Хотя не раз он получал приглашения от весьма высокопоставленных чиновников и учёных из таких же кабинетов занять место либо только что освободившееся, либо созданное специально для него во вновь открытом столичном институте. И всегда он отвечал отказом, мотивируя только одним: тягой к науке и спокойной работе со своим коллективом. В результате в научных кругах мнение о нём сложилось весьма определённое: человек не от мира сего, которому ничего не нужно, кроме бумаги и ручки… Ну там ещё лопаты, кисточки и всяких других приспособлений для раскопок.
Когда Женя вошёл, предварительно постучав в чуть приоткрытую дверь, Александр Петрович разговаривал по телефону. Был он человеком огромного роста, плотным, широким в плечах, с полновесным животом, нависающим над светлыми брюками. Его большие щёки пылали лиловым румянцем, чёрные, как уголь, глаза блестели, жёсткие смоляные волосы были растрёпаны. Под белоснежной рубашкой угадывались бугры мышц, из широко открытого ворота вздымалась могучая загорелая шея. Производил он впечатление грузчика после тяжёлой физической работы. Он кивнул Жене и широким жестом указал на стул, стоящий по другую сторону стола у окна.
Женя огляделся. Небольшая комната, четыре на четыре, может, чуть больше. Стены белые, выбеленные извёсткой, на потолке люстра на пять лампочек. Одна из стен закрыта шкафами, забитыми книгами и журналами. В углу стол, заваленный исписанными бумагами и раскрытыми полевыми дневниками. К нему были придвинуты три стула. Ещё один стол с ящиками стоял торцом к окну, через которое вся комната заполнялась солнечным светом. Именно за этим столом, также заваленным различными документами, и восседал Александр Петрович. За ним на всю стену висела карта Союза с воткнутыми в неё десятком маленьких красных флажков, показывающих места экспедиций.
«Весьма аскетичная обстановочка, – подумал Женя, усаживаясь на предложенный хозяином кабинета стул, – интересно: там, где он определит моё место, всё так же уныло?»
– Это хорошо, что ты приехал, – обратился он к Жене, положив телефонную трубку на аппарат, – людей в экспедиции не хватает, так что тебе сразу туда.
– Видите ли, – сказал Женя, – я приехал не один, а с женой…
– С женой, – повторил Александр Петрович, думая о чём-то своём, – чудненько. – Он оторвался от своих мыслей и весело посмотрел на Женю с широкой улыбкой, обнажив могучие прокуренные желтоватые клыки. – Сегодня у нас пятница. Так?
– Так. – сказал Женя с улыбкой. Этот большой человек заражал его своей энергией.– Пятница, тринадцатое.
– О как! – воскликнул Александр Петрович. Он раздвинул лежащие на столе бумаги, под которыми оказалась хрустальная пепельница, полная окурков, и наполовину пустая пачка болгарских сигарет с коробком спичек. Закурив, он глубоко затянулся и без всякого стеснения выпустил струю дыма прямо в лицо Жени. – В знаменательный день начинаешь работать! Впрочем, мы ведь учёные, и предрассудки нам ни к чему. В понедельник я лечу в экспедицию, полетишь со мной. До понедельника времени жену устроить хватит?
– Хватит. – Женя улыбнулся. Зазвонил телефон, и Александр Петрович потянулся к трубке.
– Значит, в понедельник в семь утра в этом кабинете. Всё, иди, устраивайся сам, устраивай жену, – он закрыл ладонью микрофон трубки, – полетим вертолётом прямо на раскопки. Иди, у меня дел невпроворот.
Кадровичка Поля была всё так же приветлива и улыбчива.
– Что-то вы быстро, – сказала она, – прямо как метеор, а ведь Александр Петрович очень любит знакомиться и общаться с молодёжью.
– Так мы с ним хорошо знакомы, – ответил Женя, – весной в вашем институте была студенческая конференция. Я делал доклад, а он был председателем комиссии.
– Да, да. Диплом, практика. Вы говорили, я помню. – Улыбнулась Поля.
Громко хлопнула открытая форточка, лёгкий сквозняк потянул по комнате, шевеля сдвинутую штору. Яростное полуденное солнце ворвалось в окно и ударило Полю по лицу. Она, жмурясь, заслонилась ладошкой, встала, пытаясь уклониться от луча, направляясь к окну. Женя проследил за ней взглядом и увидел сидящую в проёме форточки чёрную птицу.
«Чёрный дрозд, – подумал Женя, переводя взгляд на Олю, – откуда тут эта птица? По-моему, дрозды приносят удачу. Или это ворона. Нет, пусть лучше будет дрозд. Хорошие новости и всё такое».
– Погода портится. Надо же, такой солнечный день. – Вздохнула Поля, задёргивая штору. – Собиралась позагорать в обед. Закройте, пожалуйста, форточку.
Послышался шелест крыльев, и Женя, оторвавшись от фигуры кадровички, которая весьма соблазнительно просвечивала сквозь лёгкий сарафан, посмотрел туда, где видел птицу. Форточка была пуста, лишь только солнечный свет бил потоком в комнату.
Когда Женя, закрыв окно, вернулся к столу, Поля протянула ему листок бумаги.
– Это направление в общежитие. Отдадите коменданту: Наталье Петровне Соколовой. Она всё устроит. Вы ведь, судя по паспорту, семейный мужчина.
– Да, жена тут недалеко, гуляет по набережной. – Улыбнулся Женя. Он немного расстроился, оттого что Поля заговорила о его жене.
– И вещи у вас в камере хранения, – рассмеялась Поля, – идите быстрее за женой. А то погода действительно портится.
Общежитие в двух кварталах вниз по улице. В направлении есть адрес, найдёте легко. Дверь лифта отъехала в сторону, и комендант первой вышла в коридор. Женя с женой последовали за ней. Коридор был широк и светел. Вообще здание общежития оказалось большим, с просторными лестничными переходами и огромными от пола до потолка оконными проёмами. После тесной столичной общаги и многих коммуналок, где им приходилось снимать угол, Женю поразила свободная и непринуждённая архитектура дома. Света, его жена, также была приятно удивлена.
Она задержалась у большого зеркала, окинув своё отражение мимолётным взглядом. Из зеркала на неё глянула молодая особа двадцати трёх лет от роду. Чёрные волосы были собраны на затылке в «конский хвост», придавали лицу, в котором гармонично сочетались белизна и румянец, заострённые формы. Непосредственный, трепетный взгляд светящихся изнутри тёмно-зелёных глаз создавал ощущение наивности и веры в лучшее их обладательницы.
– Кто же вам позволил построить такое славное здание? Кругом такая конкретная архитектура… Просто оборону держать можно. – попыталась пошутить Света.
– Архитектор был из Ленинграда, а строили наши. Кстати, дом не просто хороший, а ещё и новый, сдали в эксплуатацию два года назад. – Комендант остановилась возле одной из дверей и достала из кармана синего хозяйственного халата связку ключей. – Вот ваши апартаменты.
Апартаменты оказались из двух комнат, прихожей и санузла. В прихожей висело довольно большое зеркало. Напротив – вешалка, под ней даже небольшая этажерка под обувь. Комната, куда их взмахом руки пригласила комендант, оказалась просторной. Метров пятнадцать, может чуть больше. Обои наклеены приятные светлые, потолок ровный. Люстра с тремя рожками. На полу линолеум под паркет. И окно – большое, широкое. А вид из него просто потрясающий: река с пляжем на берегу и дальше за рекой невысокие пологие горы, покрытые желтеющим лесом. Из мебели: платяной шкаф, раскладной диван, три стула. Вся мебель не старая, хотя, конечно, и не из магазина. На углу шкафа виднелся инвентарный номер, написанный серой краской. В углу раковина и небольшой кухонный шкафчик над ней.
Света заглянула в ванную. И даже присвистнула от удивления. Стены выложены белым кафелем до потолка. Сама ванная чугунная, с душем. Правда, возле самого слива отбита эмаль, но немного. Отдельно на стене закреплена раковина со своим смесителем. Над ней небольшое зеркало. Рядом в углу унитаз с сиденьем и крышкой. Пол выложен плиткой кирпичного цвета.
Женя и Света даже слегка прибалдели от такого великолепия.
– Поскольку вы семья, – сказала Наталья Петровна, – то вам положена комната, которая больше. Кстати, в ней никто ещё нежил, вы первые. Вся мебель в ней, – она повернулась к Жене, – у вас в подотчёте. Потом у меня в журнале распишетесь.
– А это чья комната? – спросила Света, заглядывая в соседнюю комнату, которая мало чем отличалась в своём великолепии от той, где селила их комендант. Только была меньше почти в два раза. – Тут, похоже, никто не живёт.
– Пока пустует, – ответила Наталья Петровна и, пройдя через большую комнату к окну, открыла балконную дверь. Свежий воздух и капли дождя попали в комнату. Но Наталья Петровна, не обращая внимания на непогоду, вышла на балкон.
Женя, чуть поколебавшись, последовал за ней.
– Вот поливает! – восхищённо сказала Наталья Петровна, – в этом меся это первый ливень.
– Да, здорово льёт. – Неопределённо ответил Женя. Он прошёлся под дождём вдоль балкона, отметив про себя, что балкон длинный и широкий, почти четверть комнаты, куда они вселялись.
– Обалденный вид. – Сказал Женя, оглядывая окрестности.
– И пелёнки сушить можно, – сказала, усмехнувшись, Наталья Петровна, – эта комната единственная свободная, так что вам сильно повезло.
Они вернулись в помещение, и Женя прикрыл балконную дверь.
– И всё-таки, – улыбнулась Света, – если та комната ничья, может мы её займём?
– Занять, конечно, можно, – хмуро сказала Наталья Петровна, – но лучше не надо. Уж поверьте.
– Что? – спросил Женя, – на днях тоже въедут?
– Нет, не въедут, – ответила Наталья Петровна, – но указаний по этой комнате мне не поступало. Так что живите здесь. Ведь очень хорошие условия: просторная комната, огромный балкон, туалет – ванная отдельно от всех. А эту маленькую я запру от греха, и вы туда не стремитесь.
– Да ладно, – улыбнулся Женя, – давайте мы поживём и там, и здесь, а появится жилец, мы сразу освободим.
– Ну, пожалуйста. – взмолилась Света.
– Здесь девушка жила, – сухо сказала Наталья Петровна, – ну не девушка. Женщина молодая, семнадцать лет или что-то около этого. Из окошка выбросилась. Три недели назад. В библиотеке института работала.
– Как?! – ахнула Света.
– Что-то у неё на работе и в личной жизни не заладилось, – продолжала Наталья Петровна, – вот она отсюда с шестого этажа… Дура молодая.
– Не-ет, – сказала Света, показывая указательными пальцами обоих рук вокруг себя, – я тут вот жить не буду. Давайте нам что-нибудь другое. Пусть не такое роскошное и удобное. – Она повернулась к мужу. – Скажи что-нибудь.
Но Женя потрясённо молчал.
– Что-нибудь другое, – так же сухо продолжила Наталья Петровна, – это подселение в комнату с кроватями в два этажа в студенческой общаге, расположенной на окраине города в рабочем районе, к такой же супружеской паре, как и вы. Одна душевая, два туалета и две кухни на тридцать четыре комнаты, а значит, на сто тридцать шесть человек на этаже. И этажей таких пять! Так что, дорогие мои, живите тут, а комнату покойницы я запру, и вы в неё не стремитесь.
«…и алмаз этот самый великий и чистый из всех, что есть на земле. Ибо рождён он не в земле греховной и грязной, а вышел из Бога и дан нам как часть его…»
Женя перевернул страницу.
«К сожалению, дальнейшая расшифровка текста не увенчалась успехом, но можно предположить, что текст писался в том же ключе…»
Женя оторвался от статьи и, подняв голову, посмотрел в окно.
– Предположить, конечно, можно… – прошептал он, – так, а какая литература? – Женя пролистал журнал в конец статьи. – Ссылаться автор должен на сам манускрипт как первоисточник… Так, вестник археологии… собственные работы. Это святое, на что же ссылаться, как не на свои же работы… Вот это да! Статья шефа! Специалист по древней Руси и Тибет! В огороде бузина, а… Надо будет поговорить с ним…
Женя вернулся к самой статье. Теперь он читал не столь внимательно, а бегло просматривал страницу за страницей и вскоре нашёл нужный абзац.
«Впервые упоминание об этом алмазе встречается в нашей литературе у Е. И. Рерих и только один раз в её дневнике. Сам же манускрипт, состоящий из двух листков пергамента, находился в архиве её мужа Н. К. Рериха, а после его смерти был передан родными учёного государству. Тогда же началась работа по его расшифровке, которая лишь частично увенчалась успехом.
С помощью современных методов установлено, что письмена манускрипта наносились на пергамент с большим временным перерывом. Так, разница в возрасте между первой и второй частью составляет семьсот лет, а между второй и третьей частями тысяча двести лет. Именно этот временной разрыв и делит, видимо весьма условно, текст манускрипта на три части. Но именно такое гигантское временное деление ставит вопрос: являются ли листы манускрипта единым целым одного и того же текста? Удалось расшифровать только вторую часть манускрипта, так как письмена оказались сходными с иероглифами, обнаруженными в египетских пирамидах. Но эта расшифровка запутала всё ещё сильнее! Вторая часть написана на обоих листах манускрипта, и при переходе с первого листа на второй нет смыслового разрыва, в то же время возрастная разница первой и третьей части указывает на то, что текст на обоих листах писался тысячу девятьсот лет!»
Женя перестал читать.
«Рерихи, – подумал он, – и Тибет, это понятно, но каким боком тут Египет с его пирамидами и древняя Русь с моим завлабом…»
– Молодой человек, – женский голос прервал его размышления, – рабочее время закончилось. Вам пора уходить.
– Действительно, – улыбнулся Женя. Он поднялся из-за стола и направился к стойке библиотекаря. – Скажите, Татьяна Михайловна, – обратился он к женщине, сидящей за стойкой, – как мне получить допуск в хранилище?
За стойкой сидела довольно молодая женщина на удивление с открытым и располагающим лицом. Высокий лоб обрамляли густые светлые волосы, струившиеся по плечам и ниспадавшие с них за спину. Нежная кожа алела румянцем на широких скулах. На немного припухших губах играла чуть заметная улыбка. Голубые глаза в оправе тёмных ресниц смотрели на Женю доверчиво и дружелюбно.
– В хранилище? – переспросила библиотекарь немного низковатым голосом, внимательно посмотрев в глаза Жени. – Ваш завлаб, учёный секретарь и первый отдел. Думаю, вам, Женя, всё сделают быстро.
– Спасибо. – ответил Женя. – Там на столе не трогайте ничего, я с утра опять приду.
– Умный ты мальчик и шустрый, – сказала сама себе Татьяна Михайловна, провожая уходящего Женю цепким взглядом, – всего то пара месяцев, как работаешь, и уже в хранилище хочешь попасть. Значит, всё правильно, значит, жена твоя и есть та самая, что нужна нам…
Он вышел из здания института. Было темно и тихо, с неба прямо из темноты падал крупными хлопьями снег. Женя с удовольствием вдохнул морозный воздух и решил прогуляться по набережной. Он не спеша шёл вдоль деревьев, стоящих в снегу, и деревянных лавочек, покрытых снегом. Мимо утопающих в сугробах кустах. Тускло светили фонари возле девятиэтажных бело-грязных домов, стоящих на той стороне улицы, поражающих своим однообразием и унылостью. Он думал о своей работе, о своей Светке, которая должна быть дома, и понимал, что это и есть счастье.
Дойдя неспешным шагом до своей малосемейки, он поднял голову, пытаясь по окнам определить, дома жена или нет. Свет в окне был. Женя прибавил шаг и вошёл в подъезд.
Света действительно была дома: она сидела на диване и плакала. Женя, не раздеваясь, бросился к ней.
– Что случилось? Кто тебя обидел? – Он присел рядом и обнял жену.
– Никто. Я кольцо потеряла. – Сквозь всхлипы ответила Света.
– Какое кольцо? – не понял Женя.
– Какое, какое. – Передразнила его Света и вдруг разрыдалась. – Обручальное. Других у меня нет!
До Жени дошло, что ничего страшного не случилось.
– Кольцо, – улыбнулся он, приподнимая жену с дивана и усаживая к себе на колени, – подумаешь, кольцо. Купим другое или даже два.
– Как ты не понимаешь, – не успокаивалась Света, – ведь это твое кольцо, ты мне его на палец надел, когда расписывались.
– Глупенькая. – Женя поцеловал жену в носик. – Главное – это мы с тобой и наши чувства. И не принимай ты эту пропажу так близко к сердцу. Тем более волноваться тебе нельзя. Кстати, ты была у врача? – Женя перевёл разговор на другую тему.
– Да, всё хорошо, – ответила Света, – наверное, там я его и потеряла.
Она встала с колен мужа.
– Господи, наследил-то как, – она улыбнулась сквозь слёзы, – раздевайся. Ужинать будем.
– Ты знаешь, – сказал Женя, поправляя подушку, на которой покоилась голова жены, – я сегодня просматривал прошлогодние «Вестники» и наткнулся на одну любопытную статью. В ней речь идёт об алмазе, самом большом на земле алмазе. Впрочем, алмаз – это так, как следствие… Всё дело в одном письме, очень древнем…
– Как это алмаз и следствие, – перебила его Света с улыбкой, – алмаз, да ещё и самый большой, это как раз причина. И потом, у всех крупных алмазов есть названия, и история таких бриллиантов хорошо известна.
– Да нет же, тут другое, – поморщился Женя, устраиваясь на постели рядом с женой, – ты послушай. Был такой учёный, исследователь, путешественник – Рерих, и когда он умер, его архивы перешли государству. И в этих архивах обнаружились два листочка: совсем древний пергамент. Даже непонятно, как они сохранились до наших дней. Так вот, писали на этом пергаменте в течение почти двух тысяч лет. Конечно, не в течение всего этого времени, а с перерывами в семьсот и тысяча двести лет. Это установлено точно. Правда, непонятно, когда написали первую часть, наверное, это возраст пергамента. А это ещё хрен знает сколько лет, а может и немного: лет сто или триста. В статье почему-то не указан сам возраст пергамента. Вообще, как тогда пергамент делали: про запас, так сказать, клали в тумбочку или сразу писать отдавали.
Так вот. Расшифровать удалось только вторую часть, то есть ту, что написана через семьсот лет после того, как начали писать этот манускрипт. А всего две тысячи лет…
Слушай, это же начало нашей эры. Бог, Христос и всё такое. Алмаз. И в расшифровке текста говорится, что алмаз – часть бога. И когда алмаз оказался на его пути или в его руках, то с ним, алмазом, что-то произошло… В общем, он изменился.
Или это аллегория? И никакого алмаза нет. Древние любили говорить загадками или иносказаниями: один Эзоп чего стоит. А почему египетские иероглифы? Какой язык тогда был на Ближнем Востоке, или кто писал, был египтянин.
Женя сел на разложенном диване.
– И ссылки в статье… «Вестник», ну это просто сообщение о находках экспедиции. Пара специалистов по Востоку, и ещё мой шеф – самый крутой спец по древней Руси, ещё дохристианской. Интересно, а кто был в той экспедиции, так сказать, списочно с должностями и регалиями.
А манускрипт оказался в Тибете… Интересно, уже в законченном виде или его там написали или дописали… Это Рерих, он ведь много путешествовал, как раз там. Опять же жена его… Большое наследие, архив. Надо бы всё это почитать, в архивах покопаться. Архивы Рериха, да и всей семьи у нас или много в Индии. Что-то я про Америку слышал, что и там хранится. У такого архива структура должна быть и опись: что у нас, что у них. Потом поговорить об этом с шефом.
Все древние цивилизации именно там: Египет, Евфрат, Индия, Тибет. Странно, если смогли определить возраст письма, то почему не указан возраст самого пергамента? Или это одно и тоже? Ладно, будет день, будем думать.
Женя посмотрел на жену. Та спала. Похоже, все рассуждения мужа для неё оказались хорошей колыбельной.
«Эх ты, – с нежностью подумал Женя, – следователь мой. Намаялась у себя в прокуратуре. Колечко потеряла, жаль, конечно, когда еще купим…»
Женя тихонько встал и вышел на балкон. Снег огромными хлопьями падал сплошной белой стеной.
«Скоро Новый Год, – подумал он, – хорошо бы найти халтурку. Денег подзаработать. Кольцо жене подарить… Завтра с утра в библиотеку, посмотреть все ссылки по статье. Потом допуск оформлять, это где-то месяц, может больше. – Он поёжился. – Холодно. Всё-таки декабрь».
Женя вернулся в комнату, закрыл балконную дверь, задёрнул шторой окно.
«Нужен письменный стол. Будет место для работы дома. И кроватка для маленького… Всё-таки, что там с этой комнатой, —подумал он, – до сих пор никто не вселился. Подумаешь, из окна выбросилась. Мы же материалисты. Ремонт сделаем, окно покрасим… И потом, скоро нас будет трое. И комната эта ну никак не помешает. Надо поговорить с комендантом. Тем более она ко мне благоволит. И может, у нее в запасниках на складе и стол и кроватка есть. Скорее всего, есть: что, мы первые тут, кто рожает?»
За стеной что-то стукнуло. Не сильно и глухо. Как будто кто-то переставил тяжелый железный табурет. Звук был странными отозвался в его сердце тревожным трепетом. Тени на стенах шевельнулись, и он почувствовал, как холодный ветерок коснулся его шеи. Женя вздрогнул, его сердце забилось быстрее, а по спине пробежала капля пота. Этот звук, такой простой и обыденный, в ночной тишине казался зловещим, предвещая нечто нехорошее.
«Нет, это сосед сверху, – подумал он, – Владимир Анатольевич. Вернулся из столицы с конференции. Надо будет к нему зайти, может, что интересное расскажет».
14 февраля 1975 года.
Александр Петрович затушил окурок в пепельнице и, встав со стула, потянулся к форточке.
– Конец сороковых, – сказал он, закрыв окно, – по-моему, лето сорок восьмого. Точные даты не помню, надо посмотреть полевые дневники за этот год. Я тогда устроился рабочим в археологическую партию в Среднюю Азию. А руководителем у нас был Фёдоров Борис Михайлович, впоследствии академик. Он-то меня и заразил историей, археологией. Так что я в определённой мере его ученик. Вот там в монастыре он нашёл упоминание об одном очень древнем пергаменте, так сказать, манускрипте.
– Интересно, как это нашёл, – сказал Женя, – там у них: библиотека, да и кто вас пустил в монастырь?
– На стене, – сказал Александр Петрович, – археологическая партия квартировала в этом монастыре. А пустить… Кто тогда спрашивал, так сказать, служителей культа, впрочем, как и сейчас.
– Ну да, – усмехнулся Женя, – вошли, не спросивши хозяев, и давай стучать молотками по стенам и потолкам.
– Да нет. Всё было культурно и вежливо. Монахи сами показали исписанные стены.
– А Фёдоров это… – Женя взял со стола журнал и стал листать его в поисках статьи, с которой он пришёл к шефу.
– Автор. – Александр Петрович кивнул на журнал. – Только опубликовал он не всё, только через восемнадцать лет. Какой там год?
– Шестьдесят шестой год. – Женя посмотрел на обложку.
– Точно. – Сказал Александр Петрович. – Июнь шестьдесят шестого. Что-то там с ним произошло, в этом монастыре. Как будто подменили человека.
– Но вы-то ведь участник той экспедиции, – сказал Женя, – и наверняка многое помните.
– Конечно, – сказал Александр Петрович, о первой экспедиции помнишь всё, даже если был в ней простым работягой.
Монастырь находился высоко в горах, на границе с Индией и Китаем. Хотя мы полагали, что находимся в Таджикистане. Впрочем, граница там весьма условна, даже сейчас. А тогда… Хотя так высоко в горах людей вообще не было. Мы там бродили больше месяца и никого не видели. Даже контрабандистов.
Проводников нет, местные из долины отказались, мол, горы эти прокляты. Фёдоров и уговаривал, и деньги предлагал, оружие сулил. Ни в какую. Сразу поворачивались на восток и молились.
Конечно, Фёдоров совершил должностное преступление, что направил экспедицию в эти горы без проводника. И слава их ним богам, что никто не погиб тогда. Хотя сам Фёдоров очень сильно изменился в тех горах. Я его до этой экспедиции не знал, а вот сотрудники его говорили, что совсем другим человеком стал.
Так вот… Рацию на третий день разбили, то есть радист её с обрыва метров в сто уронил. Компас, приборы – всё вдруг отказало. Даже часы встали. Связи с миром никакой, половина народа обморожена, провианта почти не осталось. И самое страшное: потеряли направление, куда идём и откуда идём. Полная дезориентация в пространстве. Ни людей, ни животных. Временами казалось, что мы и не на Земле вовсе. При этом у всех было чувство, что нас кто-то ведёт. Низкая облачность, туманы, и только каждое утро ясное небо и прямо по ходу движения ослепительный диск солнца. Как будто нам специально указывают направление. И так целый месяц или больше.
Это всё подробно описал в своем полевом дневнике инженер-геодезист. Как же его? Нет, забыл. Он потом в лагере сгинул, а дневники его должны были сохраниться. Правда, науки там никакой, одно ощущение обречённости. Короче, беллетристика, он нам зачитывал их почти каждый вечер, так сказать, для объективности.
Уже совсем плохо было, я так лично с жизнью прощаться начал… И тут в этих скалах вдруг монастырь с кучей монахов.
Александр Петрович хрустнул пальцами и потянулся, сидя на стуле.
– Впрочем, это всё эмоции и ненужная философия. – Продолжил он. – Цель экспедиции была топографическая съёмка местности между населёнными пунктами, по заданию военных. Это потом выяснилось. А археология просто прикрытие. Хотя какая, к чёрту, съёмка, треноги, рейки – всё сожгли, чтобы согреться да пищу разогреть. Времена тогда были крутые, экспедицию по возвращению чуть не расстреляли за срыв военного заказа. Фёдорову дали семь лет, а всех инженеров отправили в лагерь на пять. Да, времечко…