Империя проклятых

Заплаканные глаза Диор широко распахнулись.

– Эта кровавая ведьма в маске? Да она пытается вцепиться в меня когтями с тех пор, как мы покинули Гахэх.

– И она же помогла нам сразиться с Дантоном и его выводком. Она не друг Вечного Короля.

– Итак, враг моего врага…

– Обычно просто еще один враг. – Я посмотрел на тусклый свет за окном. – Но она спасла мне жизнь. И помогла спасти твою. Мы должны хотя бы выслушать, что она скажет. Здесь нам оставаться небезопасно, Диор. Ты должна решить, каким путем нам идти дальше.

– Я? – Она моргнула. – Почему я?

– Потому что это твоя жизнь. Твоя судьба. Ты – Святой Грааль Сан-Мишона. Я буду рядом с тобой, всегда и везде. Но твоя дорога… она только твоя и больше ничья. Поэтому выбор за тобой.

Она фыркнула и тяжело сглотнула.

– А что, если я выберу не тот путь?

– Тогда мы заблудимся вместе.

Она посмотрела на меня, и я увидел, как в ее глазах разгорается прежняя искра.

– Перед нами лежит темный путь, – сказал я ей. – И трудно продолжать идти, когда не видишь земли под ногами. Но это и есть мужество. Воля. Желание продолжать идти во тьме. Верить, что она простирается лишь на расстоянии вытянутой руки, а не за миллион миль отсюда. И хотя кто-то может дрогнуть, кто-то может потерпеть неудачу, кто-то может свернуться калачиком, как младенец, вместо того чтобы идти дальше этой одинокой ночью, но ты – не такая.

Я сжал ей руку, заглянул в глаза и повторил:

– Ты не такая.

Она расправила плечи в своем прекрасном сюртуке, стала немного выше ростом, убрала с лица эти светлые локоны. И хотя она была все той же уставшей малышкой и, Боже, такой юной, в ее сияющих глазах я мельком увидел женщину, в которую могла бы вырасти Диор Лашанс.

И на мгновение тьма показалась мне уже не такой мрачной.

– Тогда пошли, – сказала она. – Лучше не заставлять семью ждать.

II. Как и почему

Мы с Диор медленно спускались в лежащую внизу долину, а в моей голове пульсировала только одна мысль. И это было не облегчение, что моя сестра не умерла, и не ужас, что она обратилась в нежить. Никакого беспокойства из-за странных даров, которые она продемонстрировала, или и любопытства, как она провела последние семнадцать лет.

Пока платформа медленно ползла вниз, все мое любопытство, все вопросы, все «как и почему» звучали едва слышным шепотом, заглушенным одним-единственным страхом.

– Селин заставила меня выпить ее кровь.

Диор прервала свое занятие – она старательно грызла ногти – и взглянула на меня, выплюнув за борт отгрызенный кусок.

– Я, конечно, не очень разбираюсь во всем этом, но разве вампиры обычно не делают наоборот?

– Серорук перерезал мне горло. А кровь Селин не дала мне умереть.

– Ну, по-моему, это не так уж плохо звучит, разве нет?

– Это ровно треть пути к гребаной катастрофе.

Диор покачала головой с отсутствующим видом.

– Кровь вампира обладает силой, Диор. Могуществом. Может вылечить даже смертельные раны. Она замедляет старение. Но есть у нее и более темная сторона. Когда ты пьешь их кровь, они получают власть над тобой. И чем больше ты пьешь, тем сильнее эта власть. Поужинаешь кровью одного и того же вампира три ночи подряд и превратишься в покорного раба его воли.

– Вот почему угодники-среброносцы курят, а не глотают кровь, – пробормотала она.

Я кивнул, глядя на замерзшую реку внизу.

– Однажды Серорук рассказал мне одну историю. О вампире по имени Лиам Восс. Он был птенцом Железносердов, родившимся в Мадейсе лет пятьдесят назад. И когда в городе начали пропадать люди, туда отправили угодника-среброносца по имени Марко. Марко был коварным охотником, знал много разных трюков и поступил так, как поступил бы любой хитрый охотник. Он исследовал могилу Лиама, поговорил с его семьей и невестой, симпатичной девушкой по имени Эстель. Марко почти настиг свою добычу, выследив вампира, когда тот напал на уличную девку возле доков. Он отрубил Лиаму руку своим клинком и практически ослепил его серебряной бомбой. Но пиявка прыгнул в залив, уплыв во тьму, куда Марко последовать не мог. Странным было вот что: Лиам почти каждую ночь являл городу новую жертву. Но после того как Марко чуть не уничтожил его, убийства прекратились. Наш добрый брат залег на дно, уверенный, что Лиам снова нанесет удар, но этого не произошло. Больше ни одной жертвы. Марко предположил, что вампир сбежал в более безопасные охотничьи угодья. И только спустя годы он узнал правду.

– И в чем там было дело? – приглушенным голосом спросила Диор.

– Ну, это случилось в те времена, когда солнце еще ярко сияло на небе. И чтобы защитить себя, когда он был беспомощен днем, Лиам поработил свою невесту. Эстель присматривала за ним, пока он спал. Заманивала жертв, чтобы он мог пить кровь. Иногда даже избавлялась от тел. – Я покачал головой с мрачным видом. – Раб готов на все ради своего хозяина, Диор. И на убийство. И на смерть. Он совершит любое злодеяние ради того, с кем связан узами крови. Но Эстель искренне любила Лиама, обратив на него всю страстность и азарт своей смертной жизни, и рабство крови лишь усугубило эти чувства. Мадемуазель так испугалась, когда брат Марко чуть не убил ее любимого Лиама, что придумала, как его защитить на веки вечные. Девять лет прошло, прежде чем правда вышла наружу. Однажды Эстель попала под карету. Лошадь понесла, и девушка погибла, раздавленная копытами. Умирая, она рассказала правду своему священнику, но, заметь, не для того, чтобы исповедаться, – нет, она умоляла его продолжить ее благословенное дело.

Священник препроводил к ней домой ополченцев, они проломили стену в подвале ее дома и там нашли Лиама. Он выглядел как мешок с костями, почти умер от голода, не очнулся, даже когда его вытащили на солнце. Эстель заживо похоронила своего жениха, пока он спал, представляешь? Замуровала его, чтобы никто не мог ему навредить. Она кормила его через трубку, залепив уши воском, чтобы не слышать его приказов освободить его. Больше всего на свете она хотела, чтобы ее любимый хозяин был в безопасности.

Диор вздрогнула и осенила себя колесным знамением.

– На веки вечные.

Жан-Франсуа вдруг усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

– Какая дикая чушь, де Леон.

Потягивая вино, Габриэль взглянул на маркиза.

– Как угодно.

– Полагаю, эта небылица должна была напугать бедную девушку?

– В жизни часто случаются странности еще почище, чем небылицы, как ты изволил выразиться, вампир. Но эта история должна была научить Диор, что кровное рабство – дело не пустяковое. А в некоторых людях оно порождает преданность на грани безумия. – Габриэль кивнул в сторону тени под дверью: там неустанно маячила Мелина. – Тебе следует быть осторожней с этим. Хозяин.

Жан-Франсуа поджал рубиновые губы, одарив угодника испепеляющим взглядом.

– Но даже если ты избежишь безумия, – продолжил Габриэль, – после трех капель за три ночи ты все равно станешь рабом. Однажды глотнув крови Селин, я знал, что она будет действовать во мне, смягчая мое сердце. Неважно, в кого она превратилась за те ночи, что мы не виделись, но в юности мы с сестренкой были неразлучны. Ее кровь только усилила эту любовь. А правда заключалась в том, что я не мог доверять ей. Так быстро я мог только сплюнуть кровь, которую она влила мне в горло, а никак не привязаться.

Мы продолжили спуск, цепи скрежетали, когда ветер раскачивал платформу. Долина Мер была укутана в зимние одежды, и замерзшая река сверкала, как темная сталь. На на северо-западе горизонта вырисовывались окутанные бурями пики Годсенда, а на юго-западе – горы Найтстоуна. Землю покрывал толстый слой пепельно-серого снега.

Диор скрутила себе несколько сигарилл из черной трутовой бумаги. Бенедикт, один из старых братьев, работавших в монастырском амбаре, был безнадежным курильщиком, и девушка присвоила его запасы. Она прикурила одну, воспользовавшись украденным огнивом, и изо рта у нее вырвался бледный дым, когда она заговорила:

– Так что с ней случилось?

– С Селин?

– Oui.

Откинув назад свои развевающиеся на ветру волосы, я посмотрел на земли, где мы родились.

– Когда мы были инициатами, мы с Аароном сражались с одной из дочерей Фабьена. Ее звали Лаура. Призрак в Красном. Я поджег ее во время битвы, и она в отместку подожгла деревню, где я родился. Убила всех. Мою мама́. Отчима. Младшую сестренку. Всех. До единого.

– Великий Спаситель. – Диор сжала мне руку. – Мне очень жаль, Габи.

– Селин едва исполнилось пятнадцать, – вздохнул я. – Она умерла из-за меня.

Платформа приземлилась с гулким тяжелым стуком, и я оглядел замерзающую долину, не обнаружив ни признака присутствия сестры. Мы потащились к конюшням, но лошадей там не увидели – вероятно, их забрали Аргайл и остальные. Селин не сочла нужным остановить их, но, возможно, она…

– Хвала Гос-с-споду.

Я развернулся, услышав тихое шипение у себя за спиной и положив руку на эфес Пьющей Пепел. И под мехами я вдруг почувствовал забытое тепло, теперь разгорающееся вновь. Огонь веры возрождался, пробегая по серебряным татуировкам на моем теле, и эгида вспыхнула, что означало: рядом появился вампир. Позади нас стояла фигура, высокая и грациозная, вся в багряном, словно пятно крови на снегу.

Она была такой, какой я ее помнил, но сердце все равно учащенно забилось от этого зрелища.

Ниспадающие до талии локоны цвета полуночи, длинный красный сюртук, шелковая рубашка с вырезом на бледной груди. Она носила ту же маску: белый фарфор с кровавым отпечатком ладони на губах, обведенные красным веки. Радужки бледные, как и кожа, а белки глаз – черные. У нее был взгляд мертвой твари, полностью лишенный света и жизни.

– Ты жив, – прошептала Селин.

Мы стояли на холоде, и между нами висела такая тяжесть и так много слов, что даже воздух стал вязким, и я дышал с трудом. Полжизни прошло с тех пор, как я думал, что мою младшую сестру убили, но, увидев ее снова после стольких лет… я почувствовал, что мне как будто сердце вырвали еще раз. И пусть мне хотелось задать тысячу вопросов, я не знал, что сказать.

– Диор Лашанс, – выдавил я, – раньше это была Селин Кастия.

Диор кивнула.

– Мне казалось, ты предпочитаешь Лиат? – пробурчала она, не вынимая изо рта сигариллы.

– Лиат – это наш титул. Не имя. – Селин опустилась на одно колено, как рыцарь перед королевой. – Но зови нас-с-с как хочешь, дитя. Мы прос-с-сто вне себя от радости, что ты в безопасности.

Диор неуверенно моргнула. Селин говорила все тем же странным шепотом, шепелявым и свистящим – как острие ножа, которым водят по пласту трескающегося льда.

– Ты с-с-спас ее, брат, – просвистела она, поворачиваясь ко мне. – У нас были с-с-сомнения.

Я пристально смотрел, как она поднимается на ноги, и на языке у меня все еще звучали отголоски крови, которой она меня напоила. Даже несколько часов спустя она жгла с такой силой, какую я никогда не чувствовал. Кровь древнего вампира, бурлящая в венах только что оперившегося птенца, девчонки, которая всего-то семнадцать лет в могиле.

– Твой титул, – сказал я. – Что он означает?

– Лиат. Поборник на старотальгостском. Или рыцарь.

– Рыцарь? – усмехнулся я. – Рыцарь чего?

– Веры. Полный веры. Праведник.

– Зачем ты преследовала меня? – требовательно спросила Диор. – Что тебе надо?

– Ты должна пойти с-с-с нами, дитя. Ты в опасности. И с тобой все душ-ш-ши этого мира. Сейчас тебя прес-с-следует Вечный Король, но вскоре и другие Приоры попытаются подчинить тебя своей воле – это лишь вопрос времени. Тебе нельзя попасть к ним в руки.

– Что еще за хреновы Приоры? – рыкнула девушка.

– Самые могущественные представители кланов, их предводители, – ответил я. – Главы четырех великих линий крови.

– Пяти, – сказала Селин, переводя взгляд на меня. – Линий крови пять, Габриэль.

Я уставился на сестру, вспоминая нашу схватку при Сан-Гийоме, битву на реке Мер с Дантоном. И в том и в другом случае она сражалась как демон и была сильнее и быстрее, чем обычный птенец. Но кроме того, она владела клинком, сделанным из собственной крови. Заставляла вскипать кровь других тварей, просто прикасаясь к ним, – я умел точно так же. Я почти ничего не знал о вампире, который был моим отцом, но, как и всем бледнокровкам, мне досталась частица его могущества – скорость, сила и намек на магию крови, называемую сангвимантией. И, казалось, Селин тоже каким-то образом достался этот темный дар.

Сестра вонзила ноготь большого пальца в ладонь, окрасившуюся в темно-красный. Запах обрушился на меня, как кулак, и я почувствовал: мои татуировки на коже разгораются все сильнее. Глаза Диор распахнулись, когда кровь из руки Селин потекла, извиваясь змеей, и превратилась по ее воле в знакомый герб – тот самый, который моя любимая Астрид обнаружила в библиотеке наверху полжизни назад.

Два черепа, обращенные лицами друг к другу на башенном щите.

– Эсани, – прошептал я.

– Это тоже старотальгостский, – сказала Диор. – Отступники. А мою прародительницу, дочь Спасителя и Мишон, звали Эсан. Вера.

– Какого хрена все это значит, Селин? – спросил я. – Ты сказала мне, что тебя убила Призрак в Красном, когда сожгла Лорсон.

– Так и есть. Меня убила моя дорогая мама́ Лаура. – Из-под окровавленной маски моей сестры вырвался глубокий вздох. – А когда ты убил ее, брат, ты лишил меня возможности отомс-с-стить.

– Если тебя сотворила Лаура, ты принадлежишь крови Восс. Тогда почему ты владеешь сангвимантией? Это дар крови Эсани.

– Ты с-с-столького не знаешь. Годы провел в своей маленькой башне, обучаясь убивать фей, холоднокровок и закатных пляс-с-сунов. И ты ничегошеньки не знаешь о том, кто ты есть.

– Так просвети меня, – зло выплюнул я. – Вместо того, чтобы язвить по этому поводу.

Она наклонила голову, пронизывающий ветер развевал ее плащ, словно дым.

– Эсани – это не просто линия крови, брат. Мы – вера. Я обучалас-с-сь у одного из величайших служителей Веры. У древнего по имени Вулфрик. – Красная струйка перед ней задрожала и превратилась в длинное лезвие, с которого капала кровь. – Именно от него исходят наши дары.

– И зачем же этот Вулфрик отправил тебя за мной? – Диор выдохнула дым, не сводя глаз со струящегося меча. – Чего ты хочешь?

– Того же с-с-самого, чего хотели заблудшие братья Габриэля. Кровь Спасителя положит конец мертводню, дитя. Ты вернешь с-с-солнце на небеса. И положишь конец этой империи проклятых.

В воздухе повисла тишина, полная тяжелого предчувствия. Обещающая откровение. Бойня, которую я учинил в том соборе, была моим выбором, и я бы сделал его снова, чтобы спасти жизнь Диор. Но я бы солгал, если бы притворился, что не понимаю, какую цену придется заплатить миру за это. Я помешал Серебряному Ордену покончить с мертводнем и всеми связанными с ним страданиями. Так что теперь мне придется покончить с ним самому.

И мне показалось, что моя сестра может знать, как это сделать.

Я буквально ощутил гнет слова, которое затем произнесла Диор. Казалось, что весь мир замер, даже ветер притих, чтобы услышать ее испуганный шепот:

– Как?

– Мы… – Селин повесила голову. – Я… пока не знаю.

Ветер снова завыл, мир вновь начал вращаться, а тишину нарушил лай – это я так рассмеялся, недоверчиво, душераздирающе.

– Ты ЧТО?

Селин посмотрела на меня и тихо зашипела под маской.

– Ты шутишь? – выплюнул я. – Ты преследуешь наши задницы через всю империю, чуть не убила меня дважды, пытаясь похитить Диор, и даже не знаешь…

– Я сказала, что пока не знаю! – рявкнула Селин, и ее рев эхом разнесся по черному камню. – Мастера Вулфрика убили, прежде чем он успел мне рассказать! Но есть и другие Эсани, Габриэль! С-с-существа, которые ходили по земле, когда эта империя еще никому и не снилась! Величайший воин Праведников пребывает всего в нес-с-скольких неделях пути отсюда! Мы найдем логово мастера Дженоа и в его залах узнаем истину. Узнаем, что должна с-с-сделать Диор, чтобы вернуть солнце!

– В нескольких неделях? Посреди зимосерда? Где же, черт возьми, это место?

– Где-то в горах Найтстоуна. Цитадель, известная как Кэрнхем.

– Где-то? Ты никогда не была там? Ты вообще хоть раз видела этого придурка?

– Это не с-с-столь важно! – отрезала она. – Под твоей нежной опекой Грааль чуть не лишилась жизни, а мир – с-с-спасения! Ты понятия не имеешь, что пос-с-ставлено на карту, Габриэль! У этого дитя есть путь, по которому она должна следовать, и ей необязательно идти по нему вместе с-с-с тобой!

Селин злобно топнула сапогом, и на мгновение мне показалось, что это не пропитанный кровью монстр, а снова моя сестра – ребенок, взбалмошная чертовка с характером, которую я одновременно боялся и обожал. Ее бледные глаза сощурились, и она протянула трясущуюся руку к Диор.

– Теперь ты пойдешь с-с-с нами.

Я взглянул на девушку, стоявшую рядом, а потом снова на существо, которое когда-то было моей родственницей.

– Да ты, гореть тебе в аду, сошла с ума, – сказал я, выхватывая из ножен Пьющую Пепел.

«О-о-о-о, – прошептал клинок. – Красивый плащ, красно-красно-красный снаружи и внутри, красив…»

– Это не игра, брат, – выплюнула Селин. – Ты не с-с-сможешь защитить ее от того, что грядет. Ты не имеешь ни малейшего предс-с-ставления об ответах, которые ей нужны. Дитя идет…

– У дитя есть чертово имя, – отрезала Диор. – И, возможно, нам всем стоит сейчас перевести дух. Я имею в виду тех из нас, кто, по крайней мере, дышит…

– Я предупреждаю тебя, Габриэль, – прошипела Селин, и воздух между нами теперь потрескивал темным потоком. – Жизнь, которой я сейчас живу, – твоя вина. Все, чем я являюсь, все, что я делаю, – из-за тебя. Мы везем Диор к мастеру Дженоа. Не стой у нас на пути.

– Когда дело касается этой девушки, я встану на пути всего мира.

Селин подняла свой кровавый клинок.

Ее голос прорезал холод между нами:

– Тогда мы заставим тебя сдвинуться.

III. Дурная кровь

Селин бросилась на меня – огромной красной кляксой по серому снегу. Я оттолкнул Диор в сторону, прежде чем Селин нанесла удар, и ее меч полоснул меня по горлу. Моя эгида горела, но у меня не было времени обнажить ее – я едва успевал отбиваться с помощью Пью. Сила удара Селин была ужасающей. Я извернулся и пнул ее, когда она снова замахнулась. Силой инерции ее швырнуло в гранитную колонну позади меня, и камень раскололся на части.

– ПРЕКРАТИТЕ! – закричала Диор, когда Селин повернулась и ее меч взмыл в воздух алой лентой.

Клинок столкнулся с клинком – кровь сердец со звездчатой сталью, и мы с сестрой начали свой смертельный танец.

Как я уже говорил, в детстве Селин на всех наводила ужас. Наша дорогая мама́ рвала на себе волосы из-за занятий Селин, неподобающих для леди, и упрекала меня за то, что я их поощряю. Моя безнадежная проказница-сестрица всегда утверждала: у нее нет желания выходить замуж. Она мечтала о жизни, полной приключений, и мы с ней играли в бои на мечах возле кузницы отчима, когда заканчивали работу по дому. Но, как бы странно это ни звучало, мы с Селин никогда не дрались друг с другом. Наоборот – всегда стояли спина к спине, с палками в руках, сражаясь с несметными легионами воображаемых врагов.

Мы говорили: «Всегда в меньшинстве. Никогда не уступая. Всегда – Львы».

И там, в тени Сан-Мишона, мне поначалу показалось, что мы снова стали детьми – что в любой момент может крикнуть мама́, призывая нас бросить палки и идти ужинать. Но когда я в очередной раз отразил ее атаку, клинок к клинку, я понял, что детские забавы закончились, что Селин больше не играет со мной и что мои теплые воспоминания были всего лишь отголосками ее крови в моих венах.

«Это не твоя с-с-сестра, Габриэль», – прошептала Пью.

Когда наши мечи целовались, в разные стороны разлетались красные брызги.

Меня обожгла боль, когда ее лезвие порезало мне щеку.

– ГАБИ! – крикнула Диор.

«БЕЙСЯ, ЧТОБ ТЕБЯ!»

Диор бросилась по снегу к нам с Селин, крича: «ДЕРЖИСЬ!», а я вопил, заклиная ее не приближаться, но у этой девчонки яйца, клянусь, были больше гребаных мозгов. И, когда я отвел взгляд от Селин, та ударила меня ногой, чуть не сломав ребра и отбросив назад, как ядро из пушки. И я врезался лбом прямо в лицо Диор.

Столкнувшись, мы выругались. Диор резко выдохнула, и вместе с воздухом у нее изо рта вылетела сигарилла. Рухнув в снег, мы полетели кувырком, видимо для того, чтобы перевести дух. Остановившись, я присел на корточки, крепко сжимая клинок, и посмотрел на девушку, которую ударил. К моему облегчению, ее только немного оглушило, и она запыхалась. Но пульс забился быстрее, и во рту пересохло, когда я увидел, как у нее из носа хлынула ярко-красная блестящая струя.

Кровь.

Габриэль глубоко вздохнул и провел большим пальцем по каплевидным шрамам на щеке.

– Надо сказать, холоднокровка, что меня многие считали величайшим фехтовальщиком из когда-либо живших. В песнях, которые обо мне слагали, говорилось, что я даже ночь могу разрубить надвое. И хотя пьяная болтовня в сортирах Августина и Бофора не является мерилом мужественности, меня и правда нельзя было назвать неумелым – с клинком я обращался достойно. Я учился у мастеров с самого детства. В моих венах текла нордлундская кровь и кровь львов. И, глядя на девушку, которая лежала рядом на снегу, истекая кровью, я почувствовал, как во мне пробуждается лев.

– Да ты, сука, ранила ее, – выплюнул я.

Я прыгнул на Селин, обрушился на нее лавиной, под кожей у меня горела эгида. Теперь стало окончательно ясно: сестра хотела убить меня и захватить Диор в свои холодные объятия. И, взглянув на запыхавшуюся девушку, которая, переворачиваясь в снегу, размазывала по лицу кровь костяшками пальцев, я вспомнил, что обещал и чем уже пожертвовал, чтобы спасти ее.

Судьбой целого мира.

«БЕЙСЯ!»

Селин сделала выпад, нацелив острие клинка мне в грудь. Отскочив назад, хрустя ботинками по снегу, я увел ее в сторону. Пританцовывая, я напросился на еще один удар, и она подчинилась, пошатываясь и теряя равновесие, шипя от ярости. Но я направил клинок вниз, вогнав острие ее меча в снег. И, скользнув ей за спину со всей грацией, о которой пели менестрели в забегаловках, обрушил на нее Пьющую Пепел.

Плащ Селин порвался, на снег упал сгусток крови, когда Пьющая Пепел со свистом пронзила ей кожу и кости. Сестра задрожала на воющем ветру. И на моих изумленных глазах все ее тело превратилось в лужу запекшейся крови у моих ног.

Я услышал тихий звук – хруст снега за спиной, повернулся, и красное лезвие тут же пронзило мне грудь. Удар пришелся прямо в сердце, изо рта хлынула кровь, и Пью выпала из руки. Теперь Селин стояла позади, прищурив мертвые глаза, а фигура, которую я ударил, превратилась в замерзшую лужу – какой-то обман зрения, насколько я понял, какое-то заклятие.

– Сука…

Диор закричала, Селин развернулась и рассекла мне ребра, вытащив свой клинок. Я упал, кашляя кровью, и перекатился на спину, когда существо, которое когда-то было моей сестрой, высоко подняло свой меч. Я был в шаге от смерти и понимал это. Но в отчаянии, задыхаясь, я чувствовал, как у меня под кожей все еще горит огонь. Стянув левую перчатку, я поднял руку.

У меня на ладони вспыхнула семиконечная звезда, и Селин зашипела, поднеся руку к глазам. Во время войн моей юности это тату горело серебристо-синим огнем моей веры, освещая поле битвы. Но теперь оно пылало красным, как охваченное ненавистью сердце ада. А у меня в сердце не осталось ни капли любви к Вседержителю после случившегося со мной и с моей семьей. Но, как сказал мне старый друг Аарон, не имеет значения, во что ты веришь, надо просто верить.

И я верил в Диор.

Селин отшатнулась, наполовину ослепнув. Хрипя, я разорвал на себе плащ и тунику, обнажив горящего льва на торсе. На губах у меня выступила розовая пена, и, сплевывая кровь, я схватил Пью и поднялся из исходящего паром снега.

– Н-не сегодня, сестрица.

Но Селин только подняла руку.

Я чувствовал ее прикосновение, словно в грудь мне впечатался кулак, а все тело сжали железные оковы. Ртом я хватал воздух и был не в силах не то что пошевелиться, но даже дышать. Прищурив глаза, моя сестрица, пользуясь каким-то нечестивым заклятием своего темного искусства, захватила саму кровь в моих венах.

Ее кровь.

Селин сжала пальцы, превратившиеся в когти, и я задохнулся в агонии, когда кровь, которую она мне подарила, начала кипеть. Рука Селин задрожала, над кожей у меня заклубился красный пар, а из горла вырвался крик.