Империя проклятых

«Г-Г-Габриэль, ты в порядке?»

– Да хер с ними, с этими р-ребра…

Надо мной навис порченый, бросаясь с тихим шипением. Мне удалось откатиться в сторону, отрубив ему ноги ударом клинка Пью. Но ко мне снова с грохотом приближался Рикард в сопровождении Киары, глаза которой горели ненавистью. И, вглядываясь сквозь падающий снег, я почувствовал, как мое сердце упало камнем. За спиной Матери-Волчицы…

– Дай-ка угадаю, – пробормотал Жан-Франсуа. – Лашанс вернулась?

– Ну, как и в случае с царапиной, – кивнул Габриэль. – У нее сердце кровью обливалось при виде малышей в этом ужасном фургоне, и теперь она выгоняла их на лед. Из-за сострадания она окончательно попрощалась со здравым смыслом. Управлять лошадьми она ни черта не умела и чуть не свалилась с седла, закричав, когда отчаянно прыгнула на место кучера. Но ей удалось схватить поводья и заставить испуганных животных, медленно скользя, остановиться посреди реки. Диор в мгновение ока слезла с козел и поползла по крыше клетки к двери. Но, выругавшись, она обнаружила, что дверь закрыта на замок, а вопящие пленники заперты внутри.

Кейн подобрал упавший двуручный меч, и теперь они с Лакланом прокладывали себе путь по льду в жестокой, зрелищной схватке. Мой бывший ученик принадлежал крови Дивок, его родословная корнями уходила глубже, чем у многих. Но все равно он был лишь бледнокровкой, а сила Кейна казалась ужасающей – даже с одной рукой Палачу удавалось парировать все удары. Киара приближалась ко мне, и с ее дубинки капала моя кровь, бок о бок с ней двигался Рикард. Но я с замиранием сердца следил за тем, как ее рабы теперь обратились к Диор. И какой бы упрямой дурой ни была эта девчонка, она повернулась к ним лицом, сжимая в бледном кулаке кинжал из сребростали.

– Нет, Диор, уходи! – взревел я.

Она взглянула на меня, потом через плечо на беспомощных детей, запертых в клетке. Несмотря на то что она была совсем одна, я видел: она полна решимости защищать их. Рабы-мечники подходили все ближе, и мне бы не удалось добраться до нее, потому что между нами были Мать-Волчица и Рикард.

– Да провались ты пропадом, тупица, беги!

Я сразил еще одного порченого, отклонившись назад, когда кувалда Киары рассекла воздух. Поскольку ее ослепила моя эгида, Мать-Волчица промахнулась, и вес ее оружия протащил вампиршу мимо меня. Рикард взревел, размахивая своим огромным боевым молотом, и, когда я уклонился от удара, река под нами затрещала. Пнув ублюдка по колену своими посеребренными каблуками, я ударил Киару в спину, и у нее на теле задымилась рана. Завыв, она уронила кувалду на лед. Если бы мне удалось обхватить руками их шеи, я мог бы заставить их кровь выкипеть, но, хотя в небе светило солнце, эта парочка не утратила силы духа, и один удар их крепких кулаков раскрошил бы мне кости в порошок.

За спинами моих врагов Диор подняла свой нож и с отрывистым криком набросилась на рабов-мечников. Она промахнулась примерно на милю, но солдаты отступили, настороженно кружа. Киара бросилась на меня с голыми руками, и желудок у меня скрутило, когда она схватила меня за волосы и вырвала их с корнем. Зарычав, я потянулся к ее горлу, но зацепил только золотой флакон на шее. Цепь лопнула, флакон отлетел в сторону, и в этот момент на меня обрушился удар боевого молота Рикарда, мощный, как неуправляемая карета. Пока я летел, невесомый, без чувств, кувыркаясь в воздухе, я ощутил, как ломаются ребра, как срываются с губ кровь и слюна, а мир вокруг становится серым. Должно быть, я приземлился футов на пятьдесят выше по течению, слишком ошеломленный, чтобы даже почувствовать удар, когда рухнул на лед.

Перекатившись на живот, я закашлялся и изо всех сил попытался подняться, вдохнуть. Сквозь звон в ушах я слышал, как кричит Диор, шаря по льду в поисках моего меча.

– Я н-начинаю подозревать, что Вседержитель действительно разозлился на меня…

«Двух н-недель не прошло, как ты совершил м-м-массовое убийство на священной земле».

– Они были у-ублюдками, Пью.

«Как и ты, Габриэль».

– Туше.

Киара и Рикард снова бросились на меня, Лаклан все еще дрался с Кейном, и мне тоже надо было подниматься, надо было двигаться. Кровь заливала мне глаза, в голове звенело так, словно в ней били похоронные колокола, но я сомкнул пальцы на рукояти Пью. Сплюнув алым, я оперся на нее и попытался подняться, потерпел неудачу и снова опустился на одно колено. Я был так сильно изранен, что даже собственную смерть не мог встретить на своих гребаных ногах.

Но потом я услышал шаги по льду замерзшей реки – так по свежевыпавшему снежку ступают мягкие сапожки. Киара и Рикард замедлили шаг, под ногами хрустнул лед, глаза сощурились до щелочек, прорезанных в бумаге. Пуская кровавые слюни, я поднял голову и увидел стоявшую возле меня стройную фигуру, одетую в красное. Свет, горевший у меня на коже, бликовал на фарфоре ее маски, отбрасывал длинную тень на лед между нами и Неистовыми. Отвесив низкий, изысканный поклон, Селин зашипела.

– Приветствую вас-с-с, Дивоки.

И с этими словами она оттянула маску в сторону.

Я видел это и раньше, но желудок все равно скрутило, когда сестра явила нам ужас на своем лице. От скул и выше Селин оставалась миловидной девушкой, тонкокостной и красивой, настолько похожей на нашу мама́, что у меня защемило сердце. Но на нижней половине лица кожа была содрана, обнажая связки мышц и бледные кости, заблестели клыки, а то, что когда-то было храмом ее плоти, теперь превратилось в рваные, изломанные руины.

Рикард уставился на мою сестру, стоявшую под падающим снегом, обнажив клыки.

– Кто ты, кузина?

– Я тебе не куз-з-зина, – ответила она.

Моя сестра подняла руки перед собой и провела острыми ногтями по ладоням. Плавно потекла кровь, как две змеи, одна струя превращалась в изогнутый меч, другая – в цеп длиной с хлыст, распространяя запах… который, о Боже, словно копье, поразил меня прямо в ноющий живот.

– Я Селин Кастия. Меч Праведников. Лиат Вулфрика Ужас-с-сного.

Сверкая мертвыми глазами, Селин подняла клинок, направляя его на Неистовых.

– И я есмь избавление. Для вас и всего наш-ш-шего проклятого рода.

VII. Через кровь эту

С моих губ стекали рубиновые капли, под кожей ныли сломанные ребра. Селин взмахом руки откинула в сторону плащ, стряхивая снежинки со сложного рельефного узора, и уставилась на врагов. Киара и Рикард обменялись молчаливыми неуверенными взглядами. Они не заметили, как исчезла Селин, перемещалась она молниеносно и теперь находилась между охотником и добычей.

– У меня кровные претензии к этому ничтожеству, кузина, – прорычала Киара. – Уйди в сторону.

– Нет, – покачав головой, просто ответила Селин.

Мать-Волчица прищурилась, снова взглянув на вампира рядом с собой. Мясной фургон все еще стоял на льду, и я видел Диор, бледную и одинокую, с кинжалом в руке – Селин убила всех рабов Дивока, окружавших ее, и лед теперь пылал багрянцем. Взгляд Киары вернулся к окровавленному клинку в руке моей сестры, она оскалила клыки и сплюнула.

– Тогда умри.

И, рыча, они с Рикардом бросились вперед по льду.

Моя младшая сестрица двигалась как зимний ветер, жестокий, холодный, пронизывающий насквозь, до самых костей. Она отступила в сторону размытым красным пятном, избежав гудящего удара Киары, и по льду у нас под ногами расползлись крупные трещины, когда ее кувалда с грохотом опустилась на замерзшую одежду реки. Быстрая, уверенная, Селин нанесла клинком удар по рукояти молота Рикарда, рассекая железное дерево пополам. Потеряв равновесие, хладнокровный великан получил удар в позвоночник, когда, спотыкаясь, полетел мимо, и его мраморная плоть разлетелась как дым. Быстрая, точно серебро, Селин схватила Мать-Волчицу за запястье, точно так же, как и меня в тени Сан-Мишона. Кровь Киары начала закипать.

У меня по коже побежали мурашки при виде того, как она вырывалась, как разносился по ветру густой запах; это была та же ужасная сила, которой мой нечестивый отец наделил и меня.

Сангвимантия.

Сначала кровь хлынула в глаза Киары, и белки стали темно-красными. Мать-Волчица взревела, когда ее мраморная кожа почернела, разрываясь под хваткой моей сестры, покрываясь трещинами, словно русло высохшей реки. Но Киара была не юным отродьем, с которым легко справиться, и, стиснув окровавленные клыки, она ударила Селин тыльной стороной ладони, отправив ее в полет, как мешок с мякиной.

В хаосе я поднялся на ноги, прижимая руку к сломанным ребрам. В ушах у меня все еще звенело, когда я бросился на Мать-Волчицу. В голове серебряно пела Пьющая Пепел. Киара повернулась, шипя от ненависти и уклоняясь от моих ударов: живот, грудь, горло. Теперь мы оба были ранены, оба – в отчаянии. Лаки все еще дрался с Кейном, а Диор шагнула вперед с поднятым кинжалом.

– Нет, уходи! – взревел я.

Я извернулся, когда кувалда Киары просвистела мимо моего подбородка – Боже, силы в ней было достаточно, чтобы сровнять с землей чертову гору. Если бы сейчас была ночь, уверен, она бы сровняла с землей и меня. Но на небе все еще властвовал тусклый дневной свет, моя эгида горела ярко, и как бы сильно я ни пострадал, сражаясь, чтобы защитить эту девушку у стен Авелина, в сознании снова зазвенела истина, которую не так давно сказал мне хозяин замка:

«Неважно, во что ты веруешь, важно верить хоть во что-то».

Молот Киары врезался в мой клинок, дикая сила удара отбросила меня назад, прокатив по льду, и я снова упал на колени. Хватая ртом воздух, я поднялся, но когда Мать-Волчица сплюнула кровь и приготовилась к новой атаке, мы все вздрогнули от ужасного крика, раздавшегося у нас за спиной.

Я обернулся и увидел, что Рикард стоит на коленях перед Селин. Он был весь в крови, от одной руки остался только дымящийся обрубок до локтя, у другой была отрублена ладонь. Сила Селин была ужасающей – тот факт, что птенец крови Восс так возвышался над бывалым воином Дивоков, казался абсолютной нелепостью. Но Селин крепко держала Рикарда за плечи, и обнаженные мышцы на ее челюсти непристойно напряглись, когда она начала открывать рот – все шире и шире. И я в ужасе наблюдал, как моя сестра вонзила зубы в горло своего врага.

Габриэль покачал головой, мягко проведя пальцем по губам.

– Они называют это Поцелуем. Когда клыки пронзают кожу, когда кровь льется горячей и густой струей, жертва вампира испытывает неописуемый восторг. Ни один наркотик не сравнится с этим ощущением. И ни один плотский грех. Попробовав однажды, некоторые люди готовы на все, чтобы испытать это снова: пожертвовать своей свободой, самой жизнью, только чтобы еще раз почувствовать это кровавое блаженство. И я видел, как оно захватило Рикарда: ресницы у него затрепетали, и с губ сорвался стон дрожащего от страсти любовника, когда Селин, присасываясь, впивалась глубже. Но затем сквозь небеса прорвался ужас, и глаза холоднокровки-великана широко распахнулись, наполнившись страхом, когда встретились с моими и когда мы оба осознали ужасную правду.

Селин не собиралась останавливаться.

Рикард задыхался, пытался сопротивляться, но Селин впилась в его горло, как голодный клещ, высасывая досуха, блаженно глотая. Великан-холоднокровка слабо дернулся, когда то, что еще оставалось у него внутри, прорвалось сквозь границы его бессмертной оболочки. И с последним, душераздирающим криком тело у него дернулось в предсмертной судороге и рассыпалось в прах в холодных объятиях моей сестры.

Селин стояла, прижимая костяшки пальцев к окровавленному рту. И хотя это могло быть игрой угасающего света или моего собственного разума из-за боли от нанесенной раны, клянусь, рана у нее на лице немного уменьшилась. Мышцы на кости стали плотнее. Мертвую плоть покрывала просвечивающая кожа. Оттенок радужек потемнел, сменив цвет с призрачно-белого, как у смерти, на едва заметный намек на карий, какими они были при жизни. Селин откинула голову назад, испытывая эйфорию, и ее ресницы затрепетали.

– Через кровь эту, – выдохнула она, – да обретем мы жизнь вечную.

– Я полжизни охотился на вампиров, историк, но понятия не имел, что тогда увидел. Но куда более важно – Мать-Волчица, судя по всему, тоже пребывала в неведении. Киара была зрелой вампиршей с более чем столетним стажем, конечно, не такая хитрая, как древняя, с сотнями лет за плечами, но и не птенец. И, несмотря на убийство ее сородича, на ее жгучее желание отомстить мне, я видел: Мать-Волчица растерялась. Кейн все еще дрался с Лакланом посреди реки и потому совсем не мог ей помочь. Киара посмотрела на пленников, на Селин, и в ее глазах вспыхнула ярость, которая, усиливаясь, переросла в ненависть, когда ее взгляд снова упал на меня. Но если не думать головой, вечно жить не получится, и я видел, как она сжала челюсти, когда наконец это поняла.

– Еще одна ночь, Лев, – выплюнула она.

Мать-Волчица подняла свою булаву высоко над головой. Казалось, весь мир закружился в замедленном танце, и сердце у меня замерло, когда она обрушила ее.

Я повернулся и закричал в надежде предупредить Диор.

Киара ударила булавой по льду.

И поверхность реки взорвалась.

VIII. Когти и зубы

Замерзшая река раскололась, лед толщиной в фут треснул, словно стекло. К нам, точно молнии, устремились жирные трещины, высоко в воздух взметнулась снежная крупа. И с оглушительным грохотом лед начал разваливаться на куски.

Я услышал предупреждающий крик Селин и вскочил на ноги, пытаясь добраться хоть до какой-нибудь тверди по обломкам и крошеву. Лаклану приказал бежать, а сестре – следовать за мной. ЗА МНОЙ! И сам помчался по качавшейся под ногами поверхности. Мы перепрыгивали через льдины и трещины, спотыкались, падали, поднимались и снова прыгали, а разломы становились все шире.

«Беги, кролик, беги-к-к-кроликбегибегггиии…»

Звук был оглушающим, невозможным. Ржание лошадей казалось мне тихим шепотом, едва доносившимся сквозь раскаты грома. В небо взвивалось все больше снега, по мере того как сдвигались и бились друг о друга глыбы льда. Но у меня в ушах звучал гимн крови. Я все-таки был бледнокровкой, поэтому моя пылающая тень уверенно стремилась к замерзшему берегу, и, когда я его достиг, то рухнул на землю, ударившись грудью с ярко горящей эгидой.

Сплевывая кровь, я с трудом поднялся на ноги, мои сломанные ребра похрустывали, когда я хватал ртом воздух.

– Диор…

Оглядевшись, я увидел, что разрушения были ужасающими, а сила Матери-Волчицы превзошла все мои ожидания. Но я не заметил ни ее, ни Палача, ни моего бывшего ученика, но Мер раскололась от берега до берега, и по ней тянулись трещины длиной почти в тысячу футов. В воздухе кружился снег, было промозгло, над рекой летало эхо от треска ломающегося льда. Желудок у меня скрутило, когда среди этого хаоса я услышал крик:

– ГА-А-А-АБИ!

Прищурившись, я попытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь воющую метель и с замиранием сердца увидел на реке Диор. Когда лед раскололся, мясной фургон наполовину провалился в воду, и в нем в панике забились люди, закричали дети, протягивая руки сквозь прутья. А на его крыше корчилась Диор, пытаясь спасти их от гибели.

– ГАБРИЭЛЬ!

– Шило мне в рыло…

– Ты должен спас-с-сти ее.

Я повернулся к Селин, она стояла у самой кромки разбитого льда, красные руки снова надвинули маску на залитое кровью лицо. Она обогнала меня, когда мы бежали от провала большими длинными прыжками, и благополучно добралась до берега. Я до сих пор понятия не имею, чему только что стал свидетелем, но ни один вампир не в состоянии пересечь проточную воду и вернуться оттуда…

– Ты должен…

Но я уже ушел, пряча Пьющую Пепел в ножны и кашляя кровью. Я бросился к разбитой поверхности реки, скользкой, как стекло, норовящей выскользнуть из-под ног. Повозка застряла между двумя глыбами и кренилась все больше по мере того, как разваливались льдины. Лошади уже упали в воду, ржали, брыкались.

Приблизившись, я увидел, как Диор подняла кинжал, который я ей дал, и освободила животных от упряжи, чтобы они не тащили груз навстречу гибели. Повозка затряслась, лед снова раскололся, дети внутри заплакали громче.

– УБИРАЙСЯ ОТТУДА, ДЕВОЧКА! – заорал я.

Но Диор, полностью игнорируя меня, вложила клинок в ножны и достала из сапога верный кошель с воровскими отмычками. И, безумная, как пьяный оссиец, она, цепляясь за прутья клетки, подобралась к замку и начала в нем ковыряться.

Я перепрыгивал с одной глыбы на другую, выл ветер, и снег слепил мне глаза. Несколько раз я чуть не свалился в ледяную бездну. В отчаянии оглядываясь в поисках Лаклана, я по-прежнему не мог обнаружить его следов. Но, совершив последний прыжок, я врезался в прутья клетки, Диор схватила меня за руку, чтобы поддержать, взгляд ее ярко-голубых глаз казался диким.

– Я сказал тебе убираться отсюда к чертям!

– Ты что, серьезно собираешься меня сейчас поучать? – заорала она. – Пока я пытаюсь вскрыть этот долбан…

Зарычав, я схватился за дверцу клетки, сорвал ее с ржавых петель и швырнул в реку. Диор изумленно моргнула.

– Да, так тоже было можно.

Фургон дернулся, осев на пару футов. Течение под нами бурлило, когда я потянулся к первому попавшемуся ребенку.

– Беги! Вы все – бегите!

С каждым прерывистым вдохом, истекая кровью, я вытаскивал детей, по двое, по трое за раз, и бросал их на лед. Некоторые выглядели постарше, но большинство едва ли дотягивало до подростков, и все они – абсолютно все – были перепуганы. Льдина под нами прогнулась, раскололась, накренилась, на колеса фургона, который продолжал погружаться, хлынула вода. Дети, все еще остававшиеся внутри, вопили от ужаса, в панике цепляясь друг за друга, чтобы освободиться, когда рядом заорала Диор:

– Габи, ты…

– Я в порядке, уходи, УХОДИ!

Девчонка спрыгнула вниз, схватила в охапку крошечную белокурую девчушку и, перебросив ее через плечо, крикнула: «За мной!» Остальные дети повиновались, старшие хватали убегающих младших, а трещины становились все шире и глубже. Ледяная вода уже доходила мне до бедер, когда я забрался в клетку и вытащил оставшихся несчастных, пальцы и губы которых уже посинели. Последним ребенком, которого я схватил, была девочка постарше, судя по виду, уроженка Оссвея, с рыжевато-каштановыми волосами, которая упрямо отказывалась уходить, пока не освободили последнего пленника.

– Уходи! – заорал я на нее.

– А ты…

– УХОДИ! – проревел я, вышвырнув ее за дверь.

Я согнулся пополам, и сломанные ребра пронзили мне легкие, когда вода поднялась выше пояса. Холод был ужасающим, пронизывающим до костей и парализующим. Мгновение я мог только дышать. Схватившись за прутья, я выпрыгнул наружу, с губ брызнула красная слюна, когда я ударился о раскалывающийся лед, а фургон исчез в глубине позади меня.

Я поднялся и, спотыкаясь, стал перепрыгивать с одной разваливающейся льдины на другую. Каждый вздох давался с трудом, поверхность реки бурлила, как табун бешено скачущих лошадей. Рот наполнился кровью, я знал: одна ошибка, и я окажусь в этом ледяном потоке. Поэтому, шатаясь, брел дальше. Берег был уже в поле зрения, мне оставалось пройти футов двадцать-тридцать. Но, совершив длинный прыжок и тяжело приземлившись, я почувствовал, что удача в конце концов отвернулась от меня – лед подо мной раскололся.

– Дерьмо, не…

Я провалился в адский холод, проклиная все на свете и пытаясь за что-нибудь ухватиться. Над головой сомкнулась вода, темная и ледяная, и я почувствовал, как от шока в легких не осталось воздуха, чтобы дышать, но его хватило, чтобы закричать. Сквозь стиснутые клыки у меня на губах выступили кровавые пузыри, и тут вокруг запястья сомкнулось что-то острое, как бритва, и сокрушительное.

Меня вытащили из воды, и я уже ревел в агонии, когда зубы – oui, чертовы зубы – все глубже погружались в мою плоть. Нечто держало меня в своей пасти – зверь или чудовище, – и мое предплечье крошилось на части, как щепка. Существо казалось ржаво-красным размытым пятном на фоне снега и боли, со сверкающими, отливающими золотом глазами и жемчужно-белыми клыками. И, взревев, я ударил его кулаком по голове, когда оно вытащило меня из реки. Я ударил его еще раз, и оно отпустило меня, а рядом уже была Диор, выкрикивая мое имя. Рядом с ней громко ругался Лаклан. Его кожаные штаны насквозь пропитались ледяной водой, а обнаженная грудь была забрызгана кровью. Он помог девушке оттащить меня подальше от воды, где лед тянулся до самого дна реки.

Наконец-то я был в безопасности.

– Семеро чертовых мучеников, – прохрипел молодой угодник, заваливаясь на спину.

– Габи, с тобой все в порядке? – снова закричала Диор.

Я перевернулся на спину, кашляя, дрожа от холода, и хватал ртом воздух.

– Ч-чертовски замечательно…

Девушка сжала мне плечо, прошептав благодарственную молитву. Часто моргая и оглядываясь по сторонам, я заметил на берегу реки кучку испуганных малышей, которые на Диор смотрели с удивлением, а на меня – с благоговением. Сплюнув кровью, я посмотрел на задыхающегося Лаклана.

– Киара? – прохрипел я. – Кейн?

Угодник ответил, пожав плечами и кивнув в сторону бурлящей реки и разбитых льдин. С трудом поднявшись со льда, с разодранным до кости правым предплечьем, левой рукой я вытащил Пьющую Пепел. И, прищурясь, вгляделся в кружащийся снег. Лаклан встал рядом со мной, и тогда я, наконец, повернулся к своему таинственному спасителю.

К кошке.

Ну, если честно, это был чертов лев.

Зверь сидел у берега и слизывал мою кровь со своей морды плоским розовым языком. Его мех был рыжевато-красным, глаза блестели золотом. Правую щеку бороздил старый шрам, а на плече и груди темнел еще один, более свежий. Животное было огромным – одна из тех крупных пород, обитавших когда-то в Высокогорье до того, как погибли все хищники из-за отсутствия добычи. Дети отступили в явном ужасе, а девчонка-оссийка завела себе за спину самого младшего из них. Но маленькая белокурая девчушка, которую спасла Диор, тыкала во льва пальцем в полном восторге:

– Кису-у-уня!

– Бог ты мой, – прошептала Диор, поднимаясь на ноги. – Габриэль…

Львица смотрела на нас своими золотистыми глазами, взмахивая хвостом из стороны в сторону, и я почувствовал, как из легких снова выбило весь воздух, когда наконец узнал ее. До конца поверить своим глазам я не мог и подумал, не сошел ли я с ума. Но это был она, сидела рядом – огромная, как жизнь, и такая же кровавая.

Призрак.

Иллюзия. Чудо.

А потом я услышал шепот клинка на ветру. Из-за мертвых деревьев вылетела фигура с поднятым кровавым мечом в руках, и за спиной у нее веером развевались длинные черные волосы.

– Нет, Селин, не надо!

Моя сестра беззвучно опустилась на снег, направив лезвие в сторону львицы. Но та прыгнула в сторону, быстрая, как серебро, красная, как ржавчина, уклоняясь от удара с яростным рычанием. Прижав уши к черепу, львица обнажила длинные, точно ножи, клыки и оглушающе ВЗРЕВЕЛА, глядя на мою сестру. Лаклан внезапно пронесся мимо меня размытым пятном.

– Холоднокровка! – прошипел он, вытаскивая сребростальное оружие, и его широко распахнутые глаза замерли на Селин, а я затаил дыхание…

– ОСТАНОВИТЕСЬ!

Крик Диор принес внезапную тишину на берег реки, львица, вампирша и угодник-среброносец застыли. Спасенные дети смотрели на них с молчаливым страхом, а я положил руку на плечо Лаклана и предупреждающе покачал головой, когда Диор шагнула вперед. Девушка бросила суровый взгляд на Селин, на молодого угодника-среброносца рядом со мной и подняла руки, чтобы успокоить зверя. Голос у нее был тихим от удивления, когда она произнесла имя, которое я больше никогда и не думал услышать:

– Феба?

Это, вне всякого сомнения, была она. Львица, которая путешествовала с Сиршей а Дуннсар и отрядом спасения Грааля. Феба сражалась рядом с нами в битве при Винфэле, обеспечивала нашу безопасность в Лесу Скорби, была нашим проводником темными ночами в темных местах. Но Дантон Восс убил и Фебу, и ее хозяйку в Сан-Гийоме. Он рассек грудь Фебы топором Сирши, а затем сломал ее и размазал по плитам монастыря.

Я видел это своими гребаными глазами.

– Тебя убили…

Клыки Фебы сверкали, когда она облизывала свою окровавленную морду. Она предупреждающе зарычала на Селин, но сестра не пошла дальше, остановившись с занесенным клинком и прищуренным мертвым взглядом. Лаклан стоял рядом со мной статуей из узловатых мускулов и горящих татуировок, на плече у него покоилась моя рука – единственное, что удерживало его на месте.

Сумерки были тихими, как могилы, полные угрозы.

Феба посмотрела на заходящее солнце и закрыла блестящие глаза.