Невероятная очевидность чуда

– Это какие же? – живо полюбопытствовал Орловский.

– Секрет, – усмехнулась Ева.

Они поднялись по ступенькам, прошли через веранду и зашли в дом.

– Ну что, Павел Андреевич, спокойной ночи, – пожелала ему Ева и спросила: – Свет выключите на веранде и на участке?

– Да, конечно. Идите отдыхать, Ева, я все закрою, проверю и выключу, – пообещал Павел.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Ева и призналась: – А то я на самом деле что-то совсем рублюсь. Накатило неожиданно. – И, уже поднявшись было на две ступеньки по лестнице, ведущей на второй этаж, вдруг остановилась и повернулась к мужчине, вспомнила, о чем хотела сказать: – А, да, Павел Андреевич, солянка была потрясающая. Огромное спасибо. Да и отвар реально вкусный, и главное – в самую тему пришел и очень вовремя.

– Вы уже благодарили, – напомнил Орловский, – но все равно: пожалуйста, – и произнес ответную благодарность, подняв руку и демонстративно позвенев ключами: – А вам огромная благодарность за мастерскую. Это подарок из шикарных.

– Ну все, – легко посмеялась Ева, – расшаркались благодарностями, теперь можно и спать.

– Спокойной ночи, Ева, – пожелал ей Орловский.

Свернувшись клубочком под своим теплым любимым одеялом и уже подремывая, Ева улыбалась. Ей очень понравился этот Павел Андреевич, еще в тот момент, когда она буравила его своим особым взглядом и язвила по поводу «полати царской» – тем, как держался, и тем, что постарался сохранять определенный тон и позу, демонстрирующие отсутствие всякой агрессии, чтобы не испугать ее своим внезапным появлением, да и внешне он ей понравился… Ну, как может понравиться мужчина женщине?

Вот так и понравился. Причем здорово так понравился.

Да уж, интересный сюрприз подсуропила ей тетка Аля, думала уже растягивающейся, тающей и исчезающей мыслью Ева, так и продолжая улыбаться своим мыслям и ощущениям, плавно проваливаясь в сон.

Так закончился длинный, полный нервных переживаний, напряжения и странностей день Евы.

Ленивый дождь своим присутствием утро им не испортил – не лил и не шел даже, а так, висел в воздухе какой-то непонятной влажной взвесью, периодически формирующейся в мелкие капли, и снова, словно передумав, повисая распыленной мокротой, что называется «ни два ни полтора». Ну и на том спасибо.

Ночами уже ощутимо подмораживало, но глубокая речка Калиновая, по названию которой, как очевидно, и было дано имя поселку, пока даже легким ледком-намеком по бережкам взялась совсем чуть-чуть. Оно, конечно, рыбалка в ноябре – это такое себе удовольствие, на любителя, к тому же та еще канитель. Не самый рыбный сезон для средней полосы. Как говаривал дедушка Евы Олег Прохорович: «Пришло зазимье, рассветы с сумерками среди дня встречаются – почаевничать с утра не успеешь, как и ночь уж в окошко заходит».

Да уж, вот точно. К тому же промозглая, стылая холодрыга, пробирающая до костей. Но как известно, рыбаки ищут не легких путей, а только знатных уловов. А посему умеют, во-первых, тщательно экипироваться соответственно сезону: теплое термобелье, ветрозащитный и водонепроницаемый, утепленный костюм, лучше с полукомбинезоном, толковые высокие ботинки или резиновые сапоги, перчатки-варежки с откидывающимся верхом и так далее; ну а во-вторых, обладают особым видом терпения и здорового пофигизма, не обращая внимания на мелкие неудобства, прилагающиеся обязательным порядком к столь серьезному занятию, как рыбалка.

Дед Олег был заядлым рыбаком, с малолетства пристрастился и знал, казалось, про рыбу и ее повадки все. И отца Евы, зятя своего, человека им глубокоуважаемого, пристрастил к этому занятию, заразив настоящим азартом и увлечением. А они уж вдвоем, что называется, в тандеме, на пару, в свою очередь, приучили к рыбалке и Еву.

Первую свою рыбку маленькая Ева вытащила лет в восемь или даже раньше, на специально сконструированную и собственноручно сделанную для нее дедом Олегом удочку. И радовалась поначалу такой своей взрослой удаче, ловкости и фартовости. А потом плакала над рыбешкой, жалея маленького окунька, который подергался-подергался на травке, да и затих.

Но ничего, смерть рыбки маленькую Евочку от занятия этого не отвратила, и не передумала она ходить с папой и дедом на «охоту», как они иногда называли это свое любимое увлечение, и рыбу хоть и жалела, но с азартом тащила из воды. Правда, нанизывать червячков на крючок долго не могла – жалела ужасно. Копала и собирала в баночку с энтузиазмом, а вот нанизывать нет, никак, но мужчины с охотой помогали своей маленькой рыбачке с наживкой.

– Не могу, дедуля, – вздыхала скорбно Евочка, глядя, как ловко дед Олег насаживает на крючок извивающегося червяка, – мне за червячка больно.

– Да ему не больно, – успокаивал ее дедушка, – он ничего не чувствует, поскольку у него нет нервных клеточек и окончаний. Зато его рыбка съест.

– Как же она его съест, дедушка, – дивилась внучка, – если я ее за этого червячка вытащу, а потом мы сами ее пожарим и съедим, а червячка выбросим?

– Такой вот круговорот природы, Евонька, – разводил руками дедушка, пасуя перед силами, неподвластными человеку.

– Какой-то он плохой, круговорот, – ворчала внучка, но крючок с приманкой забрасывала в речку с большим азартом.

После того как через несколько лет Ева препарировала свою первую лягушку, червяков на крючки она насаживала – только в путь! – без каких-либо рефлексий и вопросов к природным круговоротам.

Да, что-то ее в воспоминания потащило, тряхнула головой Ева. А вот так, ответила мысленно сама себе, деда вспомнила, его наставления, как он объяснял, что «охота» поздней осени – дело особое, но хороша тем, что крупная рыба по холодам сбивается в стаи и держится одного места. Нашел такое место – считай, удачу рыбацкую словил, и тащи себе спокойно, рыба оттуда быстро не уйдет, и можно хороший улов поднять за короткое дневное время. А на легкие и суперлегкие мормышки можно взять белую рыбку, и лучше всего на опарыши, они дергаются активно и провоцируют поклевку хорошо.

Проверил в речке места тебе знакомые, где, бывало, рыбу в такое время брал, – осмотри их внимательно. Нашел – повезло, тогда грамотно подкорми, ну и лови. Можно плотвы надергать, густеры и даже леща добыть.

К такому вот известному ей месту Ева и привела Орловского. Да только в первом этом затончике клева не было, отправились проверять следующие, а вот там повезло, все по классике дедовой науки – сбилась рыбка стайкой, даже через толщу не очень-то прозрачной воды видно, как перемещаются у дна темные тени. Вот там они уже и встали на охоту. Подкормили, как и положено, и сделали, помолясь, первые пробные забросы.

Ну и пошло.

Когда кто-то с загадочным видом утверждает, что рыбалка – это возможность остаться наедине с самим собой, остановить мысленный бег, и такие у него открываются глубокие, высокие мысли, прямо «медитирует» он – ага! Да конечно, сейчас.

Фигня это все, не верьте. Хотя, может, такие медитаторы и есть, но в числе тех рыбаков, с которыми доводилось встречаться и пересекаться Еве, таковых она не наблюдала ни разу. Все, как правило, признаются, что всякая ерунда в голову лезет, а то и вовсе молчит.

Рыбак же, он что? Он, с одной стороны, как бы расслаблен, а с другой – сосредоточен, собран и готов дернуть удочку в любой момент – такая вот двойственная конструкция вырисовывается. Оттого и мысли в голове крутятся бог знает о чем, параллельно с внимательным наблюдением-ожиданием.

Вон Еву, например, воспоминаниями накрыло так, что слезы предательски к горлу подкатывают, а это на рыбалке последнее дело – печаль свою гонять туда-обратно. Давно замечено бывалыми людьми: если к реке или озеру приходишь с грустными, тоскливыми мыслями и проблемами, можешь и не утруждаться, не удастся охота рыбная, ибо заряженность не та: не на победу и удачу, а тоску свою исцелить, – а это, как говорится, к другим «докторам».

М-да. Что-то ей навеяло из былого, сильно так теплой грустью прихватило. Давно в Калиновке не была, а не рыбачила и того дольше. А тут дедова мастерская, его да папины удочки да снасти… Ну вот и накрыло.

Вон товарищ ее по рыбалке, Павел Андреевич-то, точно рефлексией не грузится – таскает с азартом уж не первую рыбу.

Видно, что доволен.

Ева непроизвольно засмотрелась изучающе-задумчиво на мужчину и чуть было не пропустила нырок своего поплавка. Но не сплоховала – подсекла умело, повела…

Они не стали делать перерыв на речке, чтобы перекусывать. Только горячий чай из термоса периодически попивали, согреваясь, а программы такой договорились придерживаться: день короткий, потому половят часа три, если пойдет и смотря как пойдет, и домой вернутся. Там будут обедать и отогреваться.

И ничего так получилась «охота» – повыдергивали рыбешки вдвоем на хорошую уху, да и даже заморозить с запасом, но увлекаться не стали. Дурь это, лишний улов набирать – ни душе, ни природе, только жадность свою тешить. Уху они сразу и сварили. Ева выступала в роли поваренка, взяв на себя обязанности нижнего кухонного звена-подмастерья: «почисти овощи, порежь, подай-принеси», а Орловский блистал в качестве шеф-повара.

Надо сказать, что уха у него получилась отменная.

– Шикарная! – искренне восхитилась Ева, с удовольствием уплетая ушицу.

– Могем, умеем, практикуем, – не без доли честного бахвальства пошутил Павел.

– Вы повар? – спросила, посмеиваясь, Ева.

– Опять не угадали, – хмыкнул иронично Орловский, отодвинул от себя опустевшую тарелку и, с сыто-довольным видом откинувшись на спинку стула, спросил: – Кстати, а почему вы, Ева, при нашей первой встрече спросили, не шпион ли я? Моя внешность вызывала у вас такие ассоциации?

– Вообще-то вы крутой, – рассмеялась задорно Ева, посмотрев на него, – целые сутки продержались. Я помню, как вы удивились этому моему вопросу, и была уверена, что вы еще вчера вечером обязательно спросите. А вы нет, воздержались, или вас настолько заворожили мастерская и рыбалка, что все остальное уже как бы и по фигу?

– Мастерская меня заворожила всерьез, – улыбаясь, ответил ей Орловский, – да и рыбалка – занятие азартное и увлекательное, без сомнений. Но все же не до такой степени, чтобы я забыл о своем недоумении. Но признаюсь, вы все же правы, Ева: я хотел еще вчера спросить, но удержался, посчитал, что расспрошу вас не на ходу, а когда мы вот так, как сейчас, будем спокойно, никуда не торопясь разговаривать.

– Это была цитата из известного фильма, – пояснила Ева и спросила, увидев, как мужчина покрутил отрицательно головой: – Ну как же вы не помните, это же один из культовых фильмов, можно сказать, классика старого советского кинематографа. Неужели не знаете?

– Напомните, о каком фильме идет речь? – попросил уточнений Орловский.

– Один из числа лучших шпионских, «Адъютант его превосходительства» называется. Там изысканный Соломин играет того самого адъютанта, который по совместительству является разведчиком Красной армии, засланным к белогвардейцам. А один мальчик его заподозрил и спросил напрямую: «Павел Андреевич, вы шпион?»

– А-а-а, – протянул Орловский с пониманием, – теперь понял. Что-то такое смутно припоминаю, – сделал он жест, показывая неопределенность, – но четко, в деталях – нет, не помню. Кстати, а насколько этот фильм старый?

– Ну, если я не ошибаюсь, он вышел где-то в конце шестидесятых годов, – ответила Ева.

– А вторая цитата, что вы там про «полати» допытывались? – продолжил выяснять Павел. – Что-то очень знакомое. Я даже в поисковике не стал искать, решил, что сам вспомню, но нет, – развел он руками, – увы, так и не смог.

– Ну это уже совсем крутейшая классика, только чуть более поздняя, – пояснила Ева, – «Иван Васильевич меняет профессию» Гайдая…

– Точно! – с довольным видом щелкнул пальцами Орловский, порадовавшись, как всякий человек, когда не может вспомнить нечто очень знакомое, что вертится в голове, только никак не дается, и вдруг наконец его озаряет. И повторил: – Точно. Вспомнил, даже помню ту сцену, где Крамаров это спрашивает у фальшивого Милославского, кажется.

– Ну, хоть так, – легко рассмеялась Ева.

– Вообще-то странно, – поделился своими мыслями Орловский, – что в столь юном возрасте вы так хорошо знакомы со старыми фильмами, что легко цитируете фразы из них. Современные девушки, даже те, которые продвинуты в искусстве, и близко не знают тех картин, да и о фильмах более поздних времен той самой советской классики вообще без понятия. Им эти знания ни за каким фигом не сдались, зачем, когда имеется современный, крутой американский контент. У меня есть хороший знакомый, вернее он мамин давний друг и товарищ по работе. Так вот, он преподает в театральном вузе, на отделении режиссуры и продюсирования. Он рассказывает, что к нему на курс приходят учиться студенты, которые не только не знают никаких, даже самых выдающихся, оскароносных, что называется, базовых, тех самых классических советских фильмов, они даже читать текст с книги, с бумажного носителя не умеют, не знают, как это, перелистывать листы в книге. Реально, – покивал он, увидев легкое сомнение, отразившееся на лице девушки. – И это образованные дети, умные, которые поступили в вуз настолько высокого уровня, пройдя через серьезный отбор, где человек по двадцать-тридцать на место.

– Охотно верю. У нас на работе та же история, доводилось сталкиваться, когда практиканты приходят. Дальше смартфона и компа их компетенции не распространяются. От руки что-то написать? Да ладно, это ж архаика голимая, полный нафталин и глухотень задвинутая.

– Вот-вот, – поддержал ее высказывание Орловский и спросил: – И возникает естественный вопрос: как так получилось, что девушка вашего возраста настолько подробно знакома с этой самой «голимой архаикой» и влегкую, буднично и непосредственно использует цитаты из них, если, конечно, она не профильный специалист в области кино и это не является ее профессией?

– Нет, вы тоже не угадали, – вернула Орловскому его «подколки» про профессию Ева, – это не моя специальность. – И, помолчав какое-то мгновение, спросила: – Вам что-нибудь известно о моей семье?

– Нет, увы, – выражая искреннее сожаление, пожал плечами и развел ладони в стороны Павел. – Ангелина Львовна ничего про вас и ваших родных не рассказывала. Сказала лишь, что у вас прекрасный, старый, добротный и очень комфортный, обустроенный современно дом, что хозяева обихаживали его с любовью и заботой многие годы и что сейчас его собственницей являетесь вы, но очень давно не приезжали в «усадьбу», как она назвала ваш дом, в силу сложившихся обстоятельств. Ну а я не стал уточнять и вдаваться в расспросы, решив, что раз она не считает нужным посвящать меня в семейные дела, так и ладно. Это все-таки не мое дело. Но мама уверила, что если Аля рекомендует и предлагает, то смело можно довериться ее рекомендациям и оценкам. А Иван Леонидович, который, собственно, и дал мне ключи и поселил сюда, тоже о хозяевах дома не распространялся, заметил лишь, что молодая хозяйка – девушка серьезная и уважаемая, но, к сожалению, очень занятая и никак не может выкроить время, чтобы приехать. Но она за домом следит через него, постоянно связывается по интернету и все вовремя оплачивает, а при любой необходимости на ремонтников и специалистов не скупится и не экономит. Как-то так.

– Да, – усмехнувшись данной ей высокой оценке, сказала Ева, – Иван Леонидович у нас чиновник весьма мудрый и прозорливый. И инфу не сливает без особой на то надобности. – И предложила: – Пал Андреич, давайте, что ли, сделаем смену блюд, так сказать. Чаю или вашего волшебного отвара заварим.

– А давайте, – выказал готовность и поднялся со своего места Орловский.

Все время, пока они в четыре руки убирали со стола использованную посуду и мыли ее, потом заваривали в большом чайнике шаманский отвар, накрывали наново к чаю стол, расставляя на нем чашки-блюдца и разную «прикусочку», Орловский незаметно наблюдал за девушкой, буквально ощущая напряженность, с которой она что-то обдумывает, явно принимая для себя некое решение.

И когда он водрузил в центр стола на небольшой поднос чайник с отваром и они снова расселись по своим местам, то, коротко вздохнув, Ева произнесла:

– Дело в том, что у меня не очень ординарная семья, – начала и замолчала на пару секунд она…

Орловский понял, что девушка приняла решение рассказать ему о своей семье. И это далось ей явно непросто. Павел непроизвольно даже дыхание замедлил и притушил его звук, чтобы невзначай не спугнуть настрой и решимость Евы – до того ему было интересно и, как с удивлением он признался себе, оказалось важно узнать про ее семью и о ней самой как можно больше.

– Даже, можно сказать, сильно неординарная, – продолжила свой рассказ Ева. – Моя мама родила меня в сорок три года. Я для родителей, да и для всех родственников, явилась эдаким невероятно радостным, счастливым, но все же ошарашивающим нежданчиком. Настолько, что они, надо сказать, сильно обалдели. Особенно если учитывать, что моему старшему брату в этот момент уже исполнилось двадцать лет, а папе шестьдесят три, у них с мамой разница в двадцать лет. Таким вот образом получилось, что я оказалась ребенком сильно возрастных родителей. По этой естественной причине отцовских родителей я не помню, они умерли, когда я была совсем маленькой. А мамины родители являлись практически ровесниками отца: дедушка Олег Прохорович был старше моего папы всего на семь лет, а бабушка Яна всего на два года. Понимаете, о чем я говорю? То есть мой папа – ребенок Великой Отечественно войны, а дедушка был ее участником, воевал на фронте и закончил войну в Берлине. И последующую послевоенную жизнь с ее голодом и разрухой – это все они прошли по полной программе. Такая вот арифметика. Мама моя была самой старшей из детей бабушки Яны и деда Олега, еще у нее имеются два брата, мои родные дядья: Давид и Николай. По сути, меня растили и воспитывали люди, которые годились мне в бабушки-дедушки и, соответственно, в прабабушки и прадедушки, как бы минуя одно поколение, к которому принадлежали родители моих ровесников.

– Понятно-о… – протянул понимающе Орловский, – а я все дивился и восхищался, какой у вас правильный, наполненный русский язык, практически без всяких заимствований. И манера общаться немного архаичная, что ли. Моя бабушка называла людей, владеющих хорошим языком и манерами, «старорежимными», в том смысле, что «из бывших» дореволюционных интеллигентов. А я решил было, что вы лингвист или филолог.

– Нет, – рассмеялась звонко Ева, немного отпуская внутреннее напряжение, в котором себя держала, решившись рассказать кое-что о своей семье этому совершенно незнакомому ей мужчине. – Вы снова не угадали, я не филолог и не лингвист, – и строго-наигранно предупредила: – Следующая попытка выдвигать версию о вашей профессии моя! Пока у нас одинаково по очкам, но «мяч» на моей стороне. А что касается хорошего языка, то да: это все бабушка с мамой расстарались, да и папа с дедом не отставали. Но в основном они делали упор на развитие моих когнитивных способностей и логики. Папенька часто повторял, что, цитирую, поскольку повторял он эту сентенцию множество раз, – предупредила она, – «На современного человека, особенно молодого человека, сегодня обрушивается огромный, невероятно агрессивный и настолько стремительно меняющийся информационный поток, что у него просто отсутствует возможность качественно обрабатывать информацию. Отсутствует возможность осмыслить, почувствовать свои знания, дополнить их сведениями, экспериментами, практикой, элементарно проверить их весомую значимость и почувствовать мощь и красоту учений. И, как следствие этой клиповой стремительности инфопотока, люди вынуждены безжалостно расставаться с прошлым, не оставляя тому возможности стать той качественной, серьезной базой, на которой основывалось бы его мышление, мироощущение, восприятие прекрасного, умение чувствовать подлинную красоту и ценить опыт предков». К которым, в частности относится и кинематограф. В меня, в отличие от подавляющего большинства молодых людей моего поколения, эту самую основу, так называемый культурный код, вложили, как и уважение к прошлому.

– Мощно, – полупоклоном головы обозначил свое уважительное отношение к сказанному Орловский и спросил с легкой иронией, перефразировав цитату из старого фильма: – А кто у нас папа?

– Ученый, – ответила, усмехнувшись, Ева, – антрополог. Доктор исторических наук. Мама – тоже ученый и тоже антрополог, только кандидат исторических наук. Собственно, они и познакомились-то, когда мама стала студенткой и на первой же вступительной лекции, увидев папеньку в качестве преподавателя, влюбилась в него, как она всегда говорила, смертельно. Потом он стал ее научным руководителем, ну а когда она окончила институт, то и мужем. И работали они вместе на одной кафедре в Институте этнологии и антропологии РАН.

– М-да, – подивился Орловский, – действительно, не самая ординарная семья. И простите, Ева, если причиню вам болезненные ощущения, – очень аккуратно, выдерживая тон и подбирая слова, спросил он, – я так понимаю, что папа ваш уже ушел?

– Да, – подтвердила Ева. Перемолчала пару секунд и, выдохнув, добавила: – И папа ушел, и бабушка с дедом. А совсем недавно и мама, – и, буквально мгновение пересиливая себя, печально улыбнувшись, пояснила: – Участь поздних детей сильно возрастных родителей – слишком рано становиться сиротами. И часто круглыми сиротами.

– Извините, я понимаю, что коснулся болезненной темы, – повинился Павел, почувствовавший в ту небольшую заминку, когда она пересиливала себя, что девушка словно отгородилась от него, отстранилась, эмоционально закрывшись.

– Вам не за что извиняться, – чуть отпустила себя Ева, поняв и ощутив, как напряглась и словно защелкнулась, а мужчина-то ни при чем и к ее горестям отношения не имеет. И никто на свете не имеет. Да и раз уж она решилась, чего уж теперь включать заднюю. – Тема для меня, конечно, болезненная. Но это такая неизбежность, естественный ход жизни, который невозможно остановить, как бы ты ни хотел, – улыбнулась она мудрой, грустной мимолетной улыбкой и продолжила объяснять: – Моему деду в этом году исполнилось бы сто лет, бабушке девяносто пять, а папе девяносто три. Мне вообще-то невероятно повезло, поскольку всех их можно назвать долгожителями и все они ушли в возрасте глубоко за восемьдесят, при этом до последнего дня оставались в великолепном, светлом, аналитическом и логическом разуме и хорошей физической форме и вели активный образ жизни. А по нынешним временам, если ваши старики не в немощи и не в маразме, а вполне себе активны и прекрасно разумны, можно смело причислять такой расклад к божьим подаркам. Не иначе.

– Простите, Ева, за вопрос, а сколько вам лет? – постарался переключить девушку с тяжелых мыслей Павел.

– Тридцать один, – без всякого дурного жеманства, спокойно ответила она ему.

– Слушайте, но вы же знаете, что и близко не выглядите на этот возраст? – искренне подивился Орловский и пояснил: – Я почему и спросил бестактно: потому что вы называли даты жизни родных, а у меня что-то не билось с вашей слишком юной внешностью и цифрами.

– Да, знаю, – кивнула Ева и усмехнулась: – Вы, может, удивитесь, Пал Андреич, но для меня сей факт не является комплиментом, и ни везением, и ни женским фартом небывалым, а ровно наоборот. Может, с возрастом эта особенность моего организма и станет для меня преимуществом, но в данный момент юная внешность лишь осложняет мою жизнь, потому что вызывает постоянную необходимость доказывать свою состоятельность как специалиста, а на удивленные вопросы, типа «девочка, ты что тут делаешь, когда серьезные дяди и тети обсуждают серьезные профессиональные вопросы», приходится не только жестко отвечать, но, в особо тяжелых случаях, и паспорт с дипломом демонстрировать.

– Вы тоже антрополог? – спросил Орловский.

– Ну, Павел же Андреевич, – попеняла ему театрально-обиженно Ева, – мы же вроде договорились, что сейчас моя очередь выдвигать следующую версию о вашей профессии.

– А я вне очереди пролезть решил, уж больно момент удачно в контекст встраивается, так сказать, – посмеялся Орловский.

– Нет, Павел Андреевич, я не антрополог, хотя папа с мамой и их коллеги меня к этому занятию готовили и всерьез затачивали с самого детства. Но, увы, дочь не оправдала их ожиданий и стала врачом. – И, улыбнувшись, призналась наконец: – Я анестезиолог-реаниматолог. Работаю в Детской клинической больнице, в отделении экстренной хирургии.

– Оп-па!.. – смотрел на нее пораженно-изучающе Орловский и, ошарашенный ее признанием, переспросил: – Не, реально, прямо вот детский врач-реаниматолог?

– Ну, в данный момент, да, детский, но вообще-то я специалист широкого профиля, то есть мои компетенции распространяются на пациентов всех возрастных групп. Просто так сложилось, что я проходила в этой клинике интернатуру и мне там все очень понравилось и легло, что называется, на душу: и коллектив потрясающих специалистов, и совершенно замечательный главврач, да и детки. Детская хирургия – это вообще отдельная тема. Поэтому я прошла дополнительный углубленный курс конкретно по детской специализации и осталась в этом отделении после окончания интернатуры.