У горизонта событий. Том I

– Нам необходимо обсудить детали, коммандер, – обманчиво вежливо вещал адмирал. – Обговорить все в подробностях. И для начала меня интересует, сколько тебе нужно людей.

– Хотел бы я сам знать, – пробормотал Юст. – Можно подумать, я когда-нибудь такое проворачивал. Придется экспериментировать.

– Звучит не слишком обнадеживающе.

– Всегда приходится с чего-то начинать! – Юст наставительно поднял палец.

– Ты когда-нибудь перестанешь паясничать? – взорвался Хольм. – Ты не в балагане! Какого морского демона ты постоянно провоцируешь меня?

– Вы же сами говорили, помнится, что на подчиненных полезно иногда орать. Я просто предоставляю вам удобный повод, – Юст довольно осклабился.

– Нет! Ты наглый самодовольный хам! И тебе просто нравится манипулировать мною и всеми остальными! Дернул за одну ниточку – я на тебя ору, а ты потешаешься, на это глядя. Дернул за другую – я падаю ниц в благоговении.

– Напомните, когда вы передо мной в последний раз благоговели? А то я что-то запамятовал…

Юст подумал, что все-таки зарвался. Он снова СРАВНИЛ кое с кем другим. Ведь, как говорится, все познается в сравнении. Он посмотрел на Хольма с признательностью, проникновенностью и раскаянием.

– Ты прекрасно понимаешь, что мы готовы доверить тебе свои жизни, Юст! Можно хотя бы сейчас обойтись без своих шуточек?

– Без шуточек получается слишком пафосно и высокопарно, – вздохнул Юст. – Но я клянусь – я не предам вас, адмирал! Никого из вас! И не подведу!

Он встал напротив Хольма и посмотрел ему в глаза. Тот, слегка приподняв брови, ответил вопросительным взглядом: мол, что еще отмочить собрался?

Хольм был чуть ниже ростом, но шире в плечах и плотнее сложен. С хрипловатым голосом, обветренным загорелым лицом, как положено заправскому моряку, пусть и проторчавшему два с половиной года на суше. К этому еще прилагались волевой подбородок, светлые волосы и голубые глаза.

Как и у доброй половины лиорентийской военной аристократии, предки его были вернигами, северными варварами, которых лиорентийцы когда-то наняли для защиты своих земель. Многие верниги предпочли остаться на новом месте и довольно быстро смешались с местным населением. У Юста во внешности ничего от вернигов не осталось, но Хольма, да и Ингара того же – хоть сейчас можно было обрядить в волчьи шкуры и отправить на историческую родину – приняли бы за своего.

Хотя, конечно, как сказать. У Хольма с историческими родственниками сложились непростые отношения. В одной абордажной стычке они ему нос на сторону своротили, так что адмирал к вернигам особых родственных чувств не питал. То есть, чувства-то он питал, но не такие, которые имеют обычно в виду, говоря «родственные».

Так или иначе, адмирал являл собой образец лиорентийского офицера. Реально – один из лучших образцов.

Когда Юст в первый раз позволил Хольму покопаться у себя в мозгах, адмирал был искренне изумлен, обнаружив, что «наглый самодовольный хам» испытывает к нему исключительно положительные чувства.

– Что, не знали, что я питаю к вам глубокую симпатию и уважение? Это для вас такое открытие, адмирал? – спросил тогда Юст, иронично вскидывая бровь: – И еще благодарность – за то, что вы меня… терпите такого всего из себя подарочного.

– Доброго и хорошего, – Хольм фыркнул и добавил, ткнув Юста в лоб: – Честно говоря, полагал, что там будет, скорее, снисхождение – с высоты вашего ума и могущества, так сказать.

В общем, у них с Хольмом были хорошие, очень хорошие отношения, даром что адмирал иногда позволял себе на Юста поорать. Юсту это не мешало – в конце концов, сестра тоже любила песочить ему мозги, да и Кенлар, случалось, орал, даже отец сподобился – пару раз, и основания у него были очень веские. А вот мама – мама все Юсту спускала с рук, любые выкрутасы.

– Я не подведу вас, – повторил Юст.

Он провел рукой по лицу, запустив пальцы в волосы и снова глубоко вздохнул – он обязан, обязан всех защитить.

И ради этого он всего себя отдаст, не задумываясь.

Юст стянул рубашку и уселся на табурет, Тэт взялся за ножницы, щелкнул ими около его уха, потом позвал, чуть дрогнувшим голосом:

– Юст! Я хочу вам сказать, перед тем как… В общем, сейчас.

Тэт был напряжен и взволнован. Совершенно нетипично для него. Небось, затевает какую-нибудь пафосную глупость. Юст повернул голову, покосившись на него и встретил взгляд, в котором прочитал безусловную преданность. Тэт сглотнул:

– Юст, вы же знаете… Я беспризорник, я вырос на улицах… вместе с Ремко… Я никогда ни к кому, кроме него, не был привязан…

Ну да, Юст так и думал, ожидал душещипательных признаний. С другой стороны, Тэт ни разу раньше не говорил об этом. Ему действительно нужно было высказаться.

– Мне не было никогда так хорошо, как в эти четыре года – в плавании, на островах по пути, здесь… Я умру за Вас!

Юст не хотел, чтобы за него умирали. И если вопрос встанет ребром, лучше уж наоборот.

Он глубоко вздохнул и снова погрузился в размышления, пробуя мысленно разные варианты, усиливая одновременно входящие сигналы и свои внутренние, настраивая, чтобы войти в резонанс. Ему нужно было их доверие. Хотя, конечно, вклиниться насильно и даже взломать мозги Юст тоже сумел бы. Он знал, КАК, но никогда, никогда такого не проделывал!

Может, скоро и придется – зависит от того, с чем заявятся сюда маги.

Юст потянулся к Хольму, легко установив контакт, и развернул полосу пропускания. Адмирал вздрогнул и посмотрел на него с толикой неуверенности. «Пожалуйста, не отгораживайтесь», – мысленно попросил Юст, мягко стукнул ему в мозг, и Хольм поддался.

Юст подключил к себе одного за другим стоявших вокруг товарищей и создал сеть, связующим звеном, краеугольным камнем которой являлся сам. Восемь человек – хватит, для первого раза с избытком. Это не предел, но больше не надо.

Все шло легко и гладко, как по маслу. Это ведь должно было пугать?

Он еще сильнее расширил каналы связи и запустил их на полную.

Они были его сосудами, гораздо более удобными, чем накопители. Он мог черпать из них, мог даже высосать их досуха, вобрав в себя колоссальное количество Излучения…

Он втянул их в себя, ощутил их своей частью.

Он осознал, что его умение воспринимать чужие чувства было частью гораздо большего – того, чем он до сих пор не пользовался. Сейчас он мог видеть их глазами, слышать их ушами, входить в их воспоминания, пробуждать и тушить в них эмоции.

Он взирал на свою тело со стороны – глазами адмирала, Тэта, Ремко, Лочино, Дондзо… Видел, как, полураздетый, сидит на табурете – едва дыша, с застывшими расширенными зрачками, которые по цвету почти слились с радужной оболочкой. Это совсем не походило на то ощущение, когда он смотрелся в зеркало… Он себя пугал. И остальных тоже. Но одновременно вызывал восхищение, восторженный трепет.

Слияние восприятия, соединение разумов, размытие границы между телами.

Дрожь экстаза волна за волной пробегала по его телу.

Он мог почти всё!

Не давая себе труда осознать зачем, он полез в мозг к морским черепахам, гнездившимся на пляже – сейчас как раз был сезон, когда они откладывали яйца, закапывая их в песок. Управлять черепахами оказалось на удивление несложно – в их мозге было гораздо меньше переключателей, чем в человеческом.

Бросив черепах, Юст сосредоточился на еще более примитивных песочных крабах. Согнал их в кучу, заставил лезть друг на друга, создавая гору из своих хитиновых тел. Потом отрубил соединение, и животные стали потихоньку расползаться обратно.

Он мог воздействовать на чужое подсознание, минуя сознание. На свое он и раньше воздействовал – это ведь очень убыстряет все процессы, когда делаешь что-то не размышляя.

Он мог управлять своими звеньями таким образом, что никто бы из них просто не осознал, что им управляют, потому что никакие сигналы до их личного «я» бы не доходили. Уже потом сознание экстренно пыталось бы как-то исправить нестыковки и увязать все воедино, призывая на помощь любые средства, вплоть до видений или голосов в голове. И это он был бы в их видениях, это его голос слышали бы другие.

Он видел время как множество отдельных срезов, вбирал в себя прошлое воспоминаниями, пришедшими ото всех своих узлов. Он воспринимал вероятностные образы будущего, которые возникали на линиях, выходивших из неисчислимого количества точек. Но это бесконечное множество линий складывалось в плотные облака вероятностей.

Он мог просчитывать варианты будущего – до какой-то степени, потому что он имел дело с хаотической системой.

Он изменил направление связи – энергия из центра перетекла в узлы. Он мог перераспределять потоки между всеми. Потом он сделал себя открытым, чтобы остальные звенья тоже могли из него черпать. Он дал им то, что брал у них.

Он мог добиться полного слияния своего «я» с другими, стать множественным «я», взирающим со стороны на несколько своих тел. Сужая и расширяя полосу пропускания, он мог сделать узлы более самостоятельными или более зависимыми.

Он мог сохранять свою личную индивидуальность при меньшей полосе пропускания, а, увеличивая, рисковал отдать руководство сетью некоей надстройке, сверхсознанию, чьим составным элементом, так или иначе, являлся. Это страшило его. Сверхсознание способно было управлять своими узлами, включая его самого, с гораздо большей легкостью, чем он сам, могло блокировать сознание и загружать подсознание приказами и вычислениями, а потом выуживать нужные результаты.

Сверхсознание мыслило такими категориями, такими сложными образами, что постичь их, сохраняя «я», было недостижимо. Его желания, его стремления были за пределами человеческого понимания. Юст боялся – боялся, что сверхсознание отнимет его личность, что превратит то, что было дорого для него, было значимым в его жизни, в чужое и безразличное… Он боялся измениться настолько, чтобы перестать быть собой, превратиться в кого-то другого, потерять человечность.

И все же это произошло… Контроль над сетью уплыл, его «я» тонуло в чем-то много большем, ужасающе громадном. И оно… постигло, определило наиболее плотные облака вероятности, попыталось послать ему сигналы, которые он мог бы воспринять, сообщить ему о своем знании.

Юст в панике потянул свое «я» назад. Он не разорвал сеть, но резко уменьшил полосу пропускания каналов. Целостная картина, мозаика, которая сложилась, разбилась на разрозненные куски. Спустя какое-то незначительное время даже эти осколки распались и растворились, оставив лишь смутное ощущение, что он знал бесконечно много, но забыл.

Он уже испытывал подобное чувство – после Первого посвящения в Анидаб-Дорему, после визита в Башню. Двенадцать лет назад.

«Путь назначен. Выбор сделан. Ты знаешь – это не судьба, не предопределение, не предназначение, просто инструкции – то, что следует предпринять ради себя самого и ради этого мира».

Шепчущий голос в голове… Чей голос? Он уже как-то слышал… похожий голос, так ведь?

Юст сидел на табурете, потрясенный, ошарашенный – в ужасе от того, что он смог сотворить и мог сотворить еще. Замершее было сердце очухалось и со всей силы заколотило по ребрам, крылья носа вздрагивали, раздуваясь от вдохов, тело била дрожь.

Вокруг все застыли, пребывая в том же стрессе. Гелект, из-за ментального блока не принимавший участия в устроенном Юстом эксперименте, уставился на него потрясенно и… с благоговением? Почему?

– Что вы тут все остолбенели? – спросил Юст.

Хотел насмешливо, а получилось хрипло и надорвано.

Он по-прежнему был соединен со всеми, кроме Гелекта – тонкой нитью, по которой туда-сюда проходили волны сигналов. Он попытался распространить спокойствие, которого не чувствовал сам.

Адмирал первым пришел в себя, встряхнулся. В общем-то, его было очень сложно выбить из колеи, потрясения и страха в нем Юст почти не чувствовал – те были загнаны куда-то на самые задворки мозга.

– Коммандер, вы все время так ощущаете других? – тихо спросил Ремко, ошеломленный, как и все остальные.

– Нет, – Юст облизнул губы. – Обычно почти отгораживаюсь, иначе системы восприятия перегрузятся.

– И действительно не смотрите на нас свысока? Мы для вас не муравьи, копошащиеся в муравейнике?

– Нет! – вскипел Юст. – Почему это вас всех так удивляет?

– Можешь управлять нами? – прямо спросил Хольм.

– В некотором роде, – осторожно ответил Юст. – Например, блокировать сознание, доставляя приказы сразу в подсознание, – он замолчал, думая, как бы еще половчее выразиться, а потом сорвался: – И нет! Я не собираюсь вами управлять! Зачем мне это бы сдалось?

– Вы видите в нас равных, ведете себя, как с равными, – сказал Тэт. – Вы, который тут…

– Да! Именно так! Потому что мне так комфортнее! – перебил его Юст. – Мне удобнее считать всех равными, и многим это не нравится! И вообще отстаньте! Дайте подумать!

Юст снова отключился – он должен быть осмыслить произошедшее. Сейчас он позволил себе осознать, что все четыре года, что длилась их экспедиция, он подспудно манипулировал своими товарищами – подстраивал их под себя, настойчиво внушал им симпатию к себе и даже любовь. Это же так удобно, так приятно, когда тебя любят окружающие! И одновременно смеялся и подтрунивал над ними, позволяя ответные шутки в свой адрес, – чтобы их симпатия не перешла границы, не превратилась в благоговение и почитание. Чтобы остаться одним из них. На равных.

Довольно скрывать от себя правду – опасную и нежеланную. По своим способностям он, несомненно, Связующий. Но Связующие, насколько ему было известно, сами подстраивались, а не наоборот. Не манипулировали другими, не диктовали свои условия. Связующим все это запрещалось. Точнее, они физически были не приспособлены к подобным вещам. И выходило, что в отношениях с людьми Юст вел себя совсем не как Связующий.

Юст очнулся от оцепенения, когда почувствовал прикосновение бритвы к шее.

– Решил меня зарезать, Тэт?

– Просто подравниваю, – откликнулся тот, чуть смешавшись. – И вообще – не дергайтесь, а то откромсаю вам кусок уха. А уши не волосы, не отрастут.

Ну, вообще-то, и уши, в случае надобности, отрастут. За месяц, а, может, и меньше. Уточнять сроки у Юста не было желания.

Тэт… шутит и дерзит больше обычного. Пытается загладить пафосные излияния и признания в преданности.

– Я умру за Вас! – снова повторил Тэт в диссонанс предыдущим словам. – И не буду ни мгновения сомневаться!

Это была правда. Юст вздохнул, провел рукой по голове и вместо привычных отросших волос наткнулся на короткий ершик.

– И сколько волос ты мне оставил? – процедил Юст.

– Как приказал адмирал – ровно столько, чтобы голова не обгорела.

– Умрешь за меня, говоришь? – с угрозой спросил Юст. – Если ты еще раз так меня пострижешь, то несомненно – придушу собственными руками.

– Разрешите все-таки мне закончить, коммандер, прежде чем я приму мученическую смерть от ваших рук!

Потом, тихо добавил:

– Простите меня! Я знаю, вы не любите всех этих откровений. Но я должен был сказать… Больше не буду вам этим докучать…

– Не надо за меня умирать, – снова вздохнул Юст, отвернувшись. – Лучше просто проживи достойную жизнь. И долгую. В этом больше толку.

– Эти маги, которых мы ждем, они ведь не могут проделывать… подобные штуки? – адмирал требовательно посмотрел на Юста, ожидая успокоительного подтверждения.

– Охотники, Воспринимающие… – Юст почесал переносицу. – Они тоже хорошо улавливают эмоции. Могут подключаться к другим людям, разделять их чувства и впитывать. Они называют обычных людей сосудами и выкачивают из них Излучение, как из накопителей. Но это отнюдь не то же, что проделал я. Канал более узкий по диапазону, а если они хотят усилить поток, они просто разрушают мозг. Моя сеть… та, которая получилась из нас, во много раз лучше.

– Охотников маги пошлют наверняка, – добавил Юст после паузы. – Наверное, даже не одного. Охотники умеют выслеживать по остаточному Излучению, вычислять точки перемещений.

– Ты говорил еще, что для магов проблематично соединиться друг с другом.

Юст кивнул.

– Точнее, создавать сколь-нибудь широкие каналы пропускания и двунаправленные связи. Маги способны лишь на поверхностные объединения. Они даже мысли друг другу далеко не все умеют передавать. Максимум, на что такая связь годится – это переместиться сюда вместе, чтоб их не разбросало по большой территории. Отчасти, дело в том, что у разных Орденов нет взаимопонимания, взаимного доверия, они словно говорят на разных языках. Шестеренки, которые не подходят друг к другу и не в силах составить единый исправно работающий механизм. Чтобы общаться, нужны разделяемые ценности, а каждый Орден – изолирован, возделывает свою делянку и на другие не суется. А некоторые вообще считают, что маги просто вырождаются и с каждым поколением становятся слабее. Нынешние маги мало походят на тех, что жили до Катастрофы.

Юст замолчал и опять ушел в свои мысли.

По крайней мере, тогда были Связующие. Они умели… подбирать ключи ко всем, объединяли других магов в сеть, создавали сверхсознания. Со времен Войн Хаоса Связующие под запретом. Это решение приняли, чтобы не повторить то, что случилось в прошлом. Маги должны быть разъединены, и тогда они более не смогут нести угрозы мирозданию.

Обычные магические россказни, в которых сложно отделить правду от вымысла и отцедить реальные факты. Во всех сведениях, касавшихся Связующих, было слишком много противоречий. По некоторым источникам, они проходили долгое обучение – целых двенадцать лет. Но как же тогда сам Юст может быть Связующим? Он провел в Анидаб-Дорему год и, едва став адептом, сбежал домой, испугавшись Второго посвящения.

Но кто он, если не Связующий? Никто больше ТАК делать не мог!

И о Катастрофе, случившейся полторы тысячи лет назад, сведений сохранилось мало, и были они… мутными, больше похожими на легендарные сказания.

Наругини-Нару – так назывался то ли город, то ли страна – там всё началось, там находился эпицентр. Глубоко под землей маги собирали гигантское устройство, которое даровало бы им власть над мирозданием. Они захотели бросить вызов самому Создателю, ибо Создатель сказал: да возьмет каждый столько могущества, сколько сможет.

Маги запустили свое устройство, но мироздание воспротивилось их потугам: пространство и время искривились, образовав пузырь, затягивавший в себя вещество. Пузырь неудержимо разрастался, поглощая все больше вещества и разрывая пространство. Весь мир был на грани гибели. Маги чудом сумели остановить процесс – они накрыли пузырь непроницаемым Саркофагом, перекрыли доступ из нашего мира, но сами при этом оказались внутри него и погибли. Время не знало к ним пощады – даже имен их ныне никто не помнил.

До Катастрофы Запретный континент не имел ничего общего с тем, во что превратился сейчас. Окраинные области погрузились в океан – не столько из-за повышения уровня воды, сколько из-за того, что суша сама провалилась. Плита, на которой стоял континент, раскололась на несколько частей, одни из них наезжали на другие, вдоль побережья прошли разломы. Но не это было главным. К тому моменту, когда пузырь удалось изолировать, все внутренние области континента уже утекли в него, а на их месте образовался провал. Пространство по краям истончилось и растянулось, закрывая его. От всего континента осталась лишь скорлупа, внешняя оболочка, вспучившаяся высочайшими в мире горами.

Из недр земли, проплавив камни, излилось море лавы. Резко потеплело, со дна океанов стал выделяться горючий газ, начали таять льды, вода затопила обширные прибрежные районы по всей планете. Шли ядовитые дожди. Тучи пепла и пемзы, следствие непрерывно продолжавшихся извержений, затмили солнце и наступили многолетние сумерки. Растения, животные, люди – все вымирали. Из людей, прежде населявших планету, выжила только малая часть.

Уже другие маги, тоже с забытыми именами, постарались закрыть ото всех остатки континента и сделать его недоступным. Они воздвигли цепи отвесных скал, вздымавшихся из воды, вознесли горы, протянувшиеся вдоль всего побережья, еще выше, сделав их неодолимой преградой, редкие пригодные для жизни участки земли населили ядовитыми и хищными растениями, устроили Бурлящую полосу. Юст читал, что она представляет собой подводный разлом, из которого поднимается к поверхности ядовитый газ и там вскипает, а иногда и загорается…

В общем, древние маги изобрели уйму всякой всячины – и все ради того, чтобы их потомки держались от Запретного континента подальше.

– Юст! – Хольм потряс его за плечо. – Очухивайся, давай! Ты так и собираешься здесь сидеть до пришествия магов?

Юст вскинул взгляд:

– Вы правы, адмирал, пора уже в лес, к нашим деревьям.

Он поднялся с табурета, непроизвольно провел сцепленными руками по затылку и еще раз помянул нехорошими словами Тэта.

– Пара часов в запасе у нас, думаю, еще есть, – протянул Хольм, а потом неуверенно пробормотал: – Мне казалось, я знал гораздо больше, про все… Но теперь эти знания будто растворились, и я в состоянии выловить только плавающие там и сям частички.

– Ваш мозг просто не приспособлен для полноценного осознания вещей подобного масштаба, – хмыкнул Юст и, поймав сердитый взгляд адмирала, тут же добавил: – И мой тоже. Одиночный мозг не может вместить в себя сверхсознание целиком. Мы воспринимаем лишь его проекции.

Во избежание дальнейших обсуждений Юст поспешил раздеться и бухнулся в запруду. Сделав несколько гребков, он подплыл к водопаду и подставил лицо струям прохладной воды, падавшим с уступа, затем выбрался из ручья и вытерся.

Пока он экспериментировал со сверхсознанием, Дондзо, один из матросов, принес его одежду, жилет и клинок в ножнах – вернигское наследство отца.

Жилет – не стальная кираса. Разные типы кристаллического углеволокна имели разную внутреннюю структуру и разные свойства. Упругие сочленения растягивались, и жилет принимал форму тела. Пластины были мягкими изнутри и будто пористыми, отводили тепло и пот, нигде не жали и не натирали. Юст оделся и в сопровождении Ремко пошел к лесу. Гелект с гасителем на плече увязался за ними. Юст понял, что старшему инквизитору не терпится с ним поговорить.

– Вы там поосторожнее! – крикнул вслед Тэт. – Не задумывайтесь шибко – сами говорили, что много думать вредно!

Гелект

Старший инквизитор, досточтимый Гелект Раттиро, в маске с угольным фильтром, защищавшем от источаемого деревьями запаха, устроился на тщательно расчищенном от растений пригорке. Под ногами бегали местные обитатели – покрытые хитиновыми панцирями членистоногие. Эта разновидность, вроде, была безвредной. Внутри недавно отобедавших деревьев противно булькало и чавкало. Не слишком аппетитно.

Кроме него в лес с Юстом Хольгерстоном отправился еще Ремко Йориен – матрос с «Сияющей» – флагмана экспедиционной флотилии. Сейчас парень стоял рядом, тоже в надетой на лицо повязке, заложив руки за спину и расставив ноги.

Гелект буравил взглядом мага. Тот сидел недалеко, уткнув локти в колени и опершись подбородком на сложенные кулаки. Мыслитель, чтоб его! Иногда он поднимал голову и пялился на дупла, расположенные на высоте в три человеческих роста. Форменный китель расстегнут, ворот рубашки развязан. С непокрытой головой и без дурацкой неудобной маски. Непривычно мрачный, и взгляд одновременно задумчивый и страдающий. Юст Хольгерстон явно переживал за тех двоих, которых заполучили себе на обед деревья. А ведь он их даже не знал.

Иногда Гелекта почти тошнило от одного вида мага, от идеального овала лица, выверенной линии скул и подбородка. Прямой нос с едва заметной горбинкой, которую Юст имел обыкновение чесать, когда задумывался, длинные ровные брови, иногда причудливо ломавшиеся, густые ресницы, обрамлявшие темно-карие, почти черные глаза. Юст Хольгерстон был просто отвратительно красив. И улыбка его, дружелюбная, благожелательная, но одновременно снисходительно-насмешливая, действовала раздражающе. Когда он смотрел на Гелекта – внимательно и всегда с намеком на иронию, старший инквизитор чувствовал себя пойманным в ловушку, прятался за спасительным ментальным щитом и старался побыстрее отвести взгляд.

«Ты подмял под себя всех, – думал Гелект, продолжая разглядывать мага. – Вся команда пляшет под твою дудку, в конечном счете – и адмирал, и матросы. О! Как они на тебя смотрели, когда ты затеял это представление! С благоговейным трепетом и преданностью, словно ты посланник Пророка, а не проклятый им маг, чей удел – вечные муки в Адской Бездне после смерти!»

Хуже всего было то, что Гелект в тот момент остро пожалел, что у него в голове блок, и он не может прочувствовать, не в состоянии прикоснуться к тому огромному и таинственному, что объединило остальных.

Инквизитор провел пальцами по татуировке на правой ладони: круг, и внутри – крест, выходивший за его пределы. Это – часть ритуала посвящения, Печать Пророка, знак, которым Пророк награждает своих приближенных слуг, доказательство дарованной Им благодати. «Я связь всех со всеми!», – так сказал Он. Пророк был Связующим. Знание, которое не следует распространять среди рядовых лиорентийцев, оно – удел лишь посвященных, готовых принять его. Однако Гелект пошел куда дальше, его посетила пугающая, богохульная мысль: «А вдруг Юст Хольгерстон – посланник Пророка? Тот, кто должен прийти перед Концом Света?»