Теоретико-мыслительный подход. Книга 1: От логики науки к теории мышления

Черновой набросок статьи с авторской правкой (16 марта 1956 г.). Также имеются поздние пометки автора, часть из которых не приводится, а другая – дается в постраничных сносках (помечено – «на полях»). Публикуется впервые по архивным материалам (№ 0885—05).

67

См. [Евклид, 1948–1950].

68

Говорят, что геометрия Евклида возникла из задач измерения площадей, длин и т. п. И это, вообще говоря, верно. Но в самой геометрии измерения как такового мы не увидим. В чем же дело?

69

См. по этому поводу также [Ладенко, 1958а; 1958б]. Примеч. ред.

70

На полях: «Это не операция». Примеч. ред.

71

Доклад на дискуссии «О разногласиях по вопросам логики» на философском факультете Московского государственного университета 26 февраля 1954 г. Публикуется по изданию: Г. П. Щедровицкий. Философия. Наука. Методология. М.: Школа культурной политики, 1997. С. 25–51. В текст внесены исправления и уточнения по архивным материалам (№№ 2828—01, 05; 3651—01).

72

Дискуссия «О разногласиях по вопросу логики» проходила с 16 февраля по 26 марта 1954 г. на философском факультете МГУ. На шести заседаниях было сделано 30 докладов, часть которых сохранилась в виде стенограммы в архиве МГУ (фонд № 13, оп. 2, ед. хр. № 45, кор. № 5).

Основной вопрос этой дискуссии – проблема соотношения формальной и диалектической логики – имел свою предысторию.

В марте 1922 г. В. И. Ленин в статье «О значении воинствующего материализма», опубликованной в журнале «Под знаменем марксизма», сформулировал задачи нового философского журнала, в том числе задачи систематического изучения «диалектики Гегеля с материалистической точки зрения», разрабатывать «материалистически понятую диалектику Гегеля», давать философское обоснование естествознанию и другим наукам и т. д. [Ленин, 1970, с. 29–30].

И первым шагом в этом направлении стало переосмысление формальной логики, которая до Октябрьской революции 1917 г. преподавалась в университетах и гимназиях Российской империи, а также математической логики, которая к тому времени уже была известна по работам Б. Рассела, Г. Кантора, Э. Цермело и др.

Важным исходным обстоятельством здесь было то, что вопрос о соотношении формальной логики и диалектики возникает не просто в связи с дискуссией о предмете и задачах марксистской философии по отношению к естественным наукам, их методу, но и то, что сам вопрос о разработке новой, марксистской философии обозначается Лениным, по сути, как витальный – как вопрос интеллектуального, идеологического выживания молодого советского государства. Именно это обстоятельство придавало остроту дискуссиям того времени.

После публикации в 1925 г. конспектов Ленина «Науки логики» Гегеля и его очерка «К вопросу о диалектике» (См.: Н. Ленин. Конспект «Науки логики» Гегеля // Под знаменем марксизма. 1925. № 1–2, январь – февраль. С. 7—33; Н. Ленин. К вопросу о диалектике // Под знаменем марксизма. 1925. № 5–6, май – июнь. С. 14–18. Впервые данный очерк был напечатан в 1925 г. в журнале «Большевик» № 5–6. С. 101–105. Полностью конспект «Науки логики» был опубликован в январе 1929 г. в «Ленинском сборнике».) вопрос о соотношении формальной и диалектической логики становится одной из ключевых тем философских дискуссий. Так или иначе он ставился уже в 20-е гг. в работах А. М. Деборина, А. И. Варьяша, И. Е. Орлова, Г. К. Баммеля, В. Ф. Асмуса и других авторов. При этом вслед за Лениным марксистская философия понимается всеми участниками дискуссий как развитие гегелевской философии и, более точно, гегелевской «Науки логики».

Апелляция к «Науке логики» Гегеля при обсуждении проблем логики становится в каком-то смысле обязательной. В качестве примера можно сослаться на статью Г. К. Баммеля «Ленин и проблема логики в марксизме» 1929 г., где он, цитируя Ленина, пишет: «Показав, что мысленные формы не только “средство”, “полезность”, “безразличные средства”, Гегель действительно доказал, что понятия не являются вовсе чем-то субъективным, происходящим только в голове, что “логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально угадал”. В этом признании единства бытия и мышления величайшее преимущество логики Гегеля по сравнению с формальной логикой, противопоставляющей логические формы предметам и отрывающей форму мышления от содержания. “Гегель же требует от логики, в коей формы были бы содержательными формами, – говорит Ленин, – формами живого, реального содержания, связанными неразрывно с содержанием”, а вместе “с этим введением содержания в соображения логики предметом становятся не вещи, а суть, законы их движения”, – интерпретирует далее Ленин мысль Гегеля» [Баммель, 1929, с. 3–4].

В своей вступительной статье к первому тому сочинений Гегеля А. М. Деборин противопоставляет новую, «диалектическую логику», которую необходимо разработать на основе логики Гегеля, но применив к ней материалистические принципы Маркса, и старую, традиционную, или формальную, логику.

«Современная наука переживает период “смуты”, – это несомненно. Мы находимся, быть может, накануне некоторой перестройки всего здания современной науки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие естественники скатываются к идеализму и даже мистицизму, не будучи в состоянии теоретически осмыслить накопившиеся в той или иной научной дисциплине противоречия. Для преодоления последних старая формальная логика оказывается недостаточной. Она должна быть замещена диалектической логикой» [Деборин, 1930, с. XVI].

В самом общем виде то, как ставился вопрос о соотношении формальной и диалектической логики в 20-е годы, спустя почти 40 лет формулирует В. И. Черкесов: «…Истолкование традиционной аристотелевской логики (обычно называемой формальной логикой) приводит к соответствующему истолкованию диалектической логики, приводит к признанию или даже отрицанию самого существования последней. Если формальная логика является общей логикой, т. е. всеобщей, универсальной, и, следовательно, единственно возможной, то для диалектической логики места не остается. И, наоборот, если диалектическая логика является всеобщей логикой научного мышления, то формальная логика не может быть всеобщей логикой» [Черкесов, 1962, с. XVI].

В 1924 г. еще до публикации конспектов Ленина «Науки логики» Гегеля и его очерка «К вопросу о диалектике» в своей работе «Диалектический материализм и логика» В. Ф. Асмус пишет: «Не существует никакого противоречия между формальной логикой и диалектикой, принципы диалектики не могут быть выведены из законов формальной логики, но диалектика заключает в себе все принципы формальной логики. Законы формальной логики есть только частный случай более широких и всеобъемлющих истин диалектики» [Асмус, 1924, с. 57].

Однако затем Асмус меняет свою позицию. В статье 1929 г. «Формальная логика и диалектика. (По поводу книги А. Варьяша «Логика и диалектика)» он пишет: «В строгом теоретическом смысле истинна только логика диалектическая. Строго говоря, мышление о предметах всегда должно рассматривать эти предметы в их развитии, в движении через объективно принадлежащие им реальные противоречия. Строго говоря, отвлеченное тождество, стабильность, отсутствие противоречий нигде в бытии и мышлении не могут быть усмотрены. Бытие диалектично, изменчиво, противоречиво, так же диалектична, изменчива и противоречива мысль. Поэтому существует одна лишь логика – логика диалектическая» [Асмус, 1929, с. 46]. И далее Асмус, отметив, что Варьяш, по существу, оставляет «совершенно открытым основной, главный, принципиальный вопрос об условиях и о критерии перехода от категорий формальной логики к категориям диалектической», уточняет: «различие между точками зрения формальной логики и диалектики не есть вовсе различие двух отдельных и самостоятельных наук, но прежде всего лишь различие двух масштабов диалектического исследования. Категории формальной логики мы должны применять там, где историческая перспектива, исторический масштаб исследования настолько узок по отношению к совокупному развитию данного явления, что на данном отрезке кривой развития это явление можно условно, в известном смысле, рассматривать как стабильное. Так называемая формальная логика есть логика частных, узких, ограниченных исторических перспектив – в отличие от диалектики, которая всегда охватывает весь процесс развития в целом, на всем протяжении его движения, во всех противоречивых тенденциях, которыми это движение направляется» [Асмус, 1929, с. 47–48]. (Подробнее о дискуссиях 20-х гг. см., например, [Черкесов, 1962, с. 12–48; Cavaliere, 1990, p. 12–15; Бажанов, 2005, с. 34, 36–37]).

Дискуссии 20-х гг. были прерваны постановлением о журнале «Под знаменем марксизма» в 1931 г. Разгром группы Деборина [Постановление ЦК ВКП(б) «О журнале “Под знаменем марксизма”» было принято 25 января 1931 г. В нем, в частности, говорилось: «1. Несмотря на известные достижения, которые были в работе “Под знаменем марксизма”, в особенности по борьбе с механицизмом, представляющим попытку своеобразной ревизии марксизма, журнал не сумел осуществить основных указаний Ленина, данных им в статье “О значении воинствующего материализма”, не стал боевым органом марксизма-ленинизма. Работа журнала была оторвана как от задач строительства социализма в СССР, так и от задач международного революционного движения. Ни одна из проблем переходного периода, теоретически разрабатываемых и практически разрешаемых партией, журналом не была поставлена. 2. Журнал “Под знаменем марксизма” исходил из совершенно ошибочной установки, вытекающей из непонимания ленинского этапа, как новой ступени в развитии философии марксизма, что было обусловлено позицией группы т.т. Деборина, Карева, Стэна и др., фактически превратившей журнал, особенно за последнее время, в свой групповой орган. 3. Отрывая философию от политики, не проводя во всей своей работе партийность философии и естествознания, возглавлявшая журнал “Под знаменем марксизма” группа воскрешала одну из вреднейших традиций и догм II Интернационала – разрыв между теорией и практикой, скатываясь в ряде важнейших вопросов на позиции меньшевистствующего идеализма». Результатом реализации данного постановления стала не только ликвидация группы Деборина, но и «стерилизация» философии вообще через введение жесткого идеологического и административного контроля в науке. Подробнее о процессе подготовки данного решения, роли Сталина в его инициировании, а также его последствиях см. подробнее [Сойфер, 2016, с. 73–98]] привел к тому, что лишь только наметившиеся линии обсуждения соотношения формальной и диалектической логики в 20-х гг. и вообще любые публичные содержательные дискуссии в философии и логике были фактически запрещены. Более того, их участники были уничтожены физически. Так, упомянутый выше Баммель был арестован в 1937 г., приговорен к 8 годам лагерей и в 1939 г. умер в заключении. Та же судьба, по всей вероятности, постигла и Варьяша. Как пишет Р. А. Медведев, «В результате этой погромной компании… десятки советских философов оказались в заключении, в том числе А. И. Варьяш, И. К. Луппол, В. Милютин, И. Разумовский, Н. Карев, В. Рудаш, С. Пичугин, Г. Тымянский, А. Р. Медведев (мой отец), М. Фурщик, Г. Дмитриев и многие другие» [Медведев, 1990, с. 390–391]. В 1931–1932 гг. Институт философии, созданный Дебориным для подготовки и издания «Философской энциклопедии», был объединен с Институтом красной профессуры и фактически ликвидирован, а все его сотрудники были уволены. Половина сотрудников Института философии – 31 из 62 человек – была репрессирована, из них 20 человек расстреляли и 9 умерли в заключении (см. [Корсаков, 2012, с. 123, 125]). Почти все сотрудники Ленинградского отделения Института философии были репрессированы, большинство из них расстреляны, а само отделение было ликвидировано. Из деборинской группы уцелели лишь сам Деборин, С. И. Новиков и В. Ф. Асмус. (Последний фактически едва ли не единственный, кто принимал участие во всех логических дискуссиях 1920-х – 1950-х гг.).

Как пишет С. Н. Корсаков, характеризуя этот перелом начала 30-х гг., «Философский текст стал заведомо преступен в силу своего философского характера. А его автор становился политическим отступником, потенциальным осужденным. Когда он беседовал с коллегами, его подстерегал доносчик. Когда он выступал с лекцией, его слова стенографировали по заданию органов и инстанций. Когда он пытался публиковать текст, то становился добычей цензора. Если через цензурные рогатки удавалось проскочить, нельзя было миновать проработчиков, которыми чаще всего выступали его руководители, стремившиеся сохранить свое кресло, и коллеги, жаждавшие вытеснить более талантливого собрата и занять его место. Доносы на коллег чаще всего имели не банальную форму письма по инстанции и в органы. Формы их были многообразны: выступление на партсобрании, экспертное заключение по заданию партийных органов или органов безопасности, коллективные обсуждения-осуждения и т. п.» [Корсаков, 2012, с. 123].

Ситуация начинает кардинально меняться после принятия ЦК ВКП(б) 3 декабря 1946 г. постановления «О преподавании логики и психологии в средней школе». В нем, в частности, говорилось: «ЦК ВКП(б) обсудил вопрос о преподавании логики и психологии в средней школе и принял постановление по этому вопросу.

ЦК ВКП(б) признал совершенно ненормальным, что в средних школах не преподаются логика и психология.

ЦК ВКП(б) признал необходимым ввести в течение четырех лет, начиная с 1947/48 учебного года, преподавание психологии и логики в выпускных классах средней школы. Логика и психология должны преподаваться квалифицированными преподавателями, получившими специальную подготовку в области психологии и логики.

Министерству просвещения РСФСР… предложено ввести в 1947/48 учебном году преподавание логики и психологии в 200 средних школах ‹…›.

Министерство высшего образования СССР и Министерства просвещения союзных республик обязаны организовать в университетах и педагогических институтах подготовку преподавателей логики и психологии для средней школы с таким расчетом, чтобы к 1950/51 учебному году полностью обеспечить потребности средней школы в преподавателях логики и психологии. ‹…›

Институту философии Академии наук СССР… и ОГИЗу [Объединение государственных книжно-журнальных издательств. – Ред.] ‹…› предложено до 1 марта 1947 г. издать учебник логики для высших учебных заведений и до 1 июля 1947 г. – популярный учебник логики для средней школы» [О преподавании…, 1946, с. 1].

Для внешнего наблюдателя принятие такого постановления могло показаться неожиданным. Однако, как свидетельствуют документы, подготовка этого решения началась, как минимум, с 1941 г. Ссылаясь на архив П. Ф. Юдина (в то время директора Института философии), С. Н. Корсаков приводит его записи встречи со Сталиным 29 мая 1941 г. «В кабинете Сталина Юдин увидел, что на столе разложено несколько учебников логики, выходивших в России до революции. Здесь были и Минто, и Джевонс, и Г. Е. Струве, и Г. И. Челпанов. ‹…› И Сталин стал жаловаться Юдину на свою тяжкую долю главы государства: “Приходит руководящий работник, нарком – очень много времени приходится, чтоб понять, чего он хочет. На коллегиях наркоматов из-за этого тратится много времени”. ‹…› “Логику не преподают – люди не умеют последовательно рассуждать, путают понятия. Не учили детей с детства правильно, последовательно логически мыслить”, – говорил Сталин Юдину. Сталин взял план-проспект, который составили в Институте философии по всем правилам четвертой главы “Краткого курса”, и раскритиковал его. Прагматик Сталин наставительно сказал Юдину: “Не делится логика на буржуазную и пролетарскую”, – и, как свидетельствовал Юдин, посмеялся над теми, кто этого не понимает. “Люди мыслят одинаково. Их нужно научить элементарно мыслить”. Досталось плану-проспекту и за сравнение формальной логики с диалектической. Первый раздел плана – “Марксистская теория познания. Диалектическая и формальная логика” – Сталин приказал убрать и оставить только элементарную логику. “Возьмите за основу учебник Челпанова, осовременьте его, – сказал Сталин и, показав на старые учебники, добавил: – Их надо использовать, и не бойтесь их использовать как следует”» [Корсаков, 2015, ч. I, с. 147–148].

Первые учебники по формальной логике было поручено написать В. Ф. Асмусу и Э. Я. Кольману, и в 1942 г. они были подготовлены и даже апробированы в реальном учебном процессе. После обсуждений и переделок в 1947 г. был издан учебник Асмуса для вузов и преподавателей школы. Учебник Кольмана был издан в том же году в Чехословакии на чешском языке, поскольку в 1945 г. Кольман был откомандирован в Прагу на должность заведующего отделом пропаганды ЦК Коммунистической партии Чехословакии (в 1948 г. он был арестован и до 1952 г. провел в заключении; на русском его учебник так и не был издан).

М. С. Строгович читал курс логики в Военно-юридической академии еще во время войны. После обсуждения в Институте философии его курс был издан в 1946 г. как учебник логики для слушателей Академии. Переработанное третье издание 1949 г. было допущено в качестве учебного пособия для всех вузов.

Ни Асмус, ни Строгович не могли обойти вопрос о соотношении формальной и диалектической логики даже при том, что пересказ Юдина слов Сталина действительно передает неформальные указания последнего.

В своей книге С. В. Табачникова, чтобы показать радикальный поворот к реабилитации формальной логики после принятия постановления 1946 г., приводит выдержки из статьи о формальной логике в Большой советской энциклопедии 1936 г. «…До 1946 года все знали, что формальная логика была “буржуазной” наукой, идеологическим оружием врагов пролетариата. Достаточно было открыть “Большую советскую энциклопедию” 30-х годов, чтобы узнать из статьи “Формальная логика”, что последняя представляет собой “метафизический (антидиалектический) образ мышления”, который принадлежит низшей ступени развития человеческого познания и снимается диалектикой. Абсолютный антагонизм между формальной логикой и материалистической диалектикой подчеркивается неоднократно: первая не включается во вторую, а “вытесняется, опровергается, преодолевается ею”. Если “материалистическая диалектика, будучи высшим продуктом всей производственной, революционной научной практики пролетариата, служит могучим оружием в борьбе за генеральную линию партии”, то формальная логика “представляет методологическую основу антиленинских уклонов в ВКП(б)”. Эти трюки, продолжает автор статьи, характерны для меньшевизма, “что неоднократно отмечалось Лениным, дававшим сокрушительную диалектическую критику меньшевистских формально-логических дедукций, силлогизмов и софизмов”» [Табачникова, 2023, с. 99].

Асмус в предисловии к своему учебнику, по сути, утверждает самостоятельность формальной логики и то, что она полностью соответствует идеологическим и содержательным рамкам, которые определяет диалектическая логика, не противоречит им. Он пишет: «В книге рассматривается только формальная логика. Вопросы об отношении формальной логики к диалектике не поставлены, так как рассмотрение этих вопросов целесообразно не в плане формальной логики, но лишь в плане логики диалектической.

Учения формальной логики, излагаемые в книге, развиты на основе материалистического понимания мышления и научного познания. Законы и формы мышления, изучение которых составляет предмет логики, рассматриваются в книге как отражение свойств и отношений вещей материального мира, существующих вне сознания и независимо от сознания. Автор стремился показать, что изучаемые логикой формы мышления – не выдумка схоластиков, но что они представляют обобщенное абстрактное выражение форм и правил мысли, применяемых всеми науками: науками о природе и науками об обществе» [Асмус, 1947, с. 3].

В отличие от Асмуса Строгович посвящает вопросу о соотношении формальной и диалектической логики (материалистической диалектике) в своем учебнике целую главу. В ней, ссылаясь на высказывания Ленина в статье «Еще раз о профсоюзах…», он кратко формулирует основной тезис: «Классики марксизма-ленинизма проводили отчетливое разграничение формальной логики и логики диалектической. Ленин писал: “Логика формальная… берет формальные определения, руководствуясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза, и ограничивается этим… Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше. Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и ‘опосредствования’… Диалектическая логика требует, чтобы брать предмет в его развитии, ‘самодвижении’ (как иногда говорит Гегель), изменении”.

Здесь ясно и отчетливо выражены два положения: 1) формальная логика и диалектическая логика – различные науки, 2) формальная логика представляет собой низшую ступень знания по отношению к логике диалектической» [Строгович, 1949, с. 62–63].

В 1946 г. для школ был издан отредактированный и сокращенный дореволюционный гимназический учебник логики Г. И. Челпанова. Также для написания учебника логики для школ был привлечен С. Н. Виноградов – автор дореволюционного учебника для гимназий, который работал в то время на кафедре логики в МГУ. Первое издание вышло в 1947 г., и впоследствии этот учебник неоднократно переиздавался. (Подробнее о подготовке первых советских учебников по логике см. [Корсаков, 2015, ч. I].)

Кафедра логики в МГУ была создана в 1943 г. практически сразу после реэвакуации университета в Москву. По словам А. А. Тахо-Годи, первым завкафедрой логики должен был стать А. Ф. Лосев, но в итоге эту должность получил П. С. Попов (см. [Тахо-Годи, с. 350]).

В 1946 г. в подмосковном г. Химки Министерство высшего образования СССР организовало курсы для подготовки преподавателей логики в вузах и средних школах. На курсах читали лекции в том числе преподаватели из МГУ: В. Ф. Асмус, П. С. Попов, С. Н. Виноградов.

Помимо реабилитации формальной логики, в 40-е гг., и особенно после постановления о логике и психологии в школе в 1946 г., получило развитие и направление математической логики.

У истоков математической логики в МГУ стояли А. Н. Колмогоров, П. С. Новиков, И. И. Жегалкин, С. А. Яновская. Последняя сыграла большую роль в продвижении и институциализации математической логики в СССР вообще. Первый в СССР курс по математической логике был ею прочитан в 1936 г. на механико-математическом факультете МГУ. Там же с И. И. Жегалкиным и П. С. Новиковым в 1943 г. был организован постоянный семинар. П. С. Новиковым в конце 40-х – начале 50-х в МГУ также читались спецкурсы по математической логике.

По инициативе С. А. Яновской в 1947 г. вышел перевод книги Д. Гильберта и В. Аккермана «Основы теоретической логики» с ее вступительной статьей и комментариями, а в 1948 г. – перевод книги А. Тарского «Введение в логику и методологию дедуктивных наук». В том же 1948 г. в сборнике «Математика в СССР за тридцать лет» публикуется обзор С. А. Яновской достижений отечественной математической логики. (О деятельности С. А. Яновской см., например, [Левин, 2017; Бажанов, 2007, с. 302–318; Бирюков, 2003, с. 54–57].

Дискуссии, последовавшие за принятием постановления о логике и психологии в школе в 1946 г., постепенно из обсуждений содержания учебников логики для вузов и школ вновь возвращаются к теме о предмете логики вообще, к вопросу соотношения формальной и диалектической логики. Однако, если эти вопросы и допускаются для обсуждения, то все же в жестких идеологических и административных рамках.

23 марта 1948 г. вышел приказ министра высшего образования СССР С. В. Кафтанова по итогам проверки работы кафедры логики МГУ, в котором сотрудники кафедры – Попов, Асмус, Виноградов – были обвинены в формализме, а «формалистическое направление в логике было осуждено как порочное и вредное» (цит. по [Осьмаков, 1948, с. 376]). Примечательно то, как характеризовалась формальная логика в этом приказе: «формальная логика в древности защищала идеологию рабовладельцев, в средние века была служанкой богословия, а в капиталистическом обществе приспосабливается к буржуазии для того, чтобы держать угнетенные классы в плену буржуазной идеологии» (цит. по [К итогам обсуждения…, 1951, с. 144]). По итогам проверки было принято решение созвать Всесоюзное совещание по логике, которое прошло 21–26 июня 1948 г. в МГУ.

В совещании приняли участие 140 преподавателей логики вузов, школ, научных сотрудников. С основным докладом «О состоянии преподавания логики в высших учебных заведениях» выступил начальник отдела преподавания общественных наук Министерства высшего образования Н. С. Шевцов. Один из пунктов его доклада – результаты министерской проверки: «Обследование кафедры логики Московского университета показало, что в ее учебной и научно-методической работе имелись серьезные недостатки. Преподавание логики здесь строилось на материалах далекого прошлого, в отрыве от достижений советской науки и социалистического строительства в нашей стране. Студенты упражнялись в доказательстве утверждений, не имеющих никакой научной ценности. ‹…› Недостатки, выявленные на кафедре логики Московского университета, в значительной мере объясняются формализмом и схоластикой в преподавании этого предмета. А это привело к отрыву изучения законов и форм логического мышления от содержания мышления советских людей, от социалистической идеологии, к пренебрежительному отношению к содержанию мышления, формы которого изучаются наукой логикой» [Шевцов, 1948, с. 9].