Конторщица-4

И я начала думать и анализировать.

Будяк? С ним как раз всё понятно. Он накосячил. Тупо, топорно накосячил. Даже думать об этом неприятно. Понятно, что он мне ничего не должен, да и я ничего ему не должна. Но наши отношения зашли на тот момент в такую сторону, что по крайней мере рассчитывать на чистоту и уважение я право имею.

Да, видно, что он сожалеет. Но, на мой опытный взгляд, он больше сожалеет, что попался, вот так бездарно засыпался, а не о том, что накосячил и оступился. Он даже не понимает, что причинил мне боль.

Сожалею ли я? Если честно, то есть немного. Я так устала быть одна. Тем более тело у Лидочки молодое, гормоны периодически бурлят, и как бы я не убивала себя изнурительной работой, решением своих и чужих проблем – всё равно порой хочется, чтобы тебя обняли сильные мужские руки. Хотя бы так.

Но ладно. Хватит об этом.

Усилием воли я заставила себя думать дальше.

Что же ещё?

Иван Тимофеевич? Сказать по правде, он меня немного удивил этим предложением. С одной стороны, что скрывать от самой себя, вести рубрику в газете мне нравилось. Такая милая творческая работа. Признание читателей тоже очень льстит. Тем более с моими знаниями из двадцать первого века писать все эти заметки было более чем легко.

А с другой стороны – оно мне надо? С этой страницей моей истории нужно тоже покончить. Нужно идти вперёд, а не топтаться на месте.

Тогда Иван Аркадьевич? Даже не смешно. Очередной «сверхважный» отчёт или поручение. Завтра всё выясню. После обеда.

«Опиюс»? Да, слегка напрягает такая его настойчивость. Что ему от меня нужно? Но в ближайшее время бежать выяснять я не горела желанием. Потом как-нибудь само рассосется.

Тогда что?

И тут меня осенило – «настоящая» Лида Скобелева, «запертая» в теле толстухи! Я вспоминала тот наш разговор, пыталась проанализировать, и, незаметно для себя, уснула.

Смущавшую меня мысль я так и не поймала.

А утром я пригналась в диспансер, практически не опоздав. Отказавшись от завтрака (глубокая тарелка с манной кашей комочками, кусок хлеба с маслом и сладкий некрепкий чай), я была отправлена проходить врачей.

Это оказалось долго и утомительно. Меня опять осматривали, измеряли и пытались найти во мне изъяны. Но, к счастью, и эта экзекуция была окончена, и я отправилась обратно в палату, дожидаться обеда. Пока время ещё было я выскочила на веранду в надежде застать там Лиду.

Мне повезло – она сидела за столом, на том же месте. На ней был тот же страшный халат, но общая зачуханность облика стала чуть меньше. Лида сидела и раскачивалась туда-сюда, периодически пуская слюни.

Увидев меня, она встрепенулась, торопливо вытерла слюни рукавом и показала в радостной улыбке пеньки от зубов.

– Привет, – в ответ улыбнулась я, протягивая ей кулёк с ирисками и другими конфетами (всё, что нашла в закромах запасливой Риммы Марковны, я выгребла для этой Лиды) – Держи. Это тебе.

– Ой, спасибочки! – обрадовалась толстуха, схватила кулёк и активно зашуршала фантиками.

– Слушай, Лида, а скажи мне такое…

– Смотри! Тут даже «Красный мак» есть! – восхищённо воскликнула Лида, перебив меня. – И «смородиновая» карамелька! О! Целых четыре!

Мне пришлось подождать, пока детские восторги улягутся. Но я сказала себе, что бедная девушка провела тут слишком много времени и банально соскучилась по конфетам. Нужно будет ей ещё что-то такое принести. Может, ей крем для рук нужен или шампунь.

Когда кулёк практически опустел, я таки задала вопрос:

– Что будем дальше делать?

– А я знаю? – толстуха пожала плечами и развернула ещё одну конфетку.

– Лида, ты же понимаешь, что отдать тебе это тело я физически не могу. Это невозможно. – сказала я, – не знаю, как так получилось, что меня закинуло сюда, а тебя – сюда. Но моей вины в этом нет. Ты понимаешь это?

Толстуха кивнула, как мне показалось, равнодушно. Но я не стала заострять на этом внимание. Она прожила в этой дурке столько времени. Понятно, что оставаться абсолютной нормальной в таких условиях титанически трудно.

– Но тем не менее, я считаю, что жить тебе здесь и дальше – несправедливо. Ты и так здесь столько времени просидела…

– А что я могу сделать? – огорчённо покачала головой Лида, – мне некуда идти.

– Увы, но домой я тебя забрать не могу, – покаялась я, – у меня дома тётя и ребенок.

Известие о ребенке не произвело на настоящую Лиду особого впечатления. И про тётю она не спросила. Интересно, что за уколы ей делают?

– Но зато у меня есть комната в коммуналке, – сообщила я ей. – Она как раз пустует сейчас. Там раньше Римма Марковна жила. И ты могла бы пожить сейчас там.

– В коммуналке? – захлопала глазами Лида.

– Да, там хорошая комната. В переулке Механизаторов. Она свободна. И соседи неплохие. В одной комнате семья живет, в другой – мужчина, инвалид. Он тихий. Ещё две комнаты пустуют. Ты не помнишь разве?

Лида расстроенно покачала головой:

– Я теперь мало что помню. Очень сильные таблетки дают. И уколы.

Мне было жаль её до слёз.

– Но ты не думай, – горячо зашептала она, оглядываясь на вход, не идут ли санитары, – мне бы хоть какое-то время не получать их, и я всё обязательно вспомню! Ты же веришь мне?

– Верю, – вздохнула я и продолжила. – А Валеру Горшкова ты помнишь?

Толстуха отрицательно покачала головой:

– Доктор сказал, что у меня вытеснение плохих воспоминаний.

Я покивала, вспомнив старичка-доктора, который утверждал то же самое.

– Он, кстати, тоже здесь находится.

Толстуха смотрела равнодушно, разглаживая на столе фантики.

– Ты была за ним замужем.

Судя по тому, как вытаращилась на меня Лида, эта новость застала её врасплох.

– Я? Замужем?

– Да. Когда я попала в это тело, ты была замужем за Валерой. Поэтому ты Лида Горшкова.

– Ты что развелась с ним? – спросила вдруг Лида.

– Да.

– Почему?

– А ты его видела? – усмехнулась я, – напыщенный эгоистический павиан. Зачем нам такой муж? Если надо – получше найдём.

Это моё рассуждение привело толстуху в восторг. Она засмеялась и аж в ладоши захлопала:

– Найдём получше!

– Конечно, – убедительно сказала я. Мне так хотелось её приободрить. – Мы тебе найдём самого лучшего мужа.

– Но я… – толстуха неуверенно показала на себя.

– Это не страшно, – постаралась успокоить её я. – Сама же говоришь, что разнесло тебя от уколов и таблеток. А без них ты обратно в форму вернёшься. Это тело тоже было жирноватым. Но ничего, я его переделала, как нравится мне. Ещё не до конца, но уже результат есть. И с тобой также поступим. Через пару месяцев станешь конфеткой.

– Конфеткой… – с улыбкой повторила Лида и сунула последнюю конфету в рот.

Блин, а я и не заметила, что она за двадцать минут умяла почти килограмм конфет, если не больше! Да уж, процесс перевоплощения явно будет труднее, чем мне казалось. Но ничего, я и не такие задачки решала!

– Лида, – сказала я. – А что ты помнишь из своей прошлой жизни?

– Родителей, – неуверенно ответила Лида. – Но смутно. Словно во сне.

– А сестру?

– И сестру помню…

– А жениха?

– Жениха?

– Ну да, Витю. Из-за которого ты первый раз сюда попала, – попыталась объяснить я так, чтобы не травмировать её опять.

– Витюшу помню, – застенчиво улыбнулась Лида.

– Ты его так сильно любила? – спросила я.

– Почему любила? – брови толстухи взметнулись вверх, – я его и сейчас люблю.

И я решила, что Витя обязательно станет мужем бывшей Лиды, а ныне Веры Борейкиной. Во всяком случае я хоть так попытаюсь компенсировать этой бедной девушке её трагедию. Приложу все усилия. Витя должен сполна расплатиться за свой кобеляж между сёстрами. А Лариску мне было не жалко.

На обед я не осталась, решила смотаться в депо «Монорельс», раз Иван Аркадьевич хотел поговорить. Тем более как раз в ту сторону ехал завхоз из нашей больницы и по протекции Тамары Васильевны, с которой я задружилась, меня взяли подвезти.

Уже буквально через двадцать минут я влетела в приёмную. За столом никого не было. Аллочка ушла на обед.

На всякий случай я постучалась в кабинет, вдруг Иван Аркадьевич не ушел или уже вернулся. Но было заперто.

Немного разочарованная я развернулась к выходу из приёмной. Схожу сейчас пообедаю, раз так вышло, а потом вернусь сюда опять.

Я уже выходила из кабинета, как почти в дверях столкнулась с Альбертиком.

– Лидия Степановна? – удивился он, – а вы что здесь делаете?

– Здравствуйте, Альберт Давидович, – изобразила радость от встречи я, – да вот к Ивану Аркадьевичу пришла, а он на обед очевидно ушел.

– Вообще-то Иван Аркадьевич уехал, – улыбнулся Альбертик и его улыбка мне сильно не понравилась.

– В Главуправление? – зачем-то уточнила я.

– Нет. В Москву, – улыбка Альбертика стала ещё более мерзкой, – на переподготовку его отправили. В Высшую партийную школу.

– Надолго? – улыбка невольно сползла с моего лица.

– На полгода, – ещё больше расцвёл Альбертик, – так что исполнять обязанности директора теперь буду я.

Глава 3

– И да, у вас осталось всего полчаса на обеденный перерыв, – Альбертик демонстративно взглянул на часы, – а затем я жду вас у себя с докладом по подготовке плана мероприятий для метрологов на первую декаду.

– Но Альберт Давидович, я после обеда не могу, – растерянно сказала я, – я же прохожу сейчас медосмотр. Меня Иван Аркадьевич на три дня отпустил.

– Иван Аркадьевич теперь в Москве, – опять мерзко улыбнулся Альбертик, – ещё раз повторю, через полчаса я жду вас с докладом. И давайте уже прекращать весь этот балаган. Я не Иван Аркадьевич и терпеть ваши капризы не намерен.

От такого пассажа буром я даже не нашлась, что и сказать.

– Ой, чуть не забыл, – насмешливо окликнул меня Альбертик, когда я развернулась уходить, – те разработки по изменению ГОСТа на спецодежду, о которых на собрании вы так красиво всем пели…

– Что?

– Завтра до конца дня все эти материалы должны быть у меня, – гнусная улыбка Альбертика стала ещё шире, – В полном объеме. С доказательствами и отчетами от экспериментируемых подразделений. Послезавтра у меня доклад в Главке, как раз заодно и представлю. Полагаю, в этом есть рациональное зерно, и старшие товарищи «сверху» мои предложения оценят.

– Но это же мои разработки, – я прям почувствовала, как моё лицо вытянулось. – И я сама…

– Товарищ Горшкова, – не дав договорить, отрезал Альбертик, – пора уже оставить эти свои мещанские привычки и мелко-буржуазный карьеризм! Одну ведь общую работу делаем! На благо великой Советской страны!

Весело посвистывая, он вошел в кабинет Ивана Аркадьевича, оставив меня в глубокой задумчивости.

Издевательски хлопнула дверь кабинета. Я вышла из приёмной в коридор и растерянно уставилась в окно. Возле кочегарки рабочие устроили перекур. Они беззаботно смеялись и шутили. Мимо них прошли две девушки в синих спецхалатах. Явно из бригады маляров-штукатуров. Один из рабочих, молодой парень в кепке, что-то весело им крикнул. За двойными стёклами было не слышно. Девушки рассмеялись и хором ответили. Судя по растерянному виду парня, ответили, как надо. Внутренний дворик накрыл развесёлый хохот мужиков.

Я стояла и смотрела на этих людей. Как же у них всё просто и понятно. Есть работа. Есть дом. Есть семья, друзья, товарищи и система взаимоотношений. Они знают, что после школы советское государство предоставит им на выбор – учиться дальше, в ПТУ, техникуме или институте, или пойти сразу работать. Независимо от того, какой путь они выбрали, государство обязательно обеспечит их и работой, и жильём. Их дети будут ходить в детские сады, школы, Дома пионеров. Летом – в пионерские лагеря. Родителям будут предоставляться путёвки в санатории и здравницы. И всё это – бесплатно. Главное – живи в этой системе. Просто живи, работай и радуйся. И всё.

У меня же почему-то так не получалось. Вот и сейчас, только-только вроде всё наладилось, осталось всего пару штрихов (получить права и доучиться в институте) и можно спокойно жить и работать, не заморачиваясь больше ничем глобальным. Но нет же. Теперь появилась новая проблема в лице Альбертика.

Вот чего он ко мне прицепился? Врага во мне, блин, нашёл. Не пойму. Поначалу он же вполне нормально ко мне относился. Еще в те дни, когда я от Горшкова ушла. А затем его словно подменили. В чём причина такой ненависти? Может в том, что Иван Аркадьевич меня приблизил и помог в карьере? Но это же такая мелочь по сравнению с тем, как он тащит за собой Альбертика.

Где же я ему дорогу перешла?

Внезапно внутри меня вспыхнула такая злость, что аж в глазах потемнело, и я сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладони.

А вот хрен тебе, Альбертик, а не мои разработки! Крепостное право давно уже отменили! И не тебе менять историю! И, тем более, мою жизнь!

Я грустно улыбнулась этим мыслям и пошла на обед.

В столовой вкусно пахло котлетами и было шумно. Две бригады наладчиков, которые явно припозднились со смены, долго выбирали, что взять. Они о чем-то горячо спорили с дородной поварихой в белом накрахмаленном колпаке, и очередь почти не двигалась. Я терпеливо стояла. Минуты тикали.

Наконец, другая повариха, ещё толще первой, выкатила тележку с раскалёнными противнями, пахнущими жареной рыбой. Мужики оживлённо нагрузили свои подносы и ушли рассаживаться за столики. Я выбрала рассольник по-ленинградски, котлету по-киевски, вишнёвый компот и салат из огурцов. Расплачиваясь в кассе, мельком взглянула на часы. Время обеда истекло, и сейчас я уже минут пять как должна делать доклад Альбертику.

Я неторопливо прошла к свободному столику, выгрузила тарелки и с аппетитом принялась за еду. Покончив с обедом, я развернулась и пошла на автобусную остановку. Пора заканчивать медосмотр.

Ах да, с этой работы я решила уволиться.

Я ехала в полупустом автобусе и смотрела в окно. Там мелькали магазины, тополя, жилые дома, тележки с мороженным, ясени, доски Почёта, киоски «Союзпечати», бочки с «Квасом» и люди. Всё смешалось в один пёстрый калейдоскоп образов. Вспомнилось, как только я попала сюда, в первые дни, мне всё здесь казалось унылым и серым. Теперь я отвыкла от красок моего прошлого мира и уже получаю эстетическое удовольствие от жизни здесь.

Я вздохнула. И мысли вернулись к насущным проблемам.

Значит так, сейчас добью квест с медосмотром. Насколько я поняла, у меня всё нормально, так что нужную справку я получу. Затем нужно сделать три вещи. Даже четыре. Одновременно.

Первая – уволиться с работы, отработать две недели спокойно, в общем, не дать Альбертику меня загнобить.

Вторая – устроиться на новую работу. Вопрос «куда?» даже не стоит. Вчера как раз Иван Тимофеевич предлагал идти в газету совместителем. Думаю, я вполне могу устроиться туда журналистом на постоянной основе. Тем более, образование я получаю филологическое. В крайнем случае – пойду в школу аниматором. То есть пионервожатой, конечно же.

Третья – получить права на вождение автомобиля. После того, как на руках у меня будет эта справка, останется парочка чисто формальных шагов, и я стану водителем!

И четвёртая – решить вопрос с настоящей Лидой. Бросать её я не собираюсь. Но здесь еще нужно изучить вопрос и всё спланировать правильно.

Как раз в этот момент автобус доехал до моей остановки, я вышла, вдохнула наполненный запахами крапивы и пыли воздух и прямиком направилась в психоневрологический диспансер. Легкий ветерок ласково ерошил мои волосы, обдувал лицо, весело щебетали птичка, светило солнышко, а я шла в дурдом и широко улыбалась.

На моё счастье, с остатком медосмотра я управилась довольно-таки быстро и уже через полтора часа выходила из здания, сжимая в руке заветную бумажку. Причём по старой привычке из моего времени выпросила в двух экземплярах. На всякий случай. Там поудивлялись, но дали.

Путь мой лежал обратно, в депо «Монорельс».

Сейчас забегу к товарищу Гашеву, отдам справку и узнаю, когда можно забирать права. Затем зайду в отдел кадров, напишу заявление на увольнение. К Альбертику идти не хочу.

Дожидаясь на остановке моего автобуса, я вспоминала встречу с Лидой. С настоящей Лидой. Увидеться наедине удалось буквально на пару минут.

– Ты, давай-ка, прекращай симулировать, – велела ей я твёрдым голосом. – Когда тебя подготовят к выписке, подойди к Тамаре Васильевне. Знаешь же её?

Лида кивнула, маленькие, заплывшие жиром глазки сверкнули радостью и надеждой.

– Я с ней договорилась. Она мне позвонит, и я за тобой приеду. Заберу тебя.

– Как-то аж боязно, – смущенно поёжилась Лида, плотнее кутаясь в безразмерный больничный халат.

– Понимаю, – вздохнула я. – Столько лет ты провела в этих стенах. Но ничего. Хватит уже. Пора теперь жить полной жизнью. Поживёшь пока в коммуналке на Механизаторов, адаптируешься. Займешься собой. А я как раз подумаю, куда тебя на работу устроить. Есть у меня кое-какие мысли.

– Но я же ничего не умею, – испугалась Лида, – ну, в смысле – не помню я ничего…

– Не страшно, – успокоила я её. – я тебя на какую-то спокойную малоотвественную работу устрою. На первое время. А там посмотрим.

– На какую?

– Ну, можно к нам, в депо «Монорельс», в Ленинскую комнату, газеты рабочим будешь выдавать и карточки заполнять…. Туда всё равно никто не ходит. Или в нашу городскую газету – письма читателей принимать и регистрировать. Но там чуть сложнее. Да мало ли вариантов. Что-нибудь да придумаем! Ты, главное, выписывайся.

Несчастная женщина несмело кивнула, не в силах поверить, что жизнь уже изменилась на сто восемьдесят градусов.

– А когда похудеешь, мы тебя к зубному врачу отправим, сделаем тебе голливудскую улыбку…

– Какую? – не поняла Лида.

– Да это я так, – мысленно ругая себя, исправилась я, – красивую улыбку тебе сделаем.

– Ох, как я хочу золотые зубы, – мечтательно вздохнула Лида.

– Зачем же золотые? – удивилась я, – Это ведь некрасиво. Сейчас уже должны быть технологии, когда протезы делают под естественные.

– Золотые – это красиво! – непреклонным тоном заявила Лида. – Хотя, конечно, дорого. Я всё понимаю.

– Ну, ладно, сделаем золотые, – удивилась я таким странным понятиям о красоте. – А потом, когда ты похудеешь, мы сошьём тебе новый гардероб. В ателье. Есть у меня там одна знакомая.

– Но это дорого, – радостно ахнула Лида.

– Нормально, – отмахнулась я, – просто шить сейчас гардероб нет смысла, раз ты всё равно худеть будешь… сейчас просто купим самые необходимые вещи.

Лида мечтательно кивнула, её мысли витали где-то уже в облаках.

– А потом помогу тебе вернуть Витю. Замуж выйдешь…

– Спасибо тебе! – огромная слоноподобная туша Лиды бросилась мне на шею, чуть не похоронив под своим весом…

Мои воспоминания прервал подъехавший автобус.

Я возвращалась из автошколы, где отдала-таки справку Гашеву. Он обещал, что водительские права я теперь получу быстро, возможно даже и завтра.

Так что шла я прямо окрылённая. И путь мой был в наш отдел кадров. Я шла писать заявление на увольнение. Настроение, невзирая на причину, было приподнятым. Я чуть покопалась в себе и поняла, что мне давно уже хотелось личной свободы. Отработаю вот две недели, как того требует закон, затем месяца полтора просто поживу в Малинках. Буду загорать, купаться в пруду, варить варенья с Риммой Марковной, ходить в лес по грибы. Красота! В сентябре Светка пойдёт в школу, нужно будет всё купить, поэтому мы вернемся в город. А может быть, я с ними поеду, всё куплю, провожу Светку в первый класс, потом они с Риммой Марковной останутся, а я вернусь еще на пару недель в Малинки. Проведу бархатный сезон на даче.

Хотя лучше бы, конечно, поехать на море.

Размышляя как лучше провести выпавшие мне свободные деньки (ведь слишком долго гулять мне система всё равно не даст – тунеядство в СССР, мягко говоря, не поощрялось), я практически нос-к-носу столкнулась с Альбертиком.

Ну вот почему так не везёт! Хотела написать заявление и потом избегать его эти две недели. И вот на тебе!

– Вообще-то я вас искал, Лидия Степановна! – не предвещавшим ничего хорошего тоном сообщил он.

Я пожала плечами.

– Как вы посмели проигнорировать мой приказ?!

– Какой ещё приказ? – деланно удивилась я.

– Приказ прийти на доклад сразу после обеда! – Альбертик всё больше и больше раздражался.

– Не видела я никакого приказа, – ответила я и попыталась пройти мимо. – Извините, спешу.

– Прекращай ёрничать! – психанул Альбертик, – шутки давно закончились. За то, что ослушалась моего приказа и прогуляла полдня, я же и уволить могу!

– Замечательно, – спокойно сказала я, – прямо такое совпадение! А я как раз иду в отдел кадров писать заявление.

– Какое заявление?!

– На увольнение.

– Вот и хорошо, – внезапно успокоившись, расцвёл улыбкой Альбертик, – пишите заявление, Лидия Степановна, я с удовольствием подпишу. Хотя, конечно, лучше если я вас по статье уволю. Давно пора было это сделать.

– По статье уже не получится, – деланно-грустно вздохнула я, – раньше надо было, когда я на доклад не пришла. Акт надо было составить по форме и всё такое. А сейчас я уже тут.

– Да. Не сообразил. Тогда сами пишите заявление, – согласился с моими доводами Альбертик и, развернувшись, зашагал в другую сторону по коридору, а я отправилась в отдел кадров.

 В нашем отделе кадров, как обычно, царили фикусы, герань и прочая ботаническая ерунда, изображающая тропические джунгли в понимании простого советского служащего, который дальше соседнего колхоза, куда он ездил ещё юным пионером на картошку, никуда и не выезжал. Здесь, как обычно, суетилась куча народа, так что Тоню я не сразу и заметила.

Давно уже с ней не общалась. Да и видела лишь пару раз, мельком. Сейчас, вблизи, я рассмотрела её получше. Тоня сильно сдала, в уголках глаз залегли морщины, как и траурная складка у губ. Она понуро сидела, думая о чём-то своём.

– Привет, Тоня, – улыбнулась я, – как дела у тебя?

– Здравствуйте, Лидия Степановна. Спасибо, всё хорошо, – Тоня невнятно махнула рукой.

– Да ладно тебе, еще по имени-отчеству называть друг друга будем, – проворчала я, – рассказывай лучше, что случилось.

– Ничего не случилось, – упрямо поджала губы Тоня.

– Я же вижу, что не всё хорошо, – прицепилась я.

Внезапно между нами просунулся какой-то юркий юноша, в синем халате и нарукавниках:

– Антонина Михайловна, – звонким голосом сказал он, не обращая внимания на то, что мы разговариваем, – я уже все карточки заполнил, а нужно еще три бланка!

– Так, – решительно сказала я, отодвигая настойчивого юношу подальше, – пошли-ка, Тоня, прогуляемся.

– Куда? – лишенным выражения голосом спросила Тоня.

– Да хоть и ко мне, – ответила я, – чаю попьем, поговорим.

Вздохнув, Тоня нехотя подчинилась.

Мы вышли в пустой в это время коридор. Здесь шум, постоянно царивший в отделе кадров, был значительно тише. Ничто не мешало нам поговорить прямо тут.

– А теперь рассказывай всё, – заявила я строгим голосом.

И Тоня, чуть помявшись, начала рассказывать. Чем дальше она говорила, тем больше меня охватывала злость.

– Ты понимаешь, Лида, он же списывает вполне пригодную технику, – оглядываясь по сторонам, горячо шептала Тоня. – А оно же всё на других числится. После того, как Люся ушла в декрет, это на меня в нагрузку повесили. Сначала всё было нормально, а недавно вот началось. Последние две недели где-то.

Я внимательно слушала.

– Закупили два цветных телевизора для актового зала и Ленинской комнаты, – сделала круглые глаза Тоня, – и в тот же день списали. А я теперь эти акты нигде найти не могу. Представляешь? И телевизоры эти сюда даже не привозили.

Я вспомнила полупустую Ленинскую комнату в двумя шкафами, парой столов-стульев и бюстиком Ленина.

– А Люся как это всё подписывала?

– Ой, ты же знаешь нашу Люсю, – хмыкнула Тоня, – ей бы всё хи-хи да ха-ха, ну и пожрать ещё. Она подмахивала всё, не глядя, лишь бы работы поменьше. Вот он и пользовался.

Я покачала головой.

– А ещё же у нас есть своя база отдыха – целый комплекс в Орехово, – продолжала делиться Тоня. – Ты хоть знаешь о нём?

– Что-то такое вроде слышала, – неуверенно ответила я, – вроде Лактюшкина как-то рассказывала, что они раньше всем отделом туда на выходные ездили. Грибы собирать.

– Да, там заповедные места, лес, очень красиво, – кивнула Тоня и её забавная чёлка смешно подпрыгнула, – и там есть домики, баня, купальня, столовая и даже актовый зал…

– Ты была там?

– Да, в детстве мы туда часто ездили, – усмехнувшись, кивнула Тоня, и с гордостью добавила, – у меня же отец здесь токарем работал… в четвёртой бригаде. Они делали наиболее сложные мелкосерийные детали для локомотивов.