Школа

– Ну, говори уж, хватит нам всё разжёвывать, – лениво отозвался Рустем.

– Я и говорю. У Амантая была своя система, если это можно назвать системой. Он сдирал деньги со всех лохов и щеглов, и драл с каждого по полной – например, ему сегодня отдают пятьдесят, у него от этого глаза начинают светиться, и на следующий день он требует уже вдвое больше, и так далее. А если денег не дают, он бьёт, ставит на счётчик. Щеглы из-за этого на воровство шли, некоторые попадались. Это по большому счёту глупость, система отморозков. А у нас будет разумная матрица: от каждого, как говорится, по способностям. Общак на то он и общак, что в него отчехляются все, а не только чмошники. У меня тут всё написано.

И Серик поделился с компаньонами основами разработанной им системы. Пятиклассники, по его предложению, должны будут сдавать стоимость одного беляша в день, восьмиклассники – в пять раз больше, десятый класс – еще больше, одиннадцатый класс будет платить в день уже довольно ощутимую сумму.

– Не много ли? – спросил Баха. – Как бы нам с такими темпами судьбу Амантая не повторить.

– Это ведь не окончательно, – возразил Серик. – Это в порядке предложения. А конкретные суммы обсудим с народом и будем взимать в разумном размере. Потом, не обязательно деньгами брать. Установим таблицу возмещения: например, одна сигарета равняется столько-то, или один сникерс – определенную цену всегда можно узнать на базаре. Кто не можем в данный момент, будет отдавать услугами. Всегда ведь можно договориться. Главное, с самого начала дать понять, что в долг мы не берём. Я этих должников знаю: растягивают до конца света, а потом идут доносить директору или участковому.

– Что ж, разумно, – согласился Баха.

– И ещё идея, до которой Амантай не дошёл, а есть школы, в которых такое применяется уже давно. У нас многие играют в карты – на деньги, естественно. Играют в туалетах, на переменах и в других местах. Надо установить сбор – десять процентов с суммы выигрыша. Так все делают.

– Можно, – сказал Бахыт. – Только как все эти нововведения довести до народа? И как они к этому отнесутся?

– Нормально отнесутся. Разбитую физиономию Амантая видели многие – никто не захочет выступать против нас. Так что если ты даёшь добро, мы начинаем.

– Да начинайте, ради бога, – разрешил Баха.

– Надо будет в каждом классе назначить смотрящего, – продолжал Серик. – Ты видел, что уже, в принципе, ребята нормальные есть, но их должен назначить ты. С самого начала влезай во все самые мелкие дела, иначе уважать перестанут. Беспредел уже закончился, но порядок такая вещь, что его надо постоянно поддерживать.

– Поддержим, чего уж там, – сказал Бахыт.

– О распределении денег поговорим отдельно, – добавил Серик. – Небольшую сумму каждый месяц придётся выделять Ризе и его людям. Конечно, они всегда нам и так помогут, но с откатами будет лучше – так мы дадим им понять, что мы народ с понятиями и отвечаем за помощь. Остальное как обычно: грев и другое, только надо будет конкретные суммы обговорить.

– А что это: как обычно? – спросил Баха. – Ты не забывай, я парень аульный, ваших «как обычно» не знаю.

– Какой въедливый, – с уважением посмотрел на Бахыта Серик. – Обычно средства общака, насколько я знаю, расходуются на поддержание сидельцев в зоне – это самая главная статья. Из нашей школы сейчас сидят трое, их мы и раньше финансировали, но так, время от времени, потому что общак Амантай зажимал, расходовал только на свои цели, а с народа добровольно не особенно-то соберёшь. Единицы давали регулярно и в нормальном размере, а остальные в основном отнекивались. Но теперь деньги у нас есть, ребятам в зоне будем вносить помощь постоянно. Это не такие большие суммы – раз в месяц даём на сигареты, хлеб, продукты, можем родственникам их помочь, если будет такое решение «сверху». Часть денег будет уходить на охранников и милицию, потому что так просто передачи туда не принимаются, особенно денежные. Это дело нужное, для ребят самое главное даже не сам факт передачи, а мысль о том, что их помнят и ждут обратно.

В последнем Баха сомневался, и это, видимо, отразилось на его лице, почему Серик тут же сменил свой поэтический тон на более приземлённый:

– Да не бойся ты, никто из них в школу не придёт, а если и придёт, то ничего мы им не должны. Школьная корзина – это не зоновский и не блатной общак, и в этом-то и всё преимущество. У нас нет строгих правил по распределению денег, и никто нас не накажет, если мы распорядимся ими так, как хотим. Амантай вон сорил деньгами направо и налево, новые шмотки себе покупал, рюкзаки всякие, баб в рестораны водил…

– Баночное пиво пил, – вставил Рустем.

– Да, и виски из кооперативного магазина тоже брал, – подтвердил Серик. – И никто ему не мог сказать ни слова, потому что это было его право. Сам отобрал – сам и потратил. А что всё это значит для нас?

Баха молчал, не зная, что ответить.

– Для нас это значит… – продолжал Серик с торжеством. – Вот, например, у тебя личного помощника нет. Тебя не найти, когда ты нужен. А у Амантая всегда было несколько ординарцев. Ходишь ты, извини, в чём попало. А это разве хорошо, разве правильно, что смотрящий школы похож, извиняюсь, непонятно на кого? Ты не бойся тратить деньги на себя, у нас их скоро много будет. Как только наберём, сразу же купим шмотки всем нам троим… Тебе, конечно, самые лучшие…

Баха уже явно устал от разговора и скучающе смотрел в окно.

Серик потряс его за плечо со словами:

– Да не грусти ты так! У нас новая жизнь начинается, ещё не то будет!

– Вот именно, чувствую я, что не то ещё будет, – менее радостно, чем Серик, произнёс Баха.

12.

Приехав из села, Баха крайне редко выходил за пределы своего микрорайона, а уж ту сторону реки и вовсе посещал лишь несколько раз, поскольку необходимости бывать там регулярно не возникало. Поэтому другую, левобережную часть города он знал очень плохо и, появившись в центральных микрорайонах впервые, с любопытством и некоторой опаской озирался вокруг. Все тут было почти такое же: желтые панельные пятиэтажки, пыльные пустыри с минимумом растительности, даже местный универмаг «Рахат» сильно походил на «Каспий» возле третьей школы, куда Баха часто наведывался, но при этом присутствовало четкое ощущение, что территория здесь чужая, и они тут всего лишь гости. Попадающиеся в пути группы старшеклассников по пять-шесть человек смотрели на Баху и его друзей оценивающе и со скрытой агрессией, сразу примечая пришлых, но держались на расстоянии – сказывались габариты Рустема.

– Расслабься, – сказал Серик. – Никто нас сегодня не тронет. Мы уже на территории Мухита, а он за порядок отвечает – если сам нас пригласил, никакого беспредела, по крайней мере, сегодня, не будет.

Рустем шёл вразвалочку чуть поодаль впереди и громко заговаривал с каждой симпатичной девушкой, из тех, кто встречались по дороге. Девушки либо шарахались, либо проходили молча, делая вид, что не замечают ухажера. Это нисколько не смущало Рустема, он был в хорошем настроении и считал себя неотразимым, поскольку впервые надел купленный накануне кооперативный спортивный костюм с тремя знаменитыми полосками на рукавах, и ослепительно белые китайские кроссовки. Серик тоже не отставал в вопросах моды. Он с любовью поглаживал толстенькую золотую цепочку, которую одел поверх водолазки, а, чтобы цепочку видели все, расстегнул куртку, невзирая на холодный вечер.

Бахыт, несмотря на поучения Мустафы, вплоть до сегодняшнего дня продолжал ходить в своей потёртой сельской одежде, но, узнав, что его приглашают на сходку в центр города, всё же уступил просьбам друзей и купил на базаре новые ботинки, брюки и рубашку с кофтой. Кожаную куртку ему подарил Серик, а вязаной спортивной шапочкой снабдил Рустем.

В довершение «взрослой» экипировки на пальцах спутников Бахи красовались тяжёлые серебряные перстни: у Серика – с черепом, а у Рустема, напротив, с изображением солнца. Несмотря на уверения Серика, что всё будет хорошо, Рустем всё же взял с собой верный самопал, а Баха положил в карман кожаные перчатки, обшитые металлическими бляшками – в драках последних недель они уже не раз оказали ему добрую услугу.

– Так что это были за ребята, ты их раньше знал? – спросил Баха, возвращаясь к прерванному разговору.

– Да, знал, в принципе, но не сказать, чтобы и так близко. В ночных клубах виделись, да ещё где-то. Я слышал, что они тусуются с Мухитом, вот и всё. Даже имён не помнил, пока они сами их вчера не сказали.

– Если приходят такие люди, меня надо звать, – недовольно заявил Бахыт. – Я уже два месяца как смотрящий, вы сами меня и поставили всем миром. А тут приходят ребята по важному делу, и вы принимаете решение без меня. Я что-то не понимаю.

– Да ты что, Баха?! – Серик развёл руки в стороны и сделал большие глаза. – Ты что, думаешь?.. Да, чёрт, я даже не могу поверить, что ты такое говоришь. Все важные вопросы решаешь только ты, и никто другой. А эти ребята не того ранга, чтобы с тобой разговаривать. Они простые посланцы, засланцы, леший бы их взял, гонцы, вот и всё. Если бы я даже захотел их к тебе подвести, они бы сами не согласились. Они передали нам приглашение на сходку и сразу же ушли, даже одной сигареты с нами не выкурили. Я тебе уже сколько раз повторял: ты должен разговаривать только с самим Мухитом, всё остальное делаем за тебя мы. А начнёшь с мелочью всякой общаться, можешь до её уровня опуститься.

– Ладно, проехали, – сказал Баха. – Наверное, ты прав. А Мухит, получается, смотрящий семнадцатой школы?

– Да, был им раньше.

– В смысле – раньше?

– Нас потому и пригласили, что его только что, буквально на днях, назначили смотрящим за всеми школами города. В таком случае его называют уже не смотрящим, а рулевым. О том, что его назначили, нам сообщили эти ребята. Я для верности поспрашивал у других, они говорят, да, всё верно.

– А кто раньше был общим школьным смотрящим?

– Был один рулевой, но он, как бы это сказать, не очень активно себя вёл. Видишь, какое в нашей школе было положение – Амантай что хотел, то и делал. И в других школах и дворах то же самое или ещё хуже было. Прежнего рулевого недавно в армию проводили, он был из восьмой школы. Перед уходом он передал общак Мухиту.

– А зачем Мухит нас собирает?

– Вот этого не знаю. Общей городской сходки никто из рулевых и смотрящих раньше не назначал, да и районных сходок я что-то не припомню. Город-то у нас никогда на зоны и территории не был поделён – красный город его называли – не потому, что все поголовно коммунистами были, а поскольку правили тут милиция и другие органы, а не братва. Только сейчас к культуре приобщаемся. Повод, чтобы вызвать нас, ребята передали: человек десять из одной пятиэтажки, что на окраине нашего микрорайона, подрались возле ночного клуба с группой пацанов откуда-то с привокзальных территорий. Кого-то порезали, но не смертельно. Наши их побили и деньги забрали. А подрались на нейтральной территории, так что наши, как это, в общем-то, и принято, ничего возвращать не стали. А они передали Мухиту, что с ними поступили не по понятиям.

– А чего сразу к нам не пришли?

– Приходили. Их вторично побили и выгнали. После того, как мы всех вокруг нагнули, у нас в микрорайоне народ немного чувство реальности потерял. Я с этими щеглами вчера встретился и поучил их жизни. В ночном клубе они поступили верно, но потом совершили ошибку – гонцов не бьют, а приводят их к смотрящему, который всё и решает.

– Вот видишь, ты забываешь людей ко мне приводить, и они тоже забывают, – сделал вывод Баха, и Серик на этот раз был вынужден с ним согласиться. – А ты их на сходку позвал?

– Чего им там делать? На сходку только нас троих позвали, да ещё Ризу, но он, как всегда, отказался. Он же теперь на рынке точку держит, у него там работы много. Пацаны наши, нам и отвечать за них. А потом, если надо, мы с них сами спросим. Я, кстати, уже спросил: отобрал у них всё, что ещё не успели потратить с тех денег, которыми они у привокзальных разжились. Деньги уже в общаке. Но, сколько бы Мухит ни требовал от нас вернуть их, ничего мы возвращать не будем. Как только зайдёт речь об этом, передай слово мне, я им отвечу достойно. Это очень важно, запомни: мы никому ничего не должны. Мы Мухита, конечно, уважаем и всё такое, но деньги ему отстёгивать не будем. Городской смотрящий всегда был очень абстрактной фигурой: все знают, что он крутой, но это и всё. Грев со всех собирали только в исключительных случаях, и это всегда было добровольным делом. У нас своих сидельцев достаточно, и мы поддерживаем. Так что помни это, а как только почувствуешь, что слова у тебя кончаются, передай слово мне.

Баха хотел ещё что-то сказать, но их неожиданно прервали.

– Пришли, вот этот дом, – показал Рустем, прекратив заигрывания с женским полом и делая серьезное лицо.

Они дошли до стандартной панельной пятиэтажки: желтые блоки с черными траурными обводами, восемь затхлых подъездов, полуживые козырьки с покореженными алюминиевыми лампами: все, как и в их родных микрорайонах. Рядом теплопункт и развалины старого барака с вылезающей повсюду соломой. Позади здания грибочки и беседки выдавали детский сад.

Возле последнего подъезда на лишённой деревянных деталей, облупившейся на солнце скамеечке сидели на корточках, словно птички на проводе, несколько дворовых пацанов. Они курили и щелкали семечки, но при приближении делегации шестнадцатой школы прекратили своё увлекательное занятие и поднялись. Поздоровавшись, ребята указали гостям на подъезд со словами:

– Идите в подвал, Мухит скоро подойдёт.

В подъезде было сыро и темно. Друзья, нагнув головы, протиснулись в маленькую обитую жестью дверку, которая вела в подвал. Спустившись по выщербленной бетонной лестнице и с опаской пройдя мимо клубов пара, поднимавшихся из гнилой трубы отопления и делавших вход в убежище Мухита похожим на логово падшего ангела в преисподней, Баха и его друзья приблизились к глухой заржавленной дверце в панельной стене. Не успел Рустем в неё постучаться, как дверь открылась сама, и высокий хмурый парень молча кивнул головой, приглашая их войти внутрь.

Баха шагнул вперёд первым и очутился в большой комнате с низким бетонным потолком, скудно освещённой тусклым светом нескольких лампочек, прикреплённых к торчавшим из стены изогнутым проводам. Вдоль внешней стены комнаты проходила массивная отопительная труба, благодаря которой в помещении было тепло и сыро, как летним вечером на берегу заболоченного пруда. В комнате не было ни стола, ни стульев, а из мебели присутствовал только большой старый шифоньер, неизвестно как, кем и для чего принесённый в подвал. Зато на каменном полу были навалены полосатые матрасы, спортивные маты и потёртые ковры, а на стенах кто-то развесил плакаты и транспаранты, на которых от старости и сырости уже ничего невозможно было разобрать. В стене можно было увидеть два малюсеньких окошка, но они были лишены стёкол и вместо этого заткнуты кирпичами и тряпьём.

Участники сходки, а их пришло десятка три, сидели вдоль стен и вполголоса между собой разговаривали. Бахыт заметил, что все они были без обуви, поскольку мягкое мозаичное покрытие начиналось уже в полутора метров от входа и занимало всю остальную площадь комнаты.

Разувшись, три друга прошли на свободное место в дальнем конце помещения. Здесь Бахыт обнаружил ещё одну дверь, но она была закрыта на замок. В углу комнаты в беспорядке были свалены картонные коробки со старыми вещами и пустыми бутылками из-под водки и лимонада. Бахыт, по-турецки скрестив ноги, сел на толстый мат возле одной из таких коробок и прислонился спиной к натянутому вдоль стены куску зелёного брезента. Рядом с ним расположился Рустем. Что касается Серика, то он пошёл здороваться со всеми, кто находился в комнате. С некоторыми знакомыми он обнимался, с другими перекидывался парой фраз: как понял Баха, Серик не испытывал недостатка в коммуникабельности.

Вернувшись в угол, Серик протиснулся между Бахой и Рустемом и прошептал на ухо школьному смотрящему:

– Мухит задерживается. Должен подойти ещё кто-то и он пошёл за ним. Так что у нас есть время поговорить.

– У тебя всегда есть время поговорить, – проворчал Баха. – А та школа подошла уже, ну, у которой к нам претензии?

– Подошла, – ответил Серик. – Вон они сидят у противоположной стены, в середине, двое тёмненьких таких, видишь? Их Кайсар и Есен зовут, я только что познакомился. Ребята, вроде бы, нормальные, зла на нас не держат, хотя у Есена и фингал под глазом. Пусть Мухит, говорят, разруливает, как он скажет, так и поступим.

– Значит, надеются, что он в их пользу решит? – спросил Баха.

– Это мы ещё посмотрим, – уверенно произнёс Серик. – А справа от нас видишь, двое у стены стоят и шепчутся – это Баур и Арман, дружки Мухита. Они с одного класса и одного двора, с детства вместе. В их банде семь человек, из них тут только Баур с Арманом и Нурик – это тот, кто нам дверь открыл. Они уже давно по-крупному работают: квартиры бомбят, особенно любят иностранцев обчищать, – тем всё равно конторы сворованное возмещают. Машины угоняют, шапки срывают, ну, и так далее.

– И все это знают? – недоверчиво глядя на Баура и Армана, спросил Баха.

– Так пацаны рассказывают, а за руку их никто не ловил, так что и доказать невозможно. Я на месте Мухита вообще бы не светился, раз дело уже поставлено, а он лезет в рулевые – не понял я его, зачем. Может, дальше по блатной лестнице хочет продвинуться?

– А в школе он так же, как мы, общак собирает?

– Не так же, как мы, а намного жёстче, да и суммы у него побольше. На счётчик он ставить умеет, чмошники раскошеливаются – будь здоров.

– Наши чмошники тоже раскошеливаются, – сказал Баха.

– Да, но мы никогда их не бьём. Почти никогда, если быть точным. А Мухит за просрочку долга и зубы выбивает, и ногу может поломать. Потом никто не признаётся, все говорят, что поскользнулся или споткнулся. Это я понимаю, это значит: держит пацан свой район так, как надо.

– По-моему, хорошо держит район тот, кому не приходится для этого бить морду и ломать ноги, – возразил Баха. – А его методы больше подходят для отморозков.

– Как сказать, – задумчиво сказал Серик. – Я часто думаю, что многим и в нашей школе такое обращение бы не помешало.

Входная дверь звякнула, и в комнату вошли двое: среднего роста крепыш в кожаной куртке и высокий, очень худой парень с бледным лицом. Серик шепнул Бахе, что первый – это Мухит, а второй – прежний городской смотрящий, Мейрам.

– И чего он здесь делает? – удивлённо вопросил Серик. – Он же должен быть в армии.

Все поднялись с матов и приветствовали вошедших. Мухит ни с кем персонально не здоровался, а с непроницаемым лицом кивнул головой, прошёл в противоположный от входа конец комнаты и сел между Бауром и Арманом, так, что теперь он сидел по левую руку от Бахи. Мейрам уселся в угол слева от Баура.

Нурик закрыл дверь, и сходка началась.

13.

Говорить начал Мейрам:

– Здорово, пацаны! – громко поприветствовал он всех, встав с мата, хотя в этом и не было особой необходимости – он и так, благодаря своему росту, был хорошо заметен из любой точки комнаты. – Давно не виделись. Если бы не Мухит, я многих из вас вообще вряд ли увидел бы до конца службы.

– А где ты служишь, Мейрам? – раздался вопрос из глубины помещения.

– На востоке, в обычной стрелковой части, – ответил Мейрам. – Несколько месяцев уже отслужил, теперь вот домой на два дня приехал. Спасибо Мухиту, смог меня найти. Это хорошая идея – собирать всех для того, чтобы совместно решать любые непонятки и наезды. В нашем городе такого раньше не было…

Мейрам запнулся и оглядел комнату, из недр которой на него смотрели несколько десятков пар внимательных глаз.

– Я вижу, тут много незнакомых мне лиц, – сказал Мейрам. – Вроде бы, уехал недавно, а уже столько всего поменялось. Для тех, кому я не знаком, представлюсь: я – Мейрам, раньше был тут рулевым. А это Мухит – я его перед уходом поставил смотрящим за городом вместо меня. У Мухита, как я понял, есть, что вам сказать.

Мейрам сел, а Мухит, не вставая со старого продавленного кресла, низким голосом начал говорить. Он поблагодарил всех за то, что они сегодня пришли, сказал, что хотел бы проводить такие сходки регулярно, и что для любого, кому нужна помощь или совет, он всегда найдёт время. Затем он объявил, что есть несколько конфликтов между школами и дворами, которые необходимо сейчас разобрать.

Бахе понравился хорошо поставленный спокойный голос городского смотрящего и то, что он, в отличие от других, не злоупотреблял непечатными и жаргонными словечками. Кроме того, Мухит во время своей вступительной речи рассматривал аудиторию и, как показалось Бахе, внутренне оценивал каждого из сидящих. Несколько раз он задерживал взгляд на Бахе и явно выделил его из толпы, – Бахыт объяснил это для себя тем, что Мухит его не знал и напрасно старался вспомнить, где он мог видеть Баху до этого.

Смотрящие школ, которых пытался рассудить Мухит, вели себя по-разному: кричали, вскакивали со своих мест, били кулаками по стенам, доказывая свою правоту, – но когда их ярость, казалось, вот-вот готова была выплеснуться в нечто большее, чем словесная перепалка, Мухит чуть повышал голос и твёрдо давал понять, что драки не допустит. И школьники, понукаемые соседями, нехотя успокаивались.

Все дела, в общем-то, были довольно пустяковые: в основном дворовые потасовки, разгоревшиеся из-за неосторожного слова. Мухит, с одобрения Мейрама, предлагал сторонам забыть обиды, но в случае очередного наезда взыскать с виновников по всей строгости. Конфликтующие школы в итоге соглашались.

Более серьёзный вопрос был между двумя другими школами. Несколько парней пришли в чужую школу во время второй смены и отобрали у младшеклассников дорогую портативную игровую приставку. Младшие пожаловались своим одиннадцатиклассникам, и те отправили троих переговорщиков в чужую школу. Тех приняли, но никто из воришек в содеянном не признался.

– Пусть вернут приставку, – громко потребовал смуглый носатый Ганибек, представитель пятнадцатой школы. – Пока что щеглы молчат, потому что мы им пообещали решить дело. Но если не вернёте, щеглы донесут родителям, а те обратятся в милицию. Тогда всем плохо придётся.

– А вы докажите… – вскочив со своего места, воскликнул маленький крикливый Бекзат из пятой школы.

– Говорить будешь, когда я скажу! – резко прервал его Мухит, и Бекзат обиженно замолчал. – Действительно, Ганибек, за такие слова надо отвечать. Зайти в чужую школу и забрать что-то – это явный беспредел. У нас такое не редкость, но теперь с этим надо кончать. Если я услышу, что кто-то продолжает творить беспредел на чужой территории, то смотрящие этой школы ответят, и всех остальных из этой школы будут чморить по всему городу. Но для начала надо доказать, что такое действительно было. Что скажешь, Ганибек?

– Ну, если слову пацана уже не верят, то я не знаю, до чего мы докатились, – разведя руки, сказал рассудительный Ганибек. – А поскольку мы знали, что Бекзат обязательно начнёт отпираться, то взяли с собой младшего, у которого они и потянули приставку. Он один идти побоялся, взял с собой друга. Можно они сюда зайдут?

Мухит кивнул Нурику, и тот исчез за входной дверью. Через полминуты Нурик вернулся с двумя младшеклассниками, которые сильно испугались, увидев тёмную комнату и толпу мрачных парней в ней, и отказались идти дальше входа.

– Пусть стоят там, – разрешил Мухит и обратился к детям: – Как вас зовут?

– Ильяс, – ответил тот, что стоял ближе к окну.

– Слава, – представился его друг.

– Кто из вас хозяин приставки?

– Я, – отозвался Ильяс.

– Ты, часом, не придумал, что приставку твою отобрали? – строго спросил Мухит. – Может, сам разбил или потерял, а старшим сказал, что отобрали?

– Я, я… – испуганно пролепетал Ильяс и замолчал, озираясь по сторонам.

– Да не бойся, никто тебя не тронет, – сказал Мухит. – Смотри, здесь и из вашей школы старшаки есть. Если говоришь правду, так и скажи. А если нет, тогда будем разбираться.

– Правду он говорит, – подал голос Слава. – Пришли пятеро и забрали приставку, и Лёшке ещё по шее дали.

Бекзат сделал попытку встать, но Мухит так страшно на него посмотрел, что Бекзат тут же молча бухнулся на своё место.

– Ну, говори, что заткнулся? – обратился Мухит к Ильясу.

– … Да, это он забрал мою приставку, – наконец, выдавил из себя Ильяс, кивнув головой в сторону Бекзата. – И с ним ещё четверо было.

Наступила тишина. Мухит кивнул головой Нурику:

– Пусть щеглы идут, они здесь больше не нужны.

Затем все воззрились на Бекзата. Тот молчал и со скрупулёзностью учёного-энтомолога рассматривал паутину на противоположной стене. Его и без того белое лицо совсем побледнело, и на курносом носу и щеках ярко выступили оранжевые веснушки.