Дух Реки. Река как Жизнь. Добрая сказка для взрослых. Книга первая

Бригадир на ватных подгибающихся ногах неловко спрыгнул на землю и схватился руками за нестерпимо ноющую голову.

– Да что здесь происходит? – ожесточенно крикнул он в отчаянии. – Что за поляна такая заколдованная? – со стоном упал на колени, обхватив голову руками, потом свалился на землю плашмя, не в силах справиться с головной болью.

– Не заколдованная, а волшебная, – тихонько прошептал бульдозерист, осененный догадкой. – Я весь день за этим наблюдаю и ничего понять не могу. Понял только то, что поляна не трогает никого, если не пытаешься нанести ей вред и пробиться ближе к реке на бульдозере. Пойдем скорее отсюда! – Он подхватил начальника на плечо, как куль с мукой, и, как был босиком, не обращая внимания на острые камни и торчащие ветки под ногами, побежал к машине бригадира, оставленной на обочине.

А на стройной высокой елке в роскошных еловых мягких лапах сидела большая белая птица с мохнатым хохолком на голове и смотрела убегающим людям вслед черным блестящим глазом.

Глава 6

На большой светлой поляне сидели два сплавщика, один молодой, другой не очень. Юный сплавщик, почти совсем еще мальчишка, методично проверял свое снаряжение: хорошо ли застегнуты кожаные ремешки на защитном шлеме, не порвался ли шнурок на высоких ботинках, не потерялись ли специальные неопреновые перчатки, плотно ли прилегает непромокаемая куртка.

Вопросов было много, ответов не было вообще, поскольку на сплав он приехал в первый раз. Опыта совсем никакого. И как оно должно все сложиться, ему тоже пока было непонятно. Раз за разом бросал он встревоженный взгляд с косогора, с высокого обрыва вниз, туда, где бурлила и пенилась огромная мутная река, неутомимо взбивающая водные потоки, как жидкое тесто об острые скалы.

Яркие зеленовато-серебряные брызги, отскакивая от шершавых серых скал, ослепительно сверкали на солнце, как самые настоящие бриллианты. Река непреодолимо манила, влекла своей загадочностью, и очень пугала необузданностью, силой, мощью. Река напоминала парню дикого разъяренного зверя, против своей воли зажатого в тесную клетку, и оттого беснующегося еще яростнее.

Там, за огромной скалой, за целым скальным монолитным островом с чахлыми деревцами, по середине реки, был огромный бездонный омут. Вода на огромной скорости, как из брандспойта, проскакивала узкое место мимо скал, так называемую трубу, и попадала в огромную бездонную чашу, скатывалась на самое дно, и тут же бесчисленными россыпями жемчужных бусинок устремлялась с самого низа на поверхность, создавая иллюзию кипения. Огромная природная каменная чаша полная зеленовато-серебряных жемчужных бусинок магнитом притягивала взгляд парня, не давая ни сна, ни покоя. Ни днем. Ни ночью.

«Это ж какая там глубина!» – напряженно думал он, стиснув зубы до предела, затягивая прочные шнурки на высоких ботинках с грубой ребристой подошвой. – «Страшно себе даже и представить! А на дне, наверное, такие же острые скалы, как зубья, поджидают свою жертву!»

Обычно сплавщики обходят стороной этот опасный отрезок каменной реки, объезжая по лесовозной дороге, не рискуя своими жизнями только ради того, чтобы проплыть в трубе. Трубу проплыть можно, но только тогда, когда вода в реке падает до критического минимума, в продолжительные периоды засухи и полного отсутствия дождей.

А в нынешней ситуации, когда только-только прошел продолжительный тайфун и река наполнилась водными потоками до предела, плыть по трубе было крайне опасно.

Однако, старшему сплавщику не терпелось проплыть именно этот участок. И именно в подобном состоянии реки! Он так долго мечтал, видел каждую ночь во сне, так долго выгадывал время и дожидался отпуска, что неожиданный тайфун просто не смел помешать его планам! Ну, не было у него времени, чтобы дожидаться, когда же вода спадет. Отпуск слишком короткий, а дорога от дома до реки слишком длинная и занимает несколько дней.

Группа друзей и единомышленников, с которыми он не один год сплавлялся по разным рекам, отказалась от поездки, приняв во внимание прогноз погоды и риски с этим связанные. Удалось уговорить только вот… этого, …, несмышленыша, поскольку тот не имел опыта в таком экстремальном виде спорта или отдыха, ни разу не сплавлялся и даже представить себе не мог, какие опасности его могут поджидать.

Старший уже не мог ждать, подпрыгивая от нетерпения, и то, что старт начнется только утром, очень сильно его огорчало. Просто нервировало! Ждать еще целых двенадцать часов! Это немыслимо! Просто невозможно! Хотелось прямо сейчас прыгнуть в лодку и начать увлекательное и опасное приключение! Испытать всю гамму острейших эмоций и чувств! Вот! Ради этого стоит жить! Вот! Ради чего только и стоит жить!

Младший, горестно вздыхая, еще раз проверяя экипировку, со всей силы потянул на себя прочный капроновый шнурок в новом ботинке, купленном непосредственно перед самой поездкой. Мама выбирала! Шнурок, отпружинив, лопнул, парень от неожиданности, не удержавшись, неловко упал на спину, крепко приложившись затылком о торчащий из земли корявый корень. Из глаз посыпались искры. Он широко распахнул глаза, пытаясь избавиться от искр, летающих вокруг глаз, взглянул вверх, в небо, на старую толстую березу, о корень которой приложился, и вдруг увидел на отломленном корявом суку огромную белую птицу с мохнатым хохолком на голове. Птица внимательно посмотрела на него своим черным глянцевым глазом.

«И даже не думай сплавляться завтра с этим и-ди-отом! Вы расшибетесь о скалы, лодка вдребезги! Переломаете ноги, руки, шеи, позвоночники! При-дур-ки! Моей реке не нужны ваши жизни! Моей реке не нужны ваши тр-упы! Посмотри внимательно, вон там, на острове посреди реки, уже стоят надгробные таблички двух неумных смельчаков. Ты хочешь, чтобы твоя табличка висела рядом с ними? Мать пожалей!»

Парень потрогал ушибленный затылок пыльной ладонью, страдальчески поморщился, прикрыв глаза от острой боли, и опять взглянул вверх на белую птицу. Нет ничего. Нет никого. Только синее чистое небо, и на его фоне на слабом теплом ветру качаются зеленеющие ветки берез с нежными слегка желтоватыми сережками.

«Бред!» – подумал мальчик и невольно кинул рассеянный взгляд в сторону выступающего скалистого островка посредине бурной рычащей реки. Надгробные памятные таблички были плохо видны с такого большого расстояния, но он знал, о чем идет речь. Другие парни из их команды рассказывали эту трагическую историю о двух спортсменах, один из которых, матерый мастер спорта, погиб в трубе вместе с начинающим неопытным парнишкой.

«Конечно, бред!» – неожиданно пронеслось у него в голове. – «Но моей реке не нужны новые жертвы. Моей реке не нужны ваши жизни. Остановись! И останови своего наставника, пока он не убил себя. И тебя заодно! Мама дома ждет! Волнуется! Переживает!»

Мальчик глубоко задумался, теребя оторванный шнурок, который, ну никак не мог порваться, но был, как будто бы, надрезан острым лезвием.

«Как же теперь зашнуровать ботинок? Запасного шнурка нет! Надо спросить у старшего, может, у него есть в запасе.»

У старшего в запасе было все. Не было только времени ждать. И терпения… Ни есть… ни пить… ни говорить… Поэтому он, то и дело сбегал с высокой поляны по крутой тропинке вниз к реке, на берег, выложенный каменными плитами, и любовался стремительным течением реки, предвосхищая удовольствие от завтрашнего дня.

«Я же спать не смогу!» – думал он в нетерпеливом возбуждении. – «Я ни спать не могу, ни есть не могу, ни пить не могу! Просто не могу дождаться того сладостного момента, когда мы с этим, ничего не понимающим в экстриме, юнцом сядем в одну лодку, и, наконец, стремительный поток примет ее, подхватит нас в свои речные объятья!»

Он стоял на самом краю скалистого берега, на краю каменной плиты, как на краю своей жизни, стремительный поток ударялся в боковое препятствие, жемчужными ледяными брызгами сопровождая свое явное неудовольствие.

Старший завороженно смотрел в глубь мутного потока, непрерывно меняющаяся картина поверхности воды завораживала настолько, что сплавщик забыл обо всем, выпал из реальности. Как будто гипноз. Могла же река его загипнотизировать? Или… это было что-то другое.

И, вот, в этой параллельной реальности, они уже сели с младшим в лодку, укрепились, застегнулись, оттолкнули лодку от берега, и тут же мощная вода охватила ее со всех сторон.

Стремнина была так сильна, что лодка, как спичечный коробок, как яичная скорлупа, потеряв управление, как песчинка, неслась только по воле самого потока. И не было сил повлиять на происходящее.

Лодка завертелась вокруг своей оси, как стрелка компаса. Люди в ней были обречены. Поток стремительно тащил их в узкое низкое место, трубу. Протащил на огромной скорости сквозь туннель, ободрав со всех сторон о боковые острые камни, при этом, люди невероятно близко и очень ме-дле-нно, подробно, увидели, во всех деталях рассмотрели обычный автомобильный запрещающий знак на скале – «Въезд запрещен!», и потащил дальше, вниз, к огромной острой скале посредине реки.

Внезапно лодка наткнулась на препятствие на дне реки, острый каменный зуб, торчащий в воде. В мгновение ока острый осколок скалы пропорол днище лодки, оставив широкую рваную рану от самого начала и до конца, лодка тут же развалилась.

Закрепленные в ней гребцы, запутанные веревками, деревянными сидениями, надутыми остатками бортов, как комки мусора замотались стремительным потоком еще сильнее, и уже через мгновение поток буквально вмазал их в торчащие острые края скального острова.

Последнее, что увидел старший, это, как его младший товарищ, с разбитой головой, и уже без защитного шлема, лицом, ободранным о скалы, залитым кро-вью, уносится потоком с другой стороны острова в каменную бездонную чашу. Следом за ним, с противоположной стороны острова, стремнина понесла его самого.

Видение было таким явным и четким, боль от ударов о скалы такой явной, а страх таким неминучим, что старший отшатнулся от воды назад, и упал навзничь, на спину, на каменную плиту берега, крепко приложившись затылком о выступающую неровность плиты.

Потеряв сознание от удара, он все еще видел все ТО, происходящее с ним и с его молодым товарищем, он все еще переживал тот животный страх от скорой неминуемой гибели.

Очнулся от того, что младший теребит его за плечо, осторожно приподняв его голову, и, пытаясь наложить повязку на разбитый затылок.

Старший сел, не в силах подняться. Голова в тумане. И только четкая картина их гибели неотвратимо преследовала его сознание. Он погибнет сам. И станет причиной гибели этого молодого пацана, который в жизни-то своей еще ничего и не видел, и который даже не знает, нужен ему этот сплав или нет.

Старший, с трудом опираясь на младшего, встал на ноги. Медленно, очень медленно, повел своего молодого товарища к огромной скале посреди бурлящего мутного потока. Задрал голову вверх. Видно было очень плохо. Но в том, что это были видны мемориальные таблички, прибитые прям к монолитной скале, сомнений не было.

Это была память о погибших сплавщиках. В назидание всем живым? Или как напоминание о человеческой глупости, безрассудности, тем людям, которые решили потягаться в ловкости с огромной каменной рекой. Со стихийным бедствием?

Старший молча смотрел вперед, туда, где было это незримо-зримое напоминание. Сколько времени он так простоял, не известно. У младшего затекли руки удерживать раненного товарища в вертикальном положении. Наконец старший медленно развернулся, и они побрели вдвоем по откосной крутой тропинке туда, наверх, на светлую радостную поляну, по краям которой росли старые кряжистые березы, а рядом примыкала светлая солнечная березовая роща.

Вдоль скалистого обрывистого берега вела узкая тропинка, поросшая кудрявым жестким мхом и высоким густым брусничником. Минуя солнечную поляну, старший повел своего младшего товарища именно туда, по узкой тропинке вдоль обрыва, она вела на трубу, туннель, в котором разъяренным диким зверем метался и рычал стремительный мутный поток.

Старший вел его очень долго, тяжело наваливаясь на затекшее плечо младшего, медленно и долго, пока они не пришли к именно тому автомобильному знаку «Въезд запрещен!», прибитому прямо к скале на обрыве со стороны реки, который он так явно и отчетливо рассмотрел в своем нереальном видении.

Ранее старший никогда не обращал внимания на этот знак, хотя он висел здесь не одно десятилетие, предупреждая ду-ра-ков о смертельной опасности. Просто знак был хорошо виден только со стороны воды или противоположного недоступного берега.

А вот с тропинки он был практически незаметен. Чтобы разглядеть его повнимательнее, сейчас, уже во отчую, в реальности, старший с трудом опустился на колени, потом лег плашмя на тропинку и стал аккуратно свешиваться вниз, держась одной рукой за извилистые корни елей. Младший, при этом, пытался крепко держать его за ноги. Свесившись почти до предела с отвесной скалы, старший наконец в упор рассмотрел старый ржавый запрещающий знак дорожного движения в широкой красной каемке. Сомнений не было, именно его он видел в потустороннем видении о собственной гибели.

Так же аккуратно задом пополз он обратно на тропинку, младший осторожно тянул его за ноги. Лежа спиной на жесткой корявой от корней тропинке, старший невидящими глазами смотрел в чистое безоблачное синее небо. Он только что столкнулся со своей собственной гибелью, он только что увидел свою собственную смерть. СтоИт ли все еще перед ним вопрос, дилемма, выбор – осуществить свою мечту и погибнуть, и при этом убить ни в чем неповинного пацана, или же признать, что такая мечта не стоит двух загубленных жизней.

Взрослый мужик смотрел в синее небо пустыми застывшими глазами, и ни одной мысли в голове не было.

Младший, в не зашнурованных ботинках, сидел скорчившись рядом, съежившись, как замерзший воробей, и молча, сосредоточенно шмыгал носом.

Что-то большое и белое сидело совсем рядом с ними над головой, на кряжистом отломанном суку старой ели. Но это, конечно, просто бред.

Глава 7

Тоненькая хрупкая фигурка в тяжелых шнурованных ботинках, согнувшаяся, как молодая березка, под тяжестью большого рюкзака на спине отчаянно пробиралась сквозь плотные заросли кустарника, переплетенные тонкими прочными лианами дикого винограда, лимонника и еще чего-то такого же цепкого. Черные неопреновые перчатки почти надежно защищали нежные пальчики от острых и очень опасных, как зубы пираньи, колючек аралии и шиповника. Но злые тонкие колючки все равно, мгновенно цепляясь, алчно впивались в штаны, рукава, плечи, пытаясь оставить хотя бы мелкие, микроскопические дырки на прочной одежде и прочертить глубокие кровавые отметины на нежной коже девушки. Козырек розовой кепки низко нависал над сурово нахмуренным лбом, скрывая синие печальные глаза, полные горьких слез разочарования. Теплые слезы тонкими непрерывными ручейками медленно катились по бледным щекам, затекая в рот по горьким глубоким морщинкам. Выражение глубочайшего горя, разочарования и обиды, сразу лет на десять-пятнадцать визуально увеличивало возраст юной лесной нимфы.

А юная нимфа, горестно и громко всхлипывая, с упорством маленького бульдозера, непрестанно продолжала карабкаться через толстые стволы поваленных деревьев, вытаскивать отяжелевшие ноги в намокших ботинках из трясины лесных болотцев, отмахиваться от надоевшего писка комаров и нудных мошек, преследующих ее плотной пеленой и постоянно мелькающих перед глазами. Темные очки могли бы хоть немного облегчить ситуацию, но день клонился к закату, и в лесной чаще солнечный свет уже переставал быть надежным источником освещения.

Девочка, не сбавляя динамичного хода, и, так же полна решимости, продолжала упорно двигаться сквозь таежную чащу. Куда? Она не знала. Просто не думала об этом! И все! Даже не за-ду-мы-ва-лась… Даже и мысли такой не возникло… Только бы уйти! Подальше и навсегда! И никого больше не видеть! Никогда! Только бы избавиться от той невыносимой, как шевелящийся клубок колючей проволоки, боли, которая скользкой змеей вползла в юное сердце и ядовитым огнем разъедала истерзанную душу.

Одинокий маленький человечек в лесной глуши, в таежной чаще. Горькие соленые слезы застилали опухшие красные глаза, тяжелые ботинки разбухли от болотной глинистой жижи, светлые волосы, заплетенные с утра в косу, цеплялись за все тонкие веточки и корявые сучочки, превратившись в неопрятного вида мочалку. А убитая горем девочка ничего не замечала, ничего не чувствовала, кроме острой обиды, горького горя и полнейшего разочарования. Во всем живом. Шла все дальше и дальше, карабкалась в глухую тайгу все упорнее и упорнее. Пытаясь уйти от себя. От своей боли. От своего горя.

Сумерки быстрее приходят в лесную чащу, намного быстрее нежели на открытое место. Особенно, если подобная лесная чаща окружена сопками, пусть даже и не слишком высокими. Казалось бы, недавно только полдень был, но вот прошло всего несколько часов и темнота неспешно, но основательно, начинает уплотняться, концентрироваться, как будто ночной художник тонкими нитями, мазок за мазком, наносит темно-фиолетовую краску на светлый холст.

Когда она опомнилась и пришла в себя, сумерки стали уже достаточно густыми, а цель похода, конечная цель, так и не обозначена. Девушка резко остановилась, включила отключенный ранее разум, но это уже не помогло: и вперед, и назад, и слева, и в право – кругом одна сплошная тайга. Куда идти… Как поступить. Что делать? Что дальше?

Мелькнуло всего лишь несколько мгновений, как в израненном душевными страданиями сердце девушки не осталось и следа от прежнего горя и былой обиды. Там надежно обосновался СТРАХ, захватив все полностью. Без остатка. Чувство самосохранения, очнувшись от долгого сна, вдруг встрепенулось и зарыдало от бессилия. Ничего сделать нельзя. Ночью в тайге одной не выжить! На дерево влезть? Нет. В комочек под деревом свернуться, чтобы никто не учуял? Не получится. Девушка, полностью опустошенная, совсем без сил, присела на землю, прислонившись рюкзаком к толстому шершавому стволу, вытянув стройные, гудящие от усталости, ноги в джинсах и мокрых грязных ботинках, и опять горько заплакала, только теперь уже от безнадеги, отчаяния и страха.

Распухшие покрасневшие глаза больше не могли терпеть над собой такого издевательства и бесчинства, нещадно болели и чесались. Она вдруг почувствовала неимоверную усталость, навалившуюся на спину десятками рюкзаков, сотнями, ноги нещадно гудели, колени дрожали мелкой дрожью, руки, все равно исцарапанные колючками, нудно саднили. Никто не успеет ее отыскать… Никто не будет ее искать… Никто не знает, где ее искать… Она сама не знает, где себя искать. Где она? Положение безнадежное.

Большая белая птица со смешным хохолком на голове бесшумно спланировала на толстый, низко нависший над девушкой, сук огромной старой березы, под которой она сидела. Птица тяжело умостилась, осторожно переступая перепончатыми черными лапами, удобно уселась, бесшумно побалансировав огромными крылами, плотно сомкнула свои белые крылья, прижав их к телу, и только после этого внимательно, как в театре в бинокль, взглянула вниз на охваченную страхом и отчаянием девушку черным глянцевым глазом.

Девушка громко и безутешно-отчаянно рыдала, закрыв грязное лицо исцарапанными ладошками, птица внимательно слушала, что-то важное, особенное, для себя уточняя, и, выщелкивая все новые чувства и эмоции в выражении лица найденыша, позе скукоженного маленького хрупкого тельца, амплитуде то нарастающих, то угасающих рыданий.

Сумерки сгущались. Дальше ждать и ничего не делать было опасно. Птица повелительно щелкнула огромным черным клювом, у основания дерева мгновенно появилась большая, ослепительно белая, пушистая кошка. Внимательно взглянув на птицу огромными голубыми глазами, кошка встряхнулась, подняла вверх большой пушистый хвост красивой метелкой и, приблизившись к рыдающей девушке, села неподалеку.

– МММрррр… МММррр … – тихонько сказала белая кошка девушке, но та ее не услышала, громкие всхлипы и горестные отчаянные вздохи заполняли все ее внутреннее пространство, да и внешнее, признаться, тоже. Огромная площадь вокруг нее наполнилась сплошным рыданием и безнадегой, напоминая плотную капсулу огорчений и страданий, мутно-серый безутешный пузырь. Грязными ладошками и еще более грязными перчатками, девушка размазывала соленые слезы по бледным щекам, в отчаянии медленно раскачиваясь из стороны в сторону, безутешный серый пузырь раскачивался вместе с ней, в точности повторяя амплитуду колебаний.

– МММррр? … МММррр? – чуть громче вопросительно мурлыкнула пушистая кошка, мягкой белой лапкой тихонько ударяя по серому пузырю, пузырь беззвучно лопнул, разбросав серые ошметки страданий и страха на колючие кусты и высокую сухую траву далеко вокруг себя. Девушка ошарашенно взглянула в ее сторону.

– О! Кошка! – удивленно воскликнула она. – Не может быть! Перс! Красавица невероятная! Белоснежная! Чистенькая! Ухоженная! Ты откуда? Ты чья?

Кошка склонила аккуратную голову с маленькими ушками, давая девушке возможность, как следует полюбоваться своей несравненной красотой. Давно привыкшая ко всеобщему восхищению, она все равно каждый раз получала от этого непередаваемое удовольствие, и в благодарность озарила голубым светом больших круглых глаз свою нежданную собеседницу.

– МММррр …? – опять спросила пушистая красавица, грациозно поднялась, гибко потянулась и беззвучно засеменила в сторону сопки мягкими лапками. Девушка в полном молчании, не отводя от нее удивленных заплаканных глаз, растерянно наблюдала за ее изящными движениями. Кошка остановилась, недовольно оглянулась.

– МММррр …?! – приглашающе мурлыкнула она и, опять медленно отвернувшись, целенаправленно продолжила свой путь.

Девушка, больше ни капли не раздумывая, вскочила на ноги, быстро вытерла опухшие глаза, размазав по мокрым щекам грязные слезы, и, подбросив повыше на хрупкую спину тяжелый рюкзак, поторопилась за уже ушедшей вперед белой пушистой кошкой.

Идти было недалеко, кошка вела ее невидимой тропинкой, на которой не было вывороченных корявых корней, топких болот и сучковатого сушняка. Девушка быстро шла за пушистой белой красавицей, хорошо заметной в густых сумерках, как будто бы внутри у нее светилась маленькая электрическая лампочка. Минут через пятнадцать быстрой ходьбы персидская кошка-поводырь степенно уселась на землю, аккуратно сложив вокруг себя белый пушистый хвост колечком, оглянулась на свою спешащую сзади подопечную, окинув ее ярким светом круглых голубых глаз, и утвердительно оповестила.

– МММррр!…

Подопечная резко остановилась, внимательно осмотрелась вокруг. В нескольких шагах от нее стояла мобильная автобудка-вагончик на больших колесах, на вроде тех, что используют сезонные работники, лесозаготовители, охотники. Дверь была достаточно высоко, но к ней вела деревянная лестница с широкой верхней ступенькой. Однако, на двери висел огромный ржавый амбарный замок.