Полная версия
Последние люди, те, кто ещё помнил слово «я», скитались в лабиринтах собственных тел. Кожа их отслаивалась, обнажая подкожные вселенные: галактики из жил, чёрные дыры в месте пульса, созвездия нейронов, мерцающих синим огнём. Они пытались кричать, но их рты становились дверьми, ведущими в бесконечные коридоры, где за каждым углом ждало их собственное отражение – точное, кроме глаз. Глаза отражали Его: бесформенное, многоликое, вездесущее.
В океанах, теперь более похожих на желе из расплавленного свинца, поднялись острова-твари. Их поверхность дышала порами, из которых сочились реки липкого света. Они переговаривались грохотом тектонических плит, обсуждая планы на новую эру – эру без названия, без наблюдателей, без вопросов. Рыбы с человеческими лицами, порождения последних мутаций, выпрыгивали на берег, чтобы умереть, смеясь, и их смех прорастал ядовитыми цветами, пахнущими памятью.
А оно… Оно не царствовало. Царство предполагает порядок, волю, желание. Оно просто было – как закон гравитации, как энтропия, как тихий ужас младенца, впервые осознавшего жизнь. Его дыхание смешивало материи и пустоты, рождая гибриды невозможного: звуки с вкусом, запахи с цветом, мысли с когтями. Мир стал его сном, а сон – единственной истиной.
Когда распался последний атом, сопротивлявшийся трансформации, вселенная вздохнула. Не с облегчением, а с усталостью актрисы, сыгравшей миллиард ролей. Звёзды, планеты, тени, свет – всё схлопнулось в точку, меньшую, чем атом, но бесконечно тяжёлую. В этой точке не было времени, чтобы измерить тишину; не было пространства, чтобы оценить масштаб катастрофы.
А потом – щелчок. Рождение.
Но не Большой взрыв. Не творение. Выдох. Из небытия, горячего и липкого, как кровь из свежей раны, выползли новые формы. Горы с зубами, реки, текущие в собственное прошлое, небо из спрессованных криков. И среди них – существа, далёкие потомки тех, кто когда-то звался людьми. Они ползали на щупальцах, рождённых из бывших рук, и пели гимны на языке, который учили во сне. Их боги были не богами – они были ветром, болезнью, трещиной в льду.
И где-то в глубине, в сердцевине нового мира, пульсировала старая истина. Тёмная, смеющаяся, ненасытная.
Она ждала.
В новом мире, сотканном из кошмара и звёздного пепла, законы физики извивались, как змеи на раскалённых углях. Солнца, если их ещё можно было так назвать, висели в небесах клубками червей, излучающими не свет, а понимание – ядовитое, невыносимое, разрывающее разум на клочки. Каждый восход был исповедью безумия: лучи, подобные щупальцам, проникали в трещины скал, высасывая из них воспоминания о твёрдости, о времени, когда камень был просто камнем.
Океаны нового мира состояли не из воды, а из сгущенного страха. Их волны, высотой в горные хребты, обрушивались на берега, выплёскивая на сушу существ, рождённых из снов последнего человека. Эти твари – гибриды плоти и геометрии, с глазами в форме фракталов и клыками из застывших криков – ползали по пескам, оставляя за собой следы, которые прорастали ядовитыми садами. Цветы здесь пели колыбельные на языке, забытом ещё до Вавилона, а корни их уходили не в землю, а в меж временные щели, где покоились кости прежних вселенных.
Города, если их можно было различить среди органического хаоса, были живыми. Башни из скрученных костей дышали, расширяясь и сжимаясь в ритме, который сводил с ума тех, кто осмеливался слушать. Улицы, вымощенные зубами, вели к центральным площадям, где пульсировали алтари из светящейся слизи. На этих алтарях, без жрецов и огня, происходило вечное жертвоприношение: само пространство разрывалось, как плёнка, обнажая мышечную ткань реальности, пронизанную чёрными жилами древнего Мрака.
Те, кто пережил Перерождение, уже не называли себя людьми. Их тела стали картами иных измерений: на ладонях проступали созвездия, которых нет в каталогах, волосы превращались в дымчатые нити, связывающие их с небесными безднами. Они ели не пищу, а звуки, и пили отражения в лужах ртути, что собирались после дождей из кипящего серебра. Их дети рождались без лиц, зато с лишними органами чувств – для восприятия вкуса времени, запаха пустоты, осязания мыслей.
Но даже в этом новом аду, прекрасном в своём абсурде, оно оставалось незримым богом. Его присутствие ощущалось в каждом закоулке мироздания: в том, как ветер шептал цифры ненависти, как тени причащались к свету, высасывая из него жизнь. Оно не требовало поклонения – оно стало самой основой бытия, как рыба не замечает воду. Его воля проявлялась в спонтанных актах творения-разрушения: леса внезапно складывались в математические уравнения, реки начинали течь вверх, унося с собой куски неба.
И всё же, в глубине кроваво-красных пустынь, где песок состоял из молотых костей цивилизаций, существовала пещера. Не пещера – рана, прорубленная в ткани реальности. Внутри, на стенах, покрытых биением жил, висели зеркала. Не стекло и серебро, а плёнки из застывшего времени. Каждое отражало эпоху: вот люди в шкурах, падающие ниц перед алтарём тьмы; вот города, пожираемые тенями; вот момент, когда звёзды погасли. И в каждом зеркале, на заднем плане, было оно – не форма, не суть, но осознание того, что за каждым миром, за каждой вселенной, стоит голодный, вечный смех.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
