Ветер и Сталь

Синклит замер. Даже бывалые громилы-ястребы почувствовали – боги услышали обещание. Обратной дороги нет.

– Да будет так, – Ариадна подняла оливковую ветвь и с хрустом её переломила, – боги свидетели – Алтея не начинает войны, Алтея заканчивает их! Да случится возрождение Хорской Империи! Готов ли ты, Веридон Лукреций Филострат, вести наши доблестные войска в битву за справедливость?

Веридон поднялся, приложил кулак к груди, склонился и ответил:

– Готов, Ваше Вседержавие! Я сотру дворец самозванца в порошок! Так, что даже руин не останется!

Он поднял руку и опустил в урну чëрный камешек. Его примеру незамедлительно последовали ещё одиннадцать рук. Все камни были чëрными.

Война началась.

Лагерь, не смотря на поздний вечер, гудел, как улей. Очень большая нагрузка легла на лекарей. Пришлось задействовать и свободных женщин с подростками.

Освобождëнных степняков расположили в двух шатрах. Женщин с детьми отдельно от мальчиков и мужчин Ел Елi. Помимо тяжëлого истощения и обезвоживания, последствий жестоких побоеви изнасилований, обнаружились и паразитарные заболевания, как обычные вши, так и паразитические черви во внутренностях. Лекари разрывались, ведь помимо степняков у них на руках были и воины первой и второй сотни. Если бойцы первой чентуры демонстрировали явную положительную динамику, то из второй выглядели очень и очень плохо.

Воин сидел на брëвнышке, да с переломами, но живой и достаточно крепкий, чтобы поправиться. Сидел в объятиях любимой красавицы-жены, у ног его копошились их детишки, а он смотрел перед собой отсутствующим взглядом и только что бормотал: «Мы выжили, они – нет. Зачем?». Они так рвались к своим семьям, что надорвались. В них что-то сломалось внутри. Теперь это были внешне большие и сильные мужчины, но без огня жизни внутри. Таким образом, можно было с прискорбием отметить, что вторая чентура в полном составе потеряна для отряда.

– А ведь знаешь, Рамир, – тихо сказал Корвин, сидя возле костра, – я не Корвин. Так меня стали виланцы называть, им такое имя привычнее. На самом деле, я Курван. Да, Курван, сын Темира.

Рамир пожал плечами.

– Когда ты не бросил меня в предгорьях, – продолжил степняк, – я подумал, что ты просто глупец, – они оба улыбнулись, – потом, когда ты придумал, как сжечь войско наших врагов, во мне что-то поменялось. Ты отомстил за нас обоих. И за мой клан, и за свой род. Когда ты начал спасать своих, не взирая ни на что и бился за каждого, я понял, что с тобой можно идти и в Царство Теней. Ты не бросишь и не предашь.

Рамир оторвался от созерцания углей и поднял на него взгляд. Во взгляде его читался немой вопрос.

– Да, – бросил веточку в тлеющие угли Корвин, – я знаю, что ты сын Кана. И сейчас ты – Кан для своих людей. А я волк без стаи… – он замолчал, глядя куда-то в сторону, будто собирался с духом и выпалил на одном дыхании, – я бы хотел стать частью твоего рода, Рамир. Я принял решение и принесу клятву верности.

Ветерок задумался, глядя в его чëрные глаза. В них читалась решимость и горели они каким-то мистическим огнём. Видно было, что решение, хоть и обдуманное сотни раз, но далось оно парню нелегко.

Корвин затянувшуюся паузу воспринял по своему:

– Ну да, я же «обр»… Забудь, Кан.

Рамир схватил его за руку:

– Нет, дело не в том, что ты другой крови. Люди твоих кровей были в нашем роду. Уважаемые и славные люди… Но, – Ветерок замялся, – я просто не знаю, как это делать…

– Я знаю. – словно призрак вышла из тени тëтя Мора, – мы проведëм ритуал и познакомим нашего нового сородича с пращурами.

К костру подковыляли трое освобождëнных мужчин-обров:

– Прими и нас, Кан, – приложил кулак к груди один из них, – мы пойдëм за тобой, куда бы ты не шëл и умрëм за тебя и твой род!

Ближе к полуночи обры возле костра прощались с Тенгри, водя горящими головнями и проговаривая что-то на своём языке. А потом началось знакомство их с предками рамировичей.

Тëтя Мора развела мëд в воде и заставила четверых кочевников и Рамира капнуть туда своей крови. После чего запела мощную песнь хваления пращуров. Плеснула немного в костёр, тот вспыхнул, разбросав искры. Окропила четыре стороны и дала отпить Ветерку. После Корвину:

– Клянись!

– Я Курван, сын Темира, клянусь в верности Кану Рамиру, роду рамировичей и славным предкам. Призываю в свидетели Тенгри и… Свара! И да пусть сгнию я, как собака в яме, если отступлюсь от клятвы! – отпил и передал следующему.

Когда, произнеся клятву, отпил последний обр, тётя Мора расплескала остатки жидкости на костёр, на них пятерых и на ветер.

Рамир ощутил, как резко нагрелся и засветился Коготь на груди. В небе ярко мигнула звезда, а в кроне древнего исполина дуба поднялся шум. Начиная с верхушки, будто ветер спускался вниз по ветвям, шевеля листья. Шум нарастал.

Вот порыв опустился и закружил небольшим вихрем по поляне. Сначала испуганно, а позже восторженно заржали лошади. А ветер кружил вокруг костра, поднимая сухие листья, закручивая хоровод вокруг степняков.

– Свар здесь. – сказала тётя Мора. Но все итак чувствовали присутствие чего-то могучего. Кружащие листья в одно мгновение будто схлопнулись в точку, собравшись над костром. Рухнули в пламя, подняв тучу искр. Из которых на миг оформилась высокая человеческая фигура с вытянутой рукой. Искры потухли, ветер затих, Коготь вновь потемнел. – Вы приняты, – сказала тётя Мора, – Свар и предки одобрили.

Все пятеро, повинуясь импульсу, шагнули навстречу и обнялись.

Корвин смахнул слезу:

– Брат, мы теперь вместе навсегда.