Дух Реки. Река как Жизнь. Добрая сказка для взрослых. Книга первая

Дух Реки. Река как Жизнь

Добрая сказка для взрослых. Книга первая

Осока Шелестящая

© Осока Шелестящая, 2025

ISBN 978-5-0065-4562-5 (т. 1)

ISBN 978-5-0065-4561-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Дорога была хорошо знакомой, в колдобинах и неизменно постоянных выбоинах. В общем-то, обычная лесная проселочная дорога. Что уж и говорить! У нас таких много. У нас они все такие. Те, до которых не дотянулась цивилизация.

Ну, а что вы хотите? Это тайга! И нечего здесь строить свои автобаны! Чтобы на каждой «шушлайке» можно было в любой уголок доехать. И так всю тайгу заполонили всякие пришлые и любопытствующие. Ездят уже даже на совсем маленьких машинках, перебирая своими малюсенькими колесиками. И не боятся же, что машинка в пути сломается! Совсем всякий страх туристы потеряли! Загадили все. Замусорили. Переломали кусты, потоптали травы и цветы, вырубили ценные деревья. Изверги! Раньше о таком даже и подумать не смели! Даже и мечтать не могли, чтобы на какой-то хиленькой слабой легковушке проникать в глубь тайги на семьсот-восемьсот, а то и за тысячу километров!

Вот так и получается, что когда таежные дороги были предназначены только для тяжелой грузовой техники, и народу, проникающего в тайгу, было очень мало, порядка было больше. Не валялось мусора огромными кучами на каждой стоянке и не лежало полуобнаженных загорающих девичьих тел на каждой скале по берегам стремнины. Не убивали зверей. И не складировали выпотрошенную красную рыбу тоннами по берегам рек и ручьев.

Потом в тайгу пошли джипы. Эти, которые их первые состоятельные владельцы, тоже не слишком-то много принесли беспорядка и неудобств. Ловили рыбу, выпивали, отдыхали и быстренько возвращались домой. Некогда им. Им тогда все время было некогда. Слишком занятые деловые мужчины. Хмм…

Мда… Сейчас все население Страны можно разделить на две возрастные категории. Тех, кто помнит те времена, когда джипов не было. И тех, кто родились позже. И не знают того времени. Со всеми вытекающими последствиями. Если, конечно, рассматривать джип не просто как машину, средство передвижения. А как средство передвижения именно в труднодоступные таежные регионы. Когда у человека появляется свобода действий, власть над дорогой, расстоянием. Путь даже и мнимая, призрачная.

Но, к большому сожалению, качество лесных дорог становилось все лучше и лучше, цивилизованнее, даже дорожные знаки установили. Привлекая к таежным поездкам на дальние расстояния огромные толпы народа, с женщинами и детьми. И вместе с ними в тайгу пришла великая беда.

Не готов оказался человек ко встрече с большой тайной. С другим МИРом. С тем Знанием, которое он не смог уложить в своем недоразвитом сознании.

Отдыхающие везли с собой тонны пластика, стеклянных бутылок и газовых баллонов, обеспечивающих комфортный отдых в течение двух-трех недель, а то и целого месяца! Туристы не заморачивались с вывозом использованной тары обратно в цивилизацию, хаотично разбрасывая мусор в густые зеленые летние кусты. А вот осенью ущерб, нанесенный природе, становился более чем очевиден.

Ну, да, ладно… Что уж… Ничего не изменить… Цивилизацию на данном этапе не остановить. … Отвлеклись… Вернемся обратно. На дорогу.

Недавно прошедшие проливные дожди испортили и без того, дО нельзя, убитое грунтовое покрытие, вымыв относительно мягкую песчаную субстанцию, находившуюся между твердых камней и острых осколков скал. Которые теперь торчали по всей поверхности, как мелкие и средние зубы крокодила. Или, скорее, акулы? Если принимать во внимание целых шесть рядов ее острейших зубов.

Мда… Это не дорожное полотно, это просто какая-то стиральная доска. Нет! Больше напоминает кухонную терку с крупными ячейками. По ЭТОМУ нельзя ездить! Здесь можно в одночасье оставить пробитую шину. А то и сразу несколько. Лишившись всякой возможности к дальнейшему передвижению. Потому что ближайший шиномонтаж находится километрах в ста пятидесяти отсюда.

Машина плелась с предельной скоростью двадцать-тридцать километров в час, постоянно сотрясаясь крупной дрожью, как большое смертельно напуганное животное и, основательно потряхивая водителя с пассажиром, находившихся в его стальной утробе.

Тонкие гибкие стволы молодых деревьев с обеих сторон дороги шатром нависали над проезжей частью, радуя чистой умытой зеленью, сверкающей в ярких лучах восходящего солнца. Маленькие лужицы в глубоких колдобинах дорожного полотна отдавали темнотой в тени и светились ослепительно ровной зеркальной поверхностью на освещенных участках, отражая веселые солнечные зайчики.

Пассажир, худенькая бабушка, годков эдак девяносто пяти, наглухо пристегнутая ремнем безопасности, тихо клевала носом, покачивая ярко окрашенной головой в такт неравномерным движениям автомобиля. Малиновые прядки волос метались из стороны в сторону, прикрывая опущенное сморщенное личико.

За рулем черного джипа, внимательно всматриваясь в каждую ямку на дороге, сидела стройная, даже очень худощавая, уже не молодая тетка в светло-голубых джинсах, широко расклешенных книзу, легкой белоснежно-белой футболке с ярким принтом, и голубом дутом жакете. Короткий светлый бобрик на голове дополнял молодежный образ.

Ехать было еще слишком далеко, проехали уже очень много. Усталость навалилась тяжким грузом, затуманивая сознание, и, мешая сосредоточиться на дорожной обстановке. Машина медленно остановилась.

Тетка тяжело спрыгнула с подножки и по раскисшей обочине, вымазав грязью и глиной высокие шнурованные тяжелые берцы, как можно более аккуратно попыталась подобраться к маленькому ручейку в канаве.

С наслаждением ополоснула руки в прозрачной ледяной водице, похлопала мокрыми холодными ладонями по впалым щекам, и с удовольствием провела влажной рукой по короткому ежику светлых волос. Стало немного легче. Вдохнула с облегчением, набрав полную грудь свежего утреннего воздуха, на мгновение прикрыв глаза, и, задержав выдох. Скептически хмыкнула своим невеселым мыслям, резко выдохнув. Набрала холодной воды в пустую пластиковую бутылку.

С таким же трудом, выбравшись обратно из раскисшей обочины на дорогу, тщательно потопала грязными ботинками о твердую поверхность, отряхнув ошметки грязи, омыла измазанные глиной берцы чистой водичкой из бутылки. И еще раз с силой потопала ногами по твердому, относительно чистому, участку дороги.

Хлебнула крепкого горячего черного кофе из термоса, достав его из багажника авто. Вздохнула тяжко, бросив быстрый взгляд на пассажира. С трудом умостилась за руль, морщась от ноющей боли в спине, и машина опять тихо тронулась вперед по раскисшей дороге.

Солнце вставало все выше, солнечных бликов и веселых зеркальных зайчиков становилось все больше. Пряча глаза за темными стеклами очков, водитель, слегка морщась, и, недовольно хмурясь, продолжала осторожно и очень медленно вести машину. Километр за километром аккуратно преодолевая разбитую дорогу, вверх на перевал, вниз с перевала. Смотреть по сторонам было опасно: крутые обрывы, шаткие мосты через бурлящие потоки требовали к себе неизменно постоянного внимания и крайней, ну, просто предельной, осторожности. Да. Это дорога. Дорога невнимательности не приемлет. Не прощает. А иногда и наказывает. Жестко. Жестоко.

Старушка внезапно проснулась, похлопав короткими светлыми ресницами, потерла худенькими кулачками сонные глаза, и с любопытством выглянула в окно.

– О-о-о-О! – с чувством глубокого удовлетворения и уважения произнесла она тонким, по-девичьи мелодичным голоском. – Уже так много проехали!

– Мамуля, выпьешь кофейку? Или позавтракать?

Старушка на мгновение задумалась, склонив маленькую головку к худенькому плечику, не отрывая взгляда от придорожных обочин, решительно тряхнула малиновыми прядками и ласково улыбнулась попутчице.

– Нет, доча, давай до Транзитки доедем, там и позавтракаем. Сильно устала?

– Не так, чтобы уж очень… всего четыре часа проехали от места ночевки. Но дорога очень тяжелая. Разбитая вся. И… Надо было все-таки отца взять с собой! – расстроенно вздохнула серьезная тетка с коротким бобриком на голове.

– Нет! Что ты? – испугалась старушка. – Правильно сделали, что не взяли. Он неважно себя чувствует. Отец бы не выдержал такую длинную дорогу! Пусть возится с правнуком и мечтает о поездке в следующем году. Это продлит ему жизнь и улучшит самочувствие. Положительные мечты и эмоции – лучшее лекарство от старости! – задумчиво вздохнув, улыбнулась малиново-крашенная пассажирка.

– Да, и правда! Пусть лучше с малышом возится. Я смотрю и удивляюсь – у них просто кармическая связь. Чуть только прадед склонится над колыбелькой, как малыш сразу хватает его за палец и не отпускает часами. А старому нравится. Прям тает от умиления, – слегка улыбнувшись, хмыкнула хозяйка черного джипа.

– Ну, не зря, видимо, младенца в честь прадеда назвали. Красиво получилось – Альберт Маркович! Очень звучно. Надеюсь, ты не давила на невестку? – подозрительно покосилась в ее сторону старушка.

– Что ты! Это была ее идея, – отрицательно качнула головой серьезная тетка, не сводя пристального взгляда с дороги.

– Очень хорошая идея! Правильная! Очень хорошая невестка! Повезло нам с этой девочкой! Считается, что правнук во многом повторит жизнь своего предка. А жизнь у твоего отца сложилась просто замечательно! Значит, и малыш будет счастлив! – довольно улыбнулась престарелая пассажирка.

Дорога начала плавно забирать вверх. По ней, так же плавно, осторожно, не торопясь, как огромный стальной инопланетный жук, или лучше сказать, железный краб, устремился вперед черный джип, карабкаясь вверх и вверх, цепляясь ребристыми шинами за острые скалы, выступающие из дорожного полотна.

– Ну, вот и перевал «Березовый»! – с легким облегчением вздохнула пассажирка. – Тут ранней весной все сопки и скалы ослепительно розовые от багульника! Розовые скалы! Розовые сопки! Розовый перевал! Эх, жаль, отцвел уже! – печально, с глубоким разочарованием, смотрела старушка на серые отвесные камни выцветшими от времени слезящимися глазами.

– Ничего, мамуля, не расстраивайся, следующей весной опять приедем посмотреть. Не могли же мы бросить невестку в роддоме одну. Вот и получается, что Алик родился как раз в период цветения багульника. Так, что приедем еще, – пообещала серьезная тетка.

Бабулька грустно улыбнулась и согласно кивнула малиновой головой.

– На следующий год, ты, доча, будешь уже старая клюшка! – и весело захихикала, прикрыв рот маленькой ладошкой. – Я с внуками поеду! А ты с правнуком дома останешься! Я же вижу, как тебе уже тяжело в дороге!

…

Доехав, наконец, до Транзитки, машина пересекла стремительную горную реку по шаткому мосту и повернула резко влево, и чуть назад, на старый, древний, давно разрушенный мост. Остановилась на каменистой площадке у бурной реки.

Это как раз и было то самое обычное транзитное место для привычной остановки в длительном пути следования, на котором любили отдыхать бывалые путники-транзитники, опытные туристы и местные рыбаки. Особенно, если ночь настигала их в пути.

С другой стороны небольшой скалистой площадки впритык вздымалась высокая отвесная сопка. Хаотично разбросанные крупные скалы и острые мелкие камни у ее подножья служили домом для неопознанных зверьков, бывших намного крупнее мышей, без хвоста, похожих на маленьких морских свинок, которых бабулька покупала своей маленькой доче в детстве. Зверьки, весело попискивая, и, совсем не обращая внимания на людей, казалось, хаотично сновали вокруг и внутри скал, занимаясь своими обычными ежедневными делами.

Доча, теперь уже немолодая серьезная тетка, пошла кормить снующих грызунов жареными семечками, а бабулька осторожно, шаг за шагом, спускаясь по скалистому обрыву, приблизилась к самой воде.

– Ну …, здравствуй, … Девочка! Доброе утро, моя хорошая. Как ты поживаешь без меня, Билимбе? Никто тебя не обижает? Ты только мне скажи, я с ними со всеми, охальниками, разберусь! Потерпи, моя хорошая, немного осталось. Скоро будем вместе!

Бурная чистая река в ответ согласно сверкнула солнечными бликами, мгновенно пробежавшими по стремительным волнам, и задорно, приветствуя, окатила старушку россыпью мелких холодных хрустальных брызг. Та звонко рассмеялась и по-детски тряхнула влажными ярко-малиновыми прядками, засверкавшими на солнце блестящими искорками.

– Умница моя! Красавица! Молодец! Все правильно понимаешь!

По давно сложившейся многолетней привычке убрали поляну, сложив мусор, оставленный проезжими туристами, в пластиковый пакет, пакет в багажник. Позавтракав бутербродами с еще горячим кофейком, дамы, не торопясь, тронулись дальше.

На самой вершине перевала «Таежный», на развилке, повернули налево вверх, на север. Прямо вниз, на восток, дорога пошла в направлении деревни «Малая Кема».

– Начинается долина Кемы, мои любимые места, – любовно оглядывая скалистые окрестности, задумчиво улыбаясь, тихо произнесла бабулька.

Окрестности, действительно, были живописные. И хотя сама долина еще не показалась за отрогами перевала, но близость к родным знакомым местам уже окутывала сознание и притягивала теплом и нежностью.

Суровая северная природа дышала свежестью и солнечным светом. Склоны сопок с высокими осыпями щебня и мелкой скалы, покрывала совсем молоденькая поросль деревьев. Маленькие одно-двух-летние березки напоминали трехлетних девчушек в коротеньких платьицах, и весело потряхивали светло-зелеными листочками на слабом ветру, как ладошками, то поднимая их к небу, то опять опуская пО ветру.

Малюханенькие однолетние елочки-самосейки семейками и небольшими группками разбрелись между березками, оттеняя их салатовую нежную зелень своими темно-зелеными жесткими короткими щеточками-хвоинками.

Одинокими сердитыми мохнатыми кустиками изредка торчали насупленные молодые пацанята-кедрачи, приветственно помахивая своими пятипалыми пушистыми метелками.

То тут, то там, яркими случайными мазками кисти лесного художника, выделялись на неоднородном зеленом фоне малиновые кустики весенних гвоздик и желтых пролесок. На сером скальнике холста природная картина представляла собой торжество победы жизни над смертью – голые безжизненные камни потихоньку обрастали молоденькими деревами и яркими цветами.

Откос вниз, ведущий к реке, с правой стороны пыльной дороги высокого перевала, зарос преимущественно вербой, ольшаником, тонкими березками и чахлыми елками. Сквозь толстую подушку прошлогодней листвы проглядывала любопытная молодая травка и сверкающие блюдца болотной водицы.

Водицы здесь много. То, что не скала, то болото. Как огромным кедрачам, двадцати пяти метровым елям, вздымающимся в бездонную небесную высь березам, удалось на высоких голых скалах найти хоть сколько-нибудь плодородной почвы, чтобы расположить свои корни, ВОТ- это поистине загадка здешней природы. Просто непостижимая загадка для человеческого логического способа мышления, воображения.

Глава 2

– Знаешь, – задумчиво глядя в боковое окно автомобиля, вспоминая невеселые моменты своей достаточно продолжительной жизненной истории, глубоко опечалилась малиновая старушка, трогательно сложив редкие бровки домиком, и, страдальчески поджав тонкие, подкрашенные светлой помадой, губки. – Был период, когда папа заинтересовался другими водоразделами нашего Края и мы активно обыскивали своими пристально настойчивыми взглядами новые для нас реки. На тот момент еще бывшими для нас совершенно неизведанными. Те, что в центральной части Приморья.

Дальняя. Тигринка. Валинку. Большая Уссурка. Арму. Не-про-хо-дные. Как он их называл. Не транзитные. Так он их классифицировал. То есть, не имеющие свободного доступа к морю. Со своими определенными законами, отличиями и видами рыбы, обитающей в непроходных реках.

Потом опять вернулись на самое восточное побережье Края. Но тем не менее, какое-то время проезжали эту долину транзитом, даже не останавливаясь на короткий отдых. Всегда очень торопились. Работали. И время поездки на Север, на рыбалку, всегда было строго ограниченно наличием выходных и праздничных дней. Необходимостью в понедельник с утра быть на рабочем месте в приличном и выспавшемся рабочем состоянии. Необходимостью учета времени в пути. Восемьсот километров туда, и столько же в обратную сторону. Это самый минимум!

Всегда транзитом. И уезжали дальше на север. Сначала к истокам, а потом и к устьям Максимовки, Амгу. И все дальше, и дальше. Все выше. На Светлую, Кабанью, Зеву.

Мы рыскали по всей огромной территории Приморья, как волки, которых ноги кормят. В поисках добычи. В поисках впечатлений. Изучая новые, красивейшие для нас, территории. Мы откровенно наслаждались красотой нашей Природы и общением с Ней. Она была нашим спасением от постоянных производственных передряг того жизненного периода. Пусть даже и на очень короткий период времени.

У меня сложилось впечатление, что папа, действительно, что-то напряженно искал. Но даже сам не давал себе в этом отчета. Не находил. Не понимал. Не осознавал.

Иногда даже посещали Колумбе. Микулу. Уссури, Иман. Журавлевку, Малиновку, Ореховку. Павловку. Извилинку. Милоградовку. И все другие реки, встречавшиеся на нашем пути. Мда, – улыбнулась своим размышлениям и воспоминаниям старушка. – Много у нас красивых рек в Приморском крае, маленьких и больших.

А потом… Наконец… Совершенно внезапно… Папа влюбился в Обильную и отдал ей все свое сердце без остатка. И все наше время. Нашу жизнь. Мне она тоже очень нравится. Эта величественная спокойная ласковая девочка.

Хотя, конечно, будучи на Обильной, мы иногда уделяли некоторое, к слову сказать, совсем небольшое внимание и Арму, и Валинку. Но, надо признать, крайне незначительное. По сравнению с теми периодами нашей жизни, которые мы проживали на Обильной.

«НАнцы». Такое имя она носит на удэгейском. Как тебе? Необычно, правда? Для нашего слуха, – хитренько взглянула престарелая пассажирка на своего серьезного уже тоже немолодого водителя. —

– «ТУнанцы». Так местные жители зовут нашу рыжую красавицу Армушу.

«СИбичи» – тоже красиво ведь, правда? Зачем реки с таким красивым именем переименовали в Дальнюю и Тигринку, даже и представить не могу!

А Тигринка ведь очень хороша! Зеленовато-золотистая красавица! Дно у нее такое, из светло-желтых камушков, которые на полуденном ярком солнце сверкают золотыми искорками.

И в сочетании с низко склоненными зелеными ветвями деревьев и кустов, отражающихся в прозрачной воде, создается невероятное впечатление зеленоватого золота. Или золотистой зелени. Хмм …, это уже каждый сам выбирает для себя. Каждый, кто способен эту Красоту увидеть.

Мда…

Но… тогда время такое было. Все удэгейские и китайские названия в срочном порядке меняли на русские, и наносили их на новые советские карты.

Видимо, нельзя было оставлять нерусские названия. Руководство чувствовало в этом какую-то опасность. Хотя, не знаю… Ну, вот, ты мне скажи! – опять кинула короткий взгляд бабулька на свою сумрачно нахмуренную дочь. – Какая красота в названии «Кабанья»? А? Ну, какая? Наверняка, ведь, у этой красивейшей милой реки есть свое, исконное, хоть и трудно произносимое, но очень впечатляющее имя. Родное. А мы его уже не знаем …, – старушка печально вздохнула, продолжая делиться милыми сердцу воспоминаниями с родным человеком.

– Так продолжалось лет пятнадцать – двадцать. Папина любовь к Обильной крепла изо дня в день. Честно говоря, я тоже ее полюбила. И она нас. Она стала нашим вторым домом.

– А когда мы совершенно случайно, опять же, проездом, второпях, транзитом, сюда вернулись, в эту долину, долину Кемы, оказалось, что когда-то знакомые нам деревья подросли метров на десять-пятнадцать. Можешь себе представить подобное чудо? Мы знали их тонкими хлыстами, в их далеком зеленом детстве, а теперь они превратились в огромные взрослые дерева.

И вообще, я припоминаю, что все деревья в нашей жизни росли вместе с нами. У нас на глазах. У меня никогда не было такого расхожего впечатления, что «все деревья в детстве кажутся большими». Нет! Мы были маленькими, потом молодыми. И деревья были такими же молодыми. Теперь мы постарели. А они рядом с нами стали величественно огромными, – изумленно хмыкнула старушка, высоко подняв светлые бровки, и, анализируя свои необычные наблюдения.

Серьезная тетка с коротким светлым бобриком на голове, напряженно вцепившись в руль, и, горестно поджав губы, внимательно слушала бабульку, ни на миг не отвлекаясь от дороги. И …, ни звуком, ни жестом не нарушая неспешного тихого повествования старой женщины, спокойно текущего, как журчащий прозрачный ручеек по весне.

– Я даже и не подозревала, – искренне удивляясь, продолжала бабулька, – Что в Приморье могут расти такие величественные, такие огромные деревья. Я была поражена и очарована. И старая любовь вспыхнула с новой силой. Я всегда скучала по Кеме. Не просто скучала. Тосковала. Особенно зимой. Особенно ночами. Особенно в те периоды, когда было непросто. Ты же знаешь, это моя любовь с первого взгляда на «Березы». Помнишь, как я рыдала в первый день знакомства с ними?

С первого взгляда. И навсегда. На всю жизнь. Но приходилось жертвовать собой ради папы. Своими интересами. Своими желаниями. Я, ведь, всего лишь только пассажир в нашей команде. А ему, как рыбаку, было отдано на откуп безраздельное право выбирать, где ему рыбачить и, соответственно, где мне отдыхать в его ожидании.

А теперь я осознала, вернее, уже в который раз укрепилась в том мнении, что это моя Долина. Это мой Дом. Это мой Мир. С которым я хочу остаться навсегда. Чтобы жить здесь в другой жизни. И защищать Реку с рыбами. Тайгу со зверьем. Деревья, скалы. От тех, кто может нанести непоправимый вред.

Старушка грустно хмыкнула, на мгновение понуро опустив ярко-крашенную голову вниз.

– Самое горькое и смешное заключается в том, что теперь папа у меня спрашивает: «А если бы мы сразу начали ездить только на Кему, наверное, лучше бы было?» – Она с улыбкой взглянула на угрюмую дочь, и сама себе ответила.

– Это о чем говорит? О том, что все мои жертвы зря… Самопожертвование редко доводит до добра. Хотя, знаешь, трудно сейчас судить о том, чего уже не изменить. О том, что не произошло. Тебе ведь всегда будет казаться, что то, что не сделано, должно быть гораздо лучше того, как ты фактически прожила свою жизнь. Всегда о чем-то сожалеешь. А доподлинно знать о том, было бы лучше или нет, и в каком именно случае, нам не дано.

Дорога потихоньку забирала на восток и на восток. Прямые, весьма продолжительные, прогоны только на север.

Ну вот и первый приток Такунджа или Секунджа, пересекающий проселочную дорогу, показался впереди.

Бурлящий, страшно стремительный, зеленовато-серебристый поток перехватывал тонким хлипким пояском невзрачный дряхленький мостик, сделанный из когда-то могучих цельных, а теперь уже почти истлевших подгнивших бревен, и сверху просто засыпанный грунтом с ближайших обочин.