Охотник на волков

Он сделал глубокий вдох и медленно опустил руки. Барьер вокруг него затрещал, словно под напором чудовищной силы, и рассыпался на потоки света, рассеявшись без остатка. Маг развернулся лицом к надвигающейся стене нежити и, прочно упершись ногами в землю, застыл. В этой неподвижности ощущалась незримая угроза, готовая в любую секунду, ураганом обрушиться на всё живое в округе.

Луций вытянул руки в стороны, сотворенная им сабля растаяла в воздухе и между пальцами пробежали искры, соединяясь в тонкие световые линии. Они переплетались, образуя сложную магическую фигуру – круг с несколькими концентрическими кольцами, каждое из которых вращалось в противоположную сторону. Внутри круга медленно сгущался огонь глубокого золотого оттенка, в котором прорывались редкие алые блики.

Пиромант резко скрестил руки на груди, а затем молниеносно раскинул их в стороны. До сих пор сдерживаемая мощь вырвалась наружу. Всепожирающее пламя, словно ударная волна, ринулось вперёд, сметая всё на своём пути. Костяные великаны тонули в огненной буре, осыпаясь раскалёнными обломками, а более мелкие мертвецы исчезали мгновенно, будто их и не существовало, – пожранные яростным инферно.

Сила заклинания Луция оказалась столь чудовищной, что поднятая Вильгельмом армия оказалась беспомощной перед лицом бушующей стихии. Поток ревущего огня захлестнул всё, до чего мог дотянуться, и продолжал неумолимо расширяться. Уцелевшие Волки застыли на холме, наблюдая, как на них стремительно надвигается раскалённая огненная волна.

Эрик стоял, не в силах оторвать взгляд от надвигающейся угрозы. Всего за несколько мгновений его сознание утратило способность удивляться – граница между реальностью и кошмаром словно стерлась. Мысль о том, что всё происходящее может быть лишь сном, на мгновение показалась правдоподобной. Настолько невероятным было это зрелище для обычного смертного. Но оцепенел не один он – Сландер, Йольв, Сорэн, трое магов – все они застыли, охваченные древним, первобытным страхом, смешанным с невольным благоговением. Пламя, вырывавшееся навстречу, будто лишало их воли, превращая в безмолвных свидетелей собственной обречённости.

Резкий, хриплый окрик прорезал вязкую, как смола, тишину, в которой застыли люди. Эрик не уловил ни слов, ни смысла даже по началу не сообразил кому он принадлежит, но и этого оказалось достаточно, чтобы вернуть его в реальность. Сознание, только что погружённое в парализующее оцепенение, болезненно возвращало ему способность двигаться и мыслить.

Он моргнул, пытаясь стряхнуть наваждение, и заметил, как ревущее пламя уже стремительно подбирается к их позиции. Оно катилось неумолимо, заливая всё пространство перед собой, и расстояние сокращалось с каждым ударом сердца. Магический барьер, казавшийся ранее надёжным оплотом оберегавшим их от неумолимого жара, теперь выглядел тщедушным и нелепым, словно простая соломенная стена на пути несущейся стихии. Эрик понимал, что этот заслон не выдержит и мгновения – слишком велик был натиск и слишком чудовищна сила заклинания Луция.

Вокруг него остальные тоже начали приходить в себя. Но в их глазах по-прежнему стоял тот же первородный страх, который совсем недавно сковывал их тела.

Эрик ощущал, как в груди поднимается тяжёлый, вязкий ком, и всё его существо кричало о том, что надо бежать, но разум понимал – бежать уже некуда. Но что он мог сделать? Стоять и ждать, пока волна огня испепелит его, не оставив даже пепла?

Перед ним внезапно, словно вырос из земли, оказался Гаррат. Рыжеволосый предводитель схватил его за шиворот и резко подтянул к себе.

– Ты что застыл? Вали прочь отсюда, – коротко бросил он и, не дожидаясь ответа, толкнул Эрика в спину.

Тот сорвался с места и побежал, не оглядываясь. Но и без этого он отчётливо слышал шаги Гарата за спиной. Всё произошло за считанные секунды, но и этого было потрачено непростительно много. Эрик мчался со всех ног, даже быстрее, чем совсем недавно, когда спасался от эльфийки. И вот снова – бег ради того, чтобы сохранить жизнь. А что ещё ему оставалось?

Впереди он видел спины бегущих волков; кто-то отстал, оказавшись менее расторопным чем он, но разве это имело смысл? Сгореть всего лишь на секунду позже, ничем не лучше. Лёгкие невыносимо жгло, каждый вздох давалась с болью. Жар обжигал спину, в нос ударял тяжёлый запах палёной шерсти… и, вероятно, не только шерсти.

Эрик уже спустился с холма и мчался в направлении русла пересохшей речушки, откуда до того наблюдали за схваткой. Он обогнал нескольких Волков, не сбавляя шага: единственное место, где ещё оставались шансы на спасение, было внизу, в ложбине, но туда нужно было успеть, прежде чем пламя накроет всё. Когда они с Гаратом сорвались с места, Эрик откровенно не верил, что эта затея обернётся успехом, – тем не менее он всё ещё был жив: возможно, волна замедлилась из-за рельефа, возможно, он бежал слишком быстро, а может, на то были иные причины. Сейчас он не собирался оглядываться и выяснять это.

До его ушей донёсся душераздирающий вопль; растянувшись на мгновение, он почти сразу же оборвался. Затем – ещё один, и ещё. Эрик не хотел представлять, что испытывали те, кто пал прежде него. Он просто бежал, а рядом с ним, но немного позади бежал Гарат, будто специально не обгоняя своего подопечного. Если у Эрика жар сжигал плечи, затылок и спину, то положение вождя выглядело ещё более плачевно.

Когда до кромки пересохшего русла оставалось всего несколько шагов, Гарат рванул Эрика в сторону. Рывок был таким сильным, что тот потерял равновесие и вместе с грудой земли рухнул в узкую расщелину между камнями. Эрик попытался встать, но понял, что сделать это не так уж и просто оказавшись между двух валунов.

– Лежи! – рявкнул Гарат, и, не дав ему возразить, развернулся лицом к надвигающемуся огню.

Вместо того чтобы бежать, он бросился к лежащему сбоку обломку толстого ствола – сухого, потемневшего от времени. Одним движением он подтащил его и вбросил в узкий проём, заслоняя Эрика от открытого пламени. Жар накрыл мгновенно – Гарат оказался снаружи, в нескольких шагах от защитной преграды, полностью открытый для удара разбушевавшейся стихии. Эрик не успел осознать, что произошло, как его кожу пронзила такая невыносимая боль, будто на него вылили раскалённое олово. Огонь впился в тело, обжигая до самых костей, одежда мгновенно начала тлеть. Дыхание перехватило, грудь сжала тугая, безжалостная хватка. Он судорожно пытался вдохнуть, но лёгкие отказывались повиноваться. Из горла вырвался пронзительный, срывающийся крик, а перед глазами стремительно сгущалась тьма.

Последствия заклинания Луция были поистине впечатляющими. Всё небо в окрестностях места схватки заволокло густым пеплом, а под ногами простирался плотный чёрный покров. Всё, что оказалось ближе к пироманту в момент удара, исчезло бесследно – будь то ствол дерева, труп лошади или человека.

Воздух был тяжёлым от жара и гари, пахло раскалённым металлом и горькой, приторной дымящейся плотью. Земля под ногами потрескалась, в трещинах тлели алые нити раскалённого угля, а кое-где грунт оплавился в хрупкое стекловидное вещество. Тишина, воцарившаяся после удара, была неестественной – лишь далеко потрескивали ещё горящие остатки деревьев.

Луций стоял неподвижно, медленно обводя взглядом результат своих деяний. В его глазах отражалось холодное удовлетворение, но в глубине притаилась тень усталости. Он знал, что «Демонический Рассвет» – одно из древнейших и наиболее опустошающих заклинаний в его арсенале, и даже ему приходилось проводить особый ритуал, чтобы явить его поденную силу. Цена была высока: заклинание выжгло из него куда больше сил, чем он предполагал.

Пусть весь дым ещё не рассеялся, а пепел, упрямо кружась в воздухе, отказывался лечь на обугленную почву, мешая как следует оценить исход могучего удара. Но всё же Луцию удалось разглядеть то, во что он не сразу поверил. Этого просто не могло быть…

Всего в десятке шагов от него мерцал зеленоватым отблеском панцирь Вильгельма. Защитное заклинание некроманта выдержало удар, и люди, укрывшиеся за ним, вели себя так, будто ничего не произошло.

Но сильнее всего огненного мага поразило то, что сам Вильгельм стоял почти на том же месте, где и прежде, – целый и невозмутимый.

Луций слишком хорошо знал способности своего противника и бывшего соратника. Тот не обладал никаким заклинанием, способным спасти его от этого удара. Его «Прыжок» был ограничен и по числу применений, и по дальности – увернуться он бы точно не смог.

Мысль, от которой Луций похолодел, вспыхнула сама собой: Вильгельм и не пытался уходить. Он даже не потрудился укрыться за собственным щитом, который воздвиг для этих жалких людишек.

Сквозь клубы пепла магу вдруг почудилось, что некромант смотрит прямо на него, будто заранее знал, чем всё закончится. В этом взгляде не было ни вражды, ни ненависти – лишь тихая, едва заметная грусть.

– Как?.. – едва шевеля губами, вымолвил пиромант, всё ещё не веря собственным глазам.

– Да уж… – словно не заметив вопроса Луция, протянул Вильгельм и тыльной стороной ладони стёр с лба несуществующий пот. – Ну и силища у тебя, мой старый друг. Я уж на миг подумал: не ошибся ли я в своем решении. Но знаешь, ты всё такой же прямолинейный. Сжечь всё дотла – вот твой единственный приём. Ты хоть представляешь, сколько лет я собирал эту армию? Конечно же, нет. Да и откуда тебе знать: у тебя ведь никогда не хватало терпения на что-то большее, чем на очередной всплеск пламени.

Луций скрипнул зубами и выпрямился, словно пытаясь этим движением унять дрожь, вызванную заносчивостью некроманта и его необъяснимой невосприимчивостью к магии. Но голос всё же дрогнул:

– Не смей меня учить, Вильгельм. Ты всегда строил из себя самого умного. Пусть сейчас ты устоял, но тебе не уйти от гнева магистра Ордена. Даже ты не сможешь противиться ему.

Вильгельм тихо рассмеялся.

– Не уйти от гнева магистра? – повторил он, прищурив пылающие зелёные глаза. – То есть, ты уже заранее списал себя со счетов? Похвально. И, честно, надо признать… сил у тебя почти не осталось. Я же говорил: ты нетерпелив. Всегда стремишься спалить всё как можно быстрее, не думая о том, что после пожара остаётся лишь пепел.

Луций резко вскинул руку, но пламя, сорвавшееся с его ладони, дрогнуло и угасло. Он ощутил, как из него вырвались последние остатки силы, оставив лишь пустоту. Пиромант застыл, обескураженный этим открытием: «Демонический Рассвет», при всей своей затратности, не мог исчерпать все его силы до последней крупицы.

Вильгельм чуть склонил голову и с усмешкой наблюдал за его попыткой.

– Вот видишь, – произнёс он мягко, почти с сожалением. – Всё так, как я и говорил.

Пиромант, не спеша, поднёс руку к глазам и уставился на неё так, будто видел впервые. Что с ним? Конечно, Вильгельм был прав: он хотел разобраться с ним одним ударом, но и представить не мог, что после этого заклинания в нём не останется ни капли магической силы. Это был далеко не первый раз, когда Луций прибегал к столь могущественным чарам, но ещё никогда они не высушивали его без остатка.

– Ублюдок! Что ты сделал со мной?! – выкрикнул пиромант, окончательно утратив самообладание.

– Ничего, – с показным равнодушием пожал плечами Вильгельм, даже не сочтя нужным заметить оскорбление. – Всё это ты сотворил сам.

С этими словами некромант медленно поднял руку и сомкнул пальцы на одном из амулетов, свисавших с его шеи. В следующее мгновение тёмно-багровая сфера, в центре которой пульсировала ярко-золотая звезда, вспыхнула в его ладони, заливая пространство вокруг мягким светом.

– Око Феникса?.. – едва слышно выдохнул Луций, и глаза его расширились от изумления. Артефакт, выделявшийся среди прочих своей неоспоримой мощью, вдруг предстал во всей красе, и пиромант ощутил, как сердце его сжалось. – Откуда оно у тебя? Оно исчезло из Цитадели почти сто лет назад… Ты украл его! Как и книгу! Ты – жалкий вор, ничтожество, тварь, недостойная зваться магом! Тебе нет места в Ордене! Если бы Фауст только знал, что его любимый ученик окажется столь низким, мерзким, корыстным отродьем!

Луций продолжал сыпать проклятиями, не смолкая ни на миг, брызжа слюной и потрясая ослабевшими руками. Некогда величественный владыка огня, взиравший на мир с высоты своей гордыни, ныне выглядел жалким: осунувшийся, измученный, лишённый той власти, что прежде источал каждый его жест.

– Украл? – Вильгельм тихо усмехнулся, его губы тронула тень презрительной улыбки. – Нет, Луций. Я лишь взял то, что в моих руках станет бесконечно ценнее, чем если бы оно пылилось ещё тысячу лет в сокровищнице Цитадели, среди мёртвых реликвий, о которых даже хранители позабыли.

– Чушь! Никто ни о чём не забывал! – выплюнул Луций, глаза его сверкнули бешенством. – Этот амулет просто перестали искать. Но с книгой… с книгой ты перешёл все границы дозволенного! Её не оставят в покое и не надейся.

– Забавно, – протянул Вильгельм, с холодной усмешкой наблюдая за ним. – Кажется, об артефактах вспоминают лишь тогда, когда они исчезают.

Он опустил амулет, и тот тут же угас, лишившись своего огня. Вся заключённая в нём сила была растрачена, но это уже не имело значения – он выполнил свою задачу. Вильгельм не зря хранил его так долго и бережно: он заранее предвидел, что именно такой реликт с исключительными свойствами окажется бесценным в нужный момент.

Око Феникса наделяло своего владельца полной неуязвимостью к магии огня и заставляло всякого, кто осмеливался прибегнуть к этой стихии, тратить несоразмерно больше сил. Чем яростнее вспыхивали заклинания, тем быстрее они пожирали самого мага. Вильгельм прекрасно знал о нетерпеливости и взрывном характере Луция и предугадал, что артефакт не только защитит его от разрушительного пламени, но и обратит пыл врага против него самого, вытягивая из пироманта последние крохи силы.

Луций тяжело дышал, его тело дрожало, но не от страха – от бессилия, непривычного и потому вдвойне унизительного.

– Ты думаешь, это даёт тебе право? – прохрипел он, стараясь чтоб голос его был твёрдым, но каждое слово давалось с трудом. – Амулет, книга… Что ещё ты укрыл? И ты мнишь себя выше устоев? Выше Фауста?!

Вильгельм расправил плечи и глубоко вздохнул, к этому разговору он начал стремительно терять интерес.

– Устои?– протянул он с насмешливым удивлением. – Нет, друг мой… это застой, гниение, тщательно скрываемое под маской порядка.

Луций уже раскрыл было рот, готовясь выпалить новую тираду, но слова так и не сорвались с его губ, он заметил, как в ладони некроманта соткался из мрака чёрный клинок.

– Прости меня, старый друг… – тихо произнёс Вильгельм, и в его голосе скользнула едва заметная тень сожаления.

Его силуэт дрогнул и растворился в воздухе, но лишь для того чтобы в следующее мгновение возникнуть прямо перед Луцием. Некромант замер на миг, словно давая ему последнюю возможность – быть может сказать что-то или просто молча насладится последней секундой жизни. Но Луций молчал. Вильгельм тяжело выдохнул и без промедления вонзил клинок прямо в сердце пироманта.

Глаза Луция расширились и в них мелькнуло недоумение. Он дёрнулся, попытался вдохнуть, но вместо воздуха из его уст вырвался лишь рваный хрип. Кровь тонкой струйкой потекла по подбородку, капая на выжженную землю. Его пальцы судорожно сжались на плаще Вильгельма, словно он хотел удержать его, хотя силы стремительно оставляли его.

Некромант встретил его взгляд и замер. В пылающих зелёных глазах была только грусть.

– Прости, – ещё раз произнёс он почти шёпотом, зная, что Луций уже не слышит.

Клинок, сотканный из чёрной тьмы, тихо растаял, когда Вильгельм аккуратно разжал пальцы поверженного врага. Тело пироманта осело на землю, а выражение лица застыло в удивлении, словно он так и не смог поверить в произошедшее.

Некоторое время Вильгельм стоял неподвижно, глядя на поверженного. Его губы едва заметно дрогнули, будто он собирался произнести ещё какое-то слово, но в итоге промолчал. Луций никогда не был для него настоящим врагом; впрочем, другом его тоже назвать было нельзя. И всё же Вильгельм никогда не питал к нему ненависти.

Луций был самым молодым магом в Ордене, но по одарённости нисколько не уступал своим старшим собратьям. Вильгельму всегда было любопытно вести с ним долгие беседы – именно в нём он находил ту редкую человечность, которой почти не было в прочих его соратниках. Однако со временем эти разговоры сошли на нет: в Луции всё сильнее начинала проявляться его бессмертная сущность, вытесняя былую теплоту. Но даже тогда Вильгельм не стал относиться к нему хуже.

И вот теперь Луций лежал перед ним – сердце его не билось, а внутренний огонь угас уже навсегда.

Вильгельм медленно развернулся и направился к группе людей, укрывавшихся за его защитной полусферой. Шёл он неторопливо, с опущенной головой. После смерти Луция он не ощущал ни радости, ни удовлетворения. Некромант слишком хорошо понимал, что место павшего займёт кто-то другой, и в словах пироманта о том, что Фауст не отступит, не было никакого преувеличения, либо пустой угрозы.

Вильгельм совершил куда больше, чем простое воровство: он украл не только один из ценнейших артефактов Ордена – он предал сам Орден. А подобного магистр не прощал. Некромант прекрасно знал это: в его памяти сохранился лишь один подобный случай, и он до сих пор отчётливо помнил, чем всё тогда закончилось. В те времена их ещё было восемь. С тех пор число архимагов так и осталось неизменным. Фауст относился к верности Ордену с фанатичной ревностью и потому добровольно отказался от вербовки новых архимагов: ритуалы и обучение требовали слишком много времени и сил, а подходящих дарований с каждым годом становились всё меньше и меньше.

Подойдя к уцелевшим защитникам кареты, Вильгельм с холодной отстранённостью скользнул взглядом по их лицам. Большинство переминались с ноги на ногу, словно мальчишки, застигнутые на месте проступка, и старательно избегали встречаться с ним глазами. Но не все. Шухраг, Ярис и Борх, с которыми он был уже знаком, держались несколько увереннее, хотя и в их взглядах теплился страх. Остальные же – простые солдаты и наёмники – в его глазах и вовсе не стоили внимания.

Даже эльфийка, чей облик изначально вызвал у него неподдельный интерес, теперь отошла на второй план. Всё, что имело значение в этот миг, сводилось к одному – к поиску среди них Марта. Некромант вскинул голову, и его пылающий взор остановился на неподвижном теле, распростёртом возле какого-то самоуверенного дворянина, каким-то чудом затесавшегося в этот пёстрый отряд.

Развернувшись на пятках Вильгельм направился к мальчишке. В груди неожиданно для самого себя, он ощутил тяжесть – чувство, давно похороненное в его душе, и от этого некроманту стало не по себе. Но стоило приблизиться, как он заметил: дыхание у парня ещё не прервалось. На краткий миг его сердце испытало облегчение, но оно мигом обратилось в раздражение – на пути встал тот самый дворянин, дерзнувший заслонить собой тело мальчишки.

Зелёные глаза Вильгельма сверкнули холодным светом. Внутри всё наполнилось презрением. «Что это за ничтожная букашка, возомнившая о себе больше, чем подобает смертному? Кто он такой, чтобы осмелиться преградить путь мне?»

Острие клинка дерзкого дворянина было направлено прямо в его грудь, но некромант даже не удостоил его вниманием. Он лишь закатил глаза, предвкушая, как по одному лишь движению его воли сердце этого человечишки замрёт, и он падёт, так и не успев осознать величину собственного невежества.

И вдруг за спиной Вильгельма раздался голос, и он мгновенно говорившего.

– Ваша милость… он на нашей стороне. Он может помочь Марту, – произнёс Борх.

Немного замешкавшись, Ардаль отошёл в сторону, и маг прошёл мимо, не удостоив его даже взглядом. Вильгельм склонился над телом Марта – и тягостное чувство тревоги вернулось с новой силой. Что-то с юношей было не так; он понял это мгновенно, едва коснулся его лба. Кожа холодна, дыхание почти неощутимо – словно сама жизнь была вытянута из него, оставив лишь крошечную искру, удерживающую его на краю небытия.

Это казалось неестественным. Вильгельм нахмурился: самостоятельно Март не мог довести себя до подобного состояния – здесь явно действовала чужая, неведомая сила. Держа ладонь над его головой, некромант невольно вспомнил, как когда-то так же склонялся над телом Конрада, старшего брата Марта. Тогда помощь была невозможна – да и сам он не собирался её оказывать. Ему требовался лишь покорный слуга, на которого можно возложить свою ношу – ту самую, что теперь покоилась за плечами младшего из братьев.

Тогда Вильгельм и подумать не мог, что этот, казавшийся незначительным выбор приведёт его к юноше, чья внутренняя теплота и свет сумели коснуться даже его почерневшей души. Теперь же, глядя на бледное лицо Марта, видя, как едва заметно шевелятся ноздри, а светлые волосы потемнели от крови, грязи и пота, он осознавал: следовало бросить его тогда, в лесу, спасти от Волков – и идти дальше одному.

Но он не сделал этого. И как бы ни пытался обманывать себя вопросами «зачем», ответ был ему известен ещё тогда – в тот самый день, когда впервые встретил этот чистый, непорочный взгляд. В лице мальчишки он ясно различил черты той, кого когда-то любил сильнее всего на свете и чьё отсутствие до сих пор оставляло зияющую пустоту в его душе. Её уже давно не было среди живых, но сама память о ней оставалась для него неподвластной времени. И вот теперь, после стольких лет одиночества, у него возникла призрачная, но всё же реальная надежда, что её можно вернуть. Именно ради этого он и решился на поступок, который в Ордене посчитали предательством: похитил древний фолиант и обратился в бегство. Сведения, до которых он сумел добраться, сулили невозможное – они говорили о существовании пути назад, в те пределы, откуда никто прежде не возвращался.

Но за это знание пришлось заплатить колоссальную цену. Вильгельм отдал всё, что имел, поставил под удар своё положение, имя и саму жизнь, лишь бы приблизиться к исполнению своей единственной мечты. Он прекрасно понимал: в случае провала ему не будет пощады. И тем не менее он пошёл на этот шаг, ибо всё прочее для него утратило смысл уже давно.

Сейчас книга была единственным, что имело значение, и утратить её, он не имел права. Маг ясно знал: за фолиантом непременно придут. И не существует силы, способной остановить Фауста, если тот сам вознамерится вернуть украденное. Это знал и заказчик, с которым всё было обговорено заранее. Именно поэтому договор заключался на особых условиях: Вильгельм должен был исчезнуть вместе с книгой так, чтобы его не смогли отыскать ни люди, ни маги и никто иной.

Смерть Луция, главного преследователя, принесла ему лишь краткую передышку, но отнюдь не избавление от опасности. Угроза оставалась столь же велика, как и прежде, и Вильгельм осознавал это лучше других. Теперь настало время действовать. Он обязан был найти способ укрыть фолиант так, чтобы никакое заклятие, никакое предвидение и никакая сила не могли указать его местонахождение. Только тогда он сможет продолжить путь к своей цели, не опасаясь, что мечта будет вырвана у него из рук прежде, чем станет реальностью.

Некромант начал медленно вливать в тело мальчишки жизненную энергию. Что именно произошло с Мартом – времени выяснять не было, но Вильгельм сразу понял: следы этого вмешательства не принадлежали человеческой воле. Лучшее, что он мог сделать прямо сейчас, – вернуть юноше силы и уйти, разорвав эту опасную связь. Как бы ему ни хотелось держать Марта рядом, он ясно осознавал: только расстояние сможет уберечь мальчишку от новых бед. Юноша и без того перенёс слишком многое за столь короткий срок.

Мысли о разлуке неприятно отзывались в душе некроманта, но решение было принято. Пришло время забрать книгу и исчезнуть. Возможно, однажды их пути пересекутся вновь, но тогда это будет уже совсем другая история – с другими условиями и при других обстоятельствах.

Вильгельм медленно убрал ладонь от холодного лба Марта и перевёл взгляд на сумку, висевшую за его спиной. Лицо мага оставалось непроницаемым, но в глазах на миг блеснуло сомнение. Он не имел права оставлять столь опасную ношу в руках смертного, но он все же рискнул и этот риск едва не стоил жизни Марту. Аккуратно приподняв юношу, Вильгельм освободил его руки из ремней, и сумка мягко скользнула на землю, некромант взял её и поставил перед собой.

И вдруг Март едва заметно пошевелился, тихо застонал, словно отзываясь на прикосновение. Его пальцы слабо дрогнули, будто старались ухватиться за что-то невидимое. Вильгельм замер, не отрывая взгляда от бледного лица мальчишки. В груди снова кольнуло неприятное чувство, похожее на упрёк обращенный к самому себе. На миг ему показалось, что достаточно было бы остаться рядом, защитить, но увы скорее всего он уже никогда не увидит этого взгляда, наполненного доверием и такой искренней наивностью.