Странники. Слезы небожителей

Спустя пятнадцать минут кэб остановился около ворот большого дома. Викери убрал дневник отца Леона в сумку, что лежала рядом на сиденье, и вышел, когда кэбмен открыл ему дверь, но прежде чем уйти, сунул тому пару монет в ладонь.

– Вы очень добры, – улыбнулся кэбмен.

– Меня порадовало ваше аккуратное вождение, так что эта награда вполне заслуженна, – кивнул Викери и направился в дом.

Стоило ему зайти за ворота, как он тут же приметил спешащую к нему леди Данэлию и неторопливо идущего следом Тобиаса Реймонда. Мать чуть не сбила его с ног. Она так сильно сжала его в объятиях, что Вик даже засмущался подобного внимания.

– Данэлия, не стоит так душить сына, иначе он умрет, не дойдя до порога, – отшутился мистер Реймонд и поприветствовал сына легким объятием за плечи. – Рад видеть тебя, сынок. Надолго к нам?

– Нет. В пансионе строгие правила, поэтому меня отпустили только на сутки, – произнес Викери, а мысленно добавил «к счастью».

– Не бывает прекрасного образования без должной строгости, – кивнул отец. – Ну что же мы стоим на улице, давайте пройдем внутрь и уже там обсудим все за чашкой чая.

Они двинулись по дорожке прямиком к парадному входу. Лакей забрал сумку Викери, чтобы отнести ее в комнату, а дворецкий проводил их в малую гостиную.

Все здесь оставалось таким же, как и когда Викери посещал дом в последний раз. На полу лежал ковер-ушак – подарок из Османской империи, диваны и кресла, обтянутые шелковым бархатом, окружали чайный столик из темного дерева, а на полках, как и раньше, стояли золотые часы, привезенные отцом из России.

– Прошу, присаживайтесь, – с почтительностью произнес пожилой дворецкий. – Чай скоро будет подан. Желаете еще чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

Дворецкий удалился, оставив семью наедине.

– Ну что, расскажешь нам, как проходит твое обучение? – поинтересовался Тобиас.

– Ничего интересного, отец. Наша жизнь не особо разнообразна, – дал размытый ответ Викери.

– И все же мадам Тулле высоко оценивает тебя, дорогой, – улыбнулась леди Данэлия, легонько похлопывая сына по руке. – В письме она расхваливала твою успеваемость, говорила, что ты часто помогаешь друзьям по пансиону и даже слугам, занимаешься фехтованием. Мы с твоим отцом испытали небывалую гордость. Если наш сын вырос таким хорошим человеком, то, значит, мы сделали все правильно!

Дворецкий вернулся с подносом в руках. Он осторожно поставил чайник и чашки на столик и вежливо удалился за дверь.

– Мадам Тулле несколько преувеличила мои заслуги. – Викери взял чашку и сделал глоток. – Боюсь, единственный работник пансиона, которому я помогаю, это Леон Самаэлис. Надеюсь, вы его еще помните?

– Как же мы могли его забыть? – возмутилась Данэлия. – Бедняжка Леон! Он все еще работает прислугой в пансионе?

– К сожалению, это так, – холодно согласился Викери. – Боюсь, что у него просто нет другого выбора.

– Жаль бедолагу, – произнес отец.

– Он бы с вами не согласился. Несмотря на свою нынешнюю жизнь, Леон – прекрасный человек и не любит, когда к нему испытывают жалость.

– А Николь? – тут же воспылали глаза миссис Квиз. – Как она?

Викери тут же понял, что разговор этот затевается лишь для одного. Сделав глоток чая, он спокойно ответил:

– Так же красива и умна не по годам.

– Ей ведь уже исполнилось шестнадцать? Совсем девушка уже! По городу прошел слух, что леди Констанция Аверлин уже ищет ей достойную партию…

Викери не выдержал. Он так резко поставил чашку на блюдце, что фарфор жалобно звякнул.

– Прошу, мама, не затевай этот разговор снова.

– Ох, дорогой, я не хотела тебя обидеть… – расстроилась леди Данэлия.

– Я не обижен, мама, но не располагаю подходящим настроением для подобного разговора. Я очень устал после дороги и хотел бы отдохнуть в своей комнате, если не возражаете.

– Да, конечно…

Викери поднялся. Он с натянутой вежливостью откланялся, поблагодарил дворецкого за поданный чай и направился в свою комнату.

За дверью его ждала привычная простота. Никакой роскоши, только самые необходимые вещи. Синяя комната смотрелась мрачновато, и это при открытых шторах, но Викери нравилось. Юноша плюхнулся на мягкий матрас, укрытый полосатым одеялом, и со вздохом прикрыл глаза. Он успел уже позабыть, как удобно лежать не на тонкой перине и паре досок, из которых состояла кровать в пансионе. Стоило начинать бояться, как бы эта поездка не развратила его и не превратила в сибарита[8].

Викери оставался в комнате до самого позднего вечера и соизволил спуститься, лишь когда приставленный к нему камердинер[9] уведомил его. Однако ужин прошел в напряжении. Пусть он и его родители вели вежливую беседу, все это оставалось лишь спектаклем для слуг.

Еда на столе заслуживала отдельной похвалы. С недавних пор он действительно стал больше уважать труд простых людей, а потому не постеснялся спуститься в служебное крыло, чтобы лично отблагодарить пожилую кухарку, много лет прислуживающую его семье. Женщина была так рада теплым словам, что расчувствовалась и попросила камердинера принести поднос с легкими закусками в комнату молодого господина, зная о его пагубной любви к ночным перекусам.

Викери просидел за дневником, изучая страницы под тусклой лампой и выжидая поздней ночи, чтобы пробраться в кабинет отца, а когда часы показали половину третьего, покинул комнату и на цыпочках побрел по коридорам. Темные лабиринты освещали лишь высокие панорамные окна, и оттого идти по ним было еще страшнее. Почти добравшись до нужной комнаты, он услышал шаги и тихие голоса и едва успел спрятаться за колонной, когда мимо прошли горничная и молодой человек, который, как ему показался, был помощником конюха. Они игриво толкались и хихикали, а потом парень схватил ее за талию и бесцеремонно поцеловал. Викери подумывал вмешаться, но не стал, заметив, что девушка была вовсе не против такой близости. Она погладила его по щекам, отстранилась и, кокетливо хихикая, бросилась прочь, решив поиграть с ним в догонялки.

Викери ухмыльнулся. Конечно, в таких домах, как его, отношения между слугами не поощрялись, но ему было все равно. Если люди любят друг друга и это не мешает их работе, то какая разница?

Не видя больше препятствий на пути, Викери метнулся к кабинету. Отец не считал нужным закрывать его на ключ, слепо доверяя слугам и их бескорыстности. Знал бы он, что человеком, который станет рыться в его личных вещах, окажется не кто-то из прислуги, а родной сын…

Викери тут же полез в ящик стола, подсвечивая бумаги лунным светом, но все, что он находил, оказывалось лишь документами на дом да статьями для нового выпуска газеты. В следующем ящике он обнаружил только курительную трубку и табак, а рядом таблетки, которые отцу прописал врач от постоянных головных болей. Викери облазил даже ковры, но и под ними ничего не нашел, поэтому решил получше приглядеться к документам: вдруг среди них найдется то, чего он не заметил в спешке.

– Господин?

Викери дернулся от неожиданности и выронил бумаги, которые перебирал в тот момент. Они закружились в воздухе и разлетелись по сторонам, а юноша испуганно уставился на дверной проем. В темном строгом платье и с фонарем в руках там стояла Роуз, личная служанка леди Данэлии, и с таким же удивлением смотрела на него.

– Роуз! – запоздало вскрикнул он. – Это не то, что ты подумала!

Но камеристка[10] подняла палец к губам и велела замолчать, а после осторожно прикрыла дверь.

– Так говорит каждый, кто совершает какую-либо глупость, – настороженно прошептала она и помогла собрать ему разлетевшиеся бумаги. – Что вы забыли в кабинете вашего отца в столь поздний час?

– Не говори маме, пожалуйста, – попросил Викери.

– Я не хочу лгать своей госпоже, но если она меня не спросит, то не скажу. Обещаю! Но вы немедленно должны вернуться в свою комнату, иначе у нас обоих могут быть большие неприятности…

– Не могу! – уперся Вик. – Мне нужны бумаги, которые отец не покажет мне никогда в жизни, если я попрошу.

– Стало быть, там то, что вам знать не нужно.

– Роуз, – Викери взял ее за руки, и голос его отозвался мольбой, – мне необходимы эти записи. Если я не найду их здесь, то перерою каждую комнату в поместье, разбужу каждого, кто может знать хоть что-нибудь, и пусть матушка с отцом меня накажут за это по всей строгости, но я не остановлюсь.

На лице служанки отразилось сомнение.

– Но что вы так упорно ищете, господин? – неуверенно поинтересовалась она.

– Не знаю, как объяснить это. Помнишь ли ты, как отец отругал меня за то, что я лазил в его столе?

– Конечно, помню, ведь это было при мне. Господин так ругался, что это было слышно даже в комнате слуг.

– Мне нужны те записи, что он хранил тут, Роуз.

– Почему бы вам тогда не спросить у камердинера мистера Реймонда?

– Потому что он ничего не скажет, слишком верен моему отцу. – Викери задумчиво потер подбородок. – Но я заметил, что в кабинете был проведен ремонт. Эта мебель приобретена сравнительно недавно и стоит совершенно не так, как в прошлый мой приезд. Куда могли убрать старые вещи?

– Некоторые вещи были выставлены на продажу, а некоторые отданы бедным семьям в качестве благотворительности, – ответила Роуз.

– Нет, этот стол мой отец бы не отдал, даже если бы тот развалился прямо перед ним. Он слишком любит предаваться ностальгии… Роуз, скажи, это ведь моя мать отвечает за все изменения в доме?

– Да, леди Данэлия лично руководила всем. – Она задумалась. – Но некоторые вещи, которые мистер и миссис Реймонд-Квиз посчитали ценными, уносились в мансарду! Я отведу вас туда!

– Ты чудо, Роуз! – обрадовался Викери.

Убрав бумаги обратно в стол, юноша последовал за служанкой до боковой лестницы, которой пользовались разве что слуги. Подсвечивая лампой крутые ступени, Роуз довела его до самого верха и толкнула маленькую дверь, ведущую в мансарду.

Камеристка поставила лампу на тумбу и сделала огонь ярче. Темные очертания превратились в накрытые тканями старую мебель и книги. И хотя было видно, что помещением не пользовались по назначению долгие годы, Викери не заметил здесь ни слоя пыли, ни паутины.

– Я подожду за дверью, – предупредила Роуз. – Сообщите, если понадобится моя помощь.

– Конечно. – Девушка вышла за порог, но, прежде чем прикрыла дверь, Викери окликнул ее: – Спасибо, Роуз, за то, что помогаешь мне. Я очень это ценю.

– Это моя работа, – смущенно улыбнулась она и скрылась на лестнице.

Когда дверной замок закрылся, Викери прошел вглубь мансарды. Его шаги отзывались скрипом старых половиц. Рывком он сдернул белые покрывала со старого стола. Тот уже отжил свое: корпус шатался, а ручка одного из ящиков отвалилась и лежала на столешнице. Юноша поставил лампу рядом с собой и, затаив дыхание, распахнул ящики один за другим, но… в них было пусто. От обиды к горлу подкатил ком. Неужели судьба так неблагосклонна к его поискам?

И все же в груди трепетала малая доля надежды. Викери стал стаскивать ткани со всей мебели, обыскивать каждый угол и трогать каждую доску в полу, но безрезультатно. Ни намека на записи.

С разочарованным вздохом он осел на пол, откинул голову на подлокотник полосатого кресла и вдруг заметил на стене старую картину с пейзажем. Висела она неровно, и из-за этого стал виден темный угол скрываемой за ней ниши. Пробравшись сквозь горы старого хлама, Викери снял картину с гвоздя и отставил в сторону. От увиденного его глаза запылали безудержным восторгом.

В нише, скрытой за произведением искусства, лежали кожаная тетрадь отца и несколько отдельно написанных страниц, а рядом стояла простая шкатулка из темного дерева, открыв которую, Викери не поверил своим глазам. Словно прозрачное стекло с белоснежным узором, на бархатной подушке лежала карта.

Глава 4. Тайна Вейн-Адэра

Следующее утро для Леона началось с суетливых хлопот: миссис Биккель разбудила его раньше обычного и отправила помогать на кухне. Так как мадам Тулле запретила покидать служебное крыло, ему ничего не оставалось, кроме как уныло скрести почерневшие от нагара кастрюли. Холодная вода и сода превратили его руки в мертвецки серое полотно с венозными прожилками.

После этого его отправили начищать обувь леди Констанции и ее племянницы, и все то время, как он это делал, над его душой стояла мадам Тулле. Управляющая не сводила ястребиного взгляда, готовясь к тому, чтобы вцепиться ему в глотку, если на кожаных туфлях госпожи останется хоть царапина.

И так было до самого вечера. Приказы ему отдавали все кому не лень. Пока мадам Тулле и хозяйка отлучились в город по делам, Леон вымыл полы щеткой на всех этажах служебного крыла, начистил мелом лестницы, натер до блеска столовые приборы после обеда. Вместе с миссис Биккель провел учет продуктов в кладовке и холодильной камере, даже сбегал в город за любимым чаем леди Констанции, правда, возвращался потом, словно вор, через задние ворота и черный ход, чтобы не попадаться никому на глаза.

Не удивительно, что вечером, когда ему позволили отдохнуть, Леон буквально без задних ног упал на свой сундук. Он прикрыл глаза, намереваясь воспользоваться этими минутами для восполнения сил, но настырный стук в дверь не дал ему заснуть. Он бы и дальше с удовольствием его игнорировал, если бы не настойчивость стучавшего.

– Что нужно? – рявкнул Леон и распахнул дверь.

От его резкого голоса Викери шарахнулся назад, а Николь едва не выронила деревянную коробочку, которую трепетно прижимала к груди.

– А, это вы, – сбавил пыл Леон и устало потер виски. – Прошу прощения, я немного на взводе. Заходите.

Он не стал дожидаться, когда друзья зайдут, чтобы закрыть за ними дверь, а сразу сел на кровать и обессиленно оперся на стену.

– Выглядишь паршиво, – с сочувствием произнес Викери, закрывая за собой дверь каморки.

– Не выражайся! Здесь же леди! – Леон со всей своей иронией указал на Николь. – Но ты прав. Если у вас нет для меня прекрасных новостей, то через пару минут я буду выглядеть еще хуже.

– Тогда тебе стоит достать платок, потому что через секунду ты будешь реветь, как старая дама в опере.

Викери бросил ему в руки дневник. То, что Леон увидел внутри, заставило его от радости подскочить с кровати, позабыв об усталости, и кинуться к другу с объятиями.

– Я не верю, что ты сделал это, – путаясь в словах и заикаясь, проговорил он, пробегая взглядом по содержимому листа. – Это просто невероятно!

– Одолжить? – усмехнулся Викери и протянул платок.

– Иди к дьяволу! – рассмеялся Леон, не в силах даже злиться при сопутствующей радости. – Но если все так, то получается, что родители действительно были в Энрии, а та история твоего отца – это не бред?! Если твой перевод верен, то и мы тоже…

– Вернитесь в реальность! Мы даже не уверены, что амоны существуют, а вы уже предполагаете невероятное, – вмешалась в радостный монолог Леона Николь. – Даже если существуют, то где нам их искать?

– Пожалуй, я смогу ответить на один твой вопрос.

Викери запустил руку во внутренний карман пиджака и вытащил прозрачную карту. Тонкая материя была покрыта серебряным узором, а в ее центре была нарисована женщина в светлом одеянии, возносящая к небу звезду на своих ладонях. Лицо скрыто длинными волнистыми волосами, а за ее спиной развевался полупрозрачный шлейф накидки из полотна ночного неба.

– Но как ты его достал? – спросила Николь, едва оправившись от восторженного оцепенения, и приняла из его рук амон, чтобы получше рассмотреть.

– Признаться, пришлось повозиться с поисками. Родители так сильно хотели избавиться от этих воспоминаний, что спрятали все в старой мансарде. Там же я нашел и записи отца. И если я правильно перевел вот этот фрагмент, – Викери обвел часть текста в дневнике Этана Самаэлиса, – то нам нужно собрать три амона, чтобы открыть портал в Энрию: странника, светлой сферы странника и темной сферы странника.

– Светлой и темной чего? – недоумевающе скривился Леон.

– Сферы… Я не совсем понимаю, что это такое, но вот этот знак в писаниях твоего отца означает странника. – Он указал на крючковатый знак в тексте, схожий с родимым пятном Николь. – Я предполагаю, что люди, родившиеся с этим знаком, являются странниками.

– То есть ты намекаешь, что наша Николь – небесный странник из рассказов твоего отца?

– Не намекаю, говорю прямым текстом. Других объяснений этому совпадению я найти не могу. Посмотрите сюда…

Взяв из рук Николь карту, он приложил ее к странице с нарисованным амоном в дневнике. Символ растущего лунного серпа, венчающий узорчатую рамку, соединился с нарисованным убывающим знаком луны на карте Этана Самаэлиса, оставив в середине пустое пятно.

– Вот здесь, – Викери указал на пустое место, – должна быть карта со знаком странника. Если мы сложим все карты воедино, то получим ключ к открытию пути в Энрию.

– Хорошо, тогда нам нужно где-то найти карты странника и еще одной сферы, – подвел итоги Леон и с тяжелым вздохом повалился на сундук. – Только как нам это сделать?

– Я не знаю, поможет ли это делу, – неуверенно начала Николь, – но вчера тетя передала мне подарок, оставленный моей матерью перед смертью. Думаю, вам стоит взглянуть…

Она протянула Леону маленькую деревянную шкатулку. Искусная работа: резные стенки из темного дерева, тонкие полукруглые ножки, металлические крепления с гравировкой и замок в виде четырехугольной звезды.

– Здесь нет замочной скважины…

– В этом и дело, – развела руками Николь. – У этой шкатулки нет ключа.

Леон еще раз осмотрел шкатулку.

– Хм, механизм довольно сложный. Судя по виду, открывается он нетипичным ключом. Сюда нужно вставить недостающий фрагмент, что-то подходящее по форме, после чего металлическая пластина сможет провернуться и сдвинуть задвижку внутри. Николь, вспоминай, леди Катерина оставляла еще что-то тебе перед смертью?

– Только свой медальон.

Девушка сняла с шеи овальный медальон на тонкой серебряной цепочке и протянула другу. Внутри оказалась только старая фотография счастливой семьи Аверлин, но все же один момент привлек взгляд Леона – маленькое углубление, что сразу навело юношу на мысль о двойном дне в украшении. Он достал из ящика швейную булавку, согнул и с врачебной аккуратностью просунул внутрь. Викери и Николь наблюдали за его манипуляциями с затаенным дыханием. Одно неверное движение, и, возможно, они никогда не узнают о тайне, сокрытой в шкатулке. Но раздался заветный щелчок, и дно медальона открылось.

– А вот и наш ключ, – восторженно объявил он и показал друзьям маленькую звезду.

Николь с восторженным вскриком бросилась на шею Леону. Она готова была его расцеловать, но пораженный взгляд Викери и раскрасневшееся до цвета помидора лицо Леона заставили ее прийти в себя.

– Прошу прощения, я излишне расчувствовалась. – Она мгновенно вернула аристократическое хладнокровие. – Я искренне верила, что у тебя все получится. Наш Леон необычайно умен.

– Умный у нас здесь Викери, а я всего лишь изобретательный, – парировал Леон и передал ей деталь шкатулки. – Мы подождем снаружи, если ты захочешь открыть ее сама.

– Нет, я хочу, чтобы вы остались.

Леон уступил девушке место на сундуке, а сам встал рядом с Викери. То, что было в шкатулке, предназначалось Николь, и отнимать это мгновение было бы непозволительно.

– Да ты у нас настоящий джентльмен! – Викери хлопнул его по плечу.

– Я удивлен, что ты только сейчас это понял, – усмехнулся Леон. – Или ты просто не хотел замечать, опасаясь, что у тебя появится соперник? Я ведь могу подвинуть тебя на пьедестале…

– Еще чего! Боюсь, тебе недостает скромности, мой друг. Обратись ко мне позже, я проведу для тебя пару уроков.

– И этот человек говорит мне о скромности?

– Если вы не возражаете, – повысила голос Николь, вмешиваясь в их братскую перебранку, – я бы хотела тишины!

Юноши пристыженно закрыли рты и уставились на Николь. Юная леди Аверлин осторожно вложила недостающий кусок в замок шкатулки, повернула механизм и под биение собственного сердца приоткрыла крышку. Атмосфера стала такой напряженной, что, казалось, еще немного, и тишина зазвучит, как самая низкая клавиша рояля. Старые петли заскрипели, превращая ожидание в медленно тянущееся испытание. И даже дышать стало страшно.

Леону и Викери оставалось только следить за меняющимся выражением лица Николь. Сначала она выглядела приятно удивленной, но после янтарные глаза заволокли слезы. Капли спокойно хлынули по щекам, и она не пыталась их смахнуть. Ее взор был прикован к предмету в шкатулке.

– Николь? – осторожно позвал Викери, но девушка не откликнулась.

Она сложила руки в молитве и едва слышно прошептала слова благодарности.

Друзья не стали ее тревожить, понимая тяжесть ситуации, с которой Николь столкнулась. Девушка не так давно потеряла мать и вряд ли ожидала получить от нее подарок. Они даже хотели выйти, чтобы дать ей побыть наедине со своими чувствами, но та не позволила.

Николь обтерла щеки платком и наконец улыбнулась. С трепетом в душе она достала из шкатулки подарок матери, и прозрачная карта засияла серебром в ее руках.

Ночью Леон не мог уснуть. Он вертелся с одного бока на другой, не в силах найти удобное положение и успокоить мысли. Самаэлис даже побродил по первому этажу пансиона в надежде усмирить буйство эмоций, но в итоге вернулся в комнату ни с чем. Да и кто бы смог спать спокойно, когда перед глазами стоит неразгаданная тайна, способная изменить жизни и представления многих людей?

И только одна вещь заставляла его нервничать: где им взять третий амон? Если его догадка была верна, то родители пропали в Энрии, а значит, их амоны должны были быть при них. Но тогда почему отец оставил столь важную деталь здесь, на Земле? А если не оставлял, то как дневник Самаэлисов оказался у Ван’Адлера?

– Дьявол, – прошипел Леон.

Он открыл последнюю страницу дневника. Она всегда казалась ему странной, но только сейчас он осознал почему… Почерк был размашистый и нервный, совершенно не присущий его спокойному отцу. Леон предположил, что страница была написана другой рукой, но одно слово перечеркнуло все его сомнения – это его собственное имя. Отец всегда по-особенному писал имя сына. Леон знал это, потому как отец лично учил его алфавиту и правописанию, и именно у него он перенял привычку писать совершенно неуместную черточку над буквой «n». Но если последнюю запись отец оставил собственной рукой, тогда что заставило его позабыть о привычной аккуратности? Чем был напуган Этан Самаэлис?

Поняв, что сон для него – непозволительная роскошь, Леон достал записи Тобиаса Реймонда. Он не надеялся перевести все, но хотел узнать, что отец хотел передать лично ему.

– Дьявол! Чтобы это разобрать, нужен еще один словарь! – возмутился Леон, глядя на неразборчивые каракули. – И как Викери понимает, что здесь написано?

Самаэлис потер затылок. Правильно говорят, у творческих людей не только разум буйный, но и почерк сумбурный. Найдя пустой уголок на странице дневника, Леон стал записывать слова, попутно анализируя их в своей голове:

«Cieĺto – небеса, нет, небесный. Vahzdär… Та-ак, это переводится как истина. Gelare ûn lecephe – скрываться в странице?..»

Леон устало потер переносицу.

– Отец, неужели нельзя было хотя бы последние слова не складывать загадками? – раздраженно проворчал Леон в потолок. – «Леон, небесная истина скрывается в странице» – и что это должно значить? В какой проклятой странице я должен, по-твоему, искать?!

Устало опустив голову, он сжал ее руками, обдумывая оставленную отцом фразу.

– Ха-ха-ха!

У Леона начинали шалить нервы. Его плечи сотрясались от безудержного смеха, а пальцы с силой вжимались в виски, и как бы он ни пытался, ему не удавалось это прекратить. В одно мгновение его жизнь превратилась в клубок загадок и тайн, лжи и полной неизвестности, и как с этим справиться, он не знал. Но внезапное осознание заставило его перестать смеяться. Он вспомнил о найденной в библиотеке фотографии и всмотрелся в оборот. Написанная там фраза дала ему призрачную ниточку к разгадке.

– Нет, это не имеет смысла… Только если отец не хотел скрыть очевидное за неясным. – Леон потер подбородок. – Амон укажет путь к истине – так говорил Викери, – а небесная истина скрывается в странице. Если предположить, что то, что приводит к истине, само является истиной, то отец намеренно построил предложение таким образом, чтобы его нельзя было понять, не зная настоящего предназначения амона!

Он почувствовал воодушевление от неожиданной идеи. Если эта ниточка имеет хоть малейший шанс оказаться правильной, то он обязан за нее ухватиться. Шелест превратился в нагнетающий аккомпанемент, пока он искал нужную страницу, а когда нашел, то осознал, что понятия не имеет, как извлечь то, что в ней скрыто. Да и можно ли?