Старые боги новых времён

Дара Бояринова

Старые боги новых времён

Глава 1

Черный экипаж плавно остановился на подъездной дорожке. Пара мгновений, и дверца тут же распахнулась.

– Спасибо, Матвей, – ступила я на мелкий гравий дорожки. – Можешь быть свободен.

– Да, барышня, – поклонился возница.

Едва поднялась по ступенькам, как дверь особняка тут же отворилась.

– Доброе утро, барышня.

– Доброе, Бажен.

– Как ваше путешествие?

– О! Замечательно! Тула прекрасна – тихая скромная барышня, в правом кармане которой револьвер, а в левом – вкусный пряник.

– Очень интересно. А что скажите о Казани?

– О! Казань – яркая, как танцовщица в вихре цветных юбок и перезвоне десятка браслетов.

– А Петербург? – сощурился Бажен.

– Юный, заносчивый. Этакий Дориан Грей. Красивый, жестокий и холодный. Ему не слишком-то идёт солнце.

– Барышня, да вы никак в поэты решили податься? – лукаво подмигнул Бажен.

– О нет, я точно не поэт, – не смогла скрыть улыбки. – Отец у себя? – стаскивая перчатки и жакет, спросила у мажордома.

– Да, барышня, почитай с самой зари в кабинете. Госпожа были в сильном недовольстве, – седые брови сошлись, образовав глубокую складку, выдавая наивысшую степень осуждения.

– Насколько сильном?

– Госпожа нынче в лимонной гостиной, музицируют…

– Шиш1 побери! – воскликнула я, и тут же прикрыла ладошкой рот.

– Барышня! – всплеснул руками Бажен.

– Прости-прости, – прижала пальцы к губам. – Само вырвалось.

– Ох, барышня, – покачал головой Бажен.

– Ну Баже-е-е-н… А давай ты меня сейчас не увидел, а я Милечке позвоню?

– Хм-м-м… – серые глаза прищурились с явным интересом. – Я ж сегодня ещё к Ефиму не наведывался. Неплохо бы ему озаботится персиковым пирогом.

– Ты чудо! А я тихонечко, да? – стрельнула глазами в сторону отцовского кабинета.

– Пойду-ка, я на кухню, потороплю Ефима с пирогом, – «совсем не обращая» на меня внимания, направился в сторону кухни Бажен.

Не теряя времени, тихой мышкой проскочила к лестнице, и на цыпочках метнулась к отцу в кабинет. Дверь даже не скрипнула.

– Явилась, егоза! – не отрывая взгляда от монитора, бросил вместо приветствия отец.

– Ага, – подошла со спины, крепко обняла за плечи и чмокнула в щеку. – Что ты опять натворил?

– Данияр… – поморщился, как от зубной боли папа.

– Опять? Что на этот раз?

– Проигрался, мерзавец…

– Пф-ф-ф, ну так не впервой же? Что ж тогда маменька в печали?

– В кутузке он. Выкупать не дам! – хлопнул ладонью по столу отец.

– Та-а-ак…

– Пусть вон в армию идёт!

– Так маме и сказал?

– Угу…

– Понятно. Ладно, я Милёне позвонила. Ефим к чаю персиковый пирог печет. А с Данияром придумаем, но ты прав, пусть посидит денёк в кутузке. А сам-то как?

– Да, что со мной будет? – махнул рукой отец. – Вот, сижу и читаю очередной бред сивой кобылы. Чего только не придумают люди-человеки, лишь бы денег получить, – покачал головой отец.

– Да вы, сударь, никак опять тиранить подчинённых собрались? – хмыкнула, плюхаясь в кресло.

– А то ж! Нет, ну ты послушай, послушай! «Увеличить показатели выработки путём сокращения вольного часа2». Или вот. «Ввести штраф за невыполнение нормы выработки». Каково?! А?!

– М-м-м… я бы сказала каково.

– Ну! И за эти «гениальные» идеи они деньгу хочут! Ибо! Где же это? – поправил очки отец, всматриваясь в монитор. – А! вот «…ввести сие повсеместно, на что потребуется множество усилий и затрат»! А ведь нормальный же был парень, когда я его на работу брал! Вот сколько раз зарекался не принимать по протекции! – завёл свою любимую песню отец. – Да я же…

Тихий стук в дверь, прервал начинающийся отцовский спич.

– Богдан Александрович, – на пороге стоял лакей Федор. – Тут к вам господин Лешинский пожаловал. Изволите принять? – И уже ко мне, – Доброго утра, барышня!

– Этого ещё шиши принесли! – как от зубной боли скривился отец.

– Привет, Федь! – кивнула. – Па, а чего он хочет?

– Намедни встретились у Думы. Говорит, дело у него ко мне. Ладно, Федор, проводи его в малую гостиную.

– Да, господин, – кивнул Фёдор и тихо удалился.

– Господин… – хмыкнул папа. – Столько лет уже, а всё ещё ухо режет… не привыкну никак.

Понимающе усмехнулась, разглядывая статного и крепкого мужчину с серебристыми прядями в густой каштановой шевелюре, умными и добрыми карими глазами, в окружении тоненьких нитей морщин, красивой улыбкой, прячущейся в ухоженной бородке эспаньолке. И видела, как нахлынули на него воспоминания…

***

Богдан Александрович Гордеев. Невероятный и непостижимый человек. Возможно, вы скажите, любой человек по сути своей невероятен и непостижим. Да, это так. Но этот – он другой. Совсем другой. Неправильный. Чужой. Даже чуждый… История его похожа на сказку, невероятную и страшную сказку…

Богдан Александрович Гордеев, родился в славном городе Москва, в конце ХХ века, в семье потомственных врачей, ставший, вопреки чаяньям и ожиданиям родных, геологом. И жил он в общем-то обычной и даже интересной, как ему казалось, жизнью. Любимая и любящая жена, хорошая и увлекательная работа, пара верных друзей, праздники в гостеприимной родительской квартире с кучей родственников. Тихая, комфортная, иногда весёлая, иногда грустная, но хорошая такая жизнь. Как у всех.

Это случилось зимой. Празднование нового года в уютном ресторанчике, искрящиеся глаза жены, и маленькая, красиво упакованная, коробочка. Сначала он даже и не понял. Странная пластиковая штучка с какими-то полосочками. Теми заветными и самыми долгожданными двумя полосочками… Неужели? Недоверие сменяется радостью. Счастье разливается в воздухе! И ты хватаешь жену в объятия, и шепчешь и бормочешь что-то невообразимо ласковое и милое. И хочешь обнять весь мир! И что-то страшное врывается в эту радость…

– ВСЕМ ЛЕЖАТЬ! – и автоматная очередь крошит хрустальные подвески люстры и потолок…

Паника… Страх… Боль… Невыносимая боль… Потерять то, что только-только приобрёл… Она до конца и не поняла, что с произошло… В любимых глазах плескалось удивление и неверие. В навсегда застывших, любимых глазах… Не осталось ничего…

Он не помнил, как их спасли. Зачем их спасли? Зачем ЕГО спасли? Ведь ЕЁ нет! Ничего нет… Вспышки камер, и репортажи об очередном теракте… Странные и глупые слова соболезнования… И пустота… непроглядная черная пустота…

– Сыночек… родненький… – пробивался через эту пустоту, тихий плач матери, гладящей его по седым вискам. – Не уезжай…

– Я не могу тут… – глухой, как будто, чужой голос в ответ. – Не могу, мам…

– А как же?..

– Мам, прости…

– Ты, это… будь осторожен… береги себя… – крепкие объятия старшего брата.

– Не забывай нас… – не менее крепкие объятия отца.

– Я знаю, ты найдёшь. Слышишь? Найдёшь! – тихий шепот мамы на ухо. – Я знаю. Прощай, сынок.

Сухой щелчок замка, свет желтых фонарей, такси, аэропорт.

Три года. Три долгих года в дремучей тайге. Тайга коварна. Заманив в свои недра, она не отпустит…

Его, в полуобморочном состоянии, нашли спасатели. Он метался в бреду, и говорил отрывками: «Я говорил, что находка егеря не сулит ничего путного, но он и слышать не желал… Всё так и получилось. Вечером, ближе к ночи даже, я пошёл дров набрать, а остальные у палаток были… И тут как раздастся! Крик, рёв или рокот… Не могу сказать, что это было, но всё же на крик похоже… Много криков. Нечеловеческих. Очень громких. Уши заложило, в глазах потемнело, я упал… Не помню, как потом добрёл до своих, а там… Короче, все мертвы. Подошёл, смотрю, а у них кровь из ушей течёт… Забрал у Коляна рацию… Дальше не помню… Наверное отрубился…» Молоденькой, только-только закончившей ординатуру Катерине, следящей за странным больным, казалось, что этот странный пациент побывал в эпицентре какого-то взрыва. Когда же, больной пришел в себя, то рассказал странную и страшную историю. Наша вселенная удивительна, но представить себе то, о чём рассказал странный больной, Катерине было очень сложно.

Оказывается, есть другая Русь! Нет. Не так. Не Русь. Россия. И там страшно. Очень страшно. Там люди отказались и отвернулись от Богов. И верят они, кто во что горазд. И живут не больше восьмидесяти лет. И чар у них нет. Страшно стало Катерине. Очень страшно. Но больной не походил на блаженного. И что же делать? Спрятать? Так ведь найдут. Помочь? А как? Позвонить папе? Да! Поминая Рода3 за хорошую идею, Катерина бросилась к чарофону4. Папа разберётся.

Разобраться было сложно, даже папе. Очень странный тип. Русь – не Русь. Русич – не русич. Говорит странные вещи. Про летоисчисление, нравы, и чародейство. Неужто не врут старые хроники? Неужто правда? Есть другая Русь? Есть Русь, где страдают русичи? Почтеннейший Добрыня Всеволодович посмотрел на странного парня и дал ему почитать пару книг. И в книгах тех было написано что-то странное и не понятное для Богдана.

У вас вопросы появились, молодой человек? Ну давайте-давайте… Что значит, где Рюриковичи? Какие Рюриковичи? А-а-а-а… Ну да, были такие. Воду мутили конечно, но недолго. Словены их быстро раскусили. Что? Кто такие Словены? Ну так правящая династия. Почему оборвалась? Нет-нет! Что вы! И по ныне на Руси правят. Дай им Род здоровья! Что? Византия? Ну, да. Была такая. Что? Крещение Руси? Помилуй Род от такого! Вы не пугайте так, молодой человек!.. Что? Междоусобицы? Ну было дело, ну так это всегда так. Кто ж считает себя «чуть ровнее других»… ну да, Великий Род на такое безобразие долго смотреть не будет. Приложит по темени посохом своим, и сразу всё на место станет. Вы читайте-читайте, молодой человек. Что? Татарское Иго? Какое иго? Ах, вы про те пару набегов, кочевников? Ну так, дикий люд, что с них взять? Получили по зубам от чародеев, и ладно. Что? Ливонцы? Какие Ливонцы? А-а-а?! Так это были бриты. Ну да, стали они насаждать свою странную ересь о едином боге, и даже преуспели в некоторых королевствах. И стали собирать войско, и даже собрали, но куда им против наших-то? Тьфу! А князь, да. Князь Александр Невский их как раз на Неве и разбил. И выгнали их, и подальше. Пусть сидят в своих Европах. Да там тех Европ-то, тьфу! и растереть. Да и бежать начал люд от них. А как не бежать? Коли тебя за любое слово эти безбожники жгут, прикрываясь странной верой! Кому ж это понравится? А люди-то, чай не дураки… Что? Какой две тысячи восемнадцатый год от Рождества Христова? Упаси вас Род! Какой сейчас? Семь тысяч пятьсот двадцать четвёртый от Сотворения Мира5. Вы бы аккуратнее, молодой человек…

Богдан Александрович хоть и был по меркам этой Земли молод, но уж точно не был глуп. Книги про всяческих попаданцев он видел на полках у жены… и про параллельные вселенные слышал. И понял куда попал. Русь. Великая Русь. Огромная и необъятная, как и в его времени, только ещё чудеснее и больше. Тут чародеи. Тут люд, верующий в Истинных Богов, живёт до ста двадцати лет. А чародеи и до ста пятидесяти доживают. Тут Русичи. Былины. Сказания. Дружины. Великая династия Словенов. Семь тысяч пятьсот тридцатое лето от Сотворения Мира. Другой мир. Другие знания. Другое всё…

В тот же вечер Богдан вышел из гостеприимного дома Добрыни Всеволодовича Колесова проветрить голову и пошел куда глаза глядят. Таже Москва, да не та! Она была другая. Красивая. Яркая. Живая. Машины в пробках? Да. Кремль? Да. Красная площадь? Конечно! Памятник маршалу Жукову? Да. Парк Зарядье? Да. Сталинские высотки? Да. Москва-Сити? Тоже да… Вот только… не совсем…

Нет той Москвы двадцать первого века… не было тут Рюриковичей, не было крещения Руси, не было Смутного Времени, Стрелецких бунтов и революции. Тут не было блокадного Ленинграда, не было путчей и танков на улицах Москвы.

Здесь была другая Москва. Москва, в которой переплелось всё, что возможно и невозможно. Органичное сочетание футуристических высоток, из стекла, железа и бетона, и эклектики русских теремов, в белом и ажурном обрамлении наличников… и фантастически-авангардные машины, вперемешку с каретами и омнибусами6… и на башнях Кремля не звёзды вовсе, а солярный знак, напоминающий звезду с исходящими четырьмя лучами, крутящимися посолонь – то есть, по часовой стрелке, по ходу Солнца…

Москва, где Красную площадь не уродует мавзолей. И Жуков вроде бы на коне, да только китель похож на кольчугу больше, и живёт и здравствует великий маршал по сей день. И в Зарядье терем-музей династии Словенов, а Иосиф Сталин – это величайший архитектор, и никакой не вождь страны Советов. И вовсе нет никаких «сити», есть новый квартал «Москва-Градъ»… И всё это буйство красок и стилей делало город похожим на сказочное место где, казалось бы, архаичные традиции и культура сливались с феерией науки и техники. Где пересеклись параллельные прямые! Где невозможное – рядом.

Москва, где мужчина, похожий на богатыря из сказки, едет на вороном жеребце и гневно говорит в трубку телефона что-то об акциях и фондах. Где девушка, разодетая в стиле стимпанк7, цитирует Высоцкого, который дожил до глубокой старости.

Москва, где то тут, то там слышаться такие знакомые, но уже забытые имена старых богов… Помоги тебе Род… Шиш попутал… Лада уберегла…все мы к Марене уйдём… Перун не оставит… Ярило согреет… вот ведь Мокошь сплела… Велес чарами наградил…

Москва, где Чертолье, вовсе не Чертолье. Да, конечно, там храм… вот только, Бога Перуна храм… хотя, это и храмом назвать нельзя – огромный, размером с дом, черный валун.

Здесь всё было другое. Люди. Мода. Стиль. Дома. Жизнь. Вера. Времена. Другие времена… новые времена, а боги, как оказалось, старые…

Он шел к этому валуну, как будто под гипнозом… что-то звало его. Говорят, мужчины не плачут? Плачут. Ещё как. Богдан сидел, облокотившись спиной на черный валун, и плакал. Но не жалел себя. Нет. Он просил. Просил всех Богов. За мать. За отца. За брата. Он знал, что им будет тяжело. Знал, какая это боль – потерять любимого человека. Просил помочь им. Он сидел так долго, что казалось, впал в транс… И видел, как мать и отец, почерневшие от горя, стоят над пустой могилой, как стиснуты челюсти брата, как плачет, обливаясь горючими слезами племянниц. И светлый луч… Нет, не луч… Молния над их головами. Видел, как вздрогнули они от раската грома, в котором слышалось: «Я не забуду… Я буду осторожен… Я найду… Прощайте…». И дождь смывает боль и горе, и лёгкие улыбки освещают родные лица…

***

– Па-а-ап?

– А? – вынырнул из прошлого отец.

– Там тебя ждут…

– Да-да… задумался… – потёр переносицу папа. – Ты к нам присоединишься?

– Нет, – качнула головой. – К маме пойду.

– Да-да… конечно, сходи. И это… ну ты сама, знаешь, – помахал в воздухе кистью папа.

– Я поняла.

Ага, как же, задумался он. Усмехнулась в след выходящему из кабинета отцу. Видно же было что вспоминал он о той Земле. Страшной и непонятной. Историю отца знали не многие, и даже с нами он делился неохотно. С тех самых пор, как он очутился в нашем мире, прошло больше пятидесяти лет. И сейчас, Богдан Александрович Гордеев, не потерявшийся во времени чудак, а великий ученый. Алмазный король! Именно ему Русь обязана Якутскими алмазами. Хоть он и морщился каждый раз, когда ему об этом говорили. Да, он геолог, да в России об этих алмазах не слышал только глухой. Но на Руси-то не слышали. И знать не знали, что там такие залежи. Тайга и тайга. На Руси много чего есть. А благодаря папе теперь и знаменитые алмазы. Он почти десять лет не вылезал из тайги. А в Якутской тайге ой как много всего. Якутия – край несметных богатств, которыми щедро одарили ее Боги. Велики богатства ее недр – алмазы, золото, серебро, олово, уголь, нефть, газ… Крупнейший сырьевой регион Руси, единственный в мире, в недрах которого находится вся таблица Менделеева. За огромный вклад в развитие Руси папе даже хотели пожаловать боярство… и пожаловали, он конечно хотел отказаться, да деда Добрыня не дал. Ещё и парочку рудников ему посоветовал просить…

– Доброе утро, барышня, – не отрываясь от полировки мебели шепнула горничная Марьяна.

– Доброе-доброе. Как там? – шепнула в ответ.

– Только-только затихло.

– Уф-ф-ф… Ну, я пошла, – резко распахнула двери лимонной гостиной.

Если вы, услышав фразу «госпожа изволит музицировать в лимонной гостиной», представили себе этакую утончённую даму в кринолине и кружевах, сидящую за пианино в комнате, оббитой желтыми обоями, пф-ф-ф! спешу разочаровать. Гостиная самая обычная, лимонная она потому, как только там прижилось и растёт в своё удовольствие маменькино лимонное дерево. А так комната в стиле старого петровского классицизма (папа по привычке называет это викторианским стилем) с белыми стенами, темным паркетным полом, стандартным камином, книжными полками, массивными креслами, диваном и столом. Большими окнами, убранными в летящую и легкую кисею, коврами, подушками, пледами, и чаромедийным8 центром. И нет никакой дамочки в кринолине и кружевах. А есть, посреди этого уголка спокойствия, огромная барабанная установка, за которой сидит раскрасневшаяся от усилий, с горящими гневом голубыми глазами, убранными в обычный хвост золотыми волосами, в майке и каких-то безразмерных шароварах, красивая статная женщина.

– Привет, ма. Музицируем?

– Уже доложили? – отбросила палочки маменька.

– Ма-а-а-м…

– Ну что? Что «мам»? Я уже почти тридцать лет, как твоя мама! – сложила руки на шикарной груди маменька. – А ты? Ты когда, станешь?

– А что я? Что это сразу я? Вон. У тебя Миля есть!

– Миля – невестка. А ты дочь!

– Маменька, позвольте вам напомнить, для того чтобы радовать вас долгожданными внуками, я должна мужем обзавестись.

– Вот! А ты?!

– А у меня работа…

– Вот именно! Работа! Эта твоя работа!

– Ма-а-а-а… не начинай, – зыркнула я глазами. – Я тут ни при чём. Не стоит валить с больной головы на здоровую. И отец абсолютно прав! Данияр взрослый мужик! Мам, ему полста скоро! Да, деда Добрыня его сам бы прибил! И тётя Катя, ещё бы добавила!

– Влада! Но так нельзя! Мы же…

– Мам, папе было тридцать, когда он остался один. Совсем один! А тебе сколько? Столько же?

– Но…

– Ма, ну я понимаю, что ты выросла с Катериной, знаю, что не можешь, но так надо! Понимаешь? Надо. Ну послужит в святовитской9 дружине пяток лет, с него не убудет.

– Влада, я поклялась на могиле…

– Мама! Ты поклялась своему дяде и двоюродной сестре, что не оставишь Данияра в беде! Ты не клялась, что будешь потворствовать его выходкам. Ты не клялась выкупать его долги! Ты не клялась каждые две седмицы вытягивать его из зад…

– ВЛАДА! – громыхнула маменька.

– Ну! Вот видишь! – скопировала маму, сложив руки на груди. – Мне и Ратмиру, ты готова была вымыть рот с мылом, за малейшее сквернословие. А представь Ратмира в такой же ситуации, как у Даньки сейчас?

– Да я ему голову оторву! – опять рявкнула маменька.

– Да что ты? А ничего, что братишка уже, отслужил в дружине, закончил академию, женился, и ждёт прибавления в семействе! Ах, да! Ещё и работает с отцом! А Данияр? Он что? Так и будет чужеядом10 сидеть?! Да если бы не папа, он бы всё содержание уже размотал! Слава Роду, деда завет11 оставил! А то и вовсе бы нишь12 стал!

– Не стал бы! Не стал! Он просто горюет! И не может прийти в себя!

– Да ладно?! Серьёзно?! Вот так сильно горюет, что по игорным домам шляется, и кобелирует напропалую уже шишову кучу лет?!

– Знаете что, барышня?! – упёрла руки в бока маменька. – А ну-ка…

– Ой! – раздался от двери тонкий женский голосок. – А вы тут что? Ссоритесь?

Мы с маменькой синхронно повернули головы в сторону двери, и так же синхронно заулыбались.

– Ну что ты, Милечка! – вскочила маменька. – Дорогая, ну кто ссорится? Нет конечно! Пф-ф! так ерунда. Дай я тебя поцелую.

Уф… Милёна вовремя, как всегда. Милёна. Ну что за красота-то?! Копна солнечно-рыжих кудрей, бездонные васильковые глазищи, россыпь веснушек на тоненьком носике, добрая и ласковая улыбка, и вся такая хрупкая, как крылатая мавочка13. Вот уж чудо, вот уж диво. Ясная, светлая, милая, как зоренька. Оно и не удивительно, только такие и становились волховицами богини Лели. Богини весны, молодости, легкости, любви. И все волховицы, как одна, на вечно молодую Лелю похожи, не внешне, нет, сутью. Они покровительствуют девушкам до замужества, оберегают от глупостей, да ошибок и помогают обрести искреннюю любовь. Как уж братец смог уговорить такую чудную девушку, стать его женой не знаю, но факт остаётся фактом. Жена. А жена волховица – это что сказочная Берегиня! А как уж любят они друг друга… Эх!

– Милечка, ну ты как? – квочкой квохтала маменька. – Что врачи говорят?

– Ну какие врачи? Сроку-то всего второй месяц. И всё хорошо.

– Милечка, я переживаю, ты вон какая тоненькая, а Ратька, тот ещё тур14.

– Всё хорошо, не переживайте, – ласково улыбнулась Милёна. – Так о чём спор-то?

– Да ну, – махнула рукой я. – Ну какой спор? Решаем вот, определять Данияра в дружину али нет.

– Дружина – это хорошо, – радостно закивала Милёна. – Только в стрибожью.

– Лётчики? – матушкина брови взметнулись к волосам.

– Да-да. Я как-то слышала, Данияр и Ратмир, обсуждали ассов из пятой дружины Стрибога15. Так у Данияра так глаза горели, так горели!

– Хм… – задумалась маменька, и подошла к окошку. – Лётчик…

Пока матушка думать и размышлять изволила, я молча приложила руку к груди, и беззвучно шептала благодарности Милёне. На что мне махнули рукой – «мол, не беспокойся, всё хорошо». А маменька посветлела челом, стянула ленту с волос и растрепала свою гриву.

– Лебёдушки мои, пойду-ка я переоденусь к чаю, – выдала свою лучшую улыбку нам маменька, и была такова.

– Я не знаю, как ты это делаешь, но ты чудо, ниспосланное нам Богами! – чмокнула в щёчку Милёну. – Ещё бы пару минут, и всё.

– Да ладно. Велена сама бы всё поняла.

– Понять-то поняла бы, – хмыкнула я. – Но папу жалко… Переживает.

– Его тоже можно понять. Он Велену очень любит. И Катерину с Добрыней Всеволодовичем уважал. Семьёй считал.

– Ну что, пойдём отца спасать? Там к нему какой-то скучный человече пожаловал.

– Пойдём.

Через минуту выяснилось, что спасать нужно не отца, а его визитёра.

– Пошел прочь из моего дома!!! – раздался отцовский рёв из малой гостиной, куда мы, собственно, и спустились с Милёной. – И что б я тебя и близко не видел! Бобыня худоумный16!

Двери гостиной распахнулись, и в холл вылетел красный, как варёный рак, моложавого вида мужчина. Весь такой, ну-у-у… прилизанный, что ли.

– Вы не понимаете! – визгливо выкрикнул «прилизанный». – Я же…

– Пошел вон, вымесокъ17! – процедил сквозь зубы отец, и тут же рявкнул в сторону. – Фёдор! Выкинь этого, – ткнул в «прилизанного» пальцем папа, – за ворота.

– Пройдёмте-пройдёмте… – Фёдор, вынырнувший в холл при первых же криках, схватил «прилизанного» под локоток и весьма невежливо потащил к выходу.

– Пап? А к нам Милёна пришла, – тут же вставила я, пока Федя тащил, что-то верещавшего «прилизанного», к выходу.

– Здравствуй, Куколка! – тут же заулыбался папа, обнимая Милёну. – Ты как?

– Я? Хорошо, – улыбалась в ответ девушка. – А у вас что случилось? – кивнула на Фёдора Милечка.

– Да ну, это пустое, – попытался отмахнуться папа, но под двумя нашими взглядами, раскололся, как сухое полено. – Этот козёл свататься приходил.

– Что?! – выпучила я глаза.

– Что?! – тут же раздалось матушкино с лестницы.

И мы все дружно повернулись на голос. Ох! Ну маменька! Ну даёт! Роскошное золото волос по плечам, сияющие голубые глаза, невероятной красоты черное платье, с таким декольте… ну, я бы на её месте даже не дышала… Стройные ножки, мелькнувшие в разрезе платья, обуты в туфли на немыслимых каблуках. Переоделась к чаю, ага… по-моему я, услышала стук папиной челюсти о мрамор холла… а нет, это Фёдор сбил этажерку для зонтов.

– Этот прилизанный хорь приходил свататься к Владушке? – вопросило видение невероятной красоты маменькиным голосом.

– Э-э-э… м-м-м-м… да, – Папа как завороженный смотрел наверх.

– Понятно, – «Видение» начало спуск по лестнице. – Дорогой, я согласна с тобой. Пусть Данияр идёт в дружину. Ума может как раз наберётся, да?

– Да. В дружину, – не отрывал взгляда от маменьки папа.

– Вот и хорошо, вот и порешали, я сегодня же позвоню Никодиму Петровичу, – остановилась матушка на последней ступеньке, – А этот хорь, он, кстати, кто?

– Вацлав Лешинский. Секретарь при Бритском посольстве.

– Секретарь? Лешинский? Бритское посольство? Сюр какой-то…– помотала головой маменька.

– Его предки, когда-то переехали жить к германцам, а потом к бритам. Получили за какие-то заслуги дворянство. Графья они, видите ли…