Теоретико-мыслительный подход. Книга 1: От логики науки к теории мышления

Выступавший перед Щедровицким Грушин – тогда аспирант кафедры логики МГУ – сказал, что он «решил выступить ‹…› в защиту диалектической логики». Он указал на антиисторизм в понимании диалектической логики у Асмуса и Ветрова и скрытую метафизичность их воззрений. Вместе с тем защита диалектической логики для Грушина не означала защиту заведующего кафедрой логики Черкесова. Оценка его деятельности Грушиным весьма критична: Грушин не считает поиски Черкесовым особых диалектических форм умозаключения чем-то целесообразным. По мнению Грушина, “Черкесов видит диалектическую логику там, где ее нет, и не видит ее там, где она есть”… и протестует против умаления Черкесовым значения формальной логики» [Меньшикова, 2018, с. 48–49].

В своей статье 1961 г. «Советская логика» Ю. Бохеньский подводит краткий итог логических дискуссий 40—50-х гг. в СССР следующими словами: «…Представляется, что советские логики внесли – и весьма серьезный – вклад в философию логики. Ни в одной другой стране, как в Советском Союзе, не было поднято в многочисленных дискуссиях столько проблем этой дисциплины, и хотя большая часть публикаций не имеет какой-либо ценности, некоторые из них содержат интересные идеи.

Западному логику сложно понять эти работы, поскольку многие вопросы, которые он изучает как относящиеся к разным темам, здесь смешиваются под общим наименованием “логики и диалектики”. Однако, если мы внимательно рассмотрим приводимые аргументы, то легко заметить, что зачастую эти дискуссии касаются не псевдопроблемы предполагаемой “диалектической” логики (очевидно, что такой нет), а ряда реальных и серьезных вопросов. Предварительно их можно сгруппировать следующим образом:

1. Существует ли чисто формальная логика, или каждая логика должна рассматриваться как “материальная”, то есть связанная с некоторым предметом [subject matter]?

2. Если принять, что существует чисто формальная логика, то исчерпывается ли ею вся логика или она должна быть дополнена другими логическими дисциплинами?

3. Является ли методология частью логики (то есть зависит от нее и использует принципы формальной логики) или ее следует рассматривать как “философскую” науку, которая может разрабатываться независимо от формальной логики?

4. Как соотносятся логические законы и законы реальности? Можем ли мы, например, сказать, что принцип противоречия верен как логический закон, но не может быть применен к реальности?

5. Каково отношение логических законов и сущностей [entities] к потоку постоянно меняющихся событий?

6. Является ли логика необходимо связанной с эпистемологией и, следовательно, должна быть разделена в соответствии с эпистемологическими точками зрения (например, реалистической и идеалистической), или она является эпистемологически нейтральной наукой?

7. Проблема универсалий: существуют ли, в любом смысле слова, универсалии in re [в реальности, вещах (лат.) – Ред.]?

8. Является ли логика философской дисциплиной или она, скорее, относится к математике? Если первое, то можно ли вообще рассматривать математическую логику как логику?

Уверен, что эти проблемы, некоторые из которых были выработаны в жесткой борьбе советских философов, так и не были изучены с современной точки зрения какой-либо школой западных логиков. Более того, об этих устремлениях советских философов в действительности ничего неизвестно; нет ни одного исследования вышеперечисленных проблем, которым были посвящены их многочисленные дискуссии» [Bocheński, 1961, p. 33–34] (Пер. ред.).