Гамильтоном. Тут же были погребения семьи графов Бентик (Bentinck) и здесь венчалась его дочь Екатерина. В Лондоне позже была названа улица в честь Семёна Романовича «Woronzow road», которая и сейчас находится немного севернее Риджентс-парка.

После похорон Михаил Воронцов с сестрой Екатериной срочно уезжают в Ричмонд, где в своём имении Пемброк Лодж в Ричмонд парке умерла 93-летняя Элизабет Пембрук графиня Монтгомери мать её мужа. Это имение Екатерина Пембрук позже продала Уильяму Хею графу Эрролл (William Hay,17th Earl of Erroll). После всех похорон Михаил Семёнович и Елизавета Ксаверьевна отправились в Брайтон к своим детям. Как раз в это время художник Джордж Хейтер окончил портрет Воронцовой (который ныне находится в Эрмитаже). Графиня изображена стоящей у своего органа, на котором часто играла. Она изящным движением поддерживает ниспадающую шаль. В длинных тонких пальцах зажат золотой веер. Малиновый берет со страусовым пером украшает голову и своим насыщенным цветом подчёркивает белизну лица и обнажённой шеи. Неизменный гарнитур из японского жемчуга, которые так любила Елизавета, дополняют красивый её наряд. Платье украшает брошь с большим красивым камнем. На лице незаметная улыбка, хотя в эти два года она перенесла много горя и печальных событий. Этот художник следующий заказ получил от герцогини Кентской и написал портрет молоденькой принцессы Виктории, а затем, когда она стала королевой назначен в должность «Портретного и исторического художника». Он написал более 400 портретов и его работы висят в Букингемском дворце.

Александр Казначеев этим летом сообщает Воронцову, что: «В Магараче нынешний год посажено 128 т. лоз и все прижилось. Больше всех сделал помещик 8 класса Десер (31500), Куликовский (16000), Цейер (14000), Риман (12000) <…> Ялтинскую пристань ещё не разрешают. Несколько раз спрашивали меня, как я думаю лучше устроить ее; ето вывело меня из терпения и я наконец отозвался так: я не инженер и не знаю, как лучше строить пристань, а знаю, как хозяин губернии, что пристань в Ялте необходима для блага края и что если предоставить устроение оной без дальних форм господину Шепилову, то все будет выстроено и скоро и хорошо и дёшево: ибо он твёрдо знает своё дело, знает местное положение и местные способы, честен, деятелен – и доказал ето на опыте. Дорогу от Алушты до Судака взялись делать сами Татары (Шепилов начертал) с тем, чтобы их не употреблять для исправления дорого на другой стороне Алуштинской. <…> Шатильон уже работает, не знаю только, успеет ли ето узнаю на месте. Рисовать он не умеет, а потому Маурер ему необходим. Не понимаю, как Шатильон нашел ошибки в Алупском трактире? Конечно, етот трактир не из лучших произведений Эльсона; однако ж им проезжие любуются. Левшин жил в нем и не мог довольно нахвалиться. Неужели бы лучше было, когда б построили трактир по плану Шатильона, который нарисовал ярмоношный балаган в срамном виде и настаивал, чтобы мы его выполнили. Спасибо Княгине Голицыной: она первая возопила и просила меня: „ради Бога, избавь Шатильона от неприятности, а Графа от убытка и неудовольствия“. Что он человек честный и усердный к Вам, в том нет никакого сомнения; но архитектура ему не удается. <…> У Графини целую ручки с душевным почтением. Мне сказывал Лекс, что маленький Графчик (Семен) ездил верхом; сделайте милость, скажите ему, что я для него приготовил полную черкесскую сбрую, с тем однакож, чтобы он приехал в Крым. Вино Амантоново признается лучшим в Крыму. За ним следует Княгини Голицыной, Бергейма и потом Ваше. Ваше слишком крепко и ето от того, что позно виноград снимается»12.

В конце июня семейство Воронцовых отправилось в обратный путь в Россию. Как не пыталась Елизавета Ксаверьевна настаивать жить в Англии, граф её переубедил. Они всей семьёй сели в Лондоне на пароход и через день были в Гамбурге. Там семейство наняло пассажирскую карету и успешно прибыли на балтийский курорт Травемюнде. Далее Воронцовы на другом пароходе через 4 дня добрались до Кронштадта. В Петербурге был установлен холерный карантин и Воронцовых определили в специальный холерный дом. Генерал Михаил Семёнович отправил письмо своему товарищу шефу жандармов Александру Бенкендорфу с просьбой освободить семью. Уже 3 августа он привёз приказ, подписанный Императором об освобождении, и на следующий день все были в Петербурге. Семья Воронцовых остановились в своём трёхэтажном доме на улице Малой Морской. После длительной дороги всем был необходим хороший отдых.

В эти дни градоначальник Одессы Алексей Левшин сообщает Воронцову о своих делах: «Одесса довольно оживлена приезжими из низкого польского дворянства. Херсонские помещики так же приехали сюда <…> весна была необыкновенно холодная, лето дождливое и без жаров <…> это не мешает нам пользоваться прекрасною купальнею построенною почти против вашего дома <…> уже другой месяц ездим мы по преобразованной и возобновлённой шоссе на Ришельевской улице против магазинов Рубо и Таля <…> так же исправляется шоссе на всей Рибасовой и на части Екатериненской улице <…> горе, под бульваром лежащей, даём теперь скат в 45 градусов <…> против вашего дома по ту сторону военной балки дом Цыбульского уже готов, Хорвата и Кокорева будут к осени под крышею <…> я недавно был в Крыму и нашёл, что Магарач развивается весьма быстро <…> ваши заведения все в порядке. Никитский сад сделался пастбищем лошадей господина Гартвиса <…> артизианские колодцы наши идут тихо, бур был на глубине 430 футов, но воды бьющей ещё нет <…>.аракаш вами присланный, посажен и уже дал плодыузнав из письма, что вам неугодно, чтоб пароход Одесса был продан, я немедленно остановил исполнение сего предложения, испросите в Петербурге позволения отдать этот пароход во владение Таврического начальства второй пароход ещё не достроен в Николаеве <…> пароход Нева стоит в нашем порте в ожидании составления компании для судоходства между Константинополем и Одессой <…> я почти ежедневно сражаюсь с военными: они все хотят квартиры

Елизавета Ксаверьевна Воронцова. Худ. Дж. Хейтер 1832г.

<…> приезжайте к нам скорее у нас здесь хотят заводить сахарный завод в большом масштабе <…> должность полицмейстера отправляет теперь временно Центилович, известный вам под Варною».13

Казначеев так же сообщил новости из Крыма: «Вот уже третий день, как я с Графом Паленым в Алупке. Приехали мы в пресильный дождь, но теперь погода прекрасная. Гости наши жалуются на жар, который после дождей чувствительнее. Я остановился в трактире и сего дня в нем даю обед Графу и Лексу с их семействами. Михельсон очень порядочно обзавёлся: белье чистое и опрятное, кушанье вкусное, вино, чай и кофе хорошего качества и проезжающие довольны. В Ялту пригласил я Евпаторийского купца Палтусова, который обещает там строить дом и магазин для складки и продажи хлеба и леса <…> Обед в Алупском трактире на 18 человек был славный; после моего обеда давал обед Лекс, тут же и довольно весёлый. К сему трактиру необходимо пристроить погреб или подвал, особую кухню и навес для лошадей. Лекс представит Вам план и смету, ето не будет стоить дорого. Особая кухня прибавит в трактире два жилых покоя и более опрятности. Демидов в восхищении, что Вы его помните, и поклоны Ваши принял с живейшею благодарностию. Хорошо, кабы его затащить в Крым, он бы не поскупился <…> Князь Херхулидзев хлопочет здесь о своих новокупленных землях. Одну из них, отделенную горами, назвал Новым Светом и устраивает ее прекрасно. Название сие так прилично, что оное вошло в общее употребление <…> Достойный наш Стемпковский очень болен. Доктора говорят, что у него чахотка с сухоткою. Боже сохрани, если мы его лишимся – ето будет незаменимая потеря. Он теперь лечится в Симферополе у Мильгаузена, который за него страшится. В случае, если бы он долго не мог оправиться и справлять должности своей, нельзя оставить Керчи без головы. Я бы смел думать в таком случае поручить исполнять временное исполнение должности его Князю Херхулидзеву, который здесь налицо». Здесь надо сказать про корпуса инженеров путей сообщения подполковнике Петре Васильевиче Шепилове. Он построил в последние годы в Крыму много дорог, в том числе: почтовая дорога устланная камнем на Южном Берегу Крыма от Ялты к Симеизу. На ней построены из грюнштейнского камня и белого камня пять фонтанов (один для Мисхорской почтовой станции). К этой мощёной дороге проведены дороги для деревень, чрез которые почтовая дорога не проходит. На Южном Берегу сделаны поперечные дороги: в деревню Мисхор, Алупку, Симеиз, в урочище Магарач и урочище Орианду. На этих дорогах так же построено 8 деревянных мостов и многое другое. Им же составлен план Ялты, сделан проект пристани и план Алушты.

В эти августовские дни граф, генерал от инфантерии Михаил Семёнович Воронцов ездил на встречу к Императору в Царское село, где тот возложил на него ранее присвоенный орден за взятие Варны и разрешил продолжить отпуск по семейным обстоятельствам. Далее Воронцовы 10 сентября отправились в Москву, где у них четырёх этажный дом, оставшийся от тётки на Большой Никитской улице (ныне Московская Консерватория). Оттуда они съездили в своё имение Андреевское, в котором не были долгое время. Уже в конце сентября на почтовой карете Воронцовы направились всей семьёй в Киев и оттуда в Белую Церковь на встречу с 78-летней свекровью графиней Александрой Васильевной Браницкой. Дочка рассказала матери, как умерла внучка Александрина и сын Мишенька, и долго плакала вместе с ней. Проведя несколько дней, все Воронцовы отправились в Мошны, где был уже построен каменный двух этажный дом на высоком холме. Отдохнув в этом имении, и поездив верхом на лошадях по окружающим лесам Елизавете Ксаверьевне стало лучше. Граф Михаил Семёнович всячески старался помочь жене войти в нормальное состояние и долго с ней беседовал на различные темы.

Прошло какое то время, и семья отправилась в каретах в Одессу, где их дожидался градоначальник Алексей Ираклиевич Левшин «до вашего приезда не выеду отсюда <…> на ходатайствование мне отпуска нужно не мало времени и прошу вас дать ему поскорее ход. Имея отпуск в кармане, я буду вас ожидать спокойнее». Наконец 13 октября Воронцовы прибыли в свой дворец, стоящий на крутом берегу в Одессе. Жители города готовились к встрече со своим генерал-губернатором. К этому дню были назначены народные гуляния и фейерверк, а некоторые собирались встретить Воронцова за городом и «везти его на себе». По всем данным Михаил Семёнович подъехал к городу ночью и избежал этих бурных встреч.

В Одессе и в окрестных сёлах в этом году из-за засухи был голод и много крестьян умерло. Осталось много беспризорных детей. Елизавета Ксаверьевна не могла отстраниться от этой проблемы. Она с помощью горожан открыла приюты для детей, потерявших родителей, где воспитанники получали пищу и одежду. Графиня Елизавета полностью окунулась в работу с детьми и в итоге организовала в городе «Женское благотворительное общество». Женщины города решили издать альманах «Подарок бедным», а деньги от продажи шли на помощь голодающим. Эту благотворительную деятельность поддержали многие писатели. Графиня Елизавета Ксаверьевна тогда написала единственное письмо к Пушкину (на французском языке под псевдонимом E. Wibelman) с просьбой разместить в альманахе одно из своих произведений. Я считаю обязательным его здесь разместить, так как во многих ПСС его нет: «Милостивый государь. Право не знаю, должна ли я писать вам и будет ли моё письмо встречено приветливой улыбкой, или же тем скучающим взглядом, каким с первых же слов начинают искать в конце страницы имя навязчивого автора. Я опасаюсь этого проявления чувства любопытства и безразличия, весьма, конечно понятного, но для меня, признаюсь, мучительного по той простой причине, что никто не может отнестись к себе беспристрастно. Но всё равно; меня побуждает не личный интерес: благодеяние, о котором я прошу, предназначено для других, и потому я чувствую в себе смелость обеспокоить вас; не сомневаюсь, что и вы уже готовы выслушать меня. Крайняя нищета, угнетающая наш край и самый город, в котором вы жили и который благодаря вашему имени войдёт в историю, дала случай проявиться в полной мере милосердию его обитателей. Образовалось общество, поставившее себе задачей осуществление благородной цели, ради. которой были принесены щедрые пожертвования. Бог благословил общественное усердие, много слез было осушено, многим беднякам была оказана помощь; но надо продолжить это дело, и для того, чтобы увеличить средства для оказания помощи, общество беспрерывно возбуждает любопытство и использует развлечения. Между прочим, было сделано одно литературное предложение; кажется, оно осуществимо, судя по той горячности, с какою его стали развивать и поддерживать. Мысль об альманахе в пользу бедных удостоилась одобрения лиц, влиятельных собственной помощью или помощью своих друзей. Из программы этого альманаха, которую я беру на себя смелость вам послать, вы, милостивый государь, увидите, как он будет составлен. Теперь, когда столько лиц обращаются к нашим литературным светилам с призывом обогатить наш «Подарок бедным», могу ли я не напомнить вам о наших прежних дружеских отношениях, воспоминание о которых вы, может быть, еще сохранили, и не попросить вас в память этого о поддержке и покровительстве, которые мог бы оказать ваш выдающийся талант нашей Подбирательнице колосьев. Будьте же добры не слишком досадовать на меня, и, если мне необходимо выступать в защиту своего дела, прошу вас, в оправдание моей назойливости и возврата к прошлому, принять во внимание, что воспоминания это богатство старости, и что ваша старинная знакомая придаёт большую цену этому богатству. Примите, милостивый государь, мои самые усердные приветствия. Е. Вибельман Одесса, 1833».14 Я должна в скором времени выехать в Киев (Kioff), поэтому прошу вас (если вы удостоите меня ответом) адресовать ваше письмо и милостыню, которую вы пожертвуете одесским беднякам, госпоже Зонтаг (Анне Петровне) через вашего издателя Смирдина, который состоит с нею в переписке».