Маринетт Мортем: Наследие магии и острие духа режиссера

Раз это карта, я решила, что я должна разгадать ее самым серьезным и скрупулезным образом. Для этого я стала честно, подробно и безжалостно записывать свои воспоминания. Сначала подробности этих событий ставили меня в тупик, когда я о них писала, я никак не могла понять, что они могут обозначать, как такие незначительные и совершенно непонятные детали могут быть отражением событий будущего. Но затем интерпретация, ясная, четкая и окончательная приходила сама по себе, и я была уже в плену своей карты, я разгадывала ее с такой страстью, что забыла уже и о Диме, и о борьбе с внутренним монологом.

Искусство сновидений за счет моей одержимости, а так же за счет вмешательства неорганических существ, давалось мне довольно легко, но искусство сталкинга оставалось для меня непонятным. Оно представлялось мне как бесконечная клоунада, я безуспешно пыталась принести в свою жизнь принципы сталкинга, описанные в книгах Кастанеды. Единственно понятным был мне последний принцип, который меня сразил наповал: «воин никогда не выставляет себя на первый план». Я всю жизнь была выскочкой, поэтому мне пришлось вставить на место свою отвисшую челюсть и круто развернуть свое поведение. Я снова и снова, каждый день читала как отче наш принципы сталкинга, и старалась перед каждым своим действием собрать их воедино, но они разбредались. Я не знала, как отбросить все лишнее, что значит быть отрешенной, и в то же время быть нацеленной на успех. Я путалась в словах, и не могла понять, было ли то, что я делаю, сделано согласно этим принципам, или же я опять чего-то не понимаю. Карта многое прояснила, и позволило ухватить тот смысл, который все время выскользал у меня между пальцев.

Изучение карты полностью поглотило мое внимание, а когда я закончила первую часть, я решила, что она полностью расшифрована, и мне стало абсолютно все равно, что с ней делать. Сначала я хотела опубликовать ее в качестве книги, я продолжала надеяться, что, оформив свои чувства в такой изысканной манере, я смогу тем самым сделать Диме подарок, и выразить ему, таким образом, благодарность за нашу встречу. До самого конца я продолжала надеяться на возобновление отношений, и хранить в своей душе самые светлые чувства к нему. Я очень хотела научить его чудесам, которые перестали быть для меня невозможными. Но последний разгаданный кусок карты убил во мне все надежды – мы с ним оказались вовлеченными в правило, которое не возможно не изменить, не обойти. Осознав безнадежность ситуации, я потеряла интерес. Мне стало безразлично, что делать с этой книгой, подарить ее Диме или не подарить, опубликовать ее или же вообще удалить.

Чтобы решить, что делать дальше, я бросила монетку (орел удалить, решка – опубликовать). Я взяла пять копеек, зажала между ладонями и потрясла. Перед тем, как бросить ее, монетка сама вылетела у меня из рук. Решка. На следующий день мне показалось, что лучше было бы все-таки просто удалить эту книгу, и я решила еще два раза бросить монетку, чтобы проверить судьбу трижды. И два раза подряд опять выпадала решка. Немого погодя я подумала, что монетку я бросала вчера, и это может не считаться, а сегодня я могу кинуть монетку в третий раз. Я бросила еще раз эти проклятые пять копеек и снова вылетела решка.

Эта книга существует, и, похоже, не я решаю вопрос о ее публикации. Я не боюсь сделать себя еще большей дурой, чем я есть на самом деле, и я не могу уже ничего принимать всерьез, ни себя, ни свою карту. Как бы искренне, страстно и глубоко она не была мной изучена, в настоящий момент в ней нет для меня ничего важного. Маги не должны цепляться и не должны ничего защищать, поэтому нет смысла прятать или оставлять себе свои записи, тем более, что они личные и безличные одновременно. Карта, хотя и является описанием событий моей личной жизни, но она отражает только абстрактное, то, что стоит над событиями и мелочными страстями. Нет никакой важности в описании моих личных качеств, или желаний, нет важности в описании моих действий, или действий других людей. Важно лишь то, что я смогла увидеть и показать игру и проявление духа, абстрактного начала, которое незаметно присутствует в каждой человеческой судьбе.

Если позволит сила, эти записи будут опубликованы. Может быть, так я еще раз смогу сказать спасибо человеку, который был когда-то мне бесконечно дорог.

0.

Я считаю необходимым повторить здесь принципы сталкинга из книги Карлоса Кастанеды «Колесо времени». Там они представлены в самом точном и сжатом виде.

«Искусство сталкинга – это совокупность приемов и установок, позволяющих находить наилучший выход из любых мыслимых ситуаций».

«Первым принципом искусства сталкинга является то, что воин сам выбирает место для битвы. Воин никогда не вступает в битву, не зная окружающей обстановки».

«Отбрасывать все лишнее – второй принцип искусства сталкинга. Воин ничего не усложняет. Он нацелен на то, чтобы быть простым».

«Всю имеющуюся в его распоряжении сосредоточенность он применяет к решению вопроса о том, вступать или не вступать в битву, так как каждая битва является для него сражением за свою жизнь – это третий принцип сталкинга. Воин должен быть готовым и испытывать желание провести свою последнюю схватку здесь и сейчас. Однако он не делает этого беспорядочно».

«Воин расслабляется, отходит от самого себя, ничего не боится. Только тогда силы, которые ведут все человеческие существа, откроют воину дорогу и помогут ему. Только тогда. Это и есть четвертый принцип сталкинга».

«Встречаясь с неожиданным и не понятным, и не зная, что с этим делать, воин на какое-то время отступает, позволяя своим мыслям бродить бесцельно. Воин занимается чем-то другим. Тут годиться все, что угодно. Это – пятый принцип искусства сталкинга».

«Шестой принцип искусства сталкинга: воин сжимает время, даже мгновения идут в счет. В битве за собственную жизнь секунда – это вечность, которая может решить исход сражения. Воин нацелен на успех, поэтому он экономит время, не теряя ни мгновения».

«Чтобы применять седьмой принцип искусства сталкинга, необходимо использовать все остальные принципы, – он сводит воедино предыдущие шесть. Сталкер никогда не выдвигает себя на первое место. Он всегда выглядывает из-за сцены».

Искусство сталкинга не является лицемерием и не является способом манипулирования над людьми, как это часто и ошибочно интерпретируется различными последователями книг Кастанеды. Для воина нет больше активных связей с миром людей, которые делали бы его хоть как-то заинтересованным в результате их взаимодействий и взаимоотношений. Сталкер вынужден выслеживать себя и играть роль, не потому что он другой, скрывающий за маской свое истинное лицо и свои настоящие цели, а потому, что он никто, и потому что у него больше нет никаких целей в мире людей. Поэтому он вынужден перед другими людьми каждый миг притворяться.

Часть 1. Лесные поляны. Стук духа

1

В «Лесных полянах» заканчивалась смена, был последний день. Утро было довольно ясным, после завтрака все вокруг были заняты сборами. Дети, под руководством Татьяны Владимировны, моей воспитательницы, без спешки и суеты снимали белье с кроватей, сворачивали матрасы, работа шла полным ходом. Обжитое, привычное помещение пустело и наполнялось атмосферой отъезда. Я бесцельно шаталась поблизости. Сумку свою я уже собрала, обязанности по отношению к детям с самого начала смены целиком на себя взяла воспитательница. Она легко, свободно и естественно делала абсолютно все, к тому же ни она, ни я не видели применения моим силам. Мы жили с ней вместе, были в прекрасных отношениях, ведь она была молодой, 28 летней умной спокойной красивой женщиной, которая ничего не принуждала меня делать. Праздность, безответственность и хорошие отношения со всеми делали мою жизни в лагере веселой и приятной. Отношения с воспитательницей были легкими и непринужденными, я говорила ей, что мне повезло с такой воспитательницей, как она, она говорила, что ей повезло с вожатыми – со мной, и особенно с Серегой. Серега был деревенский парень, ему приходилось жить в палате мальчишек. Он активно, со значением, воспитывал и организовывал наших детей.

Наконец я заметила, что вожатые стали сбиваться в кучку возле одной из лавочек, я пошла и села туда же. Ольга, вожатая второго отряда, толстенькая, веселая, живая, и активная девчонка, повернулась ко мне и спросила, что это у меня на подбородке. Вчера еще до ужина, я, за каким то чертом, теребила в руках травинку, и провела ею себе по подбородку. На травинке оказались какие-то зубцы, о существовании которых я не предполагала, и они оставили у меня на подбородке длинные параллельные царапины шириной с эту травинку. Я, не желая подробно объяснять такую мелочь, без длинных разъяснений ответила, что поцарапалась об траву. Судя по всему, мой лаконичный ответ оставил всех в легком недоумении. Дима только что подошел, в отличие от вчерашнего, он был выбрит и свеж, мой взгляд, и одновременный вдох разбудил в груди какое-то острое живое чувство, рвавшееся к нему навстречу. Он услышал наш разговор и слегка отвернул голову, и я поняла, что он единственный, кто понял это мое высказывание, к тому же понял его не правильно. Я не стала ничего разъяснять. Мне почти всегда было неважно, что думают обо мне другие. Я вообще никогда не стремилась к стандартизации мнений окружающих относительно меня, к тому, чтобы их впечатление совпадало с моим собственным представлением о самой себе. Поскольку мое мнение о себе субъективно, я считала, что не могу брать себя за точку отсчета, даже относительно самой себя. По той же причине другие люди так же не были для меня точками отсчета. И согласно этим предположениям, я позволяла себе вести себя, как попало, в основном так, как мне того захочется под влиянием изменчивого настроения. Воин не может морочить себе голову такой чепухой, ради своего выживания он обязан действовать эффективно, и единственным эффективным способом взаимодействия с окружающим миром является практика искусства сталкинга. Искусство сталкинга позволяет намеренно удерживать точку сборки в фиксированном положении. В противоположность тому, чтобы резко метнуться в другое место и время, как часто случается во снах, сталкер намеренно использует тот момент, ту обстановку и то окружение, в котором он находиться сейчас с максимальной эффективностью, потому что это все, что у него есть.

Солнце просыпалось, становилось теплее, вожатые начали постепенно разбредаться по отрядам переодеться, я тоже пошла взглянуть, не нужна ли где моя помощь. Под незаметным руководством Татьяны Владимировны, все было практически готово к отъезду. Мое участие опять было не нужно. Приготовив чай, и посидев напоследок со своей воспитательницей, я вышла из отряда. Вожатые снова стали собираться уже на другой лавочке, и я вновь направилась к ним. Я сидела на лавочке, все обменивались адресами. Записывая свой адрес в разные тетрадки и блокноты, я вцепилась глазами в запись, оставленную Димой вверху страницы. У меня перехватило дыхание, я вбирала в себя его неровный почерк, стараясь запомнить его адрес. Он сидел справа, и когда я оставляла свои координаты, и он намеренно театрально смотрел мне через плечо, так же читая, и, как будто запоминая мой адрес. Я повернулась на него, и он совершенно обворожительно улыбнулся, «как бы» смущаясь, что я застукала его за таким занятием. Я испытала мгновение счастья, и одновременно нервозности. И я поспешила подробно разъяснить всем, кто стоял рядом, что найти меня очень просто, поскольку живу я в единственном в городе Доме Бракосочетания, и что я буду безумна рада новым встречам, если кто вдруг пожелает меня найти.

– Что, прямо в этом доме? – спросила меня Татьяна, которая стояла напротив меня.

– Да, в этом доме! квартира 146. Это второй подъезд. – отчетливо чеканила я.

Я всегда неосознанно предполагала, что если я не буду стоять посреди оживленной дороги, размахивать руками, подпрыгивать и кричать во всю глотку: «Я здесь!!!», то обязательно упущу в жизни свой единственный и крайне важный шанс. Всю свою последующую жизнь я придерживалась именно этой стратегии. Я выкладывалась на полную катушку в своем стремлении где-нибудь высунуться. Я имела манеру постоянно задавать массу вопросов, перебивая новым вопросом и вообще не слушать ответ. Я посещала всевозможные форумы, конференции, просиживала в чатах и icq, лишь бы не упустить этот гипотетически важный шанс. На встречах с кандидатами в депутаты, представителями власти и заезжими учеными я непременно вставала, чтобы задать какой-нибудь вопрос, до которого мне не было никакого дела. Иногда меня трясло от страха перед огромной аудиторией, но я справлялась со своим неудобством. Суть того, что я делала, заключалась в том, чтобы выпрыгнуть и крикнуть: «Я здесь!». Как правило, я привлекала лишь пустой и праздный интерес у некоторых случайных людей, которые раздражали меня своей назойливостью и неопределенностью своих целей, но я почему-то была уверена, что если я не буду постоянно высовываться, то что-то очень важное не заметит меня и пройдет стороной. Воин напротив, должен уметь сливаться с окружением и быть незаметным.

Наши вожатые стали собираться вокруг, у некоторых были в руках какие-то бумаги. Я спросила, что это у них такое. Они мне показали свои характеристики с оценками, которые нужно было показывать в институте, как подтверждение того, что они провели педагогическую практику в лагере. Впервые до меня дошло, что до этого самого момента мне не приходило в голову, как я буду отчитываться в институте о своей педпрактике. Пока я выясняла, где можно взять такие бумаги, собравшиеся разбрелись.

Медленно, но неотвратимо надвигалось время отъезда. Мы все получили сухие пайки, в которых были вафли, печенье и, что порадовало, сгущенка. Под руководством воспитателя, дети наши построились, и мы направились к воротам. Утро внушало оптимизм, и в суете совершенно не было никаких предпосылок для сожалений или жалости к себе. Дети сели в автобус, и некоторых девочек пробило на сентиментальность, они начали в голос рыдать и лить слезы. Мы с Татьяной Владимировной с добрым юмором предлагали им не тратить сил понапрасну и вспомнить, как недавно они же плакали по маме и хотели домой. Автобус заполнился, и я вместе со своей лагерной подругой Светой, вожатой из отряда напротив, встали в хвосте автобуса, потому что сидячих мест для нас не хватило. Дорога была недолгой, и мы не успели устать. Мы стояли с ней, смотрели через заднее окно автобуса на пыль, которая поднималась вслед, на череду автобусов, шедших за нами и на удалявшийся лагерь и разговаривали, как и полагается подругам, обо всем и ни о чем. Выехав за ворота, дети хором сказали лагерю «прощай» и нестройно начали петь. Особенно смешно было, когда буквально весь отряд хором, в стиле строевой песни начал петь популярную в то время песню Линды, заказываемую на каждой дискотеке по 10 раз.

– Мам-ма!!! Мам-марихуан-на! Это не крапи-ва, не бери её! Я и е, Я и ё, я и ё -ооооо!!!

Маленькое путешествие подошло к концу, нас выгрузили из автобуса, и вожатые вновь сбились в кучку. Женька Магурин, шустрый, крепенький невысокий паренек, с исключительным чувством юмора, объявил, что Димка, в связи с предстоящей свадьбой, теперь будет «Соленый». В смысле «С Оленой». Дима оценил шутку и смеялся больше всех. Похоже, я одна не смеялась, и в силу того, что настроение мое в городе начало приобретать мрачный оттенок, мне показалось, что Дима смеется ненатурально. После чего он попрощался со всеми, пожал мальчишкам руки и направился от нас. Он уходил. Вот так, просто и элегантно, распрощавшись со всеми, он повернулся спиной к группе, и, неся на правом плече черную сумку, направился прочь. Вероятно, он решил, что вся толпа не станет так долго смотреть ему вслед, и полукруг сомкнется. Но все стояли, и смотрели, как он уходит. Он повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на меня. Это был пронзительный взгляд, только для меня одной. В нем я видела боль, печаль, неизбежность, и признательность. В моих глазах, скорее всего, было только одно отчаяние. От этого поступка у меня сжалось сердце, в этом жесте он проявил красоту своей натуры, свою непостижимую способность схватывать и выражать невыразимое самым простым и элегантным образом. Я была исполнена благодарности, отчаяния и благоговения, этот взгляд был одним из самых острых событий в моей жизни. Это был почти подарок. Он сделал быстрый прощальный жест рукой, повернулся и ушел.

2

Находясь все еще под впечатлением его глаз, я села на трамвай, приехала домой. Дома был беспорядок, меня никто не ждал, и мне нечего было делать. Впереди было еще целое лето. Первым делом, я, конечно, искупалась, постирала свою одежду, выстирала щеткой джинсы и развесила все на балконе. Сразу же нашлись дела по дому, я принялась наводить порядок, пылесосить и убирать вещи. Вечером все приняло более-менее приличный вид, я посмотрела какую-то ерунду по забытому уже за месяц телевизору и легла спать.

О чем я думала, когда засыпала. Возможно, о человеке, за которого я никогда бы не отважилась выйти замуж. (У Димы было заведомо невысокое финансовое положение, молодым было негде жить, а мне было нужно, чтобы финансовые и хозяйственные вопросы в семейной жизни для меня вообще не существовали). И который неизбежно жениться через месяц на девушке, которую он любит. Я думаю, что он понимал, что в его присутствии у меня зашкаливало все: чувства, эмоции, мыслительные процессы и физические реакции. Я была полностью мобилизована и каким-то шестым чувством могла знать о его приближении.

В свои 22 года он был действительно очень красив, и сочетал в себе телесную красоту, изумительное изящество и яркую сексуальную энергетику. Его юмор и его талант к импровизации были непередаваемыми, я цитировала его фразы практически до сих пор. Единственное, что могло вызвать в нем улыбку, это то, что в момент максимального веселья он начинал ржать, как конь. Своим недостатком он всерьез считал мягкое произношение буквы «р», мне же наоборот это нравилось, это придавало ему особый шарм за счет бархатистого тембра голоса. Дима в своем поведении был безупречен со мной, он был галантным, а я тратила всю свою личную силу, чтобы услышать от него изысканный комплимент, и однажды он даже сам пригласил меня на танец. Я нравилась ему, но все это не давало мне ни одного шанса, чтобы хоть когда-нибудь быть с ним.

Один раз я рыдала от жалости к себе перед ним и рассказывала ему разные глупости про то, что любимый парень меня бросил, и что я даже будто бы умудрилась сделать аборт. Я была просто в отчаянии, и не знала, какую глупость еще придумать, только бы усугубить чувство жалости к самой себе. Но на все это представление он мне ясно сказал: «Я люблю Олену», ведь он с самого начала смены не скрывал того, что у него планируется через два месяца свадьба. Он не давал ни поводов, ни надежд, и иногда очень тонко и артистично иронизировал по поводу моих действий. Я была благодарна за любое внимание.

Ольга (Олена), его невеста, приезжала к нему в лагерь. Объективно она была красивее меня, у нее были роскошные темные волосы, красивое лицо, хорошая осанка и очень эффектная фигура. Я же была хуже, пусть красивая и обаятельная, но всего лишь маленькая худая брюнетка, от излишнего усердия в учебе левое плечо у меня было выше другого, у меня была привычка ходить свесив голову вниз, и от воды в лагере у меня пошло раздражение на коже в виде каких-то красных уплотнений. Ольга тоже училась в институте, так что в этом плане я никак не могла быть интереснее ее. С Димой – высоким статным блондином они действительно очень красиво смотрелись вместе, я смотрела на них просто до неприличия долго и чувствовала себя вторым сортом. Я не знала Ольгу лично, но вполне вероятно, что и внутренне она была лучше меня. Мне всегда было наплевать на других, и в то же время мне до каждого было дело. Я была эмоциональная выскочка и истеричка, а в лагере я к тому же пила, курила и материлась, короче, выпендривалась по полной программе.

Я действительно была хуже, и я ничего не могла сделать, и это незаметно усугубляло мое отчаяние. Ведь тогда для меня нормой жизни было всегда и во всем быть первой: я всегда училась лучше всех, а на факультете я считала, что только одна девушка – Анжела была красивее меня, но и то некоторые нас с ней путали. Я все время давала надежды разным парням, которые я никогда не оправдывала, и они бегали за мной косяками. А теперь я готова была скользить безмолвной тенью за Димой на почтительном расстоянии, лишь бы только видеть его.

У меня не было ясных целей относительно Димы. Я не хотела расстраивать его свадьбу. Я точно знала, что не хочу быть его женой. Я знала, что от меня будет мало толку в хозяйственных вопросах, и вопрос содержания семьи в первое время тоже полностью лег бы на него. В этом смысле ему и мне было бы очень тяжело, я непременно обрушила бы на него непрекращающийся поток слез, жалоб и претензий и он бы забыл, из-за чего собственно мы решили бы быть вместе. Развивать наши с ним отношения после его свадьбы было бы слишком глупо, это ставило бы под удар его семейное благополучие, а для меня при такой одержимой страсти к нему строить новые отношения с кем-то еще с целью замужества было бы невозможно. Единственное, что можно было сделать в этой ситуации это красиво расстаться.

Но я не хотела с ним расставаться! Как именно можно было бы это реализовать, я не знала, ведь это было невозможно. Но, тем не менее, до настоящего момента я затрачивала на реализацию этого нежелания все свои силы и возможности, я цеплялась и боролась до последнего. Даже отказавшись от борьбы, и осознав непоправимость ситуации, я в фоновом режиме продолжала свято беречь память о нем, и считала нужным беречь ее всегда. Я всегда придавала несуществующую важность своим чувствам и считала их достаточным и иногда даже единственным основанием для действий. Действия без всякой цели, под влиянием момента по первому побуждению, имеющие в основании своем только бесконтрольные чувства являются самым вредным и бессмысленным расточительством. Любовь – это еще не все, на что способен человек в этом мире.

Утром я достала телефон Диминого друга, который этот друг успел всучить мне при весьма забавных обстоятельствах в лагере, когда приезжал к нему в гости. Все вожатые стояли в кругу, Дима рассказывал об аморальном поведении некоторой «Жанны», которую он когда-то знал, все смеялись до упада. Я пыталась встать рядом с ним, но он каждый раз изящно поворачивался ко мне спиной, а поскольку он был рассказчик, то я все время оказывалась вне круга. Все были поглощены его юмором и экспрессией, никто не обращал на меня внимания. Наконец меня взбесило, что он видел мои старания и нарочно не давал мне попасть в круг, я повернулась и галопом побежала к себе в отряд. Он вместе со своим другом бросились меня догонять! Я бежала и смеялась над собой, потому что я кинулась бежать, и самое главное, двое парней тоже помчались за мной! На веранде его друг догнал меня и на бегу сунул мне бумажку с номером своего телефона. В дверях я остановилась, они добежали и встали передо мной. Дима изумленно кричал: «Жанна!», а его друг кричал мне: «Ты позвонишь?». Я со смехом захлопнула перед ними дверь.

Я знала, что тот парень серьезно запал на меня. Я не хотела расставаться с Димой, и готова была уцепиться за любую возможность, пусть даже быть фиктивной девушкой его лучшего друга. Сама не зная, чем все это закончиться, я просто ему позвонила. Трубку взяла женщина, видимо мама, я представилась и оставила свой адрес, поскольку у меня не было телефона. Я попросила передать, что я звонила. Затем я отправилась по каким-то делам, в том числе и в институт, где мне вручили бланк отчетности за педагогическую практику. Я прошаталась по городу до четырех дня, и когда я вернулась, соседка сказала мне, что какой-то парень приходил ко мне 4 раза. Четыре раза! Это было впечатляюще, столько раз за день ко мне еще никто не приходил.

Вечером он пришел еще раз. Я извинилась, что ему пришлось столько раз меня искать. Он сидел на диване, я сидела напротив, на стуле, развернув спинку стула к нему. Он был среднего роста, довольно смазливый на лицо, но без особой энергии, без особого интеллекта, не придурок, не разгильдяй и не блаженный, просто спокойный троечник, тихо хихикающий над разными хитроумными проделками. Работал он медбратом на скорой помощи. Он говорил о цинизме медиков, рассказывал мне о своей учебе в медучилище. Рассказывал о том, что перегородка между женским и мужским отделением в туалете у них там была из прозрачного стекла, и как поначалу это шокировало первокурсников. Но в последствии все привыкали, и никто уже не обращал на это внимания, пока не появлялись новые первокурсники, над которыми потешались старшие курсы. Рассказывал о смешных ситуациях на выездах, о том, как притупляется ощущение жалости к человеческим страданиям и о специфическом юморе медработников. Я была озабочена квартирным вопросом, и спросила его о возможности поиска одиноких пожилых людей с тем, чтобы оформить над ними опекунство с последующим приобретением жилплощади. Гость мой сказал, что подобная возможность уже обсуждалась с Димой, и что в первую очередь, если представиться возможность, он сообщит о ней Диме, согласно их договоренности. Я расспросила об их дружбе. Дружили они с детства, и поскольку обоих звали Димами, и обоих Николаевичами, то его самого все звали Митя, а Диму иногда он, как истинный медик, в шутку называл Димедролом.