Невероятная очевидность чуда

Методом, в самом что ни на есть прямом смысле, экспериментального тыка вдвоем с водителем маршрутки Еве удалось установить тот факт, что ее чемодан никаким образом не помещался в небольшом багажном отсеке автомобиля, то есть совсем, как тело того гадского толстяка в кресло железнодорожного экспресса. Пришлось ставить чемодан в проходе салона и на каждой остановке выслушивать недовольное шипение и раздраженные упреки всех выходящих и входящих пассажиров. Оно и понятно, она бы, наверное, тоже недовольно ворчала, окажись на их месте.

Но все рано или поздно заканчивается, и с чувством небывалого облегчения Ева высмотрела показавшуюся из-за поворота такую знакомую остановку на трассе.

Напутствуемая осуждающими взглядами и недобрыми пожеланиями оставшихся в машине пассажиров, она наконец-таки выбралась из маршрутки.

И пошел дождь.

Зонт у нее, разумеется, имелся, кто ж путешествует в ноябре по просторам России да без зонта? Может, какой большой оптимист и путешествует без средства защиты от падающей с небес воды, но Ева к числу таковых не относилась – зонт у нее имелся. Да еще какой – отличный, можно сказать, красавец зонт… Только он находился в чемодане, етишкина кондрашка!

В чемодане!

И раскладывать-разваливать этот гроб на колесах на остановке среди натекших луж, ковыряться в вещах и доставать этот прекрасный зонт из-за пятнадцати минут энергичной ходьбы до конечной точки ее маршрута не имело никакого смысла.

Поэтому, накинув на голову поверх стильной шапочки капюшон куртки и натянув перчатки на руки, глубоко вздохнув и продленно выдохнув, Ева мрачно-решительно ухватилась за ручку чемодана и двинулась по асфальтированной дорожке в сторону главной поселковой улицы.

Погибельно крякнув, несчастное колесо окончательно и бесповоротно сломалось и отлетело в тот самый момент, когда мокрая, злая и до бог знает чего уставшая Ева отперла сложный сейфовый замок капитальной тяжелой калитки и шагнула на участок.

– Ну, хоть так, – проворчала она, поднимая с дорожки вывалившееся из крепления колесико, – а не по дороге. Спасибо и на этом.

Закрыв и заперев за собой калитку, она пошла по дорожке к дому, постояла у ступенек, ведущих на крытую веранду, опоясывавшую две стороны дома, одновременно являвшуюся некой буферной зоной между участком и солидной железной дверью главного входа.

Тягостно вздохнув от последнего предстоящего рывка и положив колесо, которое так и держала в руке, сбоку от дорожки, она ухватилась двумя руками за ручку и поволокла чемодан по ступенькам на веранду. При этом понося непотребными словами и этот гадский чемодан, и все попадалова сегодняшнего дня вместе взятые, и свое решение тащиться в эту Калиновку в целом.

Ну втащила – слава тебе господи! Добралась-таки! Фу-ух…

Первым делом она сейчас запустит котел, прямо вот не раздеваясь, только скинет ботинки, протопает в хозяйственную комнату и запустит всю эту канитель, включит все рубильники, поставит чайник и заварит себе чаю, а потом…

Ева привалила к стене у двери колченогий, неустойчивый, задолбавший ее до невозможности чемодан, достала ключи из сумочки и вставила в замочную скважину.

Ключ не проворачивался, и замок не открывался… по простой и вполне себе банальной причине – поскольку уже был открыт, а дверь ее домика оказалась незапертой.

Если честно, Ева не испугалась и даже не насторожилась – а пофиг уже все! Лишь успела прокрутить в голове вполне логичное объяснение этому факту. Даже два вполне логичных и возможных объяснения.

Она нажала на ручку, открыла дверь, переступила порог и… встретилась взглядом с совершенно незнакомым ей мужчиной, стоявшим в проеме распахнутой двери, ведущей из прихожей-сеней в коридор перед большой гостиной комнатой.

Среднего роста, стройный, даже скорее сухощавый, но весь какой-то мускулистый, лет сорока, наверное, с русыми волосами и проседью в короткой стрижке, вполне привлекательной, но неяркой, очень мужской внешности, с весьма-а-а непростым, внимательным взглядом темно-серых глаз, в данный момент смотревших на нее доброжелательно-улыбчиво.

Вообще вся его поза и то, как он стоял – расслабленно, с опущенными руками, с раскрытыми, немного развернутыми вперед ладонями, – демонстрировали то, что и должны были показать и для чего задумывались – открытую, доверительно дружескую доброжелательность и полное отсутствие агрессии. Классическая телесная демонстрация, однозначно трактуемая и понятная любому, даже начинающему профайлеру и практикующему психологу.

Ни профайлером, ни психологом, бог миловал, Ева не была, но имела весьма специфическое воспитание, образование и знания, полученные от родителей, и читать язык тела умела вполне себе неплохо.

– Здравствуйте, – поздоровался мужчина с легким намеком на улыбку, обозначенную лишь уголками губ, – я так понимаю, вы Ева. А я Орловский Павел Андреевич…

– Шпион? – перебив его, спросила Ева пустым, нейтральным тоном, без всякой эмоции в голосе.

– Почему шпион? – от неожиданности столь странного вопроса сбился со своего спокойного, выверенно-дружелюбного тона мужчина.

– Понятно, – тем же нейтральным тоном констатировала Ева и задала следующий вопрос: – Ну «и откуда ты взялся в полати царской, коли не было тебя»?

Мужчина, представившийся Павлом Андреевичем, посмотрел на нее, чуть приподняв удивленно брови, как на неведому зверушку, внезапно начавшую разговаривать. Но практически мгновенно совладал со своей непроизвольной реакцией, убрал визуальную демонстрацию эмоции и вновь обозначил доброжелательную улыбку уголками губ.

– А-а-а, – протянул он, легко усмехнувшись, – в этом смысле. Ваша тетушка Ангелина Львовна предложила мне пожить в вашем доме некоторое время, пока я в отпуске. Она уверяла, что в данный момент здесь никто не проживает, а с вами она согласует все вопросы.

– Понятно, – снова произнесла Ева совершенно пустым, нейтральным тоном.

Достала телефон из сумочки, порассматривала изучающе мужчину пару-тройку секунд, развернулась и вышла из дома, медленно закрыв за собой дверь.

Орловский работал за компом в небольшом, но очень уютном кабинетике на втором этаже дома, когда услышал звук отпирающегося замка в калитке. Окно кабинета, возле которого и стоял старинный, тяжелый, солидный стол из орехового массива, располагалось над крышей веранды, над главным входом в дом, и находилось аккурат напротив ворот и калитки, потому-то Павел и услышал звук отпирающегося замка. И не понял. А собственно, кто бы это мог быть? В том смысле, что вот так спокойно отпирать калитку, без всякого предупреждения человека, находящегося в доме, о своем приходе?

Поднявшись из-за стола, он прошел к краю окна, чтобы не быть на виду на случай, если тот, кто «проникает» на участок, станет осматривать окна дома. Калитка распахнулась, и Орловский увидел молодую, миниатюрную, стройную девчонку в курточке с накинутым на голову капюшоном, с которого капала и текла ленивыми струйками вода, в промокших насквозь от колен и выше брючках с заправленными в трекинговые ботинки штанинами. Она шагнула на дорожку участка, и в этот момент что-то случилось с ее большим, угловатым черным чемоданом, который, издав плохо различимый Павлу через окно звук, принялся заваливаться набок. Девушка успела подхватить чемодан, не дав тому окончательно рухнуть на мокрые плиты, нагнулась и, подняв что-то с земли, привалила чемодан к каменному столбику, закрыла и заперла на замок за собой калитку. Снова подхватила чемодан и направилась к дому.

И в этот момент Орловский понял два очевидных факта: первый – это хозяйка дома, то есть та самая Ева Валерьевна Ахтырская, и факт второй, менее приятный – она понятия не имеет о его пребывании в доме. То есть абсолютно не в теме. Наблюдая за тем, как девушка приближается к дому, и прикидывая, как разруливать странную ситуацию, в которой они оба оказались, Павел понял, что случилось с ее багажом – у чемодана отлетело колесо.

И, услышав, как она ругается, не особо сдерживая себя, и как гремит по ступенькам оставшимися колесами чемодан, Орловский поспешил спуститься вниз, торопясь помочь девушке с ее явно слишком тяжелым багажом, но резко тормознул посередине лестницы, ведущей на первый этаж, сообразив, что, если сейчас вот так вот запросто выскочит из дома и предложит свою помощь, может ее сильно напугать.

Ну а как? Девочка приехала в свой пустой дом, а из него вываливает какой-то незнакомый мужик. Понятное дело, испугается.

Ну хорошо, – быстро размышлял-соображал Орловский, спускаясь по лестнице, – он не выскочит из дома, но буквально через несколько секунд они по-любому встретятся-столкнутся, и девушка так или иначе, но гарантированно испугается. И что в таком случае делаем?

А в таком случае знакомимся-представляемся, демонстрируя максимальную доброжелательную открытость и полное отсутствие даже намека на агрессию. Все, как положено в природе.

И подбодрил себя мысленно в тот момент, когда занял позицию в дверном проеме и услышал скрежет вставленного в замок ключа: «Ну что, работаем, Павел Андреевич».

Она действительно была невысокой и стройненькой. И симпатичной, вернее, Орловский охарактеризовал бы ее внешнюю привлекательность как утонченную и изысканную… Вот только при всей своей внешней хрупкости, особенно в этой промокшей насквозь одежде, добавлявшей ее облику некую растерянную беззащитность, наивной девчонкой и белой нежной ромашкой эта девушка не была совершенно определенно.

Она смотрела на него в упор спокойным, ровным, ничего не выражающим взглядом удивительно ярких голубых глаз, в которых не читалось даже намека на испуг и растерянность.

Она сбила его своим странным вопросом про шпиона с доброжелательного, ровного тона, который Павел, представляясь, старательно выдерживал, и совсем озадачила следующим вопросом – какой-то очень знакомой цитатой, только вот так навскидку ему было сейчас не вспомнить, откуда взята эта цитата. Ну, не суть.

Важно другое, что девушка всего парой своих замечаний и этим острым, тяжеловатым и нечитаемым взглядом в упор голубых глазищ и великолепным владением своими эмоциями спутала Орловскому пусть и наскоро, но все же заготовленный сценарий их знакомства и предстоящего разговора, сумев сильно подивить.

А надо честно сказать, что удивить Орловского весьма и весьма непросто. Ну очень сложно, даже ближе к понятию: невозможно. А поди ж ты, удалось-таки. И кому? Хрупкой красавице с детским личиком, пухлыми губками и стальным взглядом острых, как два голубых стилета, направленных в лицо собеседнику глаз.

Выслушав его объяснение о том, благодаря чьему приглашению он здесь оказался, и поизучав мужчину пару секунд, девушка, видимо, потеряв к нему всякий интерес, достала смартфон из небольшой сумочки, висевшей на ней наискось, через плечо, развернулась и вышла на веранду, захлопнув за собой дверь.

Развернулась? Спиной? К совершенно незнакомому мужчине, которого обнаружила у себя в доме и видит первый раз в жизни? Да мало ли что он там проблеял про то, кто его сюда пустил и почему?

Вот так наивно-беспечно повернулась спиной? И это при таком-то взгляде-сканере, как у робота-разведчика?

Или она там что, в полицию звонит?

Он вдруг развеселился! Это было бы прикольно, если она вызывает полицию! Неожиданно Павлу стало азартно и отчего-то необычайно радостно, словно обогрело изнутри прилетевшим откуда-то обещанием чего-то невозможного, яркого и захватывающего…

– Ну надо же, – хмыкнул довольно Орловский и даже крутанул головой от чувств.

Давно он не испытывал такого звенящего внутри предчувствия захватывающих, увлекательных событий, от которого даже чуть покалывало в кончиках пальцев.

– Почему шпион-то? – недоуменно изогнув губы и приподняв плечи, посмеиваясь спросил Павел не то у самого себя, не то у пространства, глядя на входную дверь, за которой исчезла девушка.

Развернулся и двинулся в кухню – заваривать чай. Разговора им не избежать, а чай для сильно промокшей и явно уставшей девушки сейчас в самый раз, чтобы хоть немного согреться, и вполне может поспособствовать ее расположению и мирному течению их беседы.

Выйдя на промозглую, холодную веранду из теплого и явно не пару часов, а не меньше суток протапливаемого дома, выискивая в записной книжке смартфона нужный контакт, Ева непроизвольно передернула от холода плечами и села на стоявший у входа, сразу за устало привалившимся рядом с дверным косяком многострадальным чемоданом, небольшой садовый диванчик из искусственного ротанга.

Нашла нужный номер и нажала вызов.

– О, Ева, ты чего звонишь? – бодрым баском обрадованно отозвалась на ее звонок «тетушка».

– Да вот хотела поинтересоваться, – объяснила Ева ровным, уставшим тоном, – Ангелина Львовна, ты вообще нормальная? Психически, я имею в виду? – внесла она уточнение в свой вопрос.

– Ева! – возмущенно пробасила собеседница. – Ты что себе позволяешь?

– Да я еще не то себе позволю, тетушка, – пообещала ей Ева, – я еще в полицию заяву накатаю о том, что ты распоряжаешься чужим имуществом, не ставя в известность собственника, что классифицируется в Уголовном кодексе как кража со взломом.

– Какую заяву?! Какой взлом?! – возмутилась, переходя на повышенные тона от негодования, тетка Аля и вдруг сбилась, видать, о чем-то запоздало вспомнив, ну, как в той идиоме про кошку со сметаной: – Ой… в смысле ты…

– Ага, – почти радостно подтвердила Ева, – в том самом смысле, о котором ты наконец вспомнила. Скажи мне, теть Аля, а тебе никто не говорил, что в каждой квартире свои командиры?

– Ты что, приехала в Калиновку? – явно ошарашенно пробасила Ангелина Львовна.

– Это тебя совершенно не касается: приехала я в Калиновку или не приехала и где вообще нахожусь, – старательно, как для человека с ограниченными умственными способностями, тщательно выговаривая каждое слово, отвечала Ева. – Объясни мне, пожалуйста, что в моем доме делает абсолютно незнакомый мне человек, который утверждает, что это ты дала ему разрешение пожить здесь какое-то время?

– Ну а что ты приехала? – с нахрапистым наездом и нотками обиды в голосе, вместо оправдания и извинения, принялась отчитывать ее Ангелина Львовна. – Ты же туда носа не казала три года, что тебя сейчас-то понесло, да еще в такую погоду? И я хотела, да, хотела, – повторила она с нажимом, видимо, поспешив предупредить возмущение Евы, – спросить у тебя разрешения и поставить в известность. И звонила, аж два раза, но ты же была на операции и тебе было не дозвониться. Ну, я подумала, что потом сообщу. Ну и замоталась, забыла! У меня, знаешь, тоже дела имеются. К тому же можешь не волноваться, Павел не какой-то там неизвестно кто, а сын моей хорошей знакомой, человека известного и с должностью, да и сам не абы кто, а бизнесмен и порядочный человек. Ему требуется отдых, не знаю, что с ним там случилось, но Галиночка Викторовна, это его мама, – пояснила она торопливо, – говорила, что сыну необходимо восстановиться в тишине и покое, и желательно там, где его никто не будет тревожить звонками и наездами. Ну вот я и вспомнила про Калиновку и предложила.

– А тебе никто не объяснял разницу между понятиями «спросить разрешения» и «поставить в известность»? – потерев свободной рукой замерзшее лицо, устало спросила Ева.

– Слушай, – взбодрилась вдруг тетя Аля пришедшей ей в голову неожиданной мыслью, – а ты что, на самом деле приехала в Калиновку? – И хохотнула: – И что, вы там столкнулись?

– Ой-й-й… – протянула-выдохнула замученно Ева, – засажу я тебя в дурку, вот ей-богу, или в каталажку. Как же ты меня достала со своими закидонами, честное слово.

– Ну что ты такое говоришь, Евочка? – пыхнула легким негодованием тетка. – Я же из самых благих намерений, надо же было помочь хорошему человеку, и кто ж знал, что тебя понесет ни с того ни с сего в Калиновку? Три года не была – и на тебе, припожаловала.

– Да твоими благими намерениями гвозди в тундре забивать, а не с людьми контактировать, – возбухнула уже без всякого огонька Ева и завершила никчемный разговор, начинавший ее выматывать своей тупостью и бесполезностью.

Впрочем, ничего удивительного, все как обычно с тетушкой Алей – ты ей про Фому, она тебе про Ерему, и хоть расшибись головой об ее монументальный бюст – по хрену! – ей до лампочки, она и не заметит, а ты себе нервы на ветошь измочалишь.

Только решительные и жесткие наказующие меры могут как-то доколотиться до ее сознания. Хотя бы на время.

Ну, будут ей наказующие!

– Значит, так, – холодным, начальственным тоном оборвала Ева что-то там эмоционально объяснявшую ей тетку, – председателю поселка Ивану Леонидовичу я дам строжайшее распоряжение: ни при каких обстоятельствах, никогда не сметь давать тебе ключи от моего, – выделила она голосом и повторила: – моего дома. И объясню, что в обратном случае он станет соучастником грабежа. Ты никогда более не появляешься в Калиновке. И не смеешь даже подумать о том, чтобы кого-то приглашать и отправлять в этот дом. Это ясно?

– Да что ты придумала… – попыталась наехать тетка.

– Это ясно? – повысив голос, оборвала ее Ева.

– Ясно, ясно… – проворчала, сдаваясь, тетка и спросила жалостливо: – Павла-то что, выставишь?

– Да иди ты… – сдержала все-таки себя в последний момент Ева, – объясняться с его мамой, хорошим «человеком с должностью», – повторила она теткино определение.

– Не серчай ты так, Ева, – покаянным тоном произнесла тетка, предприняв попытку умиротворить девушку, – ну бывают всякие накладки, это жизнь.

– Самая большая накладка в жизни нашей семьи – это ты, – совсем уж устало ответила Ева и попрощалась: – Все, сил моих нет с тобой разговаривать.

И нажала отбой.

Откинулась на плетеную спинку диванчика, тяжко выдохнула, прикрыла глаза и замерла на пару секунд, постаравшись отключиться от всего на свете.

Отключиться не получилось, поскольку холод давно уже забрался ей не только под промокшую куртку, но и под свитер, и теплые колготы под мокрыми брюками. Но на адреналине и «нервяке», как высказывается все та же медсестричка в их отделении, Ева не чувствовала до этого, насколько замерзла и продрогла от сырости. И только сейчас осознала, что дрожит мелкой, противной дрожью, буквально трясется всем телом и даже частично внутренними органами.

Еще раз безнадежно и устало вдохнув-выдохнув, она, чуть не кряхтя, поднялась с диванчика и уперлась взглядом в скособоченный чемодан.

Поддавшись какому-то странному, необъяснимому порыву, Ева с большим душевным чувством пнула черную чемоданную тушу. От ее пинка он, как-то слишком громко проскрежетав ребром по стене, с грохотом обрушился на пол, издав непонятный звук, похожий на оханье, а одно из трех «живых» колесиков обиженно проскрипело, сделав пару оборотов.

– Ну, как-то так, – вздохнула Ева, наблюдая за тем, как замедляется и вовсе останавливает движение колесо.

И почувствовала, как не дававшее нормально дышать напряжение, звеневшее в ней натянутой струной с того самого момента, как она вышла из экспресса, вдруг исчезло, а скованные в комок, словно спазмом, нервы и эмоции расслабляются, как открывшийся кулак, превратившийся в ладонь.

В этот момент распахнулась входная дверь и на веранду шагнул Павел Андреевич, гость незваный и поселенец нежданный в ее доме.

– Вам бы, Ева, согреться надо, – заметил он дружелюбно, без какого-либо подтекста, и предложил: – Я травяной напиток заварил. Хороший напиток, настоящий таежный сбор, один мой знакомый шаман делает. Верное средство от простуды. Хотите?

– Хочу, – кивнула Ева и призналась: – Но больше всего я хочу в душ. В горячий-горячий душ, – и, вдохнув-выдохнув, махнула, соглашаясь, рукой, – а потом можно и ваш шаманский напиток. – Посмотрела на мужчину и добавила: – Верное средство от простуды.

Павел Андреевич поставил на колесики чемодан, приподнял его одной рукой, второй распахнул дверь и повел приглашающим жестом, предлагая Еве проходить первой в дом.

– Котел с утра натоплен, так что горячий душ у вас имеется, – обрадовал он ее.

– Это круто, – искренне порадовалась новости Ева.

– Куда отнести чемодан? – спросил Орловский, заходя следом за девушкой в прихожую и закрывая за собой дверь.

– В мою комнату, – ответила она и пояснила после запинки, сообразив, что мужчина может и не знать, где эта самая ее комната: – На втором этаже, предпоследняя дверь слева.

Вытянув руки, упершись ладонями о стену и опустив голову, Ева стояла под горячими, жалящими струями воды и чувствовала, как согревается тело и словно смываются, стекая вместе с водой в слив в полу, остатки нервного напряжения этого бесконечного какого-то дня с его засадами и суетой, сменяясь расслабляющей, приятной негой и легкой усталостью.

Хорошо! Как есть хорошо!

Вот интересно, что бы она сейчас делала, не окажись здесь этого самого Павла Андреевича, неожиданно вдруг подумалось Еве вялой, отогретой и ленивой мыслью.

Нет, на самом деле – вот что бы она делала, а?

Ну переоделась, закуталась бы в теплые вещи, позвонила Ивану Леонидовичу, прося срочного «хелпу», по-русски называемого просто и незатейливо: «помогитя!» Дождалась бы, когда придет председатель, чтобы помочь раскочегарить котел и запустить все агрегаты на полную мощность. Нет, она, понятное дело, умеет это делать, но три года отсутствия – это все ж таки три года! Тут недели на три или месяц из квартиры уедешь, возвращаешься и не сразу вспоминаешь, где что у тебя лежит и находится. А тут серьезный, большой дом и агрегаты, аппараты, котлы по обеспечению его жизнедеятельности. Так что помощи она бы запросила.

Ну и что? Включили бы они обогрев дома, запустили бы всю «начинку», и сидела бы она, тряслась от холода и ждала, когда котел нагреется настолько, что можно будет хотя бы принять душ, ну чаю бы горячего выпила. А так ходила бы весь оставшийся день в телогрейке и домашних валеночках, пока дом основательно прогревался, и спать забралась бы в холодную постель. Бр-р-р-р…

Ева выключила душ, распахнула дверцы кабинки, выпуская в ванную комнату клубы пара, и, закрутив волосы в полотенце, торопливо вытершись, забралась в большой махровый халат и продолжила свою мысль.

…а тут и дом встречает уютным теплом, и вода для душа нагрета, и ее даже вон чай какой-то там отваристый, шаманский ждет, ну красота же, господи! А если учесть, сколько ей сегодня пришлось претерпеть всяких неприятных моментов и трудностей и как потрепать свои нервы всякой раздражающей фигней, так и вовсе чудо дивное получается! Даже монстра черного чемоданного ей не самой пришлось волочь по лестнице, надрываясь, а мужчина галантно транспортировал ее багаж в комнату.

М-да, включив фен, продолжила свою мысль Ева, получается, ей прямо-таки несказанно подфартило, что этот Павел Андреевич, который «не шпион», здесь оказался?

Так, что ли?

Ну, наверное, так, расчесывая высушенные волосы и заплетая их в легкую косу, размышляла Ева, по меньшей мере его следует поблагодарить, ну а по большей – не выставлять за порог… Ну, предположим, по большей пока ничего не ясно.

Одно Ева знала со всей определенностью – она может не опасаться этого мужчины и не ожидать от него никакого подвоха и неприятностей.

При всей своей непробиваемой, железобетонной жизненной установке, гласившей: всё и все по фигу, когда ей что-то требуется, захотелось или стукнуло-взбрело в голову, – при полном отсутствии такта и буквально виртуозном умении игнорировать чьи бы то ни было мнения, потребности, желания и интересы, особенно если те лежат «поперек» ее желаний и идей, «тетушка» Ангелина имела какой-то нереальный нюх, невероятную чуйку на людей.

Такой потрясающий врожденный талант профайлера и психолога одновременно и умение просчитывать любого человека «на раз». А «на два» уже знать, понимать и прикидывать, до какой степени и как им можно манипулировать… а с кем лучше постеречься.

Кстати, благодаря именно этим своим качествам характера Ангелина Львовна столько лет работает незаменимым главным администратором и директором на картинах у известного режиссера. Она выбивала и доставала тому все необходимое для съемок и умудрялась еще сманивать артистов из любого другого проекта, в котором те заняты, если требовалось ее начальству.

Так. Это все к чему она? Отвлеклась, вспомнив тетку и ее подставу с незнакомцем в доме.

Так вот, Ева совершенно точно знала, что тетка Аля никогда, ни при каких обстоятельствах не предложила бы пожить в Калиновке человеку, который мог хоть чем-то навредить или принести какие-то неприятности семье и Еве в частности. Даже намеком!

Это святое! И при всех своих странностях и выкрутасах характера Ангелина Львовна невероятно уважала семью Евы и старалась оберегать их от неприятностей, если на то имелись ее возможности.

Так что с точки зрения безопасности этот мужчина угрозы Еве не несет, по крайней мере, физической, материальной, и будем надеяться, что и моральной.