Невероятная очевидность чуда

– Я в охрене, Ева, честно, – признался пораженный Павел. – Вы кажетесь такой хрупкой, ну такая совсем молоденькая девчушка-студенточка, гоношистая, немного на пафосе, но так, совсем немного, без перехлеста, лишь в форме некой защиты и обозначения дистанции. И уж извините, но что есть, то есть, но задиристая и язвительная. Абсолютно современная девица, разве что смартфон к руке не прилип, что для любой девочки сейчас все же странновато, у них гаджеты – это естественное продолжение руки и поставщик жизни и чувств, а так… Ну умненькая не по годам и явно с хорошим воспитанием. И тут дынц! – изобразил мимикой преувеличенное удивление Павел: – Доктор. Анестезиолог, да еще и реаниматолог. Нате по кумполу, Орловский!

– Ну что, бывает, – рассмеялась задорно-искренне Ева, наблюдая за выражением удивления, отразившимся на его лице, – говорят, внешность обманчива.

– Да хрена обманчива! – эмоционально высказался, не согласившись с ней, Орловский. – Уж вам-то, дочери ученых антропологов, должно быть отлично известно, что как раз таки внешность говорит о человеке гораздо больше, чем он может предположить и даже подумать о себе самом, только надо уметь ее читать.

– Вы умеете, это я с первой минуты поняла и оценила, – хмыкнула иронично Ева и, посмеиваясь над ним, изложила свое мнение на эту тему: – И все же иногда внешность бывает сильно обманчива. У меня в практике был как-то случай. Привезли пятилетнего мальчика с черепной травмой. Бабушка с ним гуляла в парке, и их сбил ехавший на электросамокате курьер, у бабушки лишь ушибы и царапины, а вот мальчонка сильно ударился головой об асфальт. Когда мы уже готовили ребенка к операции, примчался его папаша. Я смотрю: папа-то у нас, м-м-да… какой-то задрипанный весь. Одет в дешевские китайские шмутки, выглядит помятым, похоже, что побухивает и уже давно и всерьез: глаза красные, щеки впалые, щетиной неаккуратной заросшие, а на лице маска застарелой усталости, ну такой, знаете, когда уже все по барабану. Шум-шорох папаша этот в отделении поднял серьезный, истерит, панику развел. А мальчик-то, надо сказать, одет в очень дорогие вещи, и обувь у него крутой марки, да и сам ребенок чистенький, и видно по внешнему виду, да и по анализам, что за ребенком следят и ухаживают всерьез, от и до. Ну и какой естественный вывод напрашивается сам собой: что папенька этот, что называется, «выходного дня», с женой, видимо, развелись, потому что он прибухивает, а бывшая его либо сама хорошо зарабатывает, либо замуж за богатого вышла. Ну а когда начали заполнять анкету и документы перед операцией, выяснилось, что этот замученный папаша на самом деле отец-одиночка, его с ребенком бросила жена, когда сынишке исполнился всего годик. А он ни в какой интернат ребенка не отдал и не бросил, даже мысли такой не допустил, а сам поднимает и растит мальчика, ну еще его мать, то есть бабушка мальчика, им помогает. Работает мужик в МЧС и берет дополнительные смены, все деньги тратит только на сына и на маму, чтобы та могла сидеть и заниматься с внуком, пока он работает. И доработался тот папа уже до начальной стадии физического и психологического истощения. Ну а как же, объясняет мужик: надо, чтобы у Витюши все самое лучшее было, чтобы он не чувствовал себя нелюбимым и брошенным из-за предательства матери. Вот вам и внешность, – покачала она головой.

– Бывают исключения, тут я с вами согласен, – вынужден был признать правоту девушки Павел. – Ладно, Ева, будем считать, что в вашем случае я в своих первичных выводах ошибся, а может, подпав под ваше женское очарование, не стал заморачиваться серьезным анализом и просто с удовольствием общаюсь с интересной, невероятно привлекательной девушкой, и все дела.

– Ну почему ошиблись, – хмыкнула Ева, – ничего вы не ошиблись, Пал Андреич, я такая и есть на самом деле, все вы правильно просчитали: гоношистая, не то чтобы агрессивно-задиристая, но ершистая и язвительная однозначно. Все, как в природе и заложено, что называется, предупреждение на расстоянии. И на пафосе я держусь и обязательно применяю в эту же строку, как вы правильно определили, в виде формы дистанцирования с незнакомыми или неприятными мне людьми. Ну а то, что выгляжу моложе своих лет, так это такая генетическая особенность, присущая всем женщинам нашей семьи по маминому роду, – и, со всей очевидностью уходя от предмета их разговора, Ева закрыла тему: – Думаю, на сегодня откровений и разговоров о моей семье более чем достаточно. Может, пора и вам, Пал Андреич, в свою очередь сделать встречный каминг-аут и признаться-таки наконец, чем вы занимаетесь в этой жизни?

– Ну, Ева, – рассмеялся негромко Орловский, – у вас же осталась целая «подача», может, стоит ее придержать до следующего раза? А то вечер уже поздний и долгий, вдумчивый и длинный разговор нам с вами уж не осилить. А мне необычайно интересно поподробней расспросить вас и побольше узнать о вашем необычном семействе, конечно, то, что вы сочтете возможным мне рассказать. Ну и если быть совсем уж откровенным, мне еще очень хочется повозиться в мастерской, хоть недолго.

– Да-да, как же я забыла, – легко рассмеялась Ева, – любимая игрушка простаивает.

– Она, – довольно протянул Орловский. – Вы не можете понять, Ева, того эстетического удовольствия, которое испытывает мастеровой человек при виде крутой, по уму оборудованной мастерской, и непреодолимое желание все в ней попробовать, что называется, «на кончиках пальцев», приладиться к инструменту.

– Эту вашу горячую речь я зачту за полупризнание, – посмеивалась Ева над Орловским. – По крайней мере, смело можно утверждать, что вы дружите со слесарным делом.

– Дружу, и даже очень, – подхватив ее настроение, покивал, ответно посмеиваясь, Павел.

Ему невероятно нравился этот их словесный ироничный пинг-понг, а еще невероятно нравилось наблюдать за девушкой. Познавая и укладывая в своей памяти и разуме ее мимику, особую мелкую моторику и жесты, плавные, буквально завораживающие, присущие только уверенным в себе и знающим себе цену женщинам, и звук ее голоса, выражение ее поразительно ярких голубых глаз.

Погружаться в эту Вселенную под названием Ева, изучать ее, ощущая при этом какое-то необычное щекочущее, как пузырики шампанского, чувство загадки, интриги, азарта и того особого предвкушения, перед разгадыванием этой самой загадки…

Ох, что-то с ним происходит, ох происходит! – с искрящимся чувством легкой восторженности и предчувствия думалось Орловскому.

– Вы планировали выбраться на озера? – задала неожиданный вопрос Ева, выдергивая мужчину из анализа и смакования будоражащих его чувств и ощущений.

– Это на те самые, в которых разводят серьезную рыбу под платную рыбалку? – уточнил Орловский.

– Да, те самые. Два озера в десяти километрах от Калиновки. Одно серьезное, большое, с вытекающей из него речкой. И второе поменьше, поскромней. Их много лет назад, уж и не вспомню когда, но больше пятнадцати точно, взяли в аренду у Минприроды, а какие-то участки и вовсе выкупили пара бизнесменов. Капитально очистили, привели в порядок и запустили рыбу. Обиходили территорию вокруг, окультурили, как говорит наш Иван Леонидович, который, кстати, является одним из партнеров в этом предприятии. Поставили они там небольшие домики-коттеджики, в которых можно переночевать компанией в пять-шесть человек. Вполне себе комфортные и удобные, но без всяких изысков. Если требуется, то дают в прокат снаряжение и удочки, продают в своем магазине сопутствующие товары, копченую рыбу и очищенную, разделанную порционно, приготовленную для жарки или ухи, а также поставляют рыбные полуфабрикаты в рестораны соседнего города. И вполне себе отлично процветают. У них там хорошо – тихо, спокойно, чисто. Очень красивая природа вокруг, на машинах въезжать на территорию запрещено – стоянка в трех километрах от хозяйства, а посетителей довозят до озер на электрокарах.

– Да, я читал их официальный сайт, когда собирался сюда, мне понравилось. Продуманные ребята, – похвалил предпринимателей Орловский и поинтересовался: – А работают у них калиновцы?

– Нет, здесь не очень много людей постоянно проживают, домов десять, может, двенадцать. Калиновка – все же дачный поселок, причем в таковом статусе она и была основана с самого начала своего существования, еще до Октябрьской революции. Тут даже сохранилась пара домов с того времени. А наш дом уже чуть более поздней постройки, годов тридцатых. Его дед Олег купил в пятидесятых годах, именно купил, – подчеркнула Ева, – специально, чтобы маленьких детей на все лето вывозить на природу из Москвы. Далековато, конечно, но уж больно тут рыбалка была знатная и богатая, в том числе и на диких, еще в те времена, озерах, а он фанател по этому делу. Да и бабушке места понравились.

– И не прогадал дедушка ваш с рыбалкой, – поддержал сделанный выбор Орловский.

– Да-а-а, – ностальгически протянула Ева, – нам всем нравилось. А на «рыбобизнес», как здесь этих предпринимателей называют местные жители, работают люди из соседней деревни, что по ту сторону от озер, от Калиновки где-то километров тридцать пять будет. Им эта затея зашла очень даже удачно и выгодно, они же в деревне постоянно живут, и с работой у них там не очень. Имеется соседнее сельхозпредприятие, на котором некоторые трудятся. Но после организации озерной ловли многие пошли работать туда.

– Эдакое деревнеобразующее предприятие вышло, – подсказал формулировку Орловский, – с которым очень свезло местным пейзанам и пейзанкам, я правильно понял?

– Вы правильно поняли, Пал Андреич, – как всегда иронично, с легким намеком на подколку, поддакнула Ева и спросила: – Вы ведь не на машине?

– Нет, я нынче не за рулем, – подтвердил ее догадки Орловский.

– Ну и я нынче не при нем, – продолжила свою мысль Ева. – Последние годы, когда мы сюда приезжали, я обращалась к Ивану Леонидовичу, и тот отвозил меня на озера, забирал и привозил обратно. Так вы как, на озера-то вообще планировали ехать?

– Обязательным порядком, – подтвердил свое желание Павел, – хотя бы в качестве экскурсии.

– Ну и я собиралась. Так, может, наметим день для совместной поездки? – предложила Ева.

– Конечно, – поддержал хорошую идею Орловский и, скорчив наигранно-извинительное выражение лица, попросил: – Только давайте не завтра. Завтра я бы в мастерской посидел.

– Нет, – не стала в этот раз иронизировать и посмеиваться над его желанием Ева, – не завтра точно. Завтра я планировала отдохнуть, почитать, сходить в гости к соседке, договориться о помощи по уборке дома. Ну и навестить Ивана Леонидовича, уважить человека, чаю попить, пообщаться, подарочки вручить небольшие. А то я его даже не уведомила о своем приезде.

– Я помогу вам в уборке, – напомнил Орловский о взятых на себя обязательствах при «заселении», вернее, при подтверждении его заселения законной хозяйкой дома.

– Непременно, когда мы наметим для нее день, – согласилась Ева и «отпустила» мужчину: – Больше не удерживаю, смело можете отправляться в мастерскую.

– Спасибо, – поднимаясь из-за стола, поблагодарил Павел и указал на столешницу: – А посуда… там помыть, и все такое?

– Идите уже, – отмахнулась Ева, – я уберу.

Встав со стула, Орловский коротко, благодарно-церемонно поклонился девушке и двинулся к выходу, но на самом пороге его догнал и остановил, словно хлопнул по спине, вопрос, заданный Евой спокойным, ровным тоном:

– Павел Андреевич, что у вас с ногой? Врожденная патология, несчастный случай или ранение?

Он медленно развернулся, посмотрел на девушку, что-то про себя быстро обдумывая, и хмыкнул:

– Ну да, вы же врач.

– И еще немного, – показала она большим и указательным пальцами, сколько именно занимает это «немного», – антрополог.

– Скажем так: несчастный случай с ранением, – ответил Орловский и спросил: – И когда вы поняли?

– Сразу. Когда вы несли мой чемодан по лестнице на второй этаж. Но сегодня после рыбалки вы сильнее припадали на левую ногу, видимо, перетрудили правую, пострадавшую. Вы поэтому не водите машину?

– Все «да», как говорит один мой знакомый. Ногу я все же перенапряг, предпочтя рыбачить стоя. И машину мне временно запретили водить, – признался Орловский.

– Вот что, Павел Андреевич, давайте договоримся так, – «докторским» безапелляционным тоном постановила Ева. – Если вам нужна перевязка, массаж сведенных мышц или обезболивающее, вы немедленно обращаетесь ко мне. И это не обсуждается.

– Принял, понял, дал обещание, – без дурашливости, на полном серьезе произнес Орловский.

– Вот теперь можете идти, – окончательно отпустила его Ева.

Изучая инструмент, станки и общее устройство мастерской, Орловский прокручивал в голове рассказ Евы, анализировал, останавливался на каких-то подробностях и деталях, но главное не это – он думал о самой девушке, и думал так… Да правильно он думал, как положено. И еще немного больше, чем положено.

Он лукавил, когда уверял Еву, что ему не терпится изучить мастерскую ее деда и повозиться с железками. Нет, ему, разумеется, было весьма любопытно, и руки прямо чесались поработать с чем-нибудь, но сказать, что это желание доминировало, превалировало и затмевало все иные интересы, – нет. У него и своя мастерская имеется, да такого класса и уровня, каких реально мало встретишь в нашей стране.

Девушка Орловскому определенно была на-а-амного интереснее любых мастерских и любых железок.

Ох, как она его зацепила, заинтриговала! До потрохов аж!

Давно его так не торкала женщина, не будила в нем такой увлеченности, интриги, желания непременно разгадать ее загадку. А то, что в ней имеется загадка, да непростая, это Орловский чувствовал всем своим нутром, рефлексами и тренированной интуицией.

Анестезиолог! Охренеть! Реаниматолог! Тем же образом по эмоциям. Он и предположить не мог, что вот эта малышка может быть врачом. Лажанулся он, это факт.

А потому что увлекся.

Не удержавшись от навязчивых мыслей и понимая, что толку в таком состоянии от работы руками не будет, Орловский отложил инструмент, который держал в этот момент, сел на стул за рабочий стол и достал смартфон.

Когда Ангелина Львовна описывала ему удобство и комфорт дома в Калиновке, он спросил, как хоть зовут его хозяйку, и она ответила:

– Ева Валерьевна Ахтарская.

И более никакой информации про собственницу дома не добавила: ни возраст, ни семейное положение, ни кем работает. Скупо-информативно: он спросил – она ответила. Все.

Но Павел запомнил и сейчас набрал в поисковике: «Валерий Ахтарский, Институт этнологии и антропологии РАН». И далее все регалии, о которых упомянула Ева.

Вот что-то подсказывало Орловскому, что Ева Валерьевна фамилию отцовскую пока не меняла.

Поисковик выдал ответ, и, раскрыв статью, в которой имелась и фотография искомого объекта, Павел расширил снимок и всмотрелся в лицо отца Евы, а изучив, углубился в чтение самой статьи.

Ева автоматически убирала со стола, мыла посуду и наводила порядок в кухне, лишь краем сознания отслеживая то, что делает. Все ее мысли были заняты Павлом Андреевичем Орловским.

Ах, как же он ей нравится! Интригует, возбуждает…

Ну да, возбуждает, а как иначе – если женщину не возбуждает мужчина, который ей понравился, так и все остальное неинтересно и по большому счету не имеет значения.

А кстати, сколько у нее секса-то не было? – пришла вдруг неожиданная мысль Еве. А, действительно, сколько?.. – прикинула она и посчитала: так выходит, что года четыре и не было.

«Ох, ни фига! – впервые за все это время осмыслила она эту цифру в полной мере. – Аж четыре года! Обалдеть!»

Об этой стороне жизни Ева как-то даже и не задумывалась все это время – крутилась между заботой о маме, домом, работой и очередной учебой, жила, что называется, на «резервном генераторе», не до мужиков и не до секса вот совсем.

Да и не в сексе, собственно, суть! Хотя и в нем, разумеется, тоже, но…

Этот Павел Андреевич…

Совершенно очевидно, что человек он непростой и… Как там в литературе-то говорится… «прошел суровую школу жизни»? Вот-вот, ее самую и прошел. Уж насколько суровую, бог знает, но Ева обязательно что-нибудь у него выспросит.

Судя по его речи, манере держаться и излагать свои мысли, по непростому взгляду, по телосложению, сухому, четко прорисованному мышечному каркасу, в котором каждая мышца натренирована, по тому, как он двигается, как умеет слушать и улавливать любой нюанс речи собеседника и его эмоции, с каким достоинством и уверенностью держится – дядя-то сильно непростой.

А его экипировка и одежда?

Эдакая очень демократичная, аскетическая скромность, стоящая сильно-сильно нехилых денег, на порядок-другой дороже любой показной и броской роскоши. А уж его снаряга рыболовецкая – это вообще отдельная песня, Ева оценила по достоинству! Там только снасти одни красоты какой – каждая блесна единичной ручной работы, не говоря про фирменные удочки и катушки.

И вот интересно до внутреннего писка, как же такого загадочного, упакованного дядечку занесло в эти…

Ева усмехнулась неожиданно выскочившему воспоминанию. Всякий раз, когда ее старший брат Алексей приезжал в Калиновку, один или с семьей, не важно, первым делом, вылезая из машины после четырехчасовой дороги от Москвы, он потягивался до хруста в костях, делал несколько наклонов вправо-влево и, обведя довольным взглядом окрестности, протягивал наигранно-благостным тоном:

– Родные бебеня…

И Еве было очень любопытно узнать и понять, как же такого непростенького дядечку, как господин Орловский, в их родные бебеня-то занесло?

Этот Павел Андреевич вообще пробудил в Еве какой-то небывалый интерес к своей загадочной персоне, к истории его жизни. И необычайно интриговал все ее женские инстинкты – эти глаза его… волчьи, темно-серые, дикие, смотрят-считывают, когда он, чуть щурясь, изучает ее, анализируя то, что она говорит и как говорит, и этот насыщенный тонами, полутонами и модуляциями красивый голос, от которого что-то тихонько восторженно звенело у Евы в груди, резонируя с его тембром.

А этот их осторожный флирт лишь легкими намеками, прикосновениями – поигрывая, прощупывая, и обмен ироничными «подачами», юмором, когда оба чувствуют, понимают, что интересны, испытывают притяжение и нравятся друг другу.

Как все это… круто, красиво, возбуждающе, захватывающе и… И это их немного нарочитое обращение друг к другу на вы, без перехода на панибратское ты в первые же часы знакомства, как принято в современном обществе, которое не терпит лишнего напряга, а выказывать уважение – это напряг.

– Ладно, – оборвала мысленный диалог Ева и усмехнулась: надо же, как ее занесло-то, и дала себе установку: – Пожалуй, пока остановись на этом моменте. Может, еще ничего интересного и не выйдет. Посмотрим.

Орловский вернулся в дом поздновато. Засиделся в мастерской, хоть и намеревался просто осмотреться, приноровиться, но после изучения всей найденной о родителях Евы официальной информации все ж таки увлекся «железками» – соскучился по этому делу.

Евы на первом этаже не было, но тусклый ночной светильник горел у лестницы на втором этаже, значит, она уже ушла к себе в комнату и отдыхает. Проверить, так ли это на самом деле, можно было двумя способами: подняться на второй этаж, постучать в дверь ее комнаты и пожелать спокойной ночи или вернуться на участок, обойти дом и посмотреть на окна ее комнаты, выходящие на противоположную от входа сторону.

– Ага, – посмеялся над собой Павел, – а потом и в окошко залезть для романтики.

Понятно, что никакой из этих вариантов осуществлять Орловский не собирался. Прошел по дому, запер все, что необходимо было запереть на ночь, выключил и проверил все, что требовалось, и отправился в комнату на первом этаже возле гостиной, которую занял в первый день своего заселения.

Специально выбрал именно ее, чтобы не таскаться на второй этаж и обратно по лестнице, оберегая пока ногу от лишней нагрузки, ну и потому, что она показалась ему немного безликой. И, как выяснилось, угадал – Ева подтвердила предположение Павла, объяснив, что эта спальня у них всегда предназначалась для гостей.

Ну и хорошо. Комнатка пусть и небольшая, но очень уютная и удобная и с большой двуспальной кроватью, как он любит, к тому же все рядом – ванная с душем и туалетом через стенку, и до кухни, транзитом через проходную гостиную, близко, и дверь черного хода в паре шагов.

Ложась в кровать, Орловский подумал вдруг стрельнувшей неожиданно мимолетной шальной, предательской мыслишкой: «А может, все-таки подняться? Ну, в том смысле, что спокойной ночи пожелать…»

И резко оборвал себя – стоп! Это все так… Дурное-тупое в голову ударило, шибануло немного. Ну а как оно не шибанет, и, разумеется, не только в голову, когда живешь, ходишь-дышишь рядом с захватившей все твое мужское и человеческое воображение девушкой.

Интересно, думал Павел, уже проваливаясь в сон, у них с Евой получится? И что получится?

– Посмотрим, – усмехнувшись, сказал он себе перед тем, как провалиться в сон окончательно.

– Пал Андреич! – позвала громко Ева.

Он не услышал. Стоя к ней спиной, Орловский что-то вытачивал на токарном станке, издававшем при этом какой-то басовитый, солидный, но все-таки визг.

– Павел Андреевич!!! – уловив паузу в станочном соло, когда мужчина убрал от резца деталь, проорала Ева.

Он резко развернулся и, увидев ее, улыбнулся, отложил на верстак деталь, которую держал в руке, снял защитные очки и вытащил беспроводные наушники из ушей.

– Не слышал, как вы подошли, – объяснил Орловский, продемонстрировав наушники в ладони, – музычку врубил.

– И какую?

– «Скорпионс». Люблю этих старичков, – ответил Павел.

– Вы сильно заняты? Я имею в виду: что-то срочное делаете? – поинтересовалась Ева.

– Не то чтобы срочное, – принялся объяснять Орловский. – Обследовал участок и баню на предмет выявления, где и какие починки и наладки требуются, составил список. В общем и целом могу сказать, что все ваше хозяйство, Ева, находится в отличном состоянии, но, как любой жилой объект, оно нуждается в постоянном уходе и каких-то мелких ремонтах и наладках. Вот, – он махнул в сторону верстака, – и занимаюсь.

– То есть ничего срочного и экстренного нет? – уточнила Ева.

– Нет, – подтвердил Орловский, – срочного и экстренного точно нет.

– Тогда бросайте всю эту вашу слесарню, – махнула рукой Ева, – у нас экскурсия, но не на рыбалку. У меня для вас сюрприз.

– Сюрпри-и-из… – протянул заинтригованно-весело Орловский.

– Ага, – кивнула Ева, – надеюсь, вам понравится.

– Десять минут, – попросил Павел, – мне совсем немного осталось доделать, ну и прибрать тут все после работы.

– Отлично, – приняла его отсрочку Ева, – я как раз закончу собираться.

Проснулась Ева сегодня поздновато, около десяти часов, чего не позволяла себе уже очень долгие годы. И это было круто – спать столько, сколько спится, без будильника, постоянной побудки и вскакивания в рань-полрань. Красота!

Еще большая красота поджидала выхода Евы Валерьевны из дома – где и поприветствовала ее дивным утром, в котором трава вокруг сияла каплями растаявшего инея, искрившимися под щедрым солнцем, раскинувшимся во всю небесную ширь, чудным образом разогнавшим даже мало-мальские тучки с неба.

Такой замечательный, редкий денек для позднего ноября – чудо просто!

Одним словом, настроение ее пело, и день отлично начался. Завтракала Ева одна, Пал Андреич бродил по участку и что-то там высматривал, она видела его из окна кухни. Ну и бог в помощь, а у нее сегодня намечены конкретные дела.

Первым из которых стало посещение председателя поселка и его жены. Иван Леонидович и Елена Игоревна Еве необычайно обрадовались, расчувствовались от небольших подарочков, что она им вручила, и, как обычно, тут же усадили за стол чаевничать для неспешного разговора.

Чай они попили, обсудили дела текущие, Ева приняла искреннее соболезнование от супругов Поповых по поводу смерти мамы, беседа покатила дальше своим ходом, и Иван Леонидович спросил:

– А что твой гость, Ева Валерьевна?

– Да ничего, – пожала она плечами. – Ходит на рыбалку, в мастерской дедовой с удовольствием возится. Отдыхает человек.

– Ну и хорошо, – покивал председатель.

– А денек-то сегодня какой, – заметила восхищенно Елена Игоревна, посмотрев в окошко, – редкостный. Чтобы в это время, да такое солнце крепкое сияло. Рыбалка, наверное, знатная сегодня. А уж как хорошо сейчас на Костюшку подняться-то.

И на этих словах милой хозяйки Еву осенило идеей.

Ну а раз осенило – будем воплощать!

Ева заканчивала сборы последним штрихом в виде льняного кухонного полотенца, которым она накрыла сложенные для пикника в большой плоской корзине продукты, и взялась за ее ручку, когда в кухню вошел Орловский.

– У нас намечена благотворительная акция для местных жителей? – удивленно посмотрел он на корзину, стоявшую на столе.