Конторщица-4

Мимо нас прошел рабочий из пятой бригады. Мы помолчали, пока он не зашел в отдел кадров.

– Так вот, он сегодня подсунул мне подписать акт, что там всё устарело и под снос идёт, – сказала Тоня, как только за рабочим закрылась дверь. – А ведь комиссия там даже не смотрела. И я точно знаю, что там ничего особо и не устарело. А если какая доска и прогнила, так её же заменить можно. А знаешь кто в комиссии?

– Кто?

– Иванов, Герих и Щука, – еле слышно выдохнула Тоня.

– Хм… всё интереснее и интереснее, – покачала я головой, уже догадываясь о ком идёт речь, но всё-таки переспросила. – А он – это кто?

– Ну Альберт Давидович же…

Мы ещё немного поговорили с Тоней, и я вернулась обратно в кабинет. Работать.

В общем, увольняться я передумала. Сначала Альбертика урою.

Глава 4

Вчера весь вечер я мерила шагами пустую квартиру, раздумывая, как именно урою Альбертика. Появились некоторые соображения, но я их всё откидывала как малоэффективные. В результате перебрала все методы борьбы из моего времени с недобросовестными конкурентами, и кое-что таки придумала.

На работу пришла вся собранная, словно кобра перед прыжком, готовая к борьбе с Альбертиком.

Меня встретила тишина и неожиданно безлюдные коридоры.

«Зомби-апокалипсис или НЛО?» – хмыкнула я, и торопливо, почти бегом, прошлась по коридору, заглядывая по пути во все кабинеты.

Пусто. Везде причем.

Вся в недоумении, я ускорила шаг. И в боковом коридоре таки обнаружила живого человека: тётя Валя, уборщица, сосредоточенно намывала шваброй пол, не обращая внимания на исчезновение всего коллектива.

– А где все? – обратилась я к ней.

– Так на собрании, – равнодушно ответила она и ляпнула тряпку в ведро.

– Но еще же целых пять минут до начала работы, – удивилась я.

– Собрание уже час как идёт, – буркнула тётя Валя, склонилась над ведром, выжимая тряпку, и, заметив, что я вознамерилась идти прямо, угрожающе рявкнула, – только по помытому не иди!

Пришлось обходить. С тётей Валей конфликтовать чревато.

Обойдя помытый гектар, я дошла до актового зала и открыла дверь.

Уже вовсю шло собрание. Я незаметно вошла в забитый народом зал. За трибуной выступал докладчик – бригадир первой бригады из десятого цеха, высокий грузный мужчина примерно лет сорока пяти, вечно надутый и недовольный. Фамилия у него была под стать – Рыкун. Я его знала плохо.

Он уже закончил доклад и отвечал на вопросы. За покрытым кумачовой скатертью столом президиума восседали четверо. На моём месте, с левого края, величественно поджав губы, с важным видом сидела Герих. Рядом с Альбертиком, справа, красовалась Щука. С краю стола, на месте секретаря, неожиданно сидела… Тоня. Она торопливо строчила, не поднимая головы от протокола.

Я тихой тенью скользнула в зал и заняла пустующее место с краю, в десятом ряду. Тем не менее Альбертик меня заметил и посмотрел крайне выразительно. Я сделала вид, что не поняла. Рыкун вещал что-то с трибуны, зал тихо гудел, а Альбертик продолжал сверлить взглядом дырку во мне. Эдичка Иванов, который сидел в первом ряду, очевидно поймав взгляд Альбертика, развернулся посмотреть, что там такое, и увидел меня. Лицо его вытянулось. Другие тоже начали оглядываться.

Я сидела с невозмутимым видом, словно меня все эти взгляды не касаются. Думаю, весть о моём увольнении коллектив уже облетела.

Тем временем Рыкун закончил выступление, и на его место поднялся следующий докладчик – Семён Петрович Юрьев, инженер-метролог. Он громко объявил, обращаясь к залу:

– Товарищи! Пришло время обсудить очень важный вопрос! Правильно ли мы считаем рабочий коллектив бригадой, когда у него даже единого наряда нету? Правомерно ли это?

Шум в зале, который был обычным фоном на всех собраниях, понемногу стих, народ заинтересованно тянул шеи, и Юрьев воодушевлённо продолжил:

– И это, я не говорю об общем хозяйственном расчёте!

После этих слов зал накрыла такая тишина, что было слышно, как скрипит ручка у Тони, которой она торопливо записывала всё в протокол.

Я скосила взгляд. Сидящие рядом мужики-бригадиры молча переглядывались.

– Мы собрались, чтобы обсудить проблемы повышения роли трудового коллектива в управлении работой депо «Монорельс», – подал голос Альбертик, – поэтому в первую очередь мы должны сосредоточиться на обсуждении личной ответственности каждого из вас… то есть из нас… за работу нашего предприятия! Давайте придерживаться повестки, товарищи!

Юрьев сконфузился и встревоженно взглянул на зал в поисках поддержки.

Неожиданно ему на помощь пришел Иваныч.

– А я считаю, Петрович дело говорит! – воскликнул он, подхватываясь с места. – Сами прикиньте, сколько у нас настоящих бригад с крепким костяком?

– Пятнадцать!

– Восемь!

– Десять!

– Пять! – донеслись выкрики с зала.

– А я считаю, что и двенадцать еле-еле наберется, – ответил в зал Иваныч. – Мы же женщин из малярной бригады и штукатуров тоже считаем.

– Правильно! – подала голос какая-то женщина с задних рядов.

– И вот, товарищи, отсюда вопрос – а как же остальные? – Юрьев опять перетянул внимание на себя, – Если посмотришь – вот она, бригада! А если глянуть глубже – то каждый в ней отвечает только за себя!

Герих и Щука переглянулись и Герих, поджав губы ещё сильнее, что-то записала в блокнот, при этом она недовольно бросила на Юрьева недвусмысленный взгляд.

Щука покраснела, Альбертик же сидел с непроницаемым лицом.

– А если кто-то заболел?! – опять выкрикнула та же женщина.

– А если брак погнал?!

– Дык за это мастер отвечает!

– Пусть голова у начальника цеха болит! – хохотнул какой-то парень. На него зашикали.

– Вот видите? – развёл руками Юрьев.

– Бригада придёт на помощь, только если бригадир велит! – опять выкрикнула с места та женщина, и все засмеялись. Я не стала поворачивать голову.

Альбертик опять встретился со мной взглядом. Я смотрела прямо, не мигая. Он первый отвёл взгляд и принялся что-то быстро писать в блокноте. Затем выдрал оттуда листок и сложил его в несколько раз.

В это время страсти в зале продолжали накаляться.

– Поэтому я и предлагаю! – повысил голос Юрьев, и я перевела взгляд на него, – давайте поставим дело так: если есть бригада – то вся ответственность на ней. И за прогулы, и за брак, и за недостачу! А не справляется с задачей – значит нет и бригады! С неё и спрашивать! И если наказывать – то всю бригаду сразу!

В зале зашумели, заспорили.

Я поворачивала голову то туда, то сюда на спорящих рабочих, и вдруг Наумов, который сидел впереди меня, обернулся и сунул мне в руки листочек. Записка.

Я удивлённо воззрилась на него.

– Это вам, Лидия Степановна, – одними губами прошептал он и отвернулся.

Я опустила взгляд на листочек – это был тот, что писал Альбертик. Я подняла глаза на него. Альбертик сидел и смотрел на меня. Увидев, что я смотрю, кивнул, указав глазами на листочек.

Я вздохнула и развернула бумажку. Там была всего одна строчка:

«Я не видел ваше заявление об увольнении».

Я написала ответ:

«Я передумала». И передала записку обратно.

Тут как раз с места подпрыгнула Герих:

– Товарищи! Да что ж это такое! – заверещала она, я на секунду отвлеклась на неё и не увидела выражение лица Альбертика, который уже прочитал мой ответ и опять сидел с каменным лицом.

– Разве же наше депо «Монорельс» не выполняет плана?! Хоть когда-нибудь такое было?! И это – полностью заслуга бригад! Поэтому я предлагаю…

Что предлагает Герих я не расслышала, так как шум поднялся такой, что ох.

Когда народ подустал спорить, Альбертик внезапно постучал логарифмической линейкой по графину с водой. Зал притих.

– Товарищи! – сказал Альбертик. – Вы поднимаете сейчас крайне важные вопросы. Мы все руководствуемся недавним постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы». Это наша «путеводная звезда». Курс Партии – на повышение эффективности нашей работы. По расчетам наших экономистов, нам необходимо повысить производительность труда не менее чем на 37 процентов. За счет чего же?

Он вперил взгляд в зал и обвел глазами присутствующих. Все молчали.

– У нас есть два варианта. Принять новый хозрасчётный метод или повысить нормы выработки для бригад. Для того, чтобы правильно найти выход, нужно попробовать и так, и так. Поэтому я предлагаю обе эти формы организации труда внедрить в производство нашего депо. А ответственным за нововведения будет Лидия Степановна Горшкова. Она – известный рационализатор, постоянно поражает нас новыми идеями. Вот пусть и поработает на увеличение производительности. С неё и спрос.

Он позволил себе бросить насмешливый взгляд на меня. Буквально полсекунды – но я поняла, что отныне жизнь моя тут будет адским адом.

Собрание закончилось, и я поспешила выйти одной из первых. Не хотелось с Альбертиком сейчас объясняться.

Настроение было злое. Вот что-то сильно мне во всём этом не нравилось. Что-то меня напрягало. И интуиция подсказывала, что дело пахнет керосином. Только не могла понять, в чём именно. Я уже пожалела, что решила остаться, чтобы наказать Альбертика. Тоже мне – Граф Монте-Кристо нашлась. Блин, надо было увольняться и жить себе спокойной жизнью. Но нет, меня же заело, и я решила повоевать с Альбертиком. А теперь вопрос – зачем оно мне? Ну, предположим, одержу я над ним победу. И что мне это даст? Моральное удовлетворение? Ой, сомневаюсь. Так что?

Я шла по коридору и ругала себя, пока не услышала, как сзади окликнули:

– Лидия Степановна!

Я обернулась – ко мне спешил Гашев, мастер-наставник по вождению автомобиля.

– Иван Михайлович! – улыбнулась я, – рада вас видеть!

– Лидия Степановна! – вернул улыбку Гашев, – После обеда я занесу вам права.

От этих слов я чуть не завизжала от восторга.

Мы ещё немного поболтали и разошлись по своим делам. Я опять вернулась к мыслям об Альбертике и грядущем наказании ему.

Так зачем мне всё это?

Я вдруг встала как вкопанная. Я поняла, зачем. Тут ведь даже не в Альбертике дело. Я сама хочу возглавить депо «Монорельс»!

Вот оно что!

Сама! Возглавить!

А раз так – значит возглавлю.

Я хихикнула. Настроение резко улучшилось.

– Я смотрю, вам весело, Лидия Степановна? – раздался за спиной голов Альбертика (вспомни чёрта, так он тут как тут!).

– Это запрещено? – с наивным видом поинтересовалась я.

– Что? – не понял Альбертик.

– Радоваться, улыбаться, быть в хорошем настроении… – подсказала ему я.

– Хорошо смеётся тот, кто смеется последний, – процитировал народную мудрость Альбертик.

Я промолчала.

– Вы задание как выполнять собираетесь? – задал главный вопрос Альбертик.

– Элементарно, – пожала плечами я, – В выбранных бригадах прослежу, чтобы рабочие честно распределили между собой на отчётный период работу, потом посчитаю коэффициент трудового участия каждого на основе личного дневного задания и, соответственно, какой у кого получится заработок.

– Понятно… – невнятно пробормотал Альбертик, – идите, работайте… пока работайте.

И я пошла работать.

А после работы я, не заходя даже домой поужинать и переодеться, отправилась на квартиру Валеева. Давно я уже там не была. Гараж с машиной был прямо во дворе и меня аж распирало желание сесть за руль.

Спасибо Гашеву, он быстро принёс права, поздравил, правда намекнул, что следует обмыть, но я сделала вид что не поняла. И он ретировался.

И вот, наконец, я открыла гараж и села за руль.

Моя ж ты прелесть… мммм….

В Малинки я зарулила на небесно-голубом автомобиле Валеева. Да, там ещё с документами нужно было до конца разбираться, но права были со мной, а ГАИ на просёлочной дороге редко бывают. Народ ездит не пристёгнутый.

Затормозив у двора, я вышла из машины. Пели птички, шумел лёгкий ветерок в кронах берёзок-осинок, пахло нагретыми за день травами и насыщенным духом от чернозёма. В общем, милая пасторальная красота русской природы.

На звуки автомобиля вышла Римма Марковна:

– Лида приехала! На машине! – обрадованно всплеснула руками она, – а я-то думаю, кто это к нам приехал!

– Как вы тут без меня эти дни, Римма Марковна? Где Света?

– Всё хорошо, я вот варенье из слив варю, – затараторила Римма Марковна, старательно отводя взгляд.

– Так, Римма Марковна, признавайтесь, что натворили? – подозрительно спросила я, – со Светой всё в порядке? Где она?

– У Роговых, с Галей играют, – ответила Римма Марковна.

– Хорошо. А натворили что? И кто? Вы? Она? Вместе?

– Да тут… – замялась она.

– Я жду.

– Светочка пенальти училась подавать… – пробормотала Римма Марковна.

– И? – подбодрила её я.

– Окно она разбила, – вздохнула соседка. – Все стёкла вдребезги.

– И это всё? – что-то явно не складывалось. Ну не будет Римма Марковна из-за стекла так паниковать.

– Ну…

– Что ну?

– Стёкла надо было ставить в окна, – опять вздохнула она и отвела взгляд.

– Дальше что? – меня уже эта ситуация начала выбешивать.

– Я пожаловалась и Пётр Иванович…

– Ах вон оно что! – наконец поняла я и задала вопрос, – А что Пётр Иванович?

– Он застеклил окно! – радостно сообщила Римма Марковна.

– Замечательно, – кивнула я. – Но я так понимаю, это ещё не всё, да?

– Ну… – Римма Марковна опять отвела взгляд.

– Я жду, – напомнила я.

– В общем, Пётр Иванович пока поживёт у нас, – выдохнула Римма Марковна и обличительно посмотрела на меня, – ему сейчас жить негде!

Я аж зависла от неожиданности:

– В смысле у нас?

– Агриппину Ивановну сын забирает в город, и продает дом, – сообщила Римма Марковна, – поэтому Петру Ивановичу негде жить.

– У него есть квартира в городе, – подсказала я.

– Ну, туда же добираться надо. А электричка в пять утра ходит, тяжело же.

Меня аж покоробила эта наглость, то есть мне в пять утра не тяжело добираться, а ему – тяжело.

Я посмотрела в хитроватые глаза Риммы Марковны и сказала:

– Мне надоели ваши интриги Римма Марковна. Я возвращаюсь в город. Когда Пётр Иванович уберется из моего дома вон – позвоните и я приеду.

Я развернулась и пошла обратно к машине.

– Но Лида! – растерянно воскликнула Римма Марковна.

Я не стала оборачиваться.

На Ворошилова я приехала через минут двадцать пять. Какая же красота – своя машина!

Припарковавшись сбоку от подъезда, чтобы не мешать соседям, я пошла домой. Квартира встретила меня оглушительной тишиной. Еды почти не было, ведь я думала поужинать в Малинках. За продуктами идти было лень. Поэтому я решила принять ванну и пораньше лечь спать.

Включив колонку, я вытащила с нижнего ящика антресоли коробку с остатками мыла, которое я раньше варила в надежде подзаработать. Эта идея не принесла никакого ощутимого дохода, правда иногда я использовала красочное мыло для презентов нужным людям.

И вот сейчас я высыпала всё мыло на кровать и выбирала – ромашковое, овсяное или шоколадное? А может быть крапивное? Сделать непростой выбор помешал звонок в дверь.

Недоумевая, кто бы это мог звонить так поздно, я пошла открывать дверь.

На пороге стоял Иван Тимофеевич, сосед.

– Добрый вечер, Лидия Степановна, – поздоровался он, – вас к телефону. Междугородка.

Я вздрогнула.

Когда шла к соседу, первая мысль была, что это Иван Аркадьевич. Брала трубку с затаённой надеждой, что вот сейчас я ему всё про Альбертика расскажу, нажалуюсь и он разберется и всё будет хорошо. И мне не надо будет прилагать лишних усилий.

Но это оказалась Зоя Смирнова. Звонила из крымского курорта и тон голоса был радостно-приподнятый:

– Лидочка! Лидуся! Ты представляешь?! Здесь такая красота! Горы, море! А какой здесь воздух! Его же пить и пить хочется! И лаванда! Здесь растёт лаванда! И кипарисы…!

– Зоя, – перебила поток радости я, – ты мне звонишь так поздно, на ночь глядя, чтобы сообщить, что в Алуште растут кипарисы и есть горы?

– Ой, Лидочка! – засмеялась в трубку Зоя, – ты всё такая же сердитая. А жизнь ведь прекрасна!

– Зоя, – догадалась я, – ты там загуляла что ли?

– Ну почему ты сразу всё опошляешь?! – возмутилась Зоя, но сразу же засмеялась, – Лида! Ты представляешь?! Я встретила здесь любовь! Это так чудесно! Любить и быть любимой! Это такое счастье!

– Зоя, – попыталась вернуть подругу на землю я, – ты там гуляй, сколько угодно, никто ж тебе ничего не говорит. Но зачем ты мужу это рассказала? Ты в своём уме?!

– Потому что я не собираюсь возвращаться! – защебетала Зоя. – Виталик из Сургута. И мы уедем с ним в Сургут.

Я мысленно застонала. Вот дура, простигосподи! Но вслух сказала:

– Зоя! А как же дети? Как работа?

– Вот поэтому я тебе и звоню!

Глава 5

– Так, Зоя, – тон моего голоса потяжелел, – а от меня ты чего хочешь?

– Лидочка! Лидусенька! – промурлыкала Зоя просительно, – будь другом, ты же у меня одна единственная, самая-самая лучшая подружечка…

– Зоя! – повторила я более настойчиво. – Говори!

– Помоги мне… – пролепетала Зоя.

– Больше двух червонцев не могу! – отчеканила я непреклонным тоном.

– Каких червонцев?

– До получки.

– Да нет же! Мне не деньги нужны… – сделала паузу Зоя, ожидая, что я сейчас должна задать вопрос «а чем же тогда тебе помочь?».

Но я промолчала.

– Лида! – опять завела старую пластинку Зоя, – помоги мне-е-е-е…

– Чем помочь, – таки не выдержала я, – говори быстрее, время позднее, соседи спать уже давно хотят.

– Ты можешь забрать моих Пашку и Лёшку, когда они с лагеря приедут, и отвезти их в Лопуховку, к моей маме?

– Зоя, ты с ума сошла? – аж поразилась я, – как это я, совершенно посторонний человек, могу увезти куда-то чужих детей? Это же подсудное дело!

– Ну, скажешь, что я тебя уполномочила, – после секундной паузы выдала очередной «перл» Зоя.

– А сама почему не приедешь? – не поняла я её выкрутасов.

– Да не хочу я козла этого вечно пьяного видеть, – фыркнула с той стороны в трубку Зоя, – как вспомню его опухшую морду – так тошно мне.

– Зоя, ты совсем там от любви с ума сошла? – рассердилась я, – сама приезжай и с мужем своим разбирайся. И детей вози куда хочешь. Но сама. Меня в это втягивать не надо!

– Лида, но он же меня прибьет, – заныла Зоя.

– А меня, значит, не прибьет? – поразилась я такой то ли наивности, то ли наглости подруги. – Или меня не жалко? Он уже и так ко мне вчера на разборки приходил. Пьяный, между прочим.

– Лида, я не знаю, что делать, – разрыдалась в трубку Зоя.

– А маму почему не попросишь, чтобы она съездила и сама их забрала, если всё уж так серьёзно?

– Так мама старенькая, – расстроенным голосом протянула Зоя и опять заныла, – Лида, ну вот что мне делать?

– Как что делать? – удивилась я, – возвращаться домой. Решать вопрос с мужем. Разводиться, в конце концов. Решать вопрос с детьми. А потом уже думать о новой семье. Я это так понимаю.

– Но Виталик ещё не готов, чтобы мои обормоты жили с нами, – вздохнула Зоя печальным голосом. – Он хочет, чтобы мы пожили немного для себя, привыкли друг к другу…

– А детей, значит – к старенькой бабушке на село сбагрить? – вконец рассердилась я. – Так ты лучше в детдом тогда их сдай, чего уж мелочиться. Там хоть будет вероятность, что какая-то сердобольная бездетная пара усыновит их…

– Лида! Тебе бы шуточки шутить, а у меня, между прочим, жизнь рушится, едва наладившись! – психанула Зоя, – могла бы и поддержать. Не думала, что ты эгоистка такая окажешься…

– Какая есть, – нелюбезно ответила я и добавила, – в общем так, Зоя. Приезжай сама, или со своим Виталиком сюда. Разбирайся с мужем. Решай вопрос с детьми и старенькой матерью. А потом можешь уматывать хоть в Сургут, хоть в Гондурас!

– Ты за меня, я вижу, совсем не рада! – запричитала Зоя, – никогда не думала, что ты такая завистливая, Лида…

Она ещё что-то молола в трубку, но я уже не слушала. Трубка отправилась на рычаг, прервав Зоин монолог в кульминации.

Торопливо извинившись перед изнывающими от любопытства соседями, я вернулась домой. По дороге я размышляла над превратностями судьбы. Вот кто бы подумал, что такое может быть. Ещё совсем недавно я сама отдыхала с Жоркой на средиземноморских курортах, втайне изменяя мужу. Но при этом я не бросала ни детей, ни его. Я не знаю, правильно ли я поступала, но бросить их я даже не помышляла.

Нет, я отнюдь не считаю, что Зоя должна жить с этим пьяным дураком, и дышать его перегаром, но и вот так решать свои проблемы одним махом, второпях, через других людей – тоже не следует.

Новый рабочий день начался поучительно.

Нет, сначала всё было хорошо. И даже отлично. Я подкатила к депо «Монорельс» на автомобиле. Вышла из машины, ловя восхищённые, завистливые и восхищённо-завистливые взгляды на себе. Да, понимаю, «наши люди в булочную на такси не ездят», и народ прекрасно знал, что живу я в семи минутах ходьбы от работы, если напрямик через пустырь. Но, во-первых, с утра изрядно похолодало, небо затянуло свинцовой хмарью, вдобавок по радио обещали полдня моросящий дождь. А зачем мокнуть под холодной моросью, если я могу с комфортом на машине? Во-вторых, я хотела по-быстрому сгонять к «опиюсу» Быкову (если успею). Его настойчивость уже начинала беспокоить. Ну, а в-третьих, водителем в этой жизни я была всего второй день и просто наслаждалась возможностью лишний раз покататься.

В таком вот приподнято-радужном настроении я вошла в вестибюль, с легкой улыбкой на губах прошла по коридорам конторы, свернула во внутренний дворик и, уже, широко улыбаясь собственным мыслям, спустилась в полуподвальчик.

И тут моя улыбка резко увяла.

Потому что в собственный кабинет меня не пустили. Там уже восседала Герих, а мои вещи оказались выброшены в коридор. Точнее, как попало свалены в кучи у противоположной стены. Даже фикус и то не пожалели, и он завалился набок, комья земли рассыпались вокруг измятых листьев.

– А что вы здесь делаете? – я вошла в свой (или уже бывший свой?) кабинет и обратилась к Герих, которая сидела за моим столом и что-то писала.

– Вы что, не видите – я работаю! – вызывающе вскинулась Герих. – Извольте выйти вон. Вас не приглашали… в мой кабинет!

– Вы точно ничего не перепутали? – удивилась я и всё еще стараясь быть толерантной.

– Нет, Лидия Степановна, – ощерила в улыбке неряшливо испачканные в помаде губы Герих, – теперь это мой кабинет.

– Может быть, скорую вызвать? – сочувственным тоном спросила я, – вчера жара такая стояла, скорее всего вам в темечко напекло…

– Вот хамить мне не надо, Горшкова! – фыркнула Герих. – Мне этот кабинет Альберт Давидович отдал!

– Покажите приказ, – потребовала я.

– Какой еще приказ?

– О том, что вас назначили на моё место.

– Меня не назначили… пока ещё не назначили, – хмыкнула Герих, – но кабинет Альберт Давидович отдал мне.

– Меня об этом не уведомили, – пожала я плечами и подошла к коммутатору, – сейчас вызову понятых, милицию, составим акт взлома с целью хищения особо важных документов и личных денег.

– Каких еще денег? – взвизгнула Генрих.

– У меня здесь сумма была… большая… отложенная на покупку телевизора, – мерзко улыбнулась я. – Я сейчас живу в деревне, моя квартира пустует. Поэтому, чтобы воры не украли, храню все деньги здесь.

– Но вы же сейчас врёте, – прошипела Герих, – никакой суммы у вас не было.

– Милиция разберётся, – пожала плечами я. – Факт взлома налицо. Мои вещи, в том числе и личные, разбросаны по коридору. То есть то, что осталось от моих личных вещей. Деньги там тоже были.

Герих выпучила глаза.

А я не удержалась, процитировала:

– И куртка замшевая. Две штуки.

– Ваши вещи никто не трогал! – сорвалась на визг Герих.

Но я дальше слушать не стала, уже нажимая на кнопку вызова.

Буквально через десять минут кабинет был битком набит народом. Женщины из отдела кадров и Егоров что-то там записывали, составляя акт. Герих изображала умирающего лебедя, хватаясь то за сердце, то за голову, то трубно сморкаясь красным распухшим носом в огромный клетчатый носовой платок. Лактюшкина капала в стакан с водой валерьянку, демонстративно громко отсчитывая капли. Рядом крутились Базелюк и Акимовна из бухгалтерии. И все жалели бедную Тамару Викторовну, которую злая я довела до нервного срыва и практически до инфаркта.

– Лидия Степановна, а может не надо милицию? – очередной раз задала вопрос Лактюшкина. – Все свои, разберёмся. Зачем сор из избы выносить.

– Надо, Феодосия Васильевна, надо! – бодро ответила в который раз я, морщась от вонючего запаха валерьянки, который заполнил весь кабинет. – Сегодня Тамара Викторовна взломала чужой кабинет и похитила секретные документы и личные деньги, а завтра так и Родину продаст!