Странники. Слезы небожителей

– Боже правый! – Она испуганно схватилась за сердце и нашарила руками край столешницы, чтобы опереться. – Чего вы забыли здесь в это время, золотые мои? Согласно расписанию, самостоятельные занятия начнутся только через час…

– Любезно простите нас, – склонил голову Викери, – мы не желали вас напугать, но пришли по неотложному делу.

Викери топтаться на трех листьях не стал и сразу изложил главное: лаконично, с должной вежливостью, даже подкрепил рассказ обещанной запиской от мисс Браун. Как ему удалось так легко ее получить и не вызвать подозрений, оставалось загадкой, но Леон пережевывал в уме смутную мысль, что этот рыжий юнец уже успел оставить след от своей яркой улыбки на сердце молоденькой преподавательницы.

Миссис Хоффман перечитала записку дважды. На ее круглом жабьем лице отражались то сомнение, то невроз из-за спешки. В конце концов, она положила лист на стол и изогнула тонкую темную бровь.

– Право, не знаю, золотые мои… – Сомнение взыграло в голосе. – Без согласия леди Констанции я не имею права вас туда впускать. Если она узнает…

Николь решительно выступила вперед и приподняла подбородок. Взгляд ее был холоден и отчасти высокомерен, а легкая улыбка становилась сродни ножу у шеи миссис Хоффман. Набожная женщина едва сдержала порыв перекреститься перед племянницей нынешней хозяйки. А Николь с леденящим душу спокойствием начала:

– Миссис Хоффман, когда-то эти альбомы принадлежали моей матушке, а теперь мне. Так к чему вам разрешение моей тетушки, если их хозяйка – я? Разве я не Аверлин? – Голос Николь стал похож на мурлыканье кошки перед нападением. – Или вы совсем не признаете во мне будущую хозяйку этого места?

Библиотекарь испуганно хлопнула губами:

– Что вы, что вы! Я никогда не сомневалась в вас! Бог всех нас видит, солгать не даст!

– Вы правы, не даст, – кивнула Николь. – Но боюсь, тетушка придет в негодование, если узнает, что мы не смогли выполнить задание. Ох, она будет так расстроена…

– Думаю, нам стоит уйти, Николь, – включился в игру Викери. – Миссис Хоффман торопится, а мы и без того достаточно ее задержали. Уже даже неудобно. Может, зайдем в другой раз?

– Ты прав, – наигранно вздохнула Николь и опустила глаза. – Простите нас за беспокойство. Лучше будет, если мы вернемся завтра с согласием от тетушки. Правда, придется рассказать всю правду, но я уверена, что мисс Браун позволит нам исправить плохую отметку…

– Я впущу вас! Впущу! – вскрикнула женщина, схватила связку ключей и, перекатываясь с ноги на ногу, словно тяжелый бочонок, побежала к двери.

Николь и Викери довольно переглянулись. Страх перед леди Констанцией здесь был знаком многим, и мало кто желал встречаться с ней лично, будь то хорошие обстоятельства или плохие. Само ее имя наводило в пансионе нешуточный переполох. Даже библиотекарь, что покидала эту комнату только ради сна, еды и похода в церковь, сотрясалась дрожью, а ведь видела хозяйку намного реже остальных слуг.

Вставив ключ в замочную скважину, она провернула его, и открывающийся механизм отозвался неприятным скрипом. Замок следовало бы смазать, но закрытый зал посещали редко, и миссис Хоффман постоянно забывала об этом.

За толстой стальной решеткой их встретила холодная темнота: ни единого окна с блеклым лучиком света, ни подвешенных вдоль стен ламп, только книжные шкафы в несколько рядов образовывали коридор. Пугающая тишина… Сложно было поверить, что это место, похожее на логово тайного общества, находилось всего лишь за стеной библиотеки.

Библиотекарь кашлянула, привлекая внимание уставившихся в темноту ребят, подняла лампу и засеменила внутрь, подсвечивая путь. Но прежде, чем переступить порог, Николь вгляделась в зашевелившуюся листву аспидистры и приметила одобрительно поднятую ладонь Леона. Юноша готовился юркнуть следом за ними во мрак тайной комнаты.

Как только в проеме исчезла складка летящего белого платья Николь, Леон на цыпочках прокрался внутрь и спрятался за одним из шкафов. Краем уха он слышал, как книжная моль, зовущая себя библиотекарем, указала ребятам на нужный шкаф, а после оставила им лампу и направилась к выходу. Но уже у двери ее окликнула Николь:

– Давайте оставим все в секрете, – предложила она, выглядывая в коридор с добродушной улыбкой.

Но Леон знал, что улыбка эта была фальшивой. Николь, как и многие дамы из богатых семей, использовала ее безупречно, не показывая ни одной трещины настоящих эмоций на услужливой маске.

Миссис Хоффман медленно развернулась. Ее глаза на секунду застыли, приметив что-то в темноте, губы нервно дернулись, и она покорно кивнула.

– Да, молодая госпожа… Позвольте оставить вас наедине, господин?

– Господин? – удивленно переспросила Николь, но ответом послужил размеренный голос, раздавшийся за спиной.

– Да, миссис Хоффман. Отправляйтесь на вечернее служение со спокойной душой. Бог желает вас видеть в церкви.

Библиотекарь снова кивнула, словно потерявшись в собственных мыслях, и скрылась за дверью. Казалось, она была… зачарована. Николь растерянно схватила воздух губами и развернулась. Викери стоял так близко к ней, что его теплое дыхание касалось ее макушки; серая тень от лампы легла полотном на его лицо и только радужка глаз сияла голубым пламенем.

Но сияние пропало так же неожиданно, как и появилось. Викери тряхнул рыжими локонами, словно пришел в себя, и, растерев виски, с улыбкой произнес:

– Наконец-то она ушла. Ну что, идем? – Он протянул Николь свою руку, но та инстинктивно отпрянула, и лицо Викери приобрело озадаченность: – Николь? Что-то не так?

– Твои глаза… Они только что…

– Что? – Викери прикоснулся пальцами к векам.

– Нет, ничего, – взяла себя в руки юная Аверлин. – Нам следует поскорее найти то, за чем пришли.

Когда они показались из-за шкафа, то сразу столкнулись с Леоном. Тот стоял, спрятав руки в карманы брюк, и, прислонившись к книжным полкам, испепелял их взглядом.

– Вы бы еще дольше там флиртовали, – закатил глаза Самаэлис.

– Никто не!.. – зарделась Николь и оборвала фразу на полуслове, не желая продолжать обсуждение. – Нашел альбом?

– Нет, был увлечен игрой в прятки и подслушиванием ваших разговоров, – съерничал Леон.

И все же спустя мгновение он указал на выглядывающий с верхней полки корешок. На темной толстой коже был выжжен знак с родимого пятна Николь. Правда, альбом находился так высоко, что при всем своем росте одному Леону достать его не представлялось возможным. Викери был крупнее всех, а потому вызвался стать опорой. И лучше бы лезла Николь, так как она была маленькая и легкая, но даже оставшись без чужих глаз в темной комнате, нарушать правила приличия Викери отказался, а потому полез Леон. Викери подхватил его и усадил себе на плечи, даже смог сделать пару шагов, чтобы приблизиться к шкафу. В таком положении они напоминали цирковых артистов.

– Левее… Да нет же, не так сильно!.. Да господи, Вик, не шатайся, – командовал и плевался руганью Леон. – Сможешь приподнять повыше?

– Куда выше? Может, на голову мне заберешься тогда? – выдохнул раскрасневшийся Викери, и вена на его лбу еще сильнее вздулась.

– А можно? – изобразил воодушевление Леон. – Тогда подставь свои руки. Мне нужна опора, чтобы пересесть задницей на твою макушку…

– Бесстыжий! Следи за языком в присутствии дамы!

Сквозь губы Леона вырвался смешок, а следом и поток надрывного хохота, от которого он едва не свалился с плеч Викери. И если бы не цепкая хватка друга, они оба уже валялись бы на полу с ушибами.

Николь наблюдала за всем этим с заинтересованным молчанием.

– Если вы закончили бездельничать, – наконец произнесла она, – то сообщаю, что я нашла лестницу…

Поймав на себе удивленные взгляды, она указала пальцем в сторону, где в темном углу стояла деревянная стремянка. В одно мгновение лица обоих юношей стыдливо покраснели. Выходит, что они действительно ребячились, пока юная Аверлин искала выход из ситуации. Подтащив тяжелую лестницу к шкафу, Леон уже собирался лезть наверх, но худенькая ладонь Николь преградила ему путь.

– Нет, я нашла лестницу, значит, я и полезу, а вы держите.

Мальчишкам ничего не оставалось, как согласиться. Галантно подав даме руки, оба юноши помогли Николь взойти на высокую первую ступеньку, и как только она полезла дальше, опустили головы.

– Только посмей поднять глаза, – тихо прошипел Викери.

– И без тебя знаю, – так же тихо пробурчал Леон.

Оба юноши замолчали. В тишине остались слышны только потрескивающий огонек на фитиле фонаря, поскрипывания лестницы и пыхтение Николь, старающейся дотянуться до нужного альбома. В сосредоточенности высунув кончик языка, юная Аверлин поднялась на носочки, но и этого не хватало. Ноготками она поскребла по скругленному корешку, стараясь подтащить его к краю полки. Альбом был тяжелый и поддался не сразу, но упорство Николь дало свои плоды. Фотоальбом покосился и упал прямо в ее руки.

– Достала! – сообщила с довольным возгласом Николь.

– Правда? Давай скорее сюда! – радостно вскрикнул Леон и инстинктивно дернул головой вверх.

Но удар по макушке настиг его раньше, чем он успел увидеть панталоны под платьем Николь.

– Не смотри на меня так. Я предупреждал, – вздернул подбородок Викери и повертел схваченную с полки книгу, с важным видом разглядывая название на обложке.

– Так я же случайно… – Леон потер ушибленную макушку.

– Не волнует.

Леон цыкнул. Викери был так дотошен, что аж зубы сводило. Реймонд-Квиз подал Николь руку, помогая ей спуститься со стремянки, а после бросил на пол свой белый пиджак, чтобы девушка могла присесть и не испортить свое здоровье. Положив альбом в центр, ребята расположились на паркетных досках. Сначала всех троих охватило волнение. Что, если в этом альбоме то, чего им лучше не знать?

Но отступать было уже поздно. Со вздохом Леон отстегнул ремешок и распахнул альбом. С черно-белых фотографий, испорченных временем, на них смотрели знакомые лица. Было видно, что карточки не раз брали в руки: уголки смяты, края затерты до белых пятен. И на каждой с обратной стороны была надпись чернилами. Почерк был аккуратен, изящен и, судя по тяжести нажима, принадлежал мужчине. Миссис Биккель не солгала, когда сказала, что мистер Аверлин каждый раз подписывал фотографии, чтобы сохранить ценность этих воспоминаний. Но если некоторые подписи были на понятном им английском, то другие были на тайном языке, точно таком же, как в дневнике Этана Самаэлиса.

В начале альбома фотографии казались ничем не примечательными: на некоторых из них они были еще детьми, на других уже повзрослевшими; где-то фото со свадеб, а где-то – со времен учебы. Леон уже успел сотню раз разочароваться в своей затее. Неужели они действительно так рисковали только для того, чтобы увидеть простой семейный альбом?

Но перевернутая страница открыла им новые фотографии, и, казалось бы, в них не было ничего необычного, и все же один снимок показался не таким, как остальные. Родители ребят, такие юные и прекрасные, стояли в обнимку с неизвестными людьми и улыбались, и на руках двух женщин – Алексис Самаэлис и Данэлии Квиз – были два маленьких тканевых свертка, откуда выглядывали сонные лица малышей.

– Это ведь мы, – констатировал с удивлением Викери, глядя на Леона.

– Но где сделан этот снимок? – задумалась Николь.

– Вейн-Адэр, – с трудом прочитал Викери поплывшие чернильные буквы. – Не могу припомнить, чтобы бывал в подобном месте.

– Странное дело выходит. – Леон потер подбородок. – Мы знаем, что были там, но не знаем, где это.

– Когда ты преподносишь это так, то это звучит не только странно, но и жутко, – подметил Викери. – Но загадочность ситуации отнюдь не в этом. Почему родители утаивали это? Неужели было необходимо скрывать подобное от нас?

– Мы были детьми, детям нет нужды знать подобное, – пожала плечами Николь.

– Правда в том, что, даже если и хотели рассказать, не успели, – подвел черту Леон и снова уткнулся в альбом. – Подождите, здесь еще кое-что…

Он разгладил замятый уголок. Выцветший и покрытый трещинами, этот почерк все еще хранил четкость линий и изящество выводившей его руки. Викери подтащил лампу поближе. Промелькнувшее в синеве глаз удивление сменилось смутным пониманием.

– Amon inminäĺ manies re vahzdär, – медленно прочитал он, запинаясь на некоторых словах. – Где-то я это уже слышал… Точно! Кажется, это значит: «Амон укажет путь к истине».

– Почему ты так уверен? – усомнился Леон.

– Сначала я не мог вспомнить, почему этот язык кажется мне знакомым, но сейчас вспомнил. Когда к нам приходили партнеры отца по работе, он часто напивался, а вечерами рассказывал мне одну и ту же историю, где в конце всегда звучала эта фраза. Я был еще мальчишкой, потому меня заинтересовала эта сказка, и я нашел старые записи отца со студенческих времен и попытался выучить этот язык. Но отец поймал меня за рысканьем в его бумагах и отругал. После этого я больше не притрагивался к его записям и вскоре потерял интерес.

– Мистер Реймонд говорил, что это за язык?

– Он называл его высшей энрийской речью, – напряг память Викери. – Но не похоже, что отец владел им. У него никогда не было тяги к языкам, даже в английском иногда умудряется путать слова местами. Если мои предположения верны, то из этого языка он знал не больше одной фразы.

– Нам повезло, что ты похож на своего отца только внешностью, – иронично подметил Леон.

– И повезло, что он обладает прекрасной памятью, без которой мы сейчас находились бы в очередном тупике, – с нажимом добавила Николь и кинула на Леона упрекающий взгляд. – Ты можешь вспомнить историю, Викери? О чем она была?

– Это походило на выдумку пьяного человека, – промычал Вик. – Стоит ли обсуждать это с такой серьезностью?

Николь с мягкой улыбкой погладила юношу по руке.

– Викери, мы бы не спрашивали, кажись оно нам бредом.

С тяжелым вздохом Викери начал свой рассказ:

– Мне мало что удается вспомнить, – признался он, – но я постараюсь. Много лет назад кровавое зарево оставило след на всех мирах Энрии – божества, что хранили эти земли, погибли в одну ночь. Даже Высшие боги не смогли уберечь их. И пока небеса оплакивали свою утрату, отправили Создатель и Небесная матерь на земли те свой дар и наказали хранить порядок в мире людей и беречь их. Под раскаты грома и удары молний упал первый дар и, шагая по пеплу, вышел из огненных объятий невредимым и назвался во всеуслышание странником небесным.

Викери прервал рассказ и нахмурился. Продолжение истории никак не удавалось вспомнить и пересказать.

– Что же там дальше было? Дьявол! – выругался он. – А, вспомнил! Но не все странники смогли найти дорогу с небес… потерялись они в людском мраке, растеряли свой свет и позабыли, кем являлись, и тогда Высшие боги преподнесли подарок – карту, что помогала им найти путь истинный, путь искомый, а имя ей дали «амон», что с древнего означало: «Сокрытый свет, что выводит из тьмы». Амоны стали путеводной звездой; в любом из миров они находили небесных странников и приводили на земли, которым те дали свою клятву, и по сей день хранят они верность всем мирам Энрии.

– А говорил, что не помнишь, – хмыкнул Леон и, опершись на вытянутую руку, наклонил голову.

– Ну так я… Это… – растерялся Викери. – Я столько раз ее слышал, вот и вспомнилось. Правда, немного приукрасил для красоты словца, но сути истории это не меняет.

– Интересно, как все божества смогли погибнуть в одну ночь? Что могло убить бессмертных? – потер подбородок Леон и, если судить по выражению лица, подошел к этому вопросу со всей серьезностью.

Брови изогнулись, явив неглубокую морщину на переносице, но она тут же исчезла, когда Леона посетила очередная догадка. Не обращая внимания на удивленное молчание друзей, Самаэлис полез в дневник отца. Достав фотографию матери, он стал читать оборот, водя пальцем по нацарапанному тексту:

– «…И пали в неистовой резне те боги, что носили хлеб человечеству; и захлебнулись в крови те, что поднимали на них мечи свои…» Вот же дьявол! Теперь можно с уверенностью заявить, что или история мистера Реймонда не пьяная выдумка, или наши родители – помешанные религиозные фанатики…

– Если это так, то второй вариант совершенно не объясняет того, что они изучали родимое пятно Николь задолго до ее рождения, – вступил в обсуждение Викери. – Символ на корешке, даты на фотографиях и записи в дневнике мистера Самаэлиса – все они сделаны очень давно. Простые верующие не стали бы собирать столько информации…

– А вот исследователи стали бы, – договорил Леон. – Это может прозвучать как бред, но что, если все, что они написали, – это правда? Что, если они нашли способ попасть в Энрию?

– Тогда нам нужно расшифровать дневник и узнать, что там есть об амонах. Если судить по легенде, рассказанной отцом Викери, то именно они привели странников в земли Энрии. Найдем амоны – попадем в Энрию, – предположила Николь и довольно хлопнула в ладоши. – Если все получится, то я узнаю, как связана со всем этим…

Она взглянула на ладонь с такой тоской, словно сквозь плотную ткань перчатки продолжала видеть родимое пятно, и кончиками пальцев коснулась корешка альбома. Было видно, что ее терзают вопросы, на которые пока никто не в состоянии дать ответы.

Из основного зала библиотеки раздался стук каблуков. Час уже прошел, и миссис Хоффман поспешила вернуться на рабочее место. Женщина пребывала в хорошем настроении после общения со слугами Господа, а потому напевала какую-то мелодию под нос, пока приводила себя в порядок и убирала верхнюю одежду.

Лишь заслышав краем уха скрип решетки, Леон спешно схватил фотографию из альбома и вместе с дневником спрятал в сумке. Понизив голос до шепота, он скомандовал:

– У нас еще будет время покопаться в этом, а сейчас уходим!

Глава 3. Поиск призрачной надежды

Окунувшись во тьму своей каморки, Леон прижимался спиной к стене и губами беззвучно повторял ведомую только ему одному фразу. Усталость велела мыслям ходить по кругу, но он заставлял себя держать глаза открытыми и не сводил взгляда с едва различимого силуэта фотографии.

«Вот оно, так близко, но все еще непонятно», – думал он, поглаживая пальцем шершавую текстуру снимка.

И действительно, казалось, что они приблизились к разгадке, но тем не менее ни он, ни Николь, ни Викери понятия не имели, что им делать дальше. На секунду он поддался внутренней меланхолии и опустил голову на руку. Леон чувствовал, что его старания бесполезны… Его дух ломался на куски от желания найти ответы и невозможности отыскать к ним пути. Николь помогла им пробраться в библиотеку, Викери взялся расшифровать записи в дневнике, а что сделал он?

В раздражении Леон ударил кулаком по крышке сундука. Возможно, именно поэтому он не хотел привлекать их к поискам? Знал, что они могут помочь больше, чем он того хотел. Может, в глубине души он жаждал чувства вовлеченности? Как капитан тонущего корабля, готовый погибнуть на дне вместе со своим судном, но сохранивший тлеющую в груди мысль, что он сделал все, что мог, даже если рядом проплывал корабль, способный помочь.

Устав сидеть в темноте, Леон достал из кармана спички и зажег керосиновую лампу на углу стола. Огонек вспыхнул, а потом посеял в комнате приятный глазу полумрак. Со вздохом Леон вернулся к прежнему занятию. До этого он не рассматривал других людей на фотокарточке, но сейчас его внимание привлек ребенок. Он стоял с самого края, одетый в брючки и свободную рубаху, и, словно маленькое приведение, терялся на фоне взрослых. Лицо едва можно было рассмотреть: черты на выгоревшей фотобумаге размылись, и единственное, что оставалось ярким и четким, – это его глаза: нетипично светлые и пронзительные. Они утаскивали в забытье.

Что-то в его груди колыхнулось. Словно по наитию Леон протянул руку к фотокарточке и коснулся ребристой поверхности. Мысли помутились, и в следующую секунду он уже не видел старых стен своей каморки, облепленных листами с записями и рисунками, пропали составленные башенкой книги, и утихло потрескивание пламени в лампе. Перед ним появился цветущий сад в солнечном свете дня, дивной красоты лабиринт из зеленых кустов тянулся на много ярдов[7], а за ним стоял старый, но ухоженный особняк в три этажа, на красной черепичной крыше которого на ветру колыхался флюгер с буквой «К», вот только смотрел он в одну сторону – на запад, – хотя ветер гулял в разных направлениях.

Но прохлада не смущала компанию, раскинувшуюся в саду на белых деревянных лавочках. Они беседовали на легкие темы и смеялись, позабыв о строгих правилах этикета. Все здесь были почти по-родственному близки, а Леон стоял среди них, словно призрак, – никем не осязаемый и невидимый.

Он блуждал по саду, как неприкаянная душа, и лишь из мимолетного интереса рассматривал гостей. Все они были хорошо одеты: мужчины – в аккуратные костюмы, женщины – в простые, но элегантные платья или дневной ансамбль. Находиться в столь изысканном обществе Леону не слишком-то нравилось. Если бы эти господа видели, во что одет молодой человек, то оскорбились бы до глубины души.

С новым порывом ветра задрожала листва на высокой плакучей иве. Только тогда Леон заметил на тонких ветках привязанные ленты. Их было так много, что издалека они походили на разноцветную гирлянду. Их вид напомнил Леону об одной традиции: люди вверяли свои желания старому дереву и повязывали ленту, чтобы оно сохранило мгновения их веры.

«Есть в этом свое очарование», – подумал юноша и провел пальцами по темно-синей ленточке.

И пусть ему хотелось узреть написанное на ленте, Леон предпочел остаться в неведении. Его отвлек звонкий женский смех буквально в паре шагов за его спиной. Он развернулся так резко, что едва не запутался в собственных ногах. Глаза уцепились за счастливые лица родителей, и, не сдержав порыв, он подбежал к ним. Но ладонь прошла насквозь. Ему не суждено было их обнять. Он был незваным гостем в этой истории.

Однако ему было плевать, что происходит и как он попал сюда. Все, что он мог, это запечатлеть улыбку дорогих ему людей в памяти, увидеть, как любвеобильно они сюсюкаются с малышом на руках и щиплют за пухлые розовые щечки. Леон едва смог подавить слезы, но губы предательски продолжали дрожать, и сердце щемило от мимолетности этого мгновения. Он уже и не помнил, когда видел родителей такими… счастливыми?

– Этан! Алексис! – добродушно поприветствовал их мужчина. Судя по неформальности обращения, он либо являлся хозяином дома, либо был весьма близок с ними, чтобы позволить нечто подобное. – Мы успели вам наскучить?

– Что вы, лорд Кассерген. Ничуть! – рассмеялся Этан. – Но боюсь, еще один бокал, и я растеряю все свое достоинство перед вами.

– Достойнее человека, чем вы, мне еще не доводилось встречать, и потому я уверен, что не случится ничего страшного, если его станет чуточку меньше. – Лорд Кассерген по-дружески похлопал Этана Самаэлиса по плечу.

– И все же, если вы предложите, мне придется отказаться. Боюсь, моя дорогая жена не одобрит, если ее муж опьянеет раньше, чем придет время ужина, но, надеюсь, вы не откажите мне в просьбе сыграть с вами в шахматы вечером. Такого соперника, как вы, нужно еще поискать.

– Не откажу, друг мой! – расхохотался лорд. – И, по правде, я понимаю причину твоего отказа… – Он взглянул на ребенка. – Дети – цветы нашего будущего. Отрадно видеть, что ты так заботлив. Не каждый отец в наше время уделяет столько внимания своему отпрыску.

– Боюсь, в будущем я не смогу быть рядом, когда он будет во мне нуждаться, – честно признался мистер Самаэлис.

Остановив наполненный любовью взгляд на своих жене и ребенке, он заглянул за спину лорда Кассергена. Делая вид, будто не подслушивает разговор взрослых, мальчик прятался за высокой и статной фигурой отца. Заинтересованность выдавали лишь бегающие глаза. В мальчике Леон узнал того ребенка со светлыми глазами с фотографии, только теперь он казался еще прекраснее. Темные длинные волосы оттеняли бледность кожи, а сквозь пряди сияли яркие голубые глаза, похожие на два кусочка чистейшего льда. Взгляд у ребенка был не по годам умный и пронзительный. Своей фигурой он закрывал маленькую девочку – сестру – и держал ее за ручку. Едва ли ей можно было дать два года. Приятно было видеть, что этот маленький мужчина растет настоящим джентльменом.

– Мне стоит равняться на вас, – вежливо подметил Этан. – Ваши дети не только воплощение очарования, но и обладатели прекрасных манер.

Лорд лишь хрипло рассмеялся в ответ на его слова.

– Боюсь, вы слишком высокого мнения о моих отцовских подвигах. Их воспитание – заслуга моей дорогой жены, а не моя.

К ним подошла невысокая худая женщина. Она только что закончила разговор с другими гостями и поспешила присоединиться к мужу. Лорд приобнял ее за плечи, а она сохранила вежливую полуулыбку.