Дух Реки. Река как Жизнь. Добрая сказка для взрослых. Книга первая

Осторожно перебравшись через единственно возможную переправу, путешественницы продолжили свой нелегкий путь.

– Это еще не самый плохой мост, – заметила бабулька, многозначительно подняв тонкий сморщенный пальчик вверх, привлекая внимание водителя. – Будут и похуже.

– А справа уже течет река, – продолжала пассажирка, не прерывая беседу ни на минуту. Только, конечно, не беседу, монолог. – Правда, не видно ее за деревьями и молодой листвой. И пока еще совсем не слышно. Но она уже здесь, совсем рядом с дорогой.

И верно! Вскоре дорога и река сомкнулись. И пошли рядом, впритык, как родные сестры. Теперь бабулька могла свободно наблюдать за бурной рекой из окна стремительно движущегося вперед автомобиля.

Бурлящие водопады с грохотом и ревом прорывались между узких ущелий, острые скалы и зеленовато-жемчужные россыпи брызг создавали неповторимый портрет Кемы.

Кема. Каменная река. На берегах то тут, то там появлялись туристические лагеря, уже занятые, и пока свободные. Летом, как обычно, Кема была очень густо населена туристами, рыбаками и просто транзитниками.

Даже и, не заехав на первое, горячо любимое «Камазовское» место, где когда-то давным-давно парковались и отдыхали огромные грузовые машины-лесовозы и их трудяги-водители, путешественницы, не останавливаясь, поехали дальше. Бабулька внимательно ловила в окне быстро мелькающие пейзажи реки, кивала им, как хорошим знакомым, здоровалась.

Бросив взгляд на следующую транзитную стоянку около еще одного разрушенного моста, в непосредственной близости от основной проезжей части, так же приветственно кивнула ярко-малиновой головой.

– Потом заедем. На обратном пути! Сейчас некогда!

Серьезная тетка, низко склонившись к рулю, молча внимала размышлениям старушки, стараясь даже не вздыхать громко, чтобы не отвлекать собеседницу от ее плавно текущих мыслей. Сейчас, как никогда раньше, она понимала, что мама ведь разговаривает не с ней. Мама разговаривает сама с собой. И со своей любимой Кемой.

Ну вот и «Кемовский» перевал! Наконец-таки! Добрались! Черный Патрол мягко пошел вверх по плавному затяжному подъему. Справа вплотную к таежной трассе подступала высоченная гора, обрывистая скала, ощерившаяся острыми осколками, как результат взрыва в период строительства дороги. Слева узкую, всего около трех метров шириной, дорогу ограничивал крутой, страшный, метров триста, а то и более, обрыв вниз. В реку. Усыпанный острым скальником и более крупными обломками скал, поросший молодыми елками, маленькими березками и нежным ольшанником.

Патрол остановился на самом верху перевала, вплотную прижавшись справа, у отвесной скалы, чтобы как можно больше высвободить узкое дорожное полотно для проезжающих мимо водителей. Не мешать движению другого автотранспорта.

Водитель вышла первой и помогла бабульке спуститься с высокой подножки джипа. Осторожно повела ее через дорогу к крутому обрыву. Туда, где далеко внизу в лучах яркого полуденного солнца ослепительно блестела могучая река.

На самом краю обрыва лежала огромная плоская серая каменная плита. Как она здесь оказалась, и откуда взялась, бабулька не знала. Видимо, дорожные строители устроили себе здесь импровизированное место отдыха во время взрывных работ. Тогда, когда дробили неприступные скалы огромной сопки, освобождая проход, место для будущей дороги.

– Стол, – говорила старушка и использовала его по назначению, когда останавливались здесь в своих рыбацких поездках-путешествиях.

Муж, будучи азартным рыбаком, в то далекое время, когда еще были жизненные силы, сразу же бежал с отвесного склона вниз к реке, рыбачить. Не терпелось ему.

А она со своими маленькими песиками ждала его наверху. Охраняя домашний очаг. ДОМ, роль которого играл в тайге автомобиль.

Застилала серый каменный стол веселенькой цветастой скатеркой, угощалась нехитрой походной едой. Прогуливала собак, оберегая их от проезжающего мимо автотранспорта. Сама прогуливалась, с удовольствием рассматривая знакомые таежные пейзажи. Читала. Не обращая ни малейшего внимания ни на нестерпимую жару, усиливающуюся многократно от раскаленных на полуденном летнем солнце голых серых скал, ни на пыль и шум от проезжающих мимо огромных лесовозов. Которые, как муравьи, натужно тащили деловой лес через высокий перевал в свои производственные муравейники.

Но время ушло. Безвозвратно. И жизненные силы рыбака закончились. А старушка привезла сюда дочь, чтобы еще раз показать и рассказать, что нужно будет сделать в недалеком будущем.

Дочь помогла бабульке взойти на каменный стол. Та осторожно переставила тонкие ножки в черевичках и почти выпрямилась, радостно улыбаясь. Прикрыв глаза ладонью, как козырьком, окинула счастливым взглядом расстилающуюся далеко впереди долину реки. Знакомые высокие сопки в отдалении очерчивали контуры огромного речного пространства, подчеркивая границы, создавая иллюзию стен впереди, справа и слева. Мохнатые зеленые верхушки елок, сосенок и кедрачей, как ковер с длинным изумрудным ворсом, заполняли все свободное пространство, делая пейзаж уютным и, по истине, домашним. Солнце, встав высоко и прямо над головой, озарило своими яркими длинными горячими лучами каждое дерево, каждый кустик, маленькую травинку, дотянувшись тоненьким солнечным ласковым щупальцем до каждого растения.

А внизу Река. Сильная. Непокорная. Неусмиримая. Река, как жизнь. Еще не до конца прОжитая.

Бабулька умиротворенно вздохнула.

– Ну, вот я и пришла, Кемушка! Девочка моя… Привет, моя хорошая! Давно не виделись? Я с тобой. Ты со мной. Я – твоя. Ты – моя. Вот я и дома…

Дочь молча замерла рядом, осторожно оберегая бабульку от возможного падения, голова на такой огромной высоте могла закружиться в любой момент.

– Ну, вот, доча, смотри! – плавно провела худенькой рукой старушка в сторону Долины, раскрывающейся далеко внизу. – Прямо сюда и привезешь. Отсюда рассыплешь пО ветру в сторону Реки.

Дочь, молча сглотнув, тихонько шмыгнув носом, согласно кивнула головой.

– А теперь давай на «Березы» съездим. Я кагора с Кемушкой попью. Поболтаем по-девичьи. Как в старые добрые времена. Видимо, уже в последний раз!

Дочь коротко моргнула, скрывая выступившие слезы, придерживая мать за худенькую руку. Помогла старушке сойти с высокой серой плиты. Медленно перевела через дорогу все время оглядывающуюся в сторону Реки пассажирку, и осторожно подсадила ее в машину.

«Березы» были недалеко, можно сказать, совсем рядом, минут десять-пятнадцать быстрой езды от перевала.

Не решившись проехать к самой поляне по заболоченной дороге с огромной разбитой колеей, в любое время года дОверху наполненной густой болотно-глинистой жижей, машину оставили у обочины.

Пошли напрямик через высокий кустарник, осторожно пробираясь по размякшей почве, поросшей густой травой.

Старушка, довольно прищурившись, с удовольствием наслаждалась свежими таежными запахами. Медленно перебирала тонкими ножками в испачканных землей черевичках, ощутимо наваливаясь на надежное плечо дочери, бережно поддерживающей ее сбоку.

Воздух был густо насыщен лесными ароматами прелой прошлогодней листвы, свежей травы, хвои, ранних летних цветов. Толстые елки и высоченные березы заслоняли голубое небо, смыкаясь своими кронами высоко вверху. Выйдя из чащи на сухую наезженную тропинку, дамы пошли более свободно и комфортно. Но так же тихо, неспешно. Осторожно. Возраст, знаете ли, обязывает к осторожности и неспешности.

Удивительно, но туристов не было! Это очень странно. Видимо, именно огромная колея с болотной жижей отпугивала желающих отдохнуть, не давая возможности подъехать к желанному месту. Ведь, именно Оно, «Березы», как называла его бабулька, является одним из самых красивейших мест для отдыха на Кеме.

Обширная открытая светлая поляна в окружении березовой рощи на высоком обрыве с невероятно красивым видом на реку далеко внизу.

Огромные скалы, образуя выступающий вверх остров по середине реки, делили стремительный поток на две части. Смыкаясь за островом, стремнины с огромной скоростью падали в глубочайшую яму, вскипая, вырываясь на поверхность воды серебряной россыпью жемчужин-бусинок, производя впечатление громадной хрустальной вазы, доверху наполненной превосходным отборным жемчугом.

С высокого обрыва вниз на скалистый берег вели две узенькие, утоптанные тропинки, переплетенные выступающими корнями деревьев.

Скалистый берег образовывали плоские каменные плиты, наползающие одна на другую. Неравномерность поверхности создавала глубокие ямы, в которых река сформировала затоны. В периоды тайфунов и наводнений вода в затонах обновлялась и очищалась. В периоды затишья водичка прогревалась на солнце до температуры парного молока и играла роль теплых ванн для отдыхающих и лягушек.

Место было идеальным для комфортного и очень приятного отдыха большой компании.

Однако мемориальные доски в память погибших сплавщиков, установленные на острове безутешными родственниками, превратили светлое возвышенное место отдыха, в банальное кладбище. Мемориал. Уничтожив на корню всякое желание здесь останавливаться, отдыхать. Как это было ранее. До их гибели. Какой уж тут отдых? Какое умиротворение? Никакого спокойствия. Только сопереживание горю матерей и жен. И сострадание погибшим. А это уже не отдых. Это не то, ради чего люди выезжают в тайгу отдыхать. Отвлечься от собственных и чужих страданий и проблем.

Ну, может, это и стоило того, чтобы уберечь других безбашенных сплавщиков от экстремального спорта. От сплава по каменной реке. В период полноводья.

Кема, дно которой сплошь состоит из больших и маленьких, огромных и невидимых скал и камней, торчащих острыми зазубринами вверх, берега которой смыкаются в узкие горла и трубы, не предназначена для сплавов даже супер-опытных сплавщиков.

Кема не прощает ошибок, вольностей, легкомыслия и пренебрежительного к себе отношения.

С трудом усевшись на каменную плиту скалистого берега, и, с наслаждением окунув босые ноги в ледяную прозрачную воду, бабулька, не оборачиваясь, протянула руку к дочери, стоявшей за ее спиной. Дочь подала ей открытую бутылку кагора и высокий розовый пластиковый стакан. Бабулька, не отрывая влюбленного взгляда от каменной чаши, наполненной зеленовато-серебряными жемчужинами, причудливо, с огромной силой и скоростью, выбрасываемых с каменистого дна глубочайшей ямы на самый верх, трясущейся рукой осторожно налила терпкого сладкого вина в розовый стакан и подняла его вперед и вверх, приветствуя свою Подругу. Как будто сидела с Ней за столиком в уютном кафе.

– Девочка моя, Кемушка, выпьем за нас с тобой, – тихо пробормотала старушка, даже не стараясь заглушить шум бьющегося о скалы стремительного потока, и, слегка наклонив дрожащую руку, осторожно выплеснула бОльшую часть вина из стакана в бурлящую реку. Оставшуюся часть по крохотному глоточку отпивала сама, со счастливой улыбкой внимательно оглядывая свою подругу уже плохо видящими слезящимися глазами. Потом опять немного сладкого темного вина вылилось в реку. И еще.

Глава 3

– Мамуль, почему ты все-таки приняла решение остаться на Кеме? Папа переживает, что вы разделитесь, – присев рядом на корточки, осторожно поинтересовалась дочь, морщась от оглушительного шума бьющегося о серые скалы стремительного потока.

– Понимаешь, доча, я всю свою жизнь прожила ради папы. Пожертвовала всем ради него. А ведь, я могла бы жить совсем по-другому. Но делала всегда только так, как он хотел, как нравилось ему. Не то, чтобы он настаивал или принуждал меня, НЕТ! Я думаю, что он этого даже не замечал. Моих усилий. Моих стараний. Моих жертв. Но, ты же знаешь, я изначально была в-иктимной личностью. И до сих пор, если я понимаю, что ему хорошо, я же никогда не позволю себе сказать, что мне от этого плохо. Или что я хочу чего-то другого. Одним словом, тетка-жертва.

А я могла бы работать ученым-филологом. Подавала большие надежды… И мне, ведь, предлагали! Ты помнишь, я тебе рассказывала? Поехать в Ленинград, закончить аспирантуру, вернуться в институт преподавателем… Или еще лучше, строителем! Строить мосты! Всегда мечтала! … Или… тоже хорошо бы… математиком, – печально улыбаясь, вздохнула старушка. – На что я потратила свою жизнь? Кем я стала? Какого ф-ига я вообще поперлась в этот институт? Мне никогда это не нравилось! Мне всегда нравилась геометрия, алгебра! У нас был роскошный учитель в школе по математике – Галина Даниловна.

Я могла бы ездить отдыхать в теплые страны, купаться в теплом море, загорать на белом песочке под пальмами… И вообще! Могла бы жить в другом доме, совсем в другом месте, может, даже в другой стране.

Но папа не хотел ездить в другие страны, не хотел жить по-другому. Ему кроме рыбалки, по большому счету, вообще мало, что интересно. А я не могла делать этого без него. Того, что мне нравилось. Я чувствовала бы себя предателем.

И так потихоньку, нет, очень даже стремительно, и совсем незаметно прошла вся моя жизнь. Всю свою жизнь я посвятила папе. Но должна же я, хоть что-то сделать для себя? Хотя бы сейчас! Хотя бы выбрать место упокоения. То место, где я буду спокойна, успокоена. Упокоена.

Папа зря думает, что мы будем далеко друг от друга. Не вместе. Не рядом. Ведь здесь дистанция между Кемой и Обильной всего триста километров. Это не преграда, не расстояние. Мы и так будем вместе. Всегда. Рядом. Вместе будем защищать наши реки, – бабулька еще раз глубоко вздохнула, наслаждаясь прохладно-свежим запахом стремительной ледяной воды, и, не отрывая взгляда от любимой реки, тихо продолжила.

– Ну, вот, доча, вроде бы и все! Все дела сделаны. Можно еще заехать на «Кедрачи» и «Камазовское место», но это уже не обязательно. Самое главное выполнили. Слава Богу, успели. Выдержали.

Обратная дорога показалась более короткой. Бабулька приветственно махала сухонькой ручкой бунтам, перекатам и ямам, березкам и елкам, кивая ярко окрашенной головой. Прощалась.

Но короткая или не очень, а дорога, есть дорога, и суровая тетка-водитель вымоталась по полной программе. Моральный аспект путешествия давил на психику и сознание. Конечно, осознание того, что все равно когда-то это должно произойти, всех нас утешает. Но не облегчает страданий от скорой и неминуемой потери близкого человека.

Доехали до Транзитки. Остановились, выпили все еще чуть теплого кофейку с бутербродами, покормили грызунов оставшимися семечками, попрощались с Билимбе. И выехали на развилку. Мда…

Именно эта развилка была для престарелой пассажирки символичной. Являлась неким символом ее жизни. Как часто они с мужем притормаживали именно здесь, чтобы сделать выбор. Свернуть на восток? На Кему? Или все-таки на запад? На Обильную? Выбор – это всегда непросто. Одно выбираешь. Другое теряешь. Жаль, что в жизни невозможно успеть все.

– Ну, вот, доча, смотри внимательно и запоминай. Мы сейчас возвращаемся обратно домой, в Город. Назад, на юг. То есть поворачиваем здесь налево, – махнула она сухонькой рукой влево по ходу планируемого движения автомобиля. – А Обильная сейчас направо от нас. Но когда ты будешь ехать из дома, то нужно свернуть налево от развилки, на запад. Вот и указатель стоит. То есть сейчас от нас туда, – показала старушка сморщенным пальчиком вправо, на северо-запад. – Едешь километров шестьдесят до Таежки, потом еще немного, все время только по дороге. Километров десять-пятнадцать, до слияния Лагерной и Обильной. Через Лагерную будет деревянный мост. Налево. На запад.

Переезжаешь Лагерную по мосту и потом дорога пойдет только вдоль Обильной. Не потеряешься! Все время строго вдоль реки. Через пять километров от моста находится заимка рыбаков и туристов, как ориентир. А еще через семнадцать километров от моста будет уже наша Скала, наш с папой таежный ДОМ.

Там забираешься на выступающую над рекой сопку и увидишь долину Обильной, как на ладони. И реку внизу, где папа всю жизнь предпочитал рыбачить. Пока мы его с пацанами под Скалой ждали.

Выходит, что лучшие свои часы, дни и недели, лучшую часть своей жизни, мы с папой прожили именно здесь, на Обильной. И на Кеме.

Конечно, мы любим и другие наши реки, но эти самые родные. Самыми близкими для нас оказались.

– А зачем ты жила так, как тебе не нравится? Зачем жертвовала? Почему о себе не думала? О своих интересах? – с трудом сглотнув застрявший от переживаний в горле ком, с грустью спросила дочь, испытывая острую жалость к матери. К тому, как сложилась ее жизнь.

Вернее, к тому, что мать всю жизнь чувствовала себя несчастной. Выбирая для себя только безрадостные события и тоскливо щемящие, как мелкий, тихо моросящий, дождь, настроения.

– Трудно сказать, – пожав худенькими плечиками, опять вздохнула старушка, с печальной улыбкой глядя в окно. – Думаю, что основная причина кроется в принципах советского воспитания – забыть о себе ради других. Личного нет, есть только общественное.

Другая причина кроется, вероятно, в моем детстве. Я всегда думала, была уверена, что если я буду для людей делать хорошо, то, может быть, кто-нибудь меня полюбит и оценит.

А третья причина- и вовсе «собачья». С молодости, когда папа жил только ради работы и своих мужских интересов, я решила, что есть только одна возможность вернуть его в семью – это стать для него незаменимой, жить его интересами, выполнять все его прихоти и пожелания.

К слову сказать, этот метод сработал на сто процентов. И когда я добилась положительных результатов, то тот принцип, что «мы в ответе за тех, кого приручили», стал относиться в первую очередь к нему. К папе.

Вот так вот, рыбка моя, как говорят, «бойтесь своих желаний, они исполняются». Только вот последствия наших желаний не всегда для нас хороши. Я вновь обрела папу, вернула его в семью. Но потеряла себя, всю свою жизнь, – ласково улыбнулась дочери старушка.

– Это ты уже лечила свои неврозы и детские психологические травмы методами современных психологов. А у меня такой возможности не было. И впервые я услышала твоего доктора Л-абковского уже под шестьдесят, когда жизнь практически сложилась настолько, что ничего и поменять нельзя. Поздно.

Конечно, Л-абковский правильно говорит – «Если вам не нравится что-то, вы обязаны сразу своему партнеру это сказать. И ни в коем случае не терпеть! А делать только так, как нравится ВАМ, а не Вашему партнеру. Потому что это – Ваша жизнь».

Но понимаешь, если бы я следовала этим принципам, я бы не смогла сохранить семью. Вернее, я бы сразу от папы ушла. Потому что слишком уж много было такого, что мне не нравилось. Слишком многое я вынуждена была просто терпеть.

– Ну, а что, на пример? – с обычным детским упрямством спросила, уточняя для себя, уже немолодая доча.

– О-о-о! Да все! Много всего! Каждодневно! – слегка пожав худенькими плечами, даже не задумываясь, хмыкнула старушка.

– Ну, вот, понимаешь, когда ссорились, или, когда папа без объяснений причин переставал со мной разговаривать, – а он мог молчать неделями, месяцами, – я всегда мирилась первой. Делала первый шаг к примирению, оправдывая себя тем, и, убеждая себя, что я просто умнее. Где-то я такое вычитала. В книгах по психологии. Кто-то же должен быть в семье умнее? И восстанавливать мир, даже если он не виноват. Как говорят, «худой мир лучше доброй ссоры»? Только вот в семейных отношениях эту пословицу применять нельзя. Если только один из супругов воспринимает эту мысль адекватно.

И в пищевых привычках я всегда придерживалась только папиных интересов. Готовила только то, что нравилось ему. Для себя же готовить не будешь? Всегда все самое лучшее, вкусненькое, доставалось ему. Предположим, если ему что-то нравилось, на пример, тортик или бананы, мороженное, значит, я сразу же убеждала себя в том, что мне это не надо, не нравится. И целиком отдавала ему. И лекарства во время болезни ему в первую очередь. И вкусняшки во время праздника. И все остальное в обыденной жизни. В первую очередь исполнялись его интересы, его прихоти. Вообще, на основе моей жизни можно писать психологический трактат «Как не нужно себя вести в семейной жизни», или» Как не стоит жить».

Мелочь, конечно, но из мелочей состоит вся наша жизнь. Большие дела и события редко бывают. В основном, мелочь. Бытовуха. Да стоит ли об этом? Я думаю, уже даже и вспоминать об этом не стоит. Это же очевидно!

Когда человек оценивает свою жизнь, как неудачно прожитую, он рассматривает только то, о чем он знает наверняка. Что он, действительно, пережил, что с ним реально происходило. А вот те варианты возможных жизненных событий и ситуации, которые ему не довелось пережить, но о которых он постоянно мечтает, сравнивая с …, как ему кажется, неудачным прошедшим вариантом собственного бытия, вот они-то и представляются ему более привлекательными. Удачными. Счастливыми.

Но это же не так. Этого никто не знает. Что было бы с нами, если бы мы выбрали другой путь. Что было бы со мной, если бы я выбрала другую жизнь? Другого мужа? Другую профессию? Другое место жительства? Была бы я счастливее? Вряд ли. Все свои беды, проблемы, программу своей жизни мы носим внутри себя, – бабулька вздохнула, тихонько улыбаясь, невидящими глазами провожая мелькающие за окном пейзажи.

– Вот и программа моей жизни находится внутри меня. Если бы рядом со мной были другие люди, другой муж, свекровь, свекор, не думаю, что я была бы счастливее. Я бы все равно испортила ВСЕ своим неправильным лакейским отношением к людям и жизни. Потому что всегда подсознательно чувствовала себя, как жертва перед своим мучителем. И со всеми окружающими, не важно, близкими или малознакомыми, лебезила, угождала, пытаясь заранее задобрить мучителей. Предвосхитить их желания.

Вот, когда такое отношение продолжается длительный период времени, то даже нормальные люди начинают вести себя, как мучители. Не уважать, презирать такого психически сломанного человека, не учитывать его интересы, мнение, его присутствие. Подобный человек, как бы, перестает существовать в их жизни. Как личность. Как отдельное существо.

Дочь печально вздохнула, кивнула с пониманием. Исповедь матери оказалась очень горькой и тяжкой для ее осознания.

…

Обратная дорога была долгой. Поселки и деревни мелькали за окном. Старушка тихо посапывала на пассажирском сидении, кивая во все стороны ярко малиновой головой. Эта обратная дорога уже не имела для нее никакого значения, начиная с того момента, как выехали на асфальтовое покрытие. Программу своей жизни она уже выполнила. До дома оставалось часов десять пути, не больше.