Невероятная очевидность чуда

Ладно, пора идти знакомиться с господином Орловским, усмехнулась Ева, переодеваясь в своей комнате.

– Здравствуйте, Павел Андреевич, в первый момент я на ваше приветствие, помнится, не ответила, так что реабилитируюсь, – поздоровалась Ева, входя в их большую кухню-столовую, в которой и обнаружила гостя незваного, «колдовавшего» над чем-то у газовой плиты.

– Здравствуйте, Ева, – повернув голову, посмотрел на нее мужчина и поздоровался в ответ, не оставляя при этом своего занятия, продолжая помешивать ложкой что-то в кастрюле, и спросил: – Обедать будете?

– Буду, – решительно ответила Ева и поддела: – Я смотрю, вы тут хорошо освоились.

Он отложил ложку на специальный керамический «подложник», накрыл кастрюлю крышкой и, повернувшись лицом к Еве, оперся спиной о столешницу и произнес некую декларацию:

– Ева, давайте договоримся с вами сразу: никаких язвительных замечаний, никаких укоров, подколок и упреков в мой адрес по поводу моего присутствия в вашем доме вы произносить не станете. Про себя можете думать что угодно, но произносить вслух не надо. Как я понял, ваша тетушка не удосужилась уведомить вас о нашей с ней договоренности. А посему я такой же пострадавший в сложившейся ситуации, как и вы.

– Угу, – согласилась с ним Ева, усаживаясь на свой любимый стул за их большим семейным круглым столом, и усмехнулась: – Пострадавший. Как там говорится протокольным языком, «добросовестный приобретатель».

– Он самый. – Павел Андреевич не поддержал ее иронии. – А что касается того, насколько хорошо я освоился, я же не просто так сюда ввалился, меня в ваш дом «поселял» уважаемый человек, председатель поселка Иван Леонидович Попов, который честно и добросовестно ухаживает за вашим домом в отсутствие его хозяев. Он мне все показал, рассказал, что как работает и функционирует, и даже уведомил о некоторых проблемных моментах в системе жизнеобеспечения дома. За два дня, что я здесь нахожусь, я неспешно со всем разобрался и устранил мелкие неполадки.

Он говорил четким, монотонным тоном, без упрекающих и назидающих интонаций – просто сухое изложение фактов, а в конце своей речи неожиданно задал вопрос, резко отличавшийся интонационно, словно тумблер переключил:

– Так отвара выпьете? – и усмехнулся. Открыто, задорно усмехнулся: – Он ко всему прочему имеет еще и бодрящий эффект, а то, я смотрю, вы уже кемарите, того и гляди заснете, не дослушав мой спич и предложения до конца.

– Отвара выпью, – кивнула Ева и поинтересовалась с легкой язвительностью: – А что, Пал Андреич, с отповедью вы еще не закончили? Может, опустим этот пункт и перейдем сразу к конструктивным предложениям?

– Щас перейдем, – пообещал Орловский.

Он достал с полки две большие керамические кружки, поставил на столешницу рядом с плитой, снял крышку с другой кастрюли, не с той, в которой что-то помешивал, когда Ева вошла в кухню. Взял половник и разлил по чашкам темно-коричневую жидкость, исходящую легкими, прозрачными облачками пара.

Ева следила за ним, не отрывая взгляда, как зачарованная – каждое его движение было максимально эргономично, плавно-неторопливо и выверенно, словно его руки исполняли какой-то удивительный танец, в котором движения всего тела отточены годами тренировок и рассчитаны до миллиметра, ничего лишнего.

Дивно, Ева реально засмотрелась.

Убрав половник и закрыв крышкой кастрюлю, мужчина, подхватив обе кружки, подошел к столу, одну поставил перед Евой, сел на стул напротив нее и поставил вторую кружку перед собой.

– Вы танцор? – спросила внезапно Ева.

– Вы хотите выяснить мою профессиональную принадлежность методом перебора возможных вариантов? – усмехнулся Орловский и ответил: – Нет. Я не танцор.

– Просто вы двигаетесь очень… – прояснила Ева, слегка стушевавшись, – как бы это сказать? Точно-выверенно, несуетно, эргономично, как человек, хорошо владеющий своим телом.

– Надеюсь, я хорошо владею своим телом, но это не от занятий танцами, – вроде как ответил, а на самом деле ушел от прямого ответа Орловский и тут же поменял тему: – Вернемся к конструктивным предложениям.

– Вернемся, – согласилась Ева, делая осторожный глоток из кружки.

– Поскольку волею случая мы оказались в такой ситуации, придется нам с вами, Ева, ее как-то разруливать. Лично я вижу только два варианта. Первый: мы договариваемся, а можем даже составить официальный документ и заверить его у Ивана Леонидовича, о том, что пятнадцать дней я проживаю в вашем доме в качестве постояльца, снявшего у вас пансион, с определенными обязательствами и правами как с моей стороны, так и с вашей.

– Слушайте, а вкусно, – подивилась Ева, приподняв кружку в руке, и спросила заинтересованно: – А почему он сладкий? Вы туда мед добавили или сахар?

– Нет, – спокойно ответил ей Павел, – ни меда, ни сахара в отваре нет. Там только особые травы и сушеные ягоды. – И спросил: – Так что насчет такого предложения?

– Хотелось бы уточнить, что там про мои обязанности? – сделав большой глоток, спросила Ева.

– Про ваши? – повторил за ней Павел. – Мы договариваемся с вами по общим вопросам, как то: совместное ведение хозяйственной деятельности, то есть поддержание жизнедеятельности дома, покупка продуктов, готовка, наведение порядка и уборка, делается нами вместе или по очереди, в зависимости от того, как мы договоримся. Вы покажете мне помещения и части дома, в которые вы бы не хотели, чтобы я заходил и пользовался ими. Всеми остальными помещениями, а также баней и участком я могу пользоваться наравне с вами, разумеется, придерживаясь правил, установленных в этом доме. Ну и самое, пожалуй, важное: мы с вами договариваемся об уважительном отношении друг к другу, без элементов «я тут хозяйка, указываю и рулю, а вы, Павел Андреевич, постоялец бесправный, поскольку незваный». Ну и, понятное дело, я заплачу за свое проживание. Если мое предложение вам не подходит, то имеется второй вариант разрешения этой ситуации: завтра я съеду. Иван Леонидович предлагал мне снять у него домик гостевой, вполне себе приличный домик, я осмотрел. Переберусь к нему, без проблем.

– Вы рыбалкой увлекаетесь, Павел Андреевич? – спросила вдруг Ева.

– Увлекаюсь, – признался Орловский и, хмыкнув иронично, расширил свой ответ: – Собственно, именно поэтому я и принял предложение вашей тетушки, когда она упомянула о шикарной рыбалке в этих местах и тот факт, что именно на этом занятии специализируется Калиновка. Я посмотрел в поисковике, почитал о рыбном хозяйстве на озерах и о вашей речке, посмотрел видео со спутника поселка, почитал отзывы и понял, что это именно то, что мне надо в данный момент.

– То есть вы приехали не просто так посидеть в деревне, а с намерением порыбачить, хоть и ноябрь уже подобрался к половине и холодно? – спросила Ева.

– Я прочитал, что здесь отличная рыбалка и в холода, и в морозы в подледной ловле. Впрочем, пока сам не попробуешь, не узнаешь.

– Вы уже попробовали? – заинтересовалась Ева.

– Да, вчера ходил на речку. Добыл несколько подлещиков и молодую щучку за пару часов. Вполне доволен для начала, – немного даже похвалился он, как всякий рыбак, и задал встречный вопрос: – А вы рыбачите?

– А то! – уверила его со смешком Ева и отхлебнула еще отвара из кружки. – И хочу обратить ваше внимание на то, что, излагая предварительные наметки правил в договоре, вы, Пал Андреич, упустили парочку моментов.

– Каких? – полюбопытствовал, несколько картинно подыгрывая девушке, Орловский.

– Чистка улова, – произнесла она, словно нечто грешно-неприличное, и «покаялась»: – Я ужасно не люблю чистить рыбу. Могу, умею, но не люблю. Раньше это всегда делали папа и дед, и меня чистка не касалась.

– Ну, с этим я как-нибудь управлюсь, – пообещал ей мужчина. И спросил: – А второй момент?

– Второй момент тоже так себе, – сделала она жест неопределенности, покрутив открытой ладонью и пожала плечами. – Понимаете, Пал Андреич, язвить, иронизировать и подкалывать, иногда держаться несколько надменно-отстраненно – такова моя манера общения с людьми в целом. Ничего не могу со своей натурой поделать и, честно говоря, даже и пытаться не хочу, поскольку вряд ли смогу что-то в себе изменить. Такая вот фигня. Да, и еще один небольшой нюанс: я не очень хорошо готовлю. Никаких кулинарных изысков не умею, только самую простую еду. Зато ее я делаю качественно. Если вас эти два с половиной момента устраивают, то давайте попробуем пожить тут вместе. При нескольких условиях.

– Еще условия? – усмехнулся мужчина. – Помимо чистки улова и отсутствия кулинарных изысков с вашей стороны? И каких же?

– Денег я с вас, Павел Андреевич, не возьму. Мне это не нужно и неинтересно. Предпочту услугу за оплату постоя. – И спросила, посмотрев на мужчину: – Скажите, Павел Андреевич, вы разбираетесь в агрегатах и механизмах?

– Ну, в общем и целом да, разбираюсь, – улыбнулся он какой-то своей мысли.

– А в тех, которые установлены в доме, на участке и в бане?

– Ничего сложного. Хорошее, вполне крепкое и качественное оборудование, – ответил он.

– Я на самом деле не приезжала сюда практически три года, и дом стоял законсервированным. Конечно, Иван Леонидович за домом присматривал и относился к этому вопросу вполне добросовестно и честно, посылал мне отчеты, и любую проблему мы решали онлайн. Но…

– Понимаю, – кивнул Орловский. – Всякий дом без постоянного хозяйского пригляда и обслуживания начинает разваливаться и ломаться. Я вас понял, Ева, вы хотите, чтобы я обследовал все системы жизнеобеспечения и проверил механизмы.

– Если вы на самом деле в них разбираетесь, то да. Именно об этом я и говорю. А остальные детали мы обсудим за ужином.

– Давайте обсудим, – дал свое предварительное согласие Орловский.

– И, Пал Андреич, – обратилась к мужчине Ева, когда тот поднялся со стула, – спасибо вам за отвар, – приподняла она показательно кружку, – и за то, что дом теплый и вода в баке горячая. Это было в самую тему, как подарок какой-то.

– Тогда только за отвар, – внес поправку Орловский, – я ведь вас не ждал, дом топил для себя и воду грею, чтобы в любой момент была.

– А пофиг, что для себя и не ждали, – раздухарилась Ева. – Это было круто. Вы не представляете, какой у меня сегодня получился ужасный день. И после всех засад в дороге, промокшей, замерзшей, со сломанным дурацким чемоданом, ввалиться в холодный, темный дом, запустить оборудование и сидеть ждать, когда согреется вода и станет потеплей… А тут тепло, горячий душ, да еще и дивный, вкусный отвар. Оазис, чисто оазис!

– Ну вот сейчас будем ужинать и расскажете про свой ужасный день, – улыбнулся ей Орловский.

– А что у нас на ужин? – полюбопытствовала Ева.

– Рыбная солянка из вчерашнего улова и семги, – огласил главное блюдо Орловский.

– И вы хотите, чтобы я отпустила вас к Ивану Леонидовичу? – наигранно-возмущенно возроптала Ева.

А Орловский расхохотался. От души.

– Да-а… – протянул, посмеиваясь, Павел, когда девушка закончила рассказ о своих злоключениях, переданный с хорошим чувством юмора и тонкой самоиронией, – досталось вам, а тут еще и тетка нежданчик в виде чужого мужика подложила.

– Вообще-то она мне не тетка. И даже не родственница, – внесла уточнение Ева.

– Друг семьи? – предположил Павел.

– Э-э-э… – протянула Ева, задумавшись над формулировкой, и пожала плечами, – да бог знает, статус Ангелины Львовны не поддается определению. Вы с ней знакомы?

– Честно сказать, нет, – признался Орловский. – Это мамина давняя знакомая, они по ее работе как-то там достаточно часто пересекаются и, можно сказать, находятся в весьма дружеских отношениях. Ну а мы с Ангелиной Львовной встречались всего пару раз мимоходом у матушки моей, когда я приходил к ней на работу, были представлены друг другу, обменялись какими-то короткими, дежурными фразами, не более того. Самой долгой нашей беседой был разговор о Калиновке.

– Ну, раз вы видели Ангелину Львовну и даже перекидывались с ней фразами и имели более продолжительную беседу, думаю, вам этого общения вполне достаточно, чтобы сложить о ней хотя бы приблизительное мнение. К тому же, согласитесь, Пал Андреич, не обратить внимание на Ангелину Львовну и не запомнить ее навсегда совершенно невозможно, поскольку человек она, прямо скажем, весьма выдающихся достоинств, – усмехнулась Ева.

– Это да, – согласился Орловский, – монументальная во всех отношениях женщина, и голос такой… трубный, я бы сказал.

– Угу, – покивала Ева, – Ангелина Львовна дама неординарных голосовых данных и больших корпулентных достоинств, – выделила она голосом слово «больших», – чудовищного характера и своеобразного отношения к людям и к жизни как таковой. Это танк, закамуфлированный в женскую одежду, как физически, так и напором ее темперамента и целеустремленности. Она была первой женой моего дядюшки, маминого родного брата Николая. Где-то случайно в компании познакомившись с дядь Колей, теть Аля просто решила для себя, что хочет замуж за этого парня, и сделала все, чтобы его заполучить, не сильно-то заморачиваясь вопросом, а хочет ли сам мужчина жениться на ней. Там была какая-то история с многоходовым и тщательно продуманным обманом, который Ангелина Львовна устроила, чтобы захомутать дядюшку, и который достаточно быстро вскрылся после их женитьбы, но ей было глубоко по барабану на все обвинения и собственные «камин-ауты», от нее такая ерунда отскакивает, как виноградные косточки от брони, не оставляя даже царапин. И тем не менее они прожили с дядь Колей аж целых два года. Он потом признавался, что так долго ее терпел, потому что постоянно находился в состоянии бодрого охренения: ржал до слез, диву даваясь ее закидонам и поражаясь до изумления, что человек способен таким вот образом коммуницировать с другими людьми и никогда, ни при каких раскладах не чувствовать себя виноватым, даже если такого начудил, что хоть «Конституцию выноси» и в кутузку сажай. А потом он устал от этой бесконечной танковой атаки и развелся. Но! – подняла палец вверх Ева, жестом подчеркивая особую важность момента. – Он-то с ней развелся, все по закону и без проблем, поскольку детей у них не было, и свалил подальше, только вот теть Аля с ним не развелась. В том смысле, что расставаться с бывшим теперь уже мужем и терять навсегда отношения с ним и в целом с нашей семьей, которая ей не просто понравилась, а «очаровала навеки», она не собиралась и как бы «взяла нас в родственники». Назначила, так сказать. Объяснять же ей, что наша семья вроде как и не горит особым желанием продолжать с ней дружить и общаться, отказать от дома или просто тупо разругаться было без вариантов – когда теть Аля что-то для себя решила, то переиграть и изменить это ее решение не под силу уже никому, она непробиваемая, как та самая броня. Могла заявиться к нам домой или сюда в Калиновку в любой момент, который посчитала удобным для себя – никакого такта и простого, элементарного уважения к мнению, желаниям и правам других людей. Сладить с ней могли только папа и дед. Разругаются, бывало, ужасно, отвадят от дома, разобидятся, один раз дед Олег даже полицией ей пригрозил. Ангелина Львовна пропадала на какое-то время, а потом снова являлась, как будто и в помине не было никакого скандала. Но такие вот разборки случались не очень часто, всего несколько раз, когда она уж совсем краев не видела и доводила мужчин до крайности. А так родные с ней вполне ладили и даже находили общий язык и интересы. Ведь надо честно признать, что Ангелина Львовна таки добилась своего и все же стала, скорее, тем самым «катаньем», а никак не «мытьем», частью нашей семьи в какой-то степени – частью семейного фольклора уж точно. Она вообще-то интересная тетка и личность неординарная, яркая, невероятно начитанная, знания в памяти хранит, как энциклопедия какая, причем глубокие, интересные знания: какие-то малоизвестные исторические факты и случаи из жизни выдающихся людей. Я в подростковом возрасте всякий раз после очередного такого экскурса и рассказа теть Али лезла проверять подлинность озвученной ею исторической справки, даже в архив ходила. И что характерно: всегда находила их подтверждение. Я так думаю, она просто очень одинокий человек. Из родных у нее, насколько мне известно, только какие-то далекие родственники. А дядь Колю она очень любила, замуж после него больше не выходила и детей так и не родила. Она вся погружена в работу и обожает этих своих режиссеров, каждого из которых непременно считает великим, и опекает, как детей. Вот уж с кем она не позволяет себе игнорирования их интересов, прав и желаний, так это с ними. А в остальном это вызывающее и порой дико выбешивающее поведение, как мне кажется, просто такая ее игра с миром и с людьми. И защитная реакция от одиночества.

– М-да, – поделился впечатлением от рассказа Евы Орловский, – может, и так, только думается мне, мы никогда этого не узнаем. Определенно можно утверждать только одно: Ангелина Львовна – человек выдающийся во всех отношениях и смыслах.

– Эт точно, – согласилась с ним Ева и, вздохнув, объявила: – Не знаю, как вы, а я завтра хотела бы сходить на речку и порыбачить. Так сказать, пробная проверка настроений моих и рыбы.

– Составлю вам компанию, – предложил Павел.

– Отлично, – искренне порадовалась Ева и констатировала очевидное: – Тогда надо бы подготовиться, чтобы утром не суетиться лишнего.

– Ну, у меня-то все заряжено, – признался Павел.

– И подкормка, и наживка? – заинтересовалась Ева. – У меня ничего нет. Я, конечно, люблю рыбалку, но все-таки не до такой степени, чтобы разводить и держать в квартире опарышей. Обычно я звоню заранее, предупреждаю Ивана Леонидовича о своем приезде и прошу заготовить для меня подкормку, наживку, червей. Он хорошие делает, последние годы я только его и пользуюсь. Секрета, правда, не выспрашиваю, понятное дело, да и рыбачить приезжала редко. А вчера собралась спонтанно, не успела его предупредить.

– У меня вполне на двоих хватит, – уверил ее Орловский.

– Поделитесь, да? – порадовалась Ева и кивнула довольно: – Отлично. Тогда пойду в мастерскую, посмотрю, что там у меня с мормышками, да и вообще со снастями и удочками. Я уже и не помню, в каком они состоянии. Да и снаряжение проинспектировать и подготовить надо бы.

– Я с вами! – оживился необычайно Орловский и пояснил свое столь горячее желание: – Я вокруг вашей мастерской уж третий день хожу и облизываюсь, так мне интересно обследовать ее содержимое. Иван Леонидович, когда меня селил, только показал этот домик, уведомив, что это мастерская бывшего хозяина, добротная, славная, деловая, да только открывать ее без разрешения хозяйки и пользоваться он и сам не может, и никому другому не позволит.

– Ну да, не может, – задумчиво согласилась Ева, заметно загрустив и отведя взгляд от Павла, посмотрела в окно и вздохнула: – Мастерская. Можно сказать, святилище деда, он в ней разве что только не жил, когда они приезжали в Калиновку, постоянно там находился и все что-то придумывал, мастерил. Он знатным мастером-ремесленником был, как он сам о себе говорил… Ладно, – резко втянув воздух и выдохнув, переключила себя с болезненных воспоминаний на актуальную тему девушка. – Идемте, Павел Андреевич, посмотрите. Тем более вам, может, что-нибудь из инструмента и станков дедовых понадобится, для хозяйских нужд.

– Клонда-а-айк… – протянул уважительно-восторженно, делясь эмоциями от увиденного, Орловский и добавил: – Эльдорадо.

– Да-а… – с гордостью подтвердила Ева. – Дедушка с папой были людьми скрупулезными, продуманными, с системным мышлением и любили во всем четкий порядок. А уж в этом своем «святилище» и подавно: ничего нельзя было без спросу взять. И уж совсем полный «зашквар» наступал, если, не дай бог, какую-нибудь вещь из этого арсенала не туда куда-нибудь положить и где попало оставить. Не кричали и не ругали, но так могли отчитать, что уж лучше бы кричали, – поделилась воспоминаниями Ева.

– Как я их понимаю, – обводя жадным, восхищенным взглядом мастерскую, солидаризировался с дедом и отцом Евы Павел.

Они стояли перед распахнутыми тяжелыми, обитыми клепаным металлом, практически амбарными дверьми, ведущими в одноэтажную крепкую мастерскую, с очень высоким потолком, сложенную из двойного кирпича, и рассматривали ее содержимое.

Верстаки и развешанные на стенах над ними в строго определенном порядке ряды разнообразного инструмента, плиты для правки, плиты для притирки, несколько небольших станков: сверлильный, токарный, заточный, шлифовальный ручной – и многое другое, что обязательным порядком составляло действительно деловую мастерскую. Оборудование и шкафы для крупного инструментария, материалов и готовых форм, дополнительные шкафы, удобный рабочий стол и даже кульман – все находилось в идеальном порядке и ухоженности, словно мастер, трудившийся здесь, вышел всего пару минут назад, любовно обиходив свой инструмент и прибрав за собой.

– Ну что, заходим? – спросила Ева, отчего-то посмотрев на Орловского с еле заметным сомнением.

– Вам неприятно здесь находиться? – уловил он ее настроение и сомнение.

– Наоборот, – покачала она отрицательно головой, – слишком хорошие воспоминания. Очень много теплого и счастливого. Из детства, – и, смутившись своим откровением и проявлением столь читаемых эмоций, она произнесла торопливо: – Ну, вы понимаете.

И первой шагнула в мастерскую.

Орловский, наверное, понимал, но не совсем так, как представляла себе девушка, – скорее теоретически, ему-то терять родных и близких людей, с которыми связано счастливое детство и все то теплое, надежное и защищенное, что дает человеку семья, пока не довелось, слава богу. И пусть как можно дольше и не доведется.

Но он понимал.

Поскольку тоже терял… Друзей. Настоящих. И хороших знакомых. Жизнь, она такая… разная.

В мастерской они провели больше часа, и то только потому, что Ева буквально утащила мужчину после того, как они проверили и собрали все необходимое для завтрашней рыбалки. А так бы Орловский в этой мастерской завис вообще на всю ночь, осваиваясь и приноравливаясь к инструментам, общей «логистике» устройства помещения, и все порываясь опробовать станки.

– Вот бы не подумала, что вы фанатеете от всего этого, – дивилась искренне Ева, ухватив мужчину за локоть и настойчиво выводя того из мастерской.

– Почему не подумали? – спросил у нее Орловский с повышенным интересом и бросил последний взгляд вокруг, явно сожалея, что приходится уходить и оставлять эту «пещеру Али-Бабы» без тщательного и глубокого обследования.

– Хоть вы, как говорит наша нянечка, явно «мужчина не гуманитарный», но к рабочему классу вас можно отнести еще в меньшей степени, чем к гуманитариям, – объяснила Ева.

– А ваш дедушка был из рабочего класса? – усмехнулся Орловский, помогая Еве закрыть тяжелые створки ворот.

– Моего дедушку определенно можно отнести к технически образованному рабочему классу, поскольку свою карьеру он начал простым рабочим, а закончил инженером на одном из крупных заводов Москвы, – пояснила она, запирая мастерскую на два солидных сейфовых замка: верхний и нижний. А закрыв, повернулась к Орловскому и усмехнулась: – У вас сейчас такое выражение лица, Пал Андреич, как у ребенка, у которого отняли конфету в тот момент, когда он ее уже достал из обертки и даже успел надкусить. Но, надо заметить, вы отлично справляетесь с обузданием явного выражения своих чувств.

Орловский рассмеялся, понимая, что девочка-то права – разочарование, которое он испытывал в этот момент, как от отобранной мальчуковой игрушки, имело место, тут уж не поспоришь, как и с тем, что он старался с этой эмоцией совладать.

– Ну что вы грузитесь, Павел Андреевич, – рассмеялась звонко Ева, внимательно следившая за выражением лица мужчины, и протянула ему тяжелую связку ключей: – Вот, держите. Тут все, которые относятся к мастерской, в том числе и от сейфа, бог знает, что там дед с папой складировали. Вот и посмотрите заодно, что там лежит, и от некоторых шкафов, и еще какие-то, понятия не имею, для чего они предназначены, но уверена, вы сами прекрасно разберетесь. Можете в любое время пользоваться мастерской, она в полном вашем распоряжении, да хоть и вовсе в ней поселитесь, раз уж вас эта замануха завораживает настолько сильно. Но если мы завтра все же хотим пойти на рыбалку, то встать надо пусть не в четыре утра, как летом, но часов в восемь желательно. Пока подготовимся, соберемся и до реки дойдем. Пока с местом определимся, высмотрим получше и подкормим. Хотя… – протянула она задумчиво и предложила: – Я и одна могу порыбачить.

– Нет-нет, пойдем вместе, – возразил Павел и посмеялся над собой: – Вы правы, Ева, не могу удержаться, когда вижу классный инструмент, западаю, как пацаненок на пистолетик, который щелкает курком. Пока не осмотрю и не испытаю, все остальное не волнует.

– Понимаю, – кивнула Ева и двинулась по дорожке к дому, видному в стылой, слякотной темноте только благодаря двум горевшим фонарям: одному на веранде, а второму на углу дома. – У меня и свои фетиши имеются, от которых я залипаю конкретно.