Записки старого мага

Близились неприятности, но чувствуя странное – не унявшееся с утра раздрожение, Гроз не спешил вставать из-за стола. Кто-то должен был ответить: за его старость и беды со сном. Ответить за его деда и отца, за черную плесень и сломленное сердце хрустальной горы, за последний народ, за тихую погибель… Старик безразлично ковырял ложкой в своей похлебке и ждал… Наконец один из стражей заметил – кроме них в зале есть кто-то еще. Стая нашла себе жертву. Ждать осталось недолго…

Часть кампании о чем-то недолго совещалась между собой. Затем подозвала к себе хозяина гостиницы. Шепот на ухо и жест в сторону эльба. Хозяин сколько мог, отнекивался, но довольно скоро сдался и решив не перечить "господам", направился к столу старика.

–Простите за то, что отвлекаю.– С виноватой физиономией улыбнулся он эльбу.– Молодые люди – за тем столиком приглашают вас, присоединиться к ним… У молодого офицера сегодня день рождения и вот…

–Я со свиньями не пью.– Ухмыльнулся старик, оглянувшись на кампанию.– Так им и передай…

–Но как… Они посчитают ваш отказ оскорблением и… Это отпрыски старших фамилий… Господин Гроз…

–Пусть.– Пожал плечами эльб.– Я слишком стар для того, что бы быть вежливым. И если свора пьяных идиотов решит – что я наношу им "личное" оскорбление, то это их "личные" проблемы.

Не найдя, что ответить, хозяин огорченно развел руками. Что-то бессвязно проворчав себе под нос, поспешил обратно "К отпрыскам старших фамилий". Галдящая кампания на миг затихла. Затем, поодиночке потянулись к столу старика…

–Со свиньями не пьешь?– нависнув над Грозом и обдав эльба густым перегаром, спросил один из них.– Гордый?

–Какой есть. А пить с тобой я не буду. Брезгую…

–Слушай ты.– Страж качнулся на месте и едва сумев удержаться на ногах, тяжело оперся ладонью о край стола.– Урод… не знаю как у вас там… но у нас… за такие слова, кишки на вертел наматывают… Тебе жить надоело?

Из-за сильной близорукости Гроз сносно видел не дальше пяди. Все остальное тонуло для него в густом непронцаемом тумане. Прежде парень казался размытым в очертании силуэтом. Теперь юбиляр оформился в молодого упитанного аристократа… Не старше двадцати лет, тонкая козья бородка, шикарные рыжие усы… Наверное сынок одного из местных лордов. Пустой и неумный, обладающий завышенным самомнением кретин… "Одно и тоже…"– скривившись то ли от разочарования то ли от облегчения, откинулся на спинуку стула эльб.– "Вот уже триста лет как я нашел этот город и каждый раз здесь все по старому. Одни и те же люди одни и те же ошибки."

–Ты что? Оглох? С такими-то ушами…

Уши эльба были не больше человеческих, но на лысом сморщенном черепе они казались огромными. Уши старика привлекали внимание… и Гроз буквально шкурой чувствовал, как у парня зачесались руки их оборвать. Мгновение страж в нерешительности топтался на мсте, а затем, наконец, решившись выполнить задуманную пакость, протянул к коротышке открытую пятерню…

Оставаться с утра без ушей было глупо… Не делая резких движений, старик отвел руку стража от своего лица, затем крепче сжал в кулаке один из выхоленных пальцев… и выгнув его в обратном положении до упора, немного провернул вправо. Раздался хруст.

Отступив от эльба на шаг, страж уставился на искалеченную руку.

– Сука.– То ли удивленно, то ли с обидой произнес парень, понемногу сообразив как несправедливо поступил с ним старик.– Да я, тебя, падла…

Договорить мысль, стражу не дал Бляха. Выскочив из-под стола, словно демон из преисподней, зверь свалил человека с ног и подмяв того под себя тяжелым гутаперчивым пятном… аккуратно сцепил челюсти на хрупком, гладковыбритом кадыке.

–Тихо.– остановил прочих стражей старик.– Бляха шуток не любит. Еще один шаг и голова вашего друга отделится от тела.

Как бы там ни было, но стражи оказались не на столько пьяны какими казались сначала. Кровавой бани удалось избежать. "Хорошо…" Оставив оружие в ножнах, люди отступили от зверя, ближе к стене…

–Выпить значит со мной хотели?– Улыбнувшись во весь рот, выждав небольшую паузу, скривился старик.– Ну ну… Присаживайтесь…

Стремительно трезвея, стражи стали по одному опускаться на стулья. По наигранно любезной интонации старика становилось ясно, что происходит что-то плохое. Коротышка вел себя… как волк – оказавшийся в стаде молодых козлят. Слова его не терпели возражений, ослушание грозило неминуемой карой, а значит… – Когда сел последний человек, Гроз довольно хлопнул в ладоши. – А теперь, давайте немного поиграем…

Спустя пять минут, эльб плотно притворив за собой дверь, вышел на улицу и подозвав выскочившую за ним пантеру, шагом праздного горожанина направился к главной башне города. Только-только взошедше солнце, проникнув сквозь зарешеченные окна в обеденный зал харчевни, открыло перед собой странную картину. С десяток молодых стражей, мирно взявшись за руки, сидели за пустыми столиками и вперив в пустоту стеклянные глаза, в разнобой, монотонными голосами, повторяли один и тот же куплет…

Будь хорошим мальчиком

Слушай маму с папочкой

Или старый эльб придет

Твою душу заберет.

Твою душу заберет…

Глава. 4. Элина.

Утонув в лужице воска, зачадил остаток фитиля. Стало темно, и в келье запахло гарью. Стало трудно дышать, стальным обручем, сдавила сердце тоска. Слез уже не осталось и что бы хоть как-то облегчить тяжесть в груди, девушка негромко – по-звериному завыла.

За дверцей что-то скрипнуло и испугавшись собственного крика, Элина зажала кулаком рот. (Настоятельница терпеть не могла нытья, могла сурово за него наказать.) Тревожный звук не повторился, и торопливо поднявшись на ноги, цетра достала из ларчика новую свечу.

По традиции зажигать новый светоч следовало от прежнего, но так как тот потух, послушница в нерешительности остановилась перед образком. Затем сняла с шеи ремешок с оберегом. Направив оберег на свечу, по старой, оставшейся еще с детства традиции, загадав желание, зажмурила глаза. Раздался щелчок, от кулона отскочила голубая искра и черный фитилек расцвел теплым – веселым огоньком. Улыбнувшись, девушка торопливо спрятала камешек обратно за край воротника. "Теперь все в порядке. Никто не догадается, что молитва была прервана."

Встав на колени и сложив руки лодочкой, девушка вновь начала читать молитву, однако… вдруг сообразив, что в очередной раз согрешила, остановилась. "Грех есть грех… Лишь пятерка может знать истинную глубину проступка. Запалив свечу от оберега она согрешила… Зло есть зло. Зло всегда должно быть наказано."

"Мои беды – наказание за мои грехи".– Вздохнула девушка, чувствуя сильное отвращение к самой себе.– Я не должна была так поступать…

Собравшись духом, цетра потушила огарок… Совершив новый грех, со злорадством отметила. – "Так мне и надо…"

"Боль – как часть страдания – есть очищение от греха."– Поясняла им перед бдением настоятельница.– "Чем больше на себя примешь, тем чище пред ликом пятерки окажешься. Не беги от боли, усмиряй плоть – ибо только дух твой истинно достоин сострадания."

Помяни черта и он тут как тут. Дверца за спиной беззвучно открылась и в келье на мгновение стало светло. Повеяло сквозняком, и комната пропиталась густым ароматом волчьей розы. Настоятельница любила благовония и не стеснялась ими пользоваться. Необычно для ее сана… Говаривали что духами, она заглушает зловоние от гниющих стигматов… -"Ложь? Хотя кто может знать точно?"– Раздалась дробь частых шажков, и на плечи Элины легли холодные узкие ладони…

–Тьма – есть истинное воплощение зла.– Зашелестел над девушкой тихий – нежный голосок.– Во тьме – даже у самых преданных слуг пятерки возникают грязные мысли. Грязные видения. Они сладки… Они соблазняют тебя, пленят душу мягкими, но непреодолимыми оковами, мало-помалу, берут власть над телом. Тело отданное сатане – есть одержимость.– Пальцы настоятельницы свела судорога.– Что – неприкаянная душа – ты, делала здесь, в одиночестве, окружив себя предательской темнотой?

–Молилась госпожа настоятельница…

–Знаешь ли ты, что значит огонек свечи?

–Истинность веры.

–Истинность веры.– Согласилась с девушкой настоятельница.– В непроницаемом мраке, в полной глубокой темноте, он служит… напоминанием заблудшим душам. Только увидев его, человек может до конца осознать то, что даже крупица света… стоит дороже, вселенной холода и тьмы. Глубокой скорби достоин тот, кто отверг данный ему святой пятеркой, маячок веры.

Настоятельница замолчала. Зная что та ждет от нее какого то ответа, Элина с трудом сглотнула застывший в горле ком. Прошептала:

–Человек, лишенный веры достоин скорби…

–Скорби и презрения.– Согласилась настоятельница.– Скорби о том, что очередная душа отдалась во власть тьмы и призрения в урок другим. Повтори, человек лишенный веры – достоин призрения.

–Человек, лишенный веры достоин призрения.– Послушно отозвалась словам настоятельницы цетра.

–Призрения и скорби.– Почти касаясь губами уха девушки, горячо зашептала настоятельница.– Он как живой труп. Он источает зловоние и скверну, и даже близкий друг отворачивается от него, страшась принять на себя, его нечистоты. И ты… Ты как этот труп. Ты источаешь зловоние и скверну, ты погрязла в грехе, ты исчадие тьмы, что несет людям лишь зло и погибель.

–Я исчадие тьмы… Несу людям зло и погибель.– Вяло повторила Элина.

От страха и пережитого в прошлое бдение шока, от голода и жажды, девушку замутило. Кружилась голова. Густой аромат розы давил своей удушливой прелью и теперь в нем и в правду ярко угадывался запах тлена и гнили. Конечно, как она раньше не догадалась. Эта вонь исходит не от праведной настоятельницы, а от нее самой. Это она -Элина как отступившая от истинной веры еретичка, источает зловоние и скверну. Она живой труп… и ей предопределена вечность страдания…

–Боги милостивы.– Продолжала настоятельница.– Они всепрощающи и дают каждому шанс.– Пальцы женщины за спиной схватились за ворот покаянного одеяния цетры, и оцарапав ключицы, с силой разошлись в стороны. Послышался скрип раздираемой ткани, а после, на голые плечи девушки вновь легли две узкие холодные ладони.– И я милостива… Я помогу тебе вновь обрести свет. Верну веру. Заставлю принять отвергнутые истины… – прикосновение ладоней к спине стало болезненным, и мгновением позже, Элина поняла, что женщина впилась в ее кожу когтями.– Кто побрезгует той скверной, в коей погрязла грешница, если не такая же грешница?– До крови, раздирая плоть, когти стали опускаться ниже, и Элина услышала стон… Застонав сама, девушка закрыла глаза. Сознание словно вода из худого сосуда медленно покидало ее разум. Воля – до этого мгновения бывшая нерушимым камнем, в цепких объятьях этой странной, жестокой женщины рушилась – словно ветхое здание под напором неумолимых стихий. Было муторно и гадко, болела голова… совсем не хотелось противиться злым холодным рукам.– Боль – принесет тебе очищение. Страдание – даст право на обитание в раю. Я знаю всю праведность этого пути, и я дам тебе свет…

Склонив голову ниже, Элина зашептала молитву.

Про госпожу настоятельницу ходили разные слухи. Кто-то им верил, кто-то нет, но каждая из послушниц испытывала к этой женщине страх. По отдельным ужимкам, по чрезмерной аскетичности, наконец по неправдоподобным замалчиваемыми всеми, но известными каждому историям, из-под маски благонравной святоши то и дело проглядывало лицо зверя…

Одним из первых сильнейших потрясений Элине привелось испытать в первый год, после своего зачисления в послушницы монастыря. Тогда, в свои двенадцать лет, она сдружилась с такой же как и сама – послушницей первогодком по имени Рита. Происходившая из бедной семьи, та обращала на себя внимание, не сочетавшейся с ее корнями хрупкой миловидностью и невероятной – часто доходящей до абсурда, скромностью…

Рита сразу привлекла к себе внимание настоятельницы, и Элина помнится даже немного завидовала ей по этому поводу… Кому не хочется ходить в любимицах у своих высокопоставленных покровительниц пусть даже таких строгих и властных эта.

Первое время все было хорошо, но вскоре Элина стала замечать, что с ее подругой происходит, что-то странное. До сих пор общительная и жизнерадостная девушка стала сторониться друзей, все чаще старалась остаться в одиночестве и с непонятным упорством избегала бесед на задушевные темы. Девочку мучили ночные кошмары. Пару раз Элина находила ее в слезах…

Закончилось все быстро. Как-то за небольшую провинность Рита была отправлена в келью на покаянную молитву, а на следующий день ее нашли мертвой в саду. Хрупкое тельце девушки болталось в кроне старого дуба, а от ее шеи к тяжелому суку над головой тянулась жесткая кожанная бичева. Самоубийство считалось смертным грехом… Большого сочувствия у обитателей храма смерть Риты не вызвала. Девушку сняли, и словно животное зарыли где-то за стенами монастыря. Все кончилось…

Смерть Риты не раследовалась но у Элины отчего-то сложилось стойкое мнение, что к гибели ее подруги, свою руку приложила настоятельница. Прямых улик тому не было и потому о невероятных догадках на долгое время пришлось забыть. Время шло, память о мертвой подруге постепенно стиралась, а вот смутный страх, загнанный в глубины души уходить не спешил. Черным ядом, пропитав кости, он как затаившийся в логове волчонок подпитываемый все новыми и новыми сомнениями рос, набирался силы, и теперь вдруг осознав правдивость своего существования, полностью поглотил собою сознание цетры.

-Смирение и покорность – вот суть истинной добродетели.– Шептала тем временем настоятельница, упиваясь страхом Элины.– Безропотно принять наказание, с благодарностью позволить длани господней, вырвать из твоей души порок… Как апостолы святой пятерки – без криков вынести отмеренные им судьбою мученья. Разве не это – самый благородный из всех поступков, что может свершить за свою короткую жизнь человек?

Схватив девушку за волосы, настоятельница оттянула ее голову назад. Вцепилась в горло цетры костлявыми пальцами.– Ты позволишь мне отчистить твою душу от скверны?– спросила она, прикусив ухо Элины.– Отчистить тебя огнем боли?

–Не нужно…– Прошептала Элина, попытавшись вырваться из хватки.

–Ты и так умрешь.– Вцепившись в девушку крепче, зачастила настоятельница, то и дела срываясь на хрип.– Матриархат не прощает предательства. По твоей вине город погибнет. Не сегодня-завтра тебя казнят… без покаяния как грязного троля. Осмеянная и обруганная ты подвергнешься позорной смерти… но даже там, за гранью жизни, тебе не обрести покой. Только я могу тебе помочь… помочь войти в рай чистой. Не отвергай мою любовь.

–Не надо…– Задыхаясь, захрипела девушка, пытаясь оторвать костлявую руку от своей шеи.– Я не виновата…

–Не упорствуй. Вина доказана… Прекрати…

Силы были не равны. Быстро слабея Элина забилась в руках настоятельницы будто пойманная в силки птаха. Вскрикнула… Жрице это не понравилось. Намотав волосы цетры на кулак она с силой ударила девушку головой о край киота. В глазах Элины потемнело, а затем по ее лицу побежало что-то теплое и липкое…– Тихо.– Зашипела настоятельница монастыря.– Не протився. Все равно будет, по-моему.

Теряя сознание, Элина выпустила запястья настоятельницы из своих рук. Чувствуя, что сопротивление ослабло, та разжала пальцы и позволила цетре опуститься на пол. Склонившись на ней словно кот над придушенной, мышью перевернула Элину на живот и, сведя той руки за спину, стянула их заранее приготовленным ремешком. Очнувшись от обморока, Элина вновь попыталась ввернуться из хватки, вновь попыталась кричать. Ударом кулака под-дых, настоятельница пресекла жалкую попытку к бунту…

–Ну-ну пошуми…– Произнесла она, склонившись над девушкой.– Нам ведь свидетели не нужны? Правда? Покаяние не терпит суетности.

Увидев глаза женщины, злые, безумные, Элина зажмурилась…

–Куда?– зашипела та, силой обернув лицо девушки к себе.– Грешник не может отвернуться от лика божьего в день суда. Не скроется он от взора его ни в чащобах лесных, ни в пучинах водных, ибо не станет в тот миг для него – ничего из этого. Лик к лику спросит у него создатель за грехи его, и соразмерным будет наказание за деяния его. И за зло – живущее в сердце его, будет наказан он злом с троицей, и за скверну, что принес в жизнь – восьмикратно. И будешь ты у него как на ладони, и в его воле окажется судьба твоя.

Не замолкая и на мгновение, настоятельница вынула откуда-то острую стальную шпильку. Коротко размахнувшись, с явным наслаждением, воткнула ее Элине в плечо. Больше от неожиданности, чем от боли, Элина вздрогнула… и вновь попыталась кричать. Под пяткой оказалось что-то твердое и уперевшись в это всей ступней, девушка толкнула себя вперед. Сверху послышался скрип, раздался грохот бьющегося стекла. Настоятельница грязно выругалась, и вдуг оказавшись в ногах послушниы, попыталась вновь взобраться на нее верхом. Несколько мгновений длилась упорная яростная возня. Хватаясь за щиколотки Элины жесткими ладошками, женщина пыталась вдавить их в пол, цетра пыталась помешать…

Сместившись на пару пядей в сторону, Элина кажется сумела ударить женщину по лицу. Стало свободней и не разбирая дороги, цетра отползла к стене. Забившись там в пропахший клопами угол, с трудом сдерживая судорожное дыхание, затаилась…

Потянулись тягучие мгновения странного затишья. Настоятельница, отчего-то больше не спешила нападать и от этого непроглядная тьма кельи казалась еще более зловещей. Выждав некоторое время, Элина стянула с запястий кожаный ремешок. Частью сознания понимая, что опасность миновала и дрожащими руками сняла с шеи волшебный оберег. Когда келья залилась неярким золотистым сияньем, осмотрелась…

Настоятельница, неестественно вывернув голову, лежала у дальней стены и кажется… не дышала. Не смея доверять своим глазам, Элина встала с пола, сделала шаг ближе. Затем подняв из-под ног обломок киота, опасливо выставив его перед собой, склонилась над телом. Вокруг головы женщины темнело большое темное пятно. "Кровь…"

В стене, в сажени от пола, прямо над головой жрицы, торчал толстый, кованый из сырого метала, гвоздь. В другое время на гвоздь вешали плеть для бичевания. Сейчас плеть лежала далеко в стороне… а от гвоздя к полу – по стене – шла все та же черная, маслянистая полоса. Очевидно, оступившись в темноте, настоятельница, падая, напоролась затылком о его острую – загнутую к верху поверхность…

Догадавшись – что случилось, Элина закусила кулак.

"Сегодня она убила человека. Пусть не намерено, пусть пытаясь защитить себя, пусть обезумев от страха, пусть… Теперь это не важно, это не снимает с нее вины. Теперь она… убийца. Не просто убийца, а убийца матери настоятельницы, убийца… во чреве обители веры и твердыни истинного знания… Грех – что не снять покоянием, не смыть кровью. Грех – хуже коего, не свершалось со дня основания монстыря…

Бдящая – отвратившая от себя милость небесного стража, цетра – отдавшая душу демонам, послушница – в час пкояния убившая свою духовную мать… Что может быть страшнее?"

Встав над телом жрицы, Элина несколько мгновений пыталась свыкнуться с новой – случившейся с ней бедой. Наконец мысли выстроились в какое-то подобие порядка. "Она преступница. По ее вине случились страшные вещи, ей страшно… но бежать некуда, значит, она должна смириться и… с благодарностью принять то наказание, что определит ей суд. Она не побежит. Все худшее что могло с ней случиться уже произошло. Она не побежит…"

–Нужно кого-то позвать.– Прошептала Элина.– Нужно отдаться во власть стражей. Лишь бы все быстрее кончилось…

Опираясь о стену девушка подошла к двери, и скрипнув засовом вышла в примыкавший к келье коридор. Стражниц на своих местах не было… немного подумав, Элина пошла дальше. "Рано или поздно я кого-нибудь встречу и расскажу ему обо всем." Интуитивно ориентируясь в пространстве, цетра свернула в сторону храмового парка. "Люди там в любом случае будут. Главное дотерпеть, найти любого человека и рассказать ему обо всем, а дальше… они все сделают сами…"

Парк оказался таким же пустым и безлюдным, как и трапезная за спиной…

Чистое небо влажно серебрилось редкими белесыми облаками. В сырых ветвях старых каштанов выводили редкие трели скворцы. Пахло цветами. Вспомнив, что еще раннее утро и большинство послушниц мирно спят в своих кроватях, Элина остановилась… Друзей ей здесь не встретить.

Немного в отдалении загремели ведрами, и обернувшись, девушка увидела спешащую к колодцу кухарку. Женщина была желчная и злая, и даже с утра, по всему было видно, пребывала в дурном настроении. Метнувшись было к ней, Элина остановилась. Перебрав в уме все, что та могла ей сказать… решила обратиться к кому-нибудь другому… Затем, пытаясь не шуметь, скорым шагом пересекла дворик, и крепче сжав пальцы на обереге… вбежала в первую же попавшуюся ей на пути дверь.

Глава. 5. Дайнар.

Заперев дверь камеры на массивную щеколду, Дайнар осмотрелся. Темный сырой корридор, чуть дальше, шагах в десяти, еще одна дверь. Подобравшись к двери, охотник заглянул в смотровое зарешоченное окнце…

Оставаясь в тени, троль разглядел небольшую, три на три шага, комнату. Лавки, стол, стул и… два стража у дальней стены. В сторожке (наверное в связи с визитом прима) царила тревожная тишина. Борг важная персона… большой вождь… Он смог пройти "все три испытания". Его руками пролито столько крови – что ею можно наполнить пруд. У прима него нет жалости. В его праве вершить суд. Его прихоть – закон. Стражи растеряны визитом столь редкого гостя. А воин чей разум окутан страхом… добыча легкая…

Преимуществом Дайнара была внезапность, и он не преминул ей воспользоваться. Ударом ноги выбив дверь, троль вепрем ворвался в комнату, и… одним ударом сердца спустя, все было кончено. Житель великого вельда, в честном бою, не уступит даже лучшему из людей…

Стряхнув с когтей кровь, Дайнар дал себе время на передышку. Дальше, за дверью, насколько он мог доверять своей памяти, шел длинный лестничный пролет. За ним был следующий коридор и наконец, дверь в тюремный дворик. После были сотни шагов открытого пространства, вооруженные алебардами стражи, высокие – в рост веньязы – стены… десятки арбалетчиков на них… за дверью была смерть.

Пересечь коридоры труда не составит, но что потом? Ощеревшись остриями пик, люди навалятся на него со всех сторон разом. Атакуют тяжелого троля словно огненные муравьи – жука ватаби, издырявят тело арбалетными болтами. Он сумеет убить многих но… конец будет один. Растеряв остатки сил, превратившись в кровавый кусок мяса, он погибнет прежде чем сумеет добраться до городских стен. Глупая смерть. Здесь, в стане врага, нужно быть осторожным… Хитрым и умным. Хитрым, подлым и злым… Крепко задумавшись, троль – мгновением спустя, решил вернуться в камеру с примом…

Но прежде… склонившись над одним из стражей (тем, что крупнее) Дайнар содрал с него куртку, а затем и штаны. Скрутив одежду в жгут, дикарь подпоясался ими словно ремнем. Теперь можно и вернуться…

Прим еще спал… он не стал противиться обыску. Кроме меча оружия у воина не оказалось. Без своих железных игрушек, люди были не сильнее новорожденных щенят и потому… Дайнар, без особой опаски опустил голову прима в бурдюк с водой. Мигом очнувшись, человеческий воин забился в руках дикаря. Пустое… Жителю каменного муравейника не сравниться в силе с охотником великих болот. Выждав для острастки положенное время, троль позволил человеку сделать первый вдох.

–Оклемался или опять окунуть?– Повторил Дайнар недавние слова Борга.– Ну, вот и хорошо… Ты как?

Не отвечая воин пожал плечами. Прим выглядел на редкость паршиво, и… это было нехорошо.

–Зря я тебя в ведро окунул…– Недовольно проворчал охотник, откинув с лица человека мокрые пряди волос.– Весь вид потерял. Из носа кровит… Погоди…

Собрав из под ног комочки глины, Дайнар слепил из них что-то похожее на затычки, и вновь прижав прима к земле, подавив сопротивление, залепил ими ноздри воина.

–Так лучше.– Довольно проворчал охотник, мокрой ладонью размазав по лицу человека кровавый след.– Под шляпой не увидят…

Напялив на воина колпак, что мгновением ранее стянул с головы мертвого палача, Дайнар в сомненьи закусил губу. "Демоны разберут их с этим шляпами… Наверное примы на голове что-то другое носят… Впрочем, сойдет. Зато рваную рану на башке прикрыл, а дальше… была-небыла…

Удерживая прима в клешне, охотник вернулся к дыбе и немного там повозившись оторвал от досок одну из цепей. Привязал цепь, лоскутами ткани, к своим собственным запястьям, и горестно сгорбившись в спине, попытался представить как выглядит со стороны. Здоровый, зеленый, лохматый, в тяжелых оковах, в пятнах запекшейся крови – один в один измученный пытками раб. Хорошо…

–А теперь, если хочешь жить, слушай меня.– Встряхнув обмякшее тело человека, негромко зарычал троль.– Итак… Ты решил вывести меня из тюрьмы. Для охраны тебе никто не нужен. Станешь дергаться, оторву голову… Все понял?– Вяло улыбнувшись, прим кивнул.– Тогда пошли.