Школа

Заговорил Мухит:

– Если бы это было в другом городе, с тебя, Бекзат, уже семь шкур бы спустили за враньё. Но у нас с понятиями ещё у многих проблемы, поэтому предлагаю тебе не портить отношения со всем городом и просто вернуть приставку до завтрашнего вечера.

– Да что вы верите кому попало? – прокричал вдруг Бекзат, продолжая, впрочем, смотреть в пространство. – Ясно же, что они подговорили этих первашей и научили их, что надо сказать. На халяву приставку захотелось? – и Бекзат гневно посмотрел на Ганибека, который в этот момент только осуждающе качал головой, сложив руки на груди.

– Неконкретный базар, – негромко сказал Мейрам.

– Бекзат, сегодня от вашей школы ты пришёл один, поэтому к тебе и обращаюсь, – сказал Мухит спокойным голосом. – Если бы с тобой пришёл кто-то ещё, я бы говорил с ним, потому что я уже, если честно, сомневаюсь, что ты всё передашь в точности и не наврёшь, как сегодня. Но сделать всё так, как я сказал, в твоих интересах, поэтому перепроверять не буду. Приставку верните завтра же, и ты знаешь, что будет в том случае, если не вернёте. А о твоём поведении сегодня скоро станет известно по всему городу, и если не хочешь стать чмошником, сам сдавай другому должность смотрящего. Всё, на этом с вами заканчиваем.

Следующим было дело шестнадцатой и двадцать четвёртой школы. Кайсар и Есен долго и нудно по очереди рассказывали о безобразиях их обидчиков, и их злоключения вызывали у многих присутствовавших сдержанные улыбки, а Мейрам в углу даже усмехнулся раза два, от чего лица пострадавших стали ещё более несчастными.

Как только они закончили, Мухит повернулся к представителям шестнадцатой школы и спросил:

– А вы что скажете?

Серик посмотрел на Баху, и тот, поняв его взгляд, кашлянул и заговорил:

– Меня зовут Бахыт, я в вашем городе человек новый и ещё многого не знаю. Но у нас на селе такое тоже бывало: идут с разных аулов в центр на танцы и дерутся там. Многое что творили на этих вечерах, но чтобы после этого ходили и жаловались – такого не помню. Другое дело, что потом двадцать четвёртая к нам прислала своих пацанов на переговоры, а наши их поломали – за это извиняюсь, наша недоработка, что не все во дворах ещё ведут себя правильно. Но я сильно сомневаюсь, что, если бы наши ребята пришли в один из их дворов, с ними не поступили бы так же или хуже. Ситуация с отсутствием понятий тяжёлая по всему городу. Поэтому я не пойму, почему этот вопрос вообще вынесли на сегодняшнюю сходку. Почему Кайсар и Есен не пришли ко мне? Могут они это объяснить?

– Так к вам не пройдёшь, мы только во двор вошли, как нас сразу метелить начали! – в негодовании выпалил Есен, прикрывая подбитый глаз.

– Тебя там узнал парень, у которого ты девчонку на дискотеке отбил, – подал голос Рустем, и Есен сразу сник.

По комнате прошёл неодобрительный гул. Мухит посмотрел на Мейрама и сказал:

– Если драка была не запланирована и прошла на нейтральной территории, то не может быть и речи о возврате отобранных денег. Но бить послов нельзя – это непорядок, и отвечать за это надо в любом случае. Пусть шестнадцатая школа вернёт то, что забрали у послов во дворе, и поставим на этом точку.

Кайсар и Есен что-то быстро и недовольно заговорили наперебой, пытаясь уверить Мухита в неверности его выводов. Серик тоже был разгневан, но сдерживался и ждал, пока ему дадут слово.

Неожиданно в перепалку вмешались девятнадцатая и ещё две пострадавшие от действий бахиных гвардейцев школы. Они выражали недовольство постоянными набегами и поборами своих врагов, но при этом опасливо косились на Бахыта.

Мухит некоторое время слушал и посматривал иногда на Мейрама, который в ответ беспомощно разводил руками. Тогда Мухит, как врождённый организатор, прибегнул к испытанному средству выпускания пара при явном эмоциональном перегреве – объявил перерыв.

– Ребятам надо покурить, подумать, а потом снова соберёмся, и я вам кое-что предложу, – сказал он во всеуслышание и к всеобщему облегчению.

В перерыве, когда многие вышли во двор, чтобы покурить, Мухит подошёл к Бахе и прямо спросил:

– Слушай, а как тебе удаётся их так держать? Ваш район ведь самый беспредельный в городе был?

– Не знаю, – честно ответил Баха. – Это не я, а они сами меня смотрящим предложили сделать.

– Это понятно, – кивнул головой Мухит. – А как ты смог и другие школы себе подчинить?

– Никого мы не подчиняли. Просто с ними в мире жить не получается – они сразу бакланить начинают. Вот и приходится почти каждый день на разборки ходить.

– Редко где в нашем городе школа становится центром района. Обычно каждый двор сам за себя. А у вас, я слышал, по-другому?

– Везде, где есть пацаны из нашей школы, мы назначили смотрящих по дворам. У каждого из них есть своя дружина – десять-пятнадцать бойцов. Все смотрящие знают телефоны друг друга, на крайние случаи есть гонцы из малолеток. Если нападают на двор, смотрящий сразу же предупреждает другие дворы, и они быстро туда подходят. А если наших обидели в чужих дворах, мы не идём туда толпой, как все, а узнаём, кто именно был обидчиком. Потом выслеживаем его или их, окружаем и заставляем отдавать сворованные у наших вещи или, если они просто навалили нашим по бокам, бьём их. Вот и всё.

– Не всё, – возразил Мухит. – У вас самая лучшая система сбора общака.

– Система как система.

– Я хочу предложить сейчас собирать общак по всему городу. Такого раньше у нас не было. За другие районы я не беспокоюсь, с ними и раньше работали. Но у вас, как я говорил, беспредельщики. Я смогу справиться только с твоей помощью.

– И что мне делать?

– Просто поддержи мою идею, когда мы сейчас опять соберёмся в подвале, и больше ничего от вас не требуется.

– Что за идею?

– Увидишь, – неопределённо сказал Мухит. – Кажется, твой друг уже понял, в чём будет идея.

И Мухит перевёл взгляд на Серика, который стоял рядом и прислушивался к их разговору.

Как только Мухит отошёл, Серик подбежал к Бахе и радостно зашептал:

– Забудь о том, что я говорил тебе до этого. Соглашайся со всем, что он скажет. Чёрт с этим долгом двадцать четвёртой школе! Теперь у нас будет столько денег, сколько раньше и не снилось!

Баха уже ничего не понимал. Он молча соглашался с Сериком и решил подождать, что же такого скажет Мухит.

Когда все собрались в комнате опять, Мухит объявил:

– По многим школам и дворам собирают общак, и все это знают. Раньше, бывало, собирали со всего города, но было это только один или два раза, когда хороших ребят на зоне надо было поддержать. Но времена меняются, и там теперь намного больше наших, чем раньше.

Тут Мухит перевёл дух, и все очень внимательно на него посмотрели, поскольку уже понимали, что он скажет.

– В других городах общак собирают уже давно, и дело это добровольное. Добровольным оно будет и у нас. С этого момента я прошу все школы и дворы сдавать помесячно в общак положенную сумму. За порядком сбора будут следить смотрящие. Как я уже сказал, и народ это подтвердил, все смотрящие – нормальные пацаны, кроме Бекзата, с которым я ещё разберусь. Поэтому, думаю, все согласятся с этой системой, тем более, что на самом деле в ней ничего нового нет, а мы просто приводим в порядок то, что и так уже делалось на практике.

Народ загудел и начал шептаться между собой. Мухит с минуту смотрел на это брожение и сказал:

– Если кто-то не согласен, может предъявить это мне прямо сейчас. Все тут пацаны прямые, так и скажите: Мухит, ты не прав.

И обвёл суровым взглядом комнату. Все притихли.

– Раз все согласны, у меня ещё предложение. В привокзальных и других районах я никаких проблем не предвижу, а вот на той стороне есть ещё разногласия. Шестнадцатая школа вернёт то, что отобрали у переговорщиков во дворе. Но вернёт не двадцать четвёртой, а в наш общак – это будет их первый взнос. И я ставлю Баху смотрящим всей той стороны. Серик при нём будет казначеем. Опять же, если кто не согласен, может высказать.

Все некоторое время переглядывались между собой.

– Баха, ты согласен? – спросил Мухит.

Бахыт был ошеломлён, но его локоть до боли стиснул Серик, и Баха согласно что-то промычал.

– Да у него руки коротки! – раздался крик из глубины комнаты. – Зубы обломает!

– Ну, они ведь и так вас уже прижали, – беспощадно глядя на Баху, сказал Мухит. – Вот и посмотрим, на что они годятся. Только теперь помните, что тот, кто наедет на Баху, наедет и на меня.

При последних словах лица оппонентов Бахи потемнели.

– А по сколько сдавать? – спросил кто-то.

Мухит озвучил размеры ежемесячных взносов, и многие облегчённо вздохнули – сборы были более чем разумные. В больших размерах, которые тоже были оглашены, предполагалось собирать в особо экстренных случаях. Кроме того, смотрящим разрешалось самостоятельно вводить свои собственные сборы при условии, что это не повредит доле главного общака. Это сообщение особенно порадовало смотрящих и положило конец спорам.

Объявив, что деньги надо будет сдавать Бауру или Арману, Мухит завершил сходку. Народ ещё долго не расходился и обсуждал новые правила в комнате и дворе.

14.

Бахыт хотел уйти сразу же после заключительных слов Мухита, но Серик шепнул ему, что Мухит попросил их остаться, и Баха молчаливо ждал, пока смотрящие из других школ наговорятся и выйдут из подвала. Мухит и его люди тоже вышли за ними, но вскоре вернулись, проводив Мейрама домой, и Мухит подошёл к Бахе. Широкоплечий и нечёсаный, с лицом, покрытым шрамами, он казался намного мощнее и солиднее, чем худощавый Бахыт в тщательно отутюженной одежде. Однако Мухит не выказывал никакого высокомерия, а, напротив, обратился к Бахе с явной симпатией:

– Хорошо, что у нас появляются такие конкретные мужики. Выпьешь с нами?

– Можно, – согласился Баха. Спиртное он не любил, но давно понял, что в городе без него важные вопросы не решаются, и отказом выпить можно сильно задеть тех, кого обижать нельзя ни в коем случае.

Нурик достал из угла комнаты две початые бутылки с водкой и лимонадом, а Баур разложил на матах газету. Арман вытащил из принесённого с улицы пакета колбасу и хлеб и начал всё это нарезать складным ножом. Откуда-то появились пластиковые стаканчики, и скоро в подвальных потёмках Мухит провозгласил первый тост: конечно же, за общак.

Водки на семерых оказалось до обидного мало, но после двух стопок все повеселели, и у Мухита появилось настроение показать Бахыту свои владения.

– Здесь когда-то был шахматный клуб, – сообщил Мухит, оглядывая комнату. – Мой старший брат рассказывал, что над подъездом были нарисованы пешки и короли, а тут стояли столы с досками и специальными часами. Внутри всегда было полно очкастых чмошников, и когда они шли домой, брат со своими друзьями отбирали у них деньги. Хорошее тогда было время!

– Сейчас тоже неплохо, – вставил Баха только для того, чтобы поддержать разговор.

– А как вы отстояли этот подвал? – спросил Рустем, пережёвывая кусок хлеба с колбасой. – Сейчас ведь такие хорошие помещения во многих районах расхватали.

– Так и наше помещение тоже считается складом местного жилищного кооператива, – подтвердил Мухит. – А сам кооператив сидит в двух пятиэтажках отсюда, тоже в бывшем подвале. Их начальница приходила, сначала пыталась кричать и милицией нас пугала, но мы с ней поговорили, и она отстала.

– Как это? – недоверчиво спросил Рустем. – Я просто жилищных начальниц знаю, даже если одна из них кричит, то это выглядит страшнее крика сотни рассерженных слонов.

– Да, сначала так и было, – снова согласился Мухит. – Здесь помещение хоть и большое, но акустика специфическая, и многие из наших после этого несколько дней плохо слышали. Когда она успокоилась, мы ей объяснили, кто мы такие, и сказали, что комнату она может, конечно, отобрать, но после этого ей нами жить в одном районе, а у неё дети, квартира, деньги… ворованные. А то, что украдено, то, как правило, плохо лежит. Я сказал: пожалуйста, оформляйте это помещение на свой кооператив, можете даже нас ввести в свой штат, мы не против, но уходить отсюда мы не будем. Она оказалась понятливой, долго извинялась и ушла. Больше после этого не приходила. Так что видишь, мы люди цивилизованные, а не такие, как иногда другие о нас думают.

– Здесь только одна комната? – спросил Серик.

– Давай покажу, – сказал Мухит и встал с матов.

Дальняя дверь была закрыта на здоровенный проржавевший шпингалет. Баур отодвинул его с видимым усилием и отпер дверь. Там начинался тёмный коридор с несколькими лишёнными дверей проёмами.

– Освещения в коридоре нет, – объяснил Мухит, ведя за собой остальных. – А в некоторых комнатах есть. Но там ничего интересного, только трубы, стекловата и влажность.

Мухит повернул направо и, порывшись рукой в сплетениях труб и проводов, включил хилую лампочку, спрятавшуюся под потолком. Небольшая комната, вся опутанная трубами отопления, казалась обжитой: тут стояли стулья и несколько ящиков.

– Мы здесь храним заточки и самопалы, – похвастался Мухит после того, как, отодвинув один из ящиков и порывшись в открывшейся за ним нише, он показал хорошо выделанный двуствольный самопал. – А порох и селитру держим в другом месте – здесь слишком влажно.

– Мухит, мы же договорились никому это не показывать, – недовольно пробурчал сзади Баур, но Мухит не обратил на него внимания. Он любовно перебирал в пластмассовой коробочке заточки и кастеты. Достав из глубины коробки перчатку с пришитыми к костяшкам пальцев стальными пластинами, Мухит задушевно сообщил:

– Вот этим я когда-то раздробил челюсть толстому Булекбаю.

– А не боитесь, что сюда зайдут и стащат ваши самопалы? – спросил Серик, с интересом разглядывая комнату. – Здесь ведь даже двери нет.

– Пусть лучше стащат, чем нас с этим добром участковый повяжет, – сказал Мухит. – В нашем штабе ничего нет, кроме пустых коробок и старых шахматных досок, а что в других комнатах подвала – это, извините, господин офицер, не наше. А вообще, если подумать, то – верно говоришь, их надо будет получше перепрятать, под замок положить или плитами бетонными прикрыть. Раньше мы об этом не думали, потому что открытый вход в подвал только один – с нашей стороны. Кто-то из нас каждую ночь спит в штабе, и поэтому дверь всегда открыта. У сантехников есть ещё один вход – с противоположного торца здания, но он закрыт, а ключ есть только у нас. Мы сменили там замок, когда сантехники однажды устроили в той части подвала пьяный дебош. Теперь они ходят только через наш штаб.

– И не возмущаются? – осведомился Баха.

Мухит не ответил, а посмотрел на него, слегка наклонив голову и скривив рот. Баха понял, что сказал глупость и постарался перевести разговор на другую тему.

– Я хотел спросить – в порядке обмена опытом: мы вот в нашей школе ввели налог с карточных игр, – а у вас что-то подобное есть или, может, ещё что посоветуете?

– Это правильно, – одобрил Мухит, закрывая коробку и направляясь дальше по коридору. – Картёжники не должны наглеть. Но почему же только картёжники? Мы собираем десять процентов со всего, что происходит на нашей территории. Снял куртку с перваша и толкнул на рынке – плати со стоимости куртки. Отобрал что-то ценное – плати. Выиграл в лотерею – тоже раскошеливайся. И так далее. А от нас ничего не скроешь, у нас на базаре свои люди. Базар-то совсем рядом, за соседним домом.

– И большая у вас территория?

– Нам платит четыре школы, не считая нашу. Это наш районный общак. Теперь будет ещё и общегородской.

– А как к вам вообще пришла эта идея? – спросил Баха. – Я имею в виду саму идею общака?

Мухит остановился и в темноте посмотрел на Баху. Все тоже остановились и напряглись. Но Мухит лишь одобрительно качнул головой, хмыкнул и изрёк:

– Далеко пойдёшь, смотрящий! В самую суть всегда глядишь. Не зря я тебя приметил… Ну, чего по этим лабиринтам кружить, пойдёмте обратно в штаб.

По дороге в комнату Мухит молчал, а потом развалился на своём кресле и, отпив лимонада, сказал:

– Жил у нас во дворе раньше один старый вор. Мы, пацаны, часто к нему заходили, и он угощал нас чифирём – это чай такой крепкий. Он когда-то рассказал нам про общак, и мы начали собирать на него деньги, но всё это было поначалу несерьёзно, и платили-то человек двадцать максимум. Потом старый вор умер, и я как-то совершенно случайно познакомился с Дедом. Это вообще отдельная история, как-нибудь я её вам расскажу. Так вот, наш Дед живёт в двухэтажке возле реки. Он откинулся с зоны несколько лет назад и сам начал собирать общак сначала в своём дворе, а потом и по всему району. Мы ему стали помогать и, чтобы никто не усомнился, он назначил меня смотрящим по школе и по району. Дед собирал только от случая к случаю, когда действительно надо было срочно ребятам в зоне помогать. Потом я ему предложил собирать постоянный общак, потому что не раз бывало, что деньги срочно нужны, а наскрести необходимую сумму быстро не удаётся. Дед согласился. А потом эту идею мы решили распространить на весь город. Потому что когда весь город с понятиями, то это хорошо.

И Мухит на мгновение задумался, а потом предложил:

– А пойдём к нему!

– К кому? – не понял Баха.

– К Деду! Он тебе понравится, да и он не против будет с нами выпить.

– Ну, к Деду, так к Деду, – охотно согласился Баха.

Оставив Армана и Нурика в штабе, Баха, Мухит, Серик и Рустем отправились к Деду.

15.

Несмотря на кризисы и другие социальные потрясения, город медленно, но неуклонно разрастался. На окраинах и пустырях, там, где совсем недавно зеленел бурьян, и мирно копошились в горах мусора собаки, возникали новые бетонные микрорайоны, начисто лишённые даже намёка на какую-либо растительность. Они сжали город в душное кольцо, и только в самом центре, в старом сердце города сохранилось несколько глухих улочек с живыми дворами, засаженными столетними тополями и карагачами. В одном из таких дворов и коротал свои дни Дед.

Окружённая ветвистыми деревьями послевоенная двухэтажка с треугольной деревянной крышей тесно прижималась к нескольким рядам добротных кирпичных гаражей. Ещё несколько трёхэтажных домов окружали довольно просторный двор, заросший карагачами и ясенями. Старый дворик был чистенький и даже идиллический. Но пятна тлена уже проступили и на его лице – подле дома стоял кран, и рабочие, копошась, словно муравьи, сгружали с платформы на колёсах строительный вагончик: по распоряжению городского руководства старые гаражи должны были скоро сносить и возводить на их месте офисное здание.

Пацаны вошли в узкий проём со старинной двустворчатой деревянной дверью и по узкой лестнице поднялись на второй этаж к старенькой квартире с номером, набитым гвоздями.

– Дверь всегда открыта, – сказал Мухит.

Они вошли в прихожую и шумно стали снимать обувь.

– Кто это там? – раздался звучный голос из глубины квартиры.

– Свои, – отозвался Мухит.

Раздался скрип кресла, потом стук чего-то по гладким деревянным половицам, и, когда ребята разулись и ступили в обширную главную комнату, то увидели спешившего им навстречу высокого седого мужчину с большой головой и орлиным носом. Он тяжело опирался на палку и волочил за собой правую ногу, но не производил впечатления измождённого жизнью инвалида. Несмотря на возраст и увечье, он не горбился, а живые глаза всегда смотрели прямо и внимательно.

Дед узнал Мухита и улыбнулся:

– Ну, привет, брат, привет, давно не заходил.

Мухит и остальные поздоровались с Дедом за руку.

В главной комнате было два маленьких кресла со старомодными лакированными подлокотниками, кресла разделял небольшой журнальный столик, на котором стоял телефон; а параллельно другой стене стояла низкая софа. Ещё в зале был высокий сервант, чёрно-белый телевизор и дверь на балкон.

Мухит сел на одно из кресел, другое занял сам Дед, а парни уселись на софу. Они не чувствовали себя скованно, отчасти благодаря действию алкоголя, но в большей степени благодаря особой атмосфере спокойствия, витавшей в воздухе этой квартиры.

– С чем пожаловали, друзья? – официально спросил Дед.

– Да вот, отчитаться пришли, – ответил Мухит. – Только что закончили первую общегородскую сходку, о которой я тебе до этого говорил.

– Это интересно, – сказал Дед. – И как успехи?

– Ну, как бы сказать, – скромно склонил голову Мухит. – Всё вроде нормально прошло.

– Значит, тебе удались все планируемые нововведения?

– Пока не знаю, время покажет. Но восприняли идею хорошо, все согласны.

Дед помолчал, задумавшись. Потом вдруг встрепенулся и поднялся, опёршись о палку. Вставая, он говорил:

– Что это я, гости пришли, а я сижу, как старый пень?

– Не надо ничего, Дед, – попросил Мухит, но старик его не слушал. Он ушёл на кухню, порылся в холодильнике и вскоре вернулся, неся в свободной руке ледяную бутылку с водкой.

– Скажи ребятам, чтобы принесли продукты – я их на столе оставил, – проговорил Дед, поставив бутылку на столик, после чего прошёл мимо кресел в кладовку, скрытую за дверью, и долго там копошился.

Ребята принесли с кухни стопки, чёрный хлеб, лук и большую банку с огурцами. Пока они нарезали хлеб на расстеленной газете, Дед достал из кладовки несколько пахучих вяленых вобл.

Усевшись в кресло, Дед принялся отработанными движениями разделывать сухую рыбу. При этом он говорил:

– Рыба уже не та, что раньше. Вот раньше, бывало, зимой закинешь в прорубь – и сразу же вытаскиваешь здоровенную воблу чуть ли не с сазана величиной. У меня до сих пор кастрюли сохранились, в которых я рыбу солил – можете в кладовке посмотреть. В этих кастрюлях слона можно засолить… Ну, что ты сидишь, как неживой, наливай, что ли?

Дед выпил три стопки, но спирт, по всей видимости, не оказал на него никакого воздействия: он был всё так же нетороплив и корректен. Мухит успел рассказать Деду о Бахе.

– По-крупному мы деньги собирали только дважды, – сказал на это Дед, смотря на Бахыта и продолжая разделывать рыбу, – там всё понимают и стараются на малолеток тяжёлые сборы не вешать. А так раз в месяц передаём символические подарки: сигареты, чай. Это там ценится во много раз больше, чем на воле. У нас зона хорошая, чисто мужицкая; иногда бывают там залётные авторитеты, но ненадолго – для этих есть любимые места на севере. Так что никто никого заставлять не будет, это дело добровольное. Принёс сегодня пачку чая – и с тебя не потребуют приносить её в следующем месяце. Парень, сбегай-ка в магазин – тут прямо в торце дома есть, возьми ещё бутылку. Деньги там, на полке в серванте.

Рустем послушно сбегал, и Дед продолжал. Теперь он говорил исключительно с Бахытом, словно желая наставить его на путь истинный.

– Сам-то я тоже не из блатных, и попал туда по пустяку. Напился и стал ночью ломиться в ларёк за водкой – тогда ещё коммерческие ларьки по городу не убрали, и был тут недалеко такой возле остановки. А они уже закрылись и не хотят открывать. Я им стёкла побил, а потом ещё и милиции оказал сопротивление. В итоге вышло на несколько лет хулиганства моего.

Дед тоскливо замолчал, а Мухит, чтобы поднять всем настроение, стал рассказывать анекдоты.

Баха поднялся и прошелся по квартире. Плотно подогнанные лакированные половицы не скрипели под ногами, всюду было чисто. В длинной спальне стояла старомодная швейная машинка со сложным педальным приводом и разрисованным узорами столом. Сама машинка была спрятана вглубь стола, а сверху громоздился невиданный прибор с серыми пластиковыми стенками и огромной линзой. Тут же лежали разные негативы и готовая продукция: фотографии, показывающие различные приемы карате, фото эстрадных исполнителей известных актеров. Баха понял, что старик не паразитирует на общаке, а самостоятельно зарабатывает на жизнь, несмотря на возраст и инвалидность.

Вернувшись в главную комнату, Баха обнаружил, что Дед попросил достать из кладовки несколько старых охотничьих ружей и показывал парням, как их разбирать, собирать и чистить. Там же в кладовке нашелся древний пожарный шлем с мощным стальным гребнем. Дед подарил его Мухиту, несмотря на то, что тот долго отказывался.

Кроме того, Дед снабдил каждого из пацанов свертком с вяленой воблой собственного производства.

А перед уходом пацанов Дед сказал Бахе:

– Это вы хорошее дело начали, деньги на зоне нужны всегда. Но всё-таки… неправильно всё это. Школьники – это не блатные, школа может, конечно, иногда по мере сил помогать, но смешивать их не стоит, иначе чёрт знает, что из этого получится. Так что держитесь за свой общак и отстаивайте его, а я вас по пустякам дёргать не буду.

Мухит, слышавший этот разговор, сначала нахмурился, а потом заметно обрадовался. Когда парни вышли на тёмную ночную улицу, он предложил купить ещё выпивку. Пили в подъезде, а потом шли по ночному мосту, пьяные, и говорили по душам. На прощание Мухит пожал Бахыту руку и сказал: