Затмение сердца

Самым страшным являлось то, что ее сознание будто бы уже начало привыкать ко всему этому ужасу, что ее окружал. Поэтому все то, что происходило с ней до этого заключения, будь то хорошее или плохое, теперь больше представляло собой не более чем насмешливое наваждение, которое без следа рассеивалось при первом пробуждении в этих давящих холодных стенах. Думать и даже просто вспоминать об этом было не то, чтобы даже больно для путешественницы, но скорее, и это было даже еще страшнее, бессмысленно, поскольку она уже бесконечное количество времени была отрезана от внешнего мира. Что еще хуже – она знала, что больше никогда не увидит улыбающегося лица, потому что она больше никогда не будет свободной.

Она своими руками погубила близкого ей человека. Безусловно, ее вынудили так поступить, однако этим она все равно никак не могла себя оправдать, поскольку чувствовала, что что-то в ней в этот момент умерло. И она уже не боялась того, когда весь их корпус отправят за Горизонт. И хотя номинально после этой так называемой командировки она, даже несмотря на свое происхождение, мгновенно получала помилование, узница прекрасно понимала, что оттуда уже не возвращаются. Смерть пугала ее так сильно, что она поклялась самой себе перенести любые пытки, лишь бы сохранить свою жизнь, свой человеческий облик, однако, похоже, переоценила себя и не только сдалась сама, но и подвела любимого человека.

Еще хуже ей становилось, когда она представляла уже свою подругу в роли палача. И в итоге так лишены человечности окажутся все. И страх перед смертью уже не будет так сильно властвовать над ними. Так что и за Горизонтом окажутся в итоге поголовно все. В каком-то извращенном смысле все эти бесчеловечные пыточные практики выступали чем-то вроде анестезии, которую некие злобные врачи давали своим подопытным крысам прежде начать свои опыты.

Эта метаморфоза произошла так быстро и возымела такой эффект на заключенную, что она не только сдалась окончательно, но и даже несколько расслабилась, позволив металлическому орудию пыток, что заменяла ей кровать, без всяких ограничений впиться в ее тело. Пленница уже не чувствовала ничего, ведь она прекрасно осознавала, что освобождение, пусть и в форме физической гибели, уже близко, а потому боль отступил. Организм будто бы окончательно смирился с окружающими его условиями, поскольку более не было смысла пытаться хоть как-то сберечь здоровье. Оно в любом случае перестанет существовать как отдельная категория вместе с гибелью всего организма.

Появилась даже небольшая надежда на то, что ей вот-вот удастся немного поспать перед наступлением неизбежности, однако всю камеру вновь тряхнуло, и путнице стало страшно, что ее снова будут мучить кошмары о выпивающих ее душу демонах. И действительно видения пришли. Однако выглядели они еще куда более реалистичными, чем все то, чему она была свидетелем до этого в своей жизни. Даже реальнее, чем ее муки на протяжении последних месяцев. Прежде чем потолок камеры лопнул, путницу посетила небольшая спасительная мысль, заключающаяся в том, что она была не единственной сходящей с ума в этой Богиней забытой реальности.

Глава 10

Четырнадцать часов до затмения – Центральный Парк Метрополии Сердца

Симон открыл глаза, сквозь пелену различая закат, не до конца понимая, почему картинка перед ним так сильно расплывается. Но дотронувшись пальцами до лица, он увидел, как рука его намокла от собственных слез.

Причину такого состояния юноша пока так и не смог объяснить. Все ведь складывалось просто замечательно – день был волшебен и чудесен сам по себе, ночь манила предвкушением совершенно новых эмоций и открытий, которые, казалось, до этой поры не были доступны даже открытому ко всяческим экспериментам студенту.

– Ты как? – слегка откинувшись на мягком сиденье в кабинке колеса обозрения, осведомился Эдвард.

– Мы что… тут до самого вечера просидели? – удивился в свою очередь Симон.

– Похоже на то, – выдохнул его самый дорогой сердцу друг.

– Но как это может быть? Я вроде только закрыл глаза, задумался… – сделал паузу Симон, – и вот уже и закат. Мы, что весь день катаемся тут? Или мы где-то шатались еще и вновь вернулись сюда? Ничего не помню… – Симону стало даже как-то не по себе.

– Ты бы видел сейчас свое лицо, – не сдержал улыбки Эдвард, – по крайней пере радуйся, что остались еще хоть какие-то кредиты на твоем чипе, раз нас еще не погнали отсюда.

– Да, да, конечно, ты прав… – не уловив даже малейшего намека на подкол со стороны своего спутника, облегченно выдохнул Симон, – и что… Мы значит вот так и просидели молча целый день?

– Ну почему же. Ты уже несколько раз успел рассказать во всех деталях, что чувствуешь по отношению к своей ненаглядной Кейт, а также куда бы ты хотел вместе с ней и со мной отправиться…

Симон в ответ лишь утвердительно кивал, упорно делая вид, что действительно помнит все эти свои отповеди, в то же самое время как в виске его пульсировало лишь одно воспоминание, а точнее видение, свидетелем которому он был сначала на паре по правоведению. Сейчас оно к тому же повторилось с еще большим количеством деталей. По ощущениям, вроде как женщина была заперта в тесном и холодном, но при том чрезвычайно душном помещении, которое она по каким-то причинам никак не могла добровольно покинуть.

Подробностей Симон не знал, или же они просто успели ускользнуть из его сознания, однако в чем он был уверен наверняка, так это в том, что вместе с величайшей скорбью по отношению к этой томящейся в башне некого злобного дракона даме он испытал катарсис. Ведь его жизнь в данный момент времени представлялась величайшим даром и хранила в себе куда больший потенциал, чем он мог в принципе представить. Симон испытывал величайшую благодарность за то, что он был свободен. За то, что у него был лучший друг. Более того, у него есть та, в которую он влюблен, отчего его сердце готово было пуститься в пляс. Он даже вспомнил про своего отца, с которым несмотря на все противоречия у него тем не менее сохранялась крепкая связь.

Видя все эти замысловатые переплетения судеб в своей жизни, Симон вновь ощутил, как на его сердце будто бы вылили сладчайший нектар, который он впитывал каждой клеточкой своего тела, точно так же как снаружи своей кожей он ловил малейшее дуновение ветерка, что приятно щекотало мелкие волоски на его теле.

Не в силах сдержаться от переполнявших его искренних чувств, Симон заключил Эдварда в крепкие объятия. Тот, в ответ опешив, замер, даже не понимая, как ему стоит отреагировать на этот внезапный порыв. Потому он лишь ободрительно постучал по спине своего друга, который крепко вцепился в него и у которого в голове крутилась лишь одна-единственная мысль: «Это ведь он мог проснуться в той холодной камере! Точно так же, как и эта, наверняка чудесная женщина, которая могла бы здесь и сейчас сидеть на его месте и быть счастливой!»

– А может… Нет, никаких может! Я просто обязан спасти ее!

Под ободрительные слова Эдварда ум Симона немного успокоился, не найдя в объективной реальности подтверждений своим страхам из видений. И все же, все же…

– На пары мы все равно уже опоздали, – несколько отстранившись, спокойно проговорил Эдвард, – можем до моего хостела добраться. Возьмем костюмы. Так уж и быть, одним я поделюсь. А там сразу можем и на пляж двинуть.

– Да, я так и хотел сделать, но…

– Что?

Симону так сильно хотело поделиться своими инсайтами, но у него было стойкое ощущение, что Эдди сейчас точно не был готов воспринять то, что он чувствовал.

– Я хотел, если успею, еще сгонять до университета, чтобы…

– Так ведь там все уже закрыто!

– Не знаю, но… Может, госпожа Флауэрс еще там и…

– А, миссис Бронтозавр? – оскалился Эдвард, и несмотря на то, что раньше это прозвище всегда натягивало улыбку на его лицо, сейчас он тем не менее ощутил, как его почему-то очень сильно обидело это прозвище профессора. – Она скорее всего тоже уже свалила. Так поздно даже факультативных курсов никто не ведет.

– Да, знаю… Но я все равно хочу убедиться.

– В чем?

Симон замялся, не в состоянии даже самому себе объяснить, что именно он хотел узнать у профессора. О видении? О девушке из него? Об этом странном во всех смыслах курсе правоведения?

– Ладно, делай как знаешь, – выдохнул Эдвард, вскочив с места и покинув кабинку, когда она поравнялась с землей. Симон, слегка замешкавшись, в последний момент все же сгруппировался и тоже соскочил с аттракциона, едва успев сделать это перед началом очередного круга.

– Тогда увидимся на «Затмении»? – улыбнулся Эдвард.

– Разумеется, – махнул рукой Симон, и все еще слегка покачиваясь под действием энергетического напитка, направился прочь из парка обратно в университет, с каждым шагом чувствуя, как все быстрее бьется его сердце. Осторожно посмотрев через плечо и убедившись, что Эдвард пропал из поля зрения, он что есть сил, и, насколько ему позволял в его текущем состоянии организм, бросился сломя голову прочь, боясь опоздать.

Глава 11

Тринадцать часов до затмения – тюремный корпус: точное местоположение неизвестно

– Времени у нас совершенно не осталось! Если не поспешим, то весь наш остров, вся наша Метрополия, нет, весь мир подвергнется самой страшной опасности! Это единственный шанс для всех вас! Искупить свои грехи и злодеяния перед Сердцем! Но об этом вам более подробно расскажет господин Реггс!

Человек в черной форме после небольшого вступления ушел со сцены, и его место занял худощавого вида мужчина с глубокими морщинами на лице и впалыми глазами. Выпрямившись так, как будто бы это и вправду могло компенсировать его небольшой рост, и пригладив седеющие волосы, он уставился на собранных в зале узниц, которые больше напоминали не живых людей, а безвольных кукол с одинаковыми лицами, что были облачены в выцветшие темно-бардовые тюремные робы. Больше всего на свете, на самом деле, оратору хотелось сейчас находиться не здесь, а на каком-нибудь курортном островке с пышной растительностью. По отношению к невольно собравшимся человек по фамилии Реггс не испытывал презрения или ненависти, и уж тем более жалости, воспринимая их исключительно как роботов или биомассу без воли, которая просто должна выполнить свою задачу.

«Но нет же! – выругался про себя господин Реггс. – Эти тупые шлюхи еще мнят себя какими-то там людьми! Личностями, твою мать! И вот именно из-за этих сложностей, этих досадных недоразумений ему и пришлось в кои то веки заставить себя очно явиться на работу. Он и так получал солидный оклад за деятельность, напрямую не связанную с непосредственным посещением подобных мест. К тому же, что было уже совершенно немыслимо, ему да в его-то года приходилось проводить разъяснительную работу относительно просветительской пропаганды. Хотя все то же он мог сделать и через голографический приемник. Но нет ведь! Эти бездельники из главного управления решили выслужиться перед Графом-Генералиссимусом, вот только свою работу спихнули опять на меня… – скрипнул зубами Реггс и, сделав глубокий вдох, на выдохе начал свою речь, даже не потрудившись включить суфлера через чип: – Еще чего! Тратить на это свои силы!»

– Дорогие подданые нашего святого и непоколебимого острова! Здесь сегодня вас всех собрали, чтобы объявить о чудесной новости! Вы все избраны, чтобы раз и навсегда освободить наш остров от страшной угрозы! И более того! Так удачно совпало, что и вы, прежде чем мы объявили о желательных списках, сами изъявили добровольное желание отправиться за Горизонт!

Узница, в то же самое время почти не слушая мужчину в алом костюме, сидя среди таких же подневольных девиц, как и она сама, старалась не смотреть по сторонам, боясь увидеть среди сотен серых лиц вокруг то самое единственное, которое было ей дороже всего на свете. Она до сих пор просто не могла поверить, что сломалась и еще больше стыдилась того, что стала виновницей гибели, моральной уж точно, подруги, в результате чего они обе теперь обречены на физическую смерть.

– …Но не бойтесь! Великая Богиня-бабочка следит за всеми нами! И по ее милости у вас всех есть шанс искупить кровью все свои преступления! И вернуться обратно уже настоящими свободными героинями! Ведь наша общая победа уже близка! И, вполне возможно, что именно вы и станете той, кто покончит с нашим страшным врагом навсегда! Я, хоть это даже не по протоколу, лично от себя добавлю, что восхищаюсь каждой из вас! Вместо того чтобы в комфорте в стенах данного заведения потерять драгоценное время зря, вы решили отдать долг нашей стране и защитить ее от оккупантов!

Узница кое-как держала себя в руках, боясь потерять сознание из-за всего, что с ней произошло за последние сутки. Но еще больше она боялась того, что скрывалось в стенах. Ведь оно чуть вновь не вынырнуло наружу из стены в ее камере в тот самый момент, когда за ней пришли охранники, чтобы она подписала бессрочный договор на добровольное согласие на отправку за Горизонт.

Руки ее тряслись. Узница потела все сильнее, чувствуя, как внутренности болезненно сжимаются. Она уже не могла дождаться заветного момента, чтобы отправиться куда угодно, но только бы прочь отсюда, за стены этой пыточной, внутри которой сам воздух, казалось, причинял ей ежесекундно неимоверные страдания.

– …И совсем необязательная процедура будет проведена просто ради вашей же безопасности! – заключил пропагандист в тот момент, когда чип внутри ее головы, который был вживлен с момента ее взятия под стражу, взорвался фонтаном из боли. В кровь узницы начало поступать новое соединение, которое синтезировалось внутри ее организма, превращая ее целиком в настоящую биологическую бомбу с широким поражающим радиусом действия.

– Повторюсь: это все исключительно ради же вашей безопасности! Понимаю, процедура крайне малоприятная, но поверьте, куда ужаснее попасть в лапы нашего врага! Он делает с нашими героями немыслимое! Поэтому в момент кризиса, который надеюсь не наступит, вас спасет этот чудесный защитный механизм! Вы ведь, наверняка, уже и позабыли о тех ужасах, которые вы все переживали за Горизонтом! Но не бойтесь! Он сработает лишь в самом крайнем случае, ведь для нас нет ничего важнее того, чтобы вернуть наших героинь домой после того, как мы одолеем…

Узница не слышала слов Реггса, сжавшись в комок и пытаясь не сойти с ума от боли, вызванной ядом, который прожигал ее внутренности. По всей видимости, это переживание и послужило последней каплей, поскольку та расщелина под потолком, что сводила ее с ума в камере появилась и под потолком зала собраний. Она начала расширяться до тех пор, пока оттуда на нее уже совершенно внаглую и не стесняясь всей окружающей обстановки и охраны стало пялиться какое-то существо. Встретившись с ним взглядом, узница испугалась настолько, что готова была, даже рискуя вызвать на себя гнев охранников и новые пытки, броситься куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Однако страх сковал ее целиком, и все, что она могла делать, это безучастно наблюдать за тем, как эта сущность проявлялась в окружающем ее пространстве, а в ее голове эхом как будто бы в виде насмешки раздавались хлопки от соприкосновения подошв ног с асфальтом. Ей даже показалось на мгновение, что это она сама бежала куда-то, и даже неважно куда, поскольку была свободна от всего того ужаса, что душил ее прямо здесь и сейчас.

Глава 12

Тринадцать часов до затмения – главный вход Центрального Государственного Университета Метрополии Сердца

Остановившись, Симон уперся ладонями в коленки, судорожно ловя ртом воздух после пробежки. Казалось, он хотел сбежать из невидимой тюрьмы, в которой был заперт очень долгое время. По крайней мере, Симон чувствовал, что находится не на улице, а заперт в душном и затхлом помещении прямо здесь и сейчас. Вместе с тем он ощущал такую тоску, причину которой не мог объяснить. С другой стороны, Симон, осмотревшись, стал свидетелем тому, что по-настоящему в данный момент тронуло его сердце и помогло отвлечься от тревожных мыслей. Этим самым объектом являлась небольшая площадь перед его университетом, на которой уже практически не осталось народа и на которую падали закатные солнечные лучи. На стоянке поодаль также практически не осталось машин, кроме пары бронированных черных гвардейских моделей. Их, видимо, бросили тут, поскольку мест для парковки поблизости больше не нашлось. Подняв голову выше, Симона стал скользить взглядом по переливающимся в вечерней неге колоннам, что приветствовали своего в который раз вернувшегося домой дорогого искателя истины. Да, действительно, это здание в немалой степени было его отрадой. Даже несмотря на то, что за пару лет учебы единственным настоящим другом ему там стал Эдди, а всеми остальными социальными связами Симон обрастал в иных местах, он, тем не менее, чувствовал, что именно это место дает ему опору и уверенность в завтрашнем дне. Используя знания и связи, полученные здесь, юноша мог бы исполнить свои мечты. Эти мысли заставили его вновь вприпрыжку взбежать по знакомым ступенькам и зайти в отворившиеся высокие врата, предварительно пропустив выходящую группу студенток, улыбнувшись которым, юноша, наконец, оказался внутри.

Кивнув охраннику и позволив системе безопасности отсканировать информацию с его головного чипа, Симон оказался в просторном пустом холле. Пересекая его, он удивился, насколько разительно он отличался от привычного утреннего и дневного своего состояния со снующими туда-сюда толпами людей. Казалось, он никогда и не знал этого места по-настоящему, без всей этой вечной суеты. Взбежав по широкой лестнице, что зигзагом вела на второй этаж, Симон выдохнул и решил наконец-таки немного отдохнуть и прийти в себя после своего марш-броска от парка. Одновременно с этим его посетило почти мистическое ощущение, что чем выше он сейчас поднимается, тем глубже, в свою очередь, опускается в некую неведомую пещеру. Так, пространство второго этажа было еще более просторным чем холл на первом, но при этом в отличие от нулевого уровня, где хотя бы присутствовали охранник и еще пара человек, тут никого не было, кроме самого Симона. Помимо всего прочего, тут отсутствовало искусственное освещение, а потому свет попадал внутрь исключительно благодаря пробивающимся через разноцветную мозаику панорамного окна лучам закатного солнца, что создавало эффект сумеречной радуги, которая бросала блики на двери уже пустующих кабинетов. Ощутив странный холодок, который пробежал по его спине, Симон тем не менее, особенно не отвлекаясь на свои ощущения, пересек пустое пространство, достигнув лестницы в углу. Ее ступеньки были видны лишь благодаря лиловым лампам ночного освещения, что слегка разгоняли тьму под потолком. Быстро взбежав по ним вверх и чуть не запнувшись в конце, Симон наконец оказался на уровне третьего этажа, практически напротив деканата своего факультета. Отсюда оставалось пройти еще совсем немного до его цели, однако он, идя по пустынному коридору и слушая эхо своих шагов, на мгновение остановился в самом конце коридора, зацепившись взглядом за открывшийся ему знакомый вид. Там, снаружи, юноша вновь увидел никуда не девшийся центральный проспект столицы Метрополии, по которому двигался даже в это время суток плотный трафик с нависающим сверху монорельсом, за которым виднелся уходящий в небеса шпиль телебашни. Казалось, вокруг этого титанического строения и разрастался внизу весь город, подобно спирали. На самом же этом шпиле сверкала голографическая реклама, где, сколько себя помнил Симон, в основном показывали рекламу «увлекательной экспедиции за Горизонт, которая обещала удивительные открытия для кандидатов и, самое главное, такую заработную плату, которую Симон не надеялся увидеть когда-либо даже со своим потенциально возможным дипломом. Он один раз даже скорее в качестве шутки или же по глупости заикнулся было дома о том, чтобы стать исследователем островов за Горизонтом. Вспоминать, однако, о том, как внезапно по неизвестной причине взорвался тогда его отец, Симон в данный момент не хотел, а потому вернулся к более приятным мыслям, которые заставляли радостно биться сердце здесь и сейчас. Симон вспомнил, как стоял пару лет назад будучи еще абитуриентом на этом самом месте, глядя в это самое окно, чувствуя себя совершенно потерянным.

Тогда у него после выпуска из школы, казалось, не осталось друзей, и он не знал, чем бы хотел заниматься и зачем ему нужно тратить время на эти бесконечные пары. И самое главное – в его сердце было пусто, и он довольствовался лишь мечтой о том, чтобы найти своих людей. Однако сейчас ситуация была совершенно иной! Он уже уверенно стоял на ногах. Понимал, что к чему, и готовился получать неплохие деньги после выпуска. Обрел друзей как за пределами этих стен, так и внутри, но главное – сама судьба свела его с Эдвардом и Кейт, с которыми, он был уверен, будет идти рука об руку до конца своих дней! И даже несмотря на то, что он, возможно, никогда так и не окажется за Горизонтом, он, посмотрев на улыбающиеся глаза, которые только и не были закрыты алой маской первооткрывателя, что показывал поднятый палец вверх будто бы лично самому Симону, ощутил ответственность за судьбу родного острова и всех его жителей. Симон понимал, что все это не имело отношения ни к чем иному, кроме как к рекламе наномашин, из которых и состояла алая броня, что могла принимать в перспективе дальнейших научных исследований фактически любую форму. И по всей видимости шипастый образ жука-переростка в данном случае наиболее подходил для осуществления невыполнимых обещаний. Однако несмотря на свою аполитичность, он, тем не менее, ощутил гордость за свою страну и, не выдержав, показал большой палец в ответ своему соплеменнику, отзеркалив клешню стража. Рационально Симон рассуждал, однако, иначе. И, как ему казалось, вполне логично – никакого острова за Горизонтом не существует. Как и тварей, которые там обитают, что очевидно. И все, на что тратились баснословные средства из казны Сердца, не более чем спектакль для развлечения местных жителей. Может, и не слишком правдоподобный, но, тем не менее, дарующий новые эмоции заскучавшим обывателям, одним из которых, не кривя душой, был и сам Симон.

Отвернувшись, Симон наконец вновь начал движение по направлению к мосту-тоннелю, что вел в соседний корпус, однако подойдя к нему в плотную, замер, как будто бы его там впереди ждала какая-то опасность. Еще никогда в жизни он не испытывал ничего подобного! Как вообще такое состояние могло возникнуть в столь защищенном и охраняемом месте как это? И тем не менее, Симон все никак не мог избавиться от мысли, что он сейчас являлся кроликом, который прямиком идет в пасть гигантской змеи, готовой в любое мгновение целиком и полностью проглотить его.

– И тем не менее… А к черту! – выругался про себя Симон, так и не найдя оправдания своему страху, после чего сделал решительный шаг, на мгновение сжавшись так, будто бы стены тоннеля вот-вот сойдутся и раздавят его раз и навсегда. Этого, очевидно, не произошло, и юноша, быстро преодолев остаток пути, добрался-таки до нужного корпуса. Преодолев несколько пролетов, он был уже на пути к заветному кабинету, гадая, там ли еще профессор Флауэрс, или же он проделал весь этот долгий и опасный путь зря. Внезапно он резко затормозил, пробегая рядом с одной из дверей, которая всегда, по крайней мере, на его памяти, была заперта.

Это была библиотека-серверная, куда обычным студентам вход был категорически воспрещен. И вместо пластмассовых створок обычных дверей она имела металлические ставни. Более того, они, как уже припомнил Симон, никто не видел, как туда кто-то входил. Сейчас же из помещения вырывалось наружу фиолетовое сияние, и врата в этот новый волшебный новый мир были слегка приоткрыты, как бы приглашая, случайно или нет, путника если и не зайти, то хотя бы на мгновение заглянуть внутрь. Не зная, чего или кого именно он опасается, Симон на цыпочках подошел к приоткрытой двери. Прежде чем он успел каким бы то ни было образом среагировать, металлическая дверь отъехала в сторону, и путник, как загипнотизированный, проник внутрь. Он оказался в святая святых университета – серверной, куда данные поступали напрямую из эфирного шпиля телебашни, который Симон лицезрел за окном. И уже после предварительной обработки и систематизации учебных алгоритмов эта информация она поступала непосредственно в чипы студентов по всему городу.

Внутри серверная напоминала миниатюрное лазерное шоу. Она вся была залита мерцающим светом, который формировал в пространстве объемные голографические символы – своеобразную панель управления, доступ к которой имелся только у директора и его замов. И даже преподаватели и деканы не имели доступа ко всей базе данных. Однако же Симон как-то оказался здесь. Не в состоянии побороть свое любопытство, он уже было потянулся к манящему его символу, который горел в пространстве буквально на расстоянии вытянутой от него руки, как вдруг вздрогнул от раздавшегося у самого его уха голоса сразу после того, как дверь за ним захлопнулась и он оказался в западне: