Дочь хозяина Руси

– Грамоту хочу показать. Смотри, государь, грамота из орды пришла.

Дьяк Курицын протянул князю грамоту. Иван Васильевич углубился в прочтение её.

– Ты глянь каков, а? Резв, однако! Послушайте, – гневно прочитал князь отрывок из послания:

«Вас ещё царь Батый покорил, а через него и я государь ваш. Потому собери мне в сорок ден дани в шестьдесят тыш алтын, да двадцать тыш вешней, да шестьдесят тыш алтын осенней. На себе носи знак покорности, как при Батые – колпак с вогнутым верхом».

Остальной текст Иван Васильевич прочитал молча и в гневе отбросил бумагу. Ему, конечно, было ясно, что Ахмат без короля Казимира войны с Москвой не начнёт. Он знал, так же, что и тот, и другой хотят эту войну. И эта война, если будет развязана, то сразу с двух сторон на двух рубежах, а изнутри их поддержит Новгород и Тверь.

– Время у ордынцев купить надобно, вот что мыслю! Бросить как можно быстрей златом, серебром в жадные и наглые очи их, – произнёс он, обдумывая пришедшую мысль.

Так и поступили. Богатые дары новгородские те, что привёз государь с мирного похода своего, предложили в дар Ахмату. Были тут вещи драгоценные из золота и серебра, украшенные финифтью, с резьбой и чеканкой с самоцветами и жемчугом, золотые чарки, золотые и серебряные мисы, блюда, кубки, сабли в золотых и серебряных ножнах, сукна и шелка разных цветов. Подарки женщинам Ахмата, женские украшения: перстни, серьги, браслеты, гребни из черепахи и много чего другого.

Иван Васильевич, возвышаясь, сидел на своём троне с прищуром и презрением наблюдал за действиями жадных ордынских посланцев, у которых глаза загорелись при виде этого богатства, распалились, причмокивали губами и прищёлкивали языкам от восторга.

Но времени недолго прошло, и ордынцы вновь напомнили о себе. Прислал хан Ахмат в Москву своё посольство с требованием очередной дани.

– Государь, послы ахматовы прибыли на посольский двор, – объявил дьяк, входя утром и приветствуя Ивана Васильевича.

– Зови их, Феденька, в тронную палату, я там их ожидать буду. Встречу! Яко волки ненасытные! – проворчал он в гневе.

Спустя время, облачась в одежды особые для приёма посольских гостей, стал ожидать их, елозя на возвышении трона своего, в сильном раздражении и гневе прибывая.

Но вот, наконец, в тронные палаты запустили с десяток ахматовых посланцев. Один за другим медленно послы вошли в палату, кланяясь. Терпеливо прощупывал их взглядом Иван Васильевич, ожидая, пока расположатся они перед очами его. Все одеты были в яркие халаты. Посланец как молитву зачитывал послание хана с требованием выплаты осенней дани. Князь слушал не перебивая. Раздражение не покидало. Оно всё более усиливалось, постепенно нарастая при виде самоуверенности и наглости взглядов посланцев. Поклоны, которыми они одаривали государя, не прекращались. Их лица раздражали, мелькали перед глазами. Они, то опускались, то поднимались в поклоне, повторяя движение голов своих хозяев. Вот это и стало последней каплей в той чаше раздражения, которая, переполняясь, ввела Ивана Васильевича в такой гнев, что больше сдерживать себя он не имел мочи. Вскочив со своего трона, с побелевшим от гнева лицом, князь вырвал из рук ордынца грамоту, в ярости разрывал её на мелкие клочки, приговаривая:

– Вот вам и дань! Вот вам и злато! Вот вам и серебро!

Разбросав клочки грамоты подле своего трона, Иван Васильевич в ярости стал затаптывать их ногами, выкрикнув:

– Вот тебе Ахмат, вот тебе дань, а вот тебе колпак!

Потом успокоившись, выплеснув то, что накопилось, сел на трон и величественно объявил:

– Лишить жизни всех послов ахматовых! Оставить токмо главного. Отправить в свой стан и наказать жадному Ахмату, чтобы оставил в покое Москву нашу, ибо проделаю я с ним тоже, что и с послами и его мерзкой грамотой.

– Пощади, государь! Пощади, мы токмо посланцы! – вопили гонцы.

Посмотрев презрительно на молящих о пощаде ордынских посланцев, князь вышел из палаты. На сердце сразу стало как-то легко и спокойно.

– Сбросил с ног своих теснящую обувку, причиняющую неудобство и боль, – промолвил Иван Васильевич, принимая из рук стремянного чашу с ядрёным кваском.

А Новгород в это время жил своей жизнью. Тихо и мирно становилось там. Люди стали привыкать к новым властям и к новым условиям жизни. Молва пошла по городу: «По приказу государя схватили купеческого старосту, нескольких бояр и жилых людей». Чуть позже увидали горожане, как возки с задержанными людьми отправились в сторону Москвы. Были все они в оковах, а вотчины и всё имущество их отписалось в казну государства. Никто из горожан не посмел вступиться за них, все хорошо знали, что они сторонники короля Казимира и враги Москвы. Это Иван Оболенский, наместник царёв в Новгороде, нашёл и доставил по приказу Великого князя все договорные грамоты новгородцев с Казимиром.

А тем временем, у Ивана Васильевича прибавление в семействе случилось. В воскресенье, после заутрени, родилась у князя третья дочь. Её, как и первую, Еленой назвали в честь святого праздника.

– Когда же мы на Новгород пойдём, отец? Заждались все бояре и воеводы, меня выспрашивают, – интересовался Иван Иванович, стараясь выведать. – Пошто медлим-то?

– Поспешишь, тем людей насмешишь, – отозвался Иван Васильевич, лукаво улыбаясь. – Как похолодает, так и двинем свою рать на Новгород. Потому как, тартары в холод не воюют, боятся, подле своих баб сидят. В холода подмоги от них Новгороду не будет. Легче будет договориться с новгородцами без помощников.

Уже и октябрь пришёл с холодами да ветрами. Целую седмицу совещался государь со своими воеводами. Распределив обязанности на Москве вместо себя, дал последние распоряжения, отслужив молебен, Иван Васильевич выступил к Новгороду. Шли быстро, ничто не обременяло, дороги подморозило, идти было легко. Селенья, городки, деревеньки быстро оставались позади.

– А вот и Тверь, государь! – воскликнул стременной.

Сердце встрепенулось и заныло давнишней тоской, воспоминаниями. Он и сам издалека ещё приметил собор св. Спаса. Иван Васильевич погрустнел, отдавшись своим воспоминаниям. Нахлынули картинки далёкого детства. Вот отец перед очами, ослеплённый Дмитрием Шемякой, родным племянником своим. Затем перед ним всплыли смутные обрывочные воспоминания раннего детства в Переяславль-Залесском, куда он был вывезен. Потом и Углич, оттуда вместе со слепым отцом и матерью был отправлен сюда, в Тверь. Здесь уже его воспоминания приняли более чёткие очертания. Вот их семья – в небольшом возке, трясущаяся по ухабам ночного города, бежали из ссылки. А тут вдруг в памяти всплыл обряд обручения. Он – совсем ещё мальчишка, а рядом такая же девочка. На их пальцах – большие обручальные кольца, закреплённые воском.

– Было всё это, кажется, припоминаю, в 1446 году.

Марья Борисовна – тверская княжна. Да, шесть годков мне тогда было, а ей немного поболее. Полюбил её яко вторую матерь свою. Добрая, заботливая душа. В двенадцать лет оженили меня на ней. Целых пятнадцать лет прожили с ней душа в душу. Отравили нелюди горемычную, царствие ей небесное. Ванюшку мне родила. Так и не ведаю до сей поры, кто тот лиходей, у кого рука поднялась на ангела этого? Кто-то побольней укусить меня пожелал! – Марьюшка, Марьюшка, где же ты теперь? Как давно-то это всё было, – вздохнул он, вспомнив свою первую ныне покойную и горячо когда-то любимую жену.

Не стал Иван Васильевич задерживаться в Твери, поехал дальше. Слишком горестные воспоминания были связаны с этими местами, не хотелось травить душу свою перед столь значимыми событиями.

Всё ближе и ближе к Новгороду подступались войска Великого князя. Вновь и вновь раскладывал перед собой карту Новгорода, изучая заново окрестности города, в молчаливой задумчивости склоняясь над ней, бормоча что-то. Потом встал из-за стола, перекрестился на образа и молвил громко:

– Ну, воеводы, начинаем с божьей помощью!

Войска государевы окружили и заняли все окрестности новгородские, все подступы к городу. Ближе и ближе подступали полки княжеские, все крепче и крепче затягивали его, словно петлёй вокруг шеи.

– Занять Городище и все монастыри! – жёстко отдавал команду Иван Васильевич.

Тут доложили ему гонцы, что братья его единокровные со всеми своими полками присоединились к его рати, и полки Великого князя тверского тоже. Вельми обрадовало Ивана Васильевича это сообщение.

– Ума набрались братья, наконец-то! Междоусобные князья объединяются. Союзниками моими станут. Сим действием укрепят силу Руси, и мою государеву мощь. Великого князя московского усилят! – радовался он. – Наказ отца нашего свято блюсти должно, баял он когда-то – в единении наша сила.

А в это время в стан к Ивану Васильевичу новгородцы послов своих прислали. Послы – удручены, все перепуганные, да бледные. В скорбном молчании терпеливо дожидались решения своей участи.

– Мы государство своё построим по обычаю московскому: вечу не быть, посаднику не быть, а всем государством управлять должно великому князю, – объявил им государь свои требования. – Мне для господства своего здесь волости и сёла надобны, как на Москве. Древние земли великокняжеские, которые Новгород себе когда-то присвоил, ныне за собою оставляю, – молвил он, сурово глядя на послов, ожидая от них ответ.

Вынуждены были смириться послы от лица всего Новгорода. Вынуждены были признать всё сказанное великим князем. Владыка новгородский взялся даже краткую речь произнести:

– Мы, послы новгородские, от лица всех новгородцев подтверждаем, что навсегда отказываемся от веча и посадника, а князя московского признаём своим государём!

Иван Васильевич приветливо глянул на послов, другого ответа он и не ждал.

– Слава богу! Убедил я вас, новгородцы, что судьба ваша связана с Москвою, а не с королём Казимиром, с которым вы дружбу учинить пытались.

По такому случаю, послал Иван Васильевич гонцов своих из Новгорода с вестью на Москву:

– Передайте от лица государя, что я вотчину свою Великий Новгород привёл во всю свою волю. Учинился я на землях его государём, как и на Москве.

Новгород покидал государь зело довольный собой, оставил наместников своих здесь и укрепил заставы. Остальное своё войско собрал и отбыл к себе домой в Москву.

Глава 2

Вот уже и замелькали окраины родного Подмосковья. Вступили в город. Радостно с колокольным звоном, с толпами людей и восторженными криками встречала Москва своего князя-победителя. Навстречу к государю выехал со своей стражей Иван Иванович – сын любимый. С жадностью прослушал Иван Васильевич от него все семейные новости, давно ведь дома не был. Верхом на коне въехал в Кремль.

– Я дома! Здесь тепло и всё любо мне, – такими чувствами распирало сердце Великого князя, когда он озирал родные с детства стены.

Вскоре вслед за ним на Москву прибыл из Новгорода и вечевой колокол – символ вольности новгородской, символ независимости города.

– Вырвали язык у новгородцев! Нам служить будет сей символ, – смеясь, воскликнул Иван Васильевич, наблюдая, как колокол на верёвках возносят на звонницу Успения соборного, как усмирённый, он медленно, словно нехотя, издавая стон, не сопротивляясь, ползёт вверх.

Зима ушла со своими холодами да вьюгами. С наступлением весны пошли средь людей слухи одни тревожнее других. Пришли вести со степей о том, что Ахмат ордынский на Русь собирается, и что братья государя московского Андрей и Борис что-то недоброе замышлять надумали против государя и Московии. Услышав сие, Иван Васильевич, не удержавшись, воскликнул:

– Рассвирепел Ахмат, видать расправу надо мною учинить пожелал. Другого ничего и не чаял получить от хана. За послов своих отомстить надумал и дань свою многовековую вернуть жаждет. А вот за братьев своих стыдно и обидно, матерь жаль, печалуется она ссорам нашим. Не могут междоусобные братья понять, что только одна рука в государстве обязана быти, крепче оно от того учиняется, – разделял он с дьяком и сыном мысли и чаяния свои.

Велел Иван Васильевич дьяку своему учинить неусыпный надзор за всеми этими делами. А сам с воеводами своими, не отрываясь от карт рубежей, размышлял, откуда враги и как идти могут, как обеспечить ему защиту, чтобы оборонить Русь. Карты с чертежами московских рубежей изучал очень тщательно. Проводил военные совещания, изучал тайные вести из-за рубежа, и отношения соседних государств между собой.

Совсем не оставалось времени Ивану Васильевичу семью свою навестить, терем жены посетить, тяжёлые времена для Руси Святой настали. А когда после долгого совещания переходил с боярами в трапезную, появилась одна из боярынь и сообщила, что жена его, Софья Фоминична, намедни рожать начала. А уже к концу трапезы та же боярыня весть принесла ему радостную:

– Государь, с сыном тебя! – и добавила. – Великая княгиня хочет Василием назвать сына своего первого.

Приметил, конечно же, Иван Васильевич, как помрачнел Иван Иванович.

– Что хмуришься сынок? – спросил он, догадываясь о причине хмурого облика сына.

– Василий, Василевс с греческого «царственный», – отозвался тот.

– Всё в руках божьих, сынок. Но тебе нечего туманиться, ты – первенец. Ты – любимый сын мой. Ты – наследник! Тебя готовлю вместо себя Русью православной управлять.

Он улыбнулся сыну, склоняясь над столом, отхлёбывая ложкой наваристые мясные щи из мисы.

– Всё так, отец, но жизнь наша не токмо в руках божеских, но бывает и в руках человеческих, – хмуро отозвался тот.

После этих слов Ивана Иван Васильевич задумался и уже не радовался так сильно рождению своего сына. Зашёл к жене в опочивальню, поцеловал её в лоб и равнодушно глянул на младенца.

– Что принесёт это рождение – благо или междоусобье? – размышлял он, понимая тревоги своего наследника.

Затем прошёл в крестильную, где уже стоял в облачении духовник-архиепископ в ожидании царя, чтобы начать молебен.

Дни наступили напряжённые и тревожные для Ивана Васильевича. Думы с воеводами над картами сменялись тайными думами с дьяками. Готовились оборонить Русь от недругов всяческих. Были перехвачены грамоты братьев царя. Один другому пишет: «Он, как волк злобный. Нет моей могуты более, под его рукой жить…Пора приходит нам из московской земли в другое место податься!»

А другой отвечает: «Надобно нам тайно на совет съехаться. Подумаем, как нам лучше перейти к друзьям нашим, дабы укрыться от злобы его».

Всё чаще рассматривал Иван Васильевич карту Руси со всеми её рубежами, дабы бить врагов по краям на рубежах своих. Вести стали приходить ещё тревожнее от государевых наместников.

– Немцы ливонские с магистром своим на Псков подыматься задумали!

– В конце лета хан Ахмат не нападёт на нас. Казимир воевать против нас без Ахмата не станет. Вот токмо немцы напасть могут, – размышлял Иван Васильевич. – Пойду опять с «миром» на Новгород, надо укрепить Русь.

Тайно вестник из Новгорода от наместника прибыл. «Многие из бывшей верхушки новгородской при всех хвастают, что с королём Казимиром ссылаются и с немцами. Казимир зовёт Ахмата на Москву. Король, бают, в Рим посылал, моля у папы помощи денежной на ратные дела, обещал унию ввести в землях новгородских, а православие гнать. Папа внял Казимиру, разрешил ему особый сбор «десятину», – во всех костёлах польских и литовских на ратные дела. А в Новгороде все Москву лают и тебя, а Казимира хвалят, зовут его государём к себе наместо тебя. Он им обещает всю старину вернуть и вече тоже. Новгородцы за стенами затворились и миром не хотят пущать Великого князя и вече у них есть и новый посадник»

Подождал Иван Васильевич прихода войск своих, подождал пока обозы подтянутся, и повёл на Новгород снова полки свои. Окружил ночью Новгород тесной осадой, установил пушки и приказал с рассветом бить по стенам города.

Страшный грохот на рассвете потряс окрестности Новгорода, разбудил и вверг в панику его жителей. Всю седмицу то днём, то ночью гремели и громили пушками Новгород, приводя жителей его в страх и смятение. Дрогнул Новгород, не выдержал натиска. По решению веча были освобождены и отпущены наместники московского князя, которые были схвачены и в заточении сидели. Они вышли и передали Великому князю, что мол, отдаётся весь Великий Новгород на его государеву волю.

Подъехал Иван Васильевич на коне со всей своей свитой к воротам города, которые медленно, нехотя отворились навстречу ему. Из ворот показался владыка, посадник и весь народ новгородский. Пали все разом ниц на землю перед государём московским. Великий князь сделал знак рукой, трубач затрубил отбой. Прекратилась стрельба из пушек, наступила полнейшая тишина.

– Встаньте! – громко приказал Иван Васильевич, глядя на униженно распростёртую перед ним толпу новгородцев. – Я – государь ваш, даю мир всем невинным. Пусть ништо не страшит вас! Обещаю, невинные не пострадают.

Тронул государь коня своего и величаво въехал за ворота города. Загудели колокола звоном малиновым на всех звонницах церквей новгородских. К ночи уже были составлены списки крамольников непокорных. Все они были схвачены. Заковали их в железа. Бросили в каменную темницу. Начались дознания и пытки. Десять допрошенных заговорщиков по приказу великого князя в это же утро были повешены. С ужасом узнал от них, что, если бы он опоздал сюда приехать, то весной король Казимир, опираясь на Новгород, должен был ворваться в русские земли и встать с войсками новгородскими у рубежей московских. Магистр с ливонскими рыцарями и немецкими наёмниками и с крестьянским ополчением должны были захватить все псковские земли. А с юга по договорённости с Ахматом должны были двинуться полчища Большой Орды, давая возможность братьям единокровным, Андрею и Борису, захватить Москву и княжеский престол.

Осунувшийся, разбитый и усталый сидел князь, потухший взгляд устремив в пустоту.

– Чуть не прозевал я Русь православную. Оборонить от ворогов Москву и стол великокняжеский удалось-таки. Слава тебе боже! – он несколько раз осенил себя крестом.

Посидел тихо и долго в одиночестве, поразмыслил и смирил свой гнев.

– Братьев карать не стану, матерь жаль. Да и есть враги и посильнее. Литва покоя не даёт, и от татар надо Русь оборонять.

Через время весть пришла неожиданная, что оба его брата с обозами и семьями своими из Ржева пошли вверх по Волге в новгородские волости. А когда узнали о разгроме Новгорода и о государевом розыске, повернули к границе литовской, надеясь найти поддержку у короля польского. По слухам, грабили и опустошали волости новгородские. Затем они остановились в Луках Великих. Оттуда стали бить челом королю польскому Казимиру, помощи прося от него. Казимир же отказал им в ратной помощи, опасался грозного Ивана. Но только выделил им из своих вотчин в Литве город Витебск на опустошение: прокорм, содержание семейств их и дворов.

Помимо братьев-предателей, были у Ивана Васильевича дела ещё важнее. Дозоры степные, а затем и гонцы им посланные, подтвердили:

– Тартары! Хан Ахмат! По всей степи, словно саранча рассыпались! Всей ордой идут!

– Рассерчал, поди, Ахмат на действия мои с послами его. Не привык к такой нашей ласке. Ратными делами своими те привычки его отметём. Не платить отныне Москве дани Орде! Да будет так!

– Орда по Дикому Полю идёт медленно. Словно спешить некуда. Ждёт хан Ахмат от Казимира вестей и от братьев твоих. Государь, они все вместе звали короля польского на Москву итить, – торопливо оповещал посланец.

– А пошто король-то медлит? Где он?

– Смута у него в Литве. Там православные князья и бояре бузят, особливо те, что у рубежей наших. К Москве Литву тянут. Хочет литовская Русь с нами соединиться. Казимир, как огня, боится этого. А потом ещё и король угорский ляхов теснит, да и в Чехии Казимир покуда вязнет. Такие новости!

– Добрые вести сии принёс мне! – обрадовано воскликнул Иван Васильевич.

Между делами и хлопотами государевыми, у Великого князя ещё один сынок народился, Георгием назвали. Но нет времени у Ивана Васильевича семье своей уделять внимание как хотелось бы.

А вести со степи всё тревожнее и тревожнее приходить стали: тартары к Оке уже рвутся.

– Раз Ахмат к тому берегу близится, мне надобно к своему поближе быть! Сам поведу своё войско на берег Коломны. Великому князю Ивану, сыну моему, и всем воеводам с полками вдоль Оки стоять! Пошлите гонцов, скажите, что я с главной силой на Коломну иду, – распорядился Иван Васильевич.

Весь июль государь провёл в Коломне. Ордынцы не проявляли себя. За это время они посылали только лазутчиков. Поведение тартар явно указывало на их нерешительность и неуверенность. Видимо, ещё не могли связаться с главным своим союзником королём Казимиром. Уже октябрь подошёл, а войска князя всё ещё стоят, держат оборону на Оке и Угре. Доложили князю лазутчики, что в стане тартар голод начался, что одежда у них ветхая, что лошади истощены – всё это подтолкнуло Ахмата к действию.

– Князь, ордынцы идут! Гонец прибыл! – разбудил голос стремянного Ивана Ивановича!

– Давай гонца сюда!

– Ордынцы двинулись, Великий князь! – взволновано воскликнул гонец, входя в шатёр Ивана Ивановича.

– Король Казимир с ними?

– Нетути его.

– А может сзади с войсками идёт, не заметил?

– Лазутчики наши бают, совсем сюда не приходил.

– Слава те, боже! – перекрестился Иван Иванович. – Послать весть государю! – распорядился Великий князь.

Через некоторое время все чётко увидели вдали тёмные ленты приближающейся орды. Они шли плотной массой, словно прожорливая саранча. Но их уже ждали: крепко сжимали в руках московские воины свои луки, стрелы, копья. Пушкари не зевали, стояли в ожидании своего часа, замерев у пушек и пищалей. Пушки заранее были расставленные так, чтобы бить на середину реки. Иван Иванович с воеводами въехали на холм. Он внимательно следил за всем, что происходит вокруг. Видимость на холме была отменная. Позицию для наблюдения выбрали удачную. Все происходящие действия, просматривались, были, словно на ладони. Тартары подступали и были уже совсем близко.

Ордынские конники, достигнув берега, бросились в холодную воду. Они, преодолевая водную преграду, удивлялись и недоумевали, почему московиты бездействуют. Вот уже полк тартар, густо сгрудившись, плывёт посередине реки. И тут вдруг раздаётся грохот, сверкнули огоньки, показались клубы дыма. Кони, люди – всё смешалось. Все в страхе и панике бегут с криками. Ряды ордынцев поредели, вода окрасилась бурой кровью, а убитые и раненные уносились быстрым потоком речной воды. Освободившись от страха и паники, ряды тартар опять смыкались, заполняя образовавшиеся от взрывов просветы. Сзади подходили новые полки. Задние воины напирали на передних. А тут опять раздался грохот орудий. Всё повторялось вновь и вновь. Пустили в ход ручные пищали. Слева, справа назойливо, точно комары, жужжали стрелы. Уже четыре полка ордынцев бились в ледяной воде, стараясь выйти на берег московитов. Но тяжёлый густой рёв орудий раздавался с того берега.

После обеденного времени бой продолжался ещё четыре часа.

Тартары были отбиты, их остатки бежали в свой стан. Это была первая победа. Ещё три дня ордынцы упорно старались прорваться на левый берег, но московиты отбивали все их натиски. На пятый день Ахмат совсем потерял надежду пробиться и захватить левый берег Угры. Он со своим войском отошёл от реки для отдыха. Распустил своих людей грабить литовские земли.

Началось упорное противостояние двух враждующих сил. Ахмат не решался дать решающий бой. Подступали морозы, проблемы с продовольствием, истрёпанная ветхая одежда воинов – всё влияло на его нерешительность.

Через неделю прислал Ахмат своего посланца со свитой, предлагая:

– Направь в наш стан своего сына, или брата, или знатного боярина в залог, так всегда бывало!

Усмехнулся в ответ Иван Васильевич.

– Не понял ещё ордынец, что времена переменились. Реку вспять не повернуть!

Распорядился князь уничтожить всю свиту ордынскую, одного только оставил, отослал его назад к Ахмату со словами:

– Никого не пришлю! Пошлю вдогонку вам полки свои, которые стоят и, которые сюда идут.

Ордынец в лице изменился, в глазах испуг отобразился, и он с миром быстро удалился, мысленно благодаря силы небесные за дарованную жизнь.

– А какие, государь, полки-то идут? – спросил воевода, недоумевая, когда посольство чужеземное покинуло шатёр.

– Братья мои идут с полками своими, – рассмеялся довольный всем происходящим Иван Васильевич. – Предательство своё перед Русью искупают. Только так простить их смогу. От Казимира толку им мало было. Гонец от них прибыл, к утру уже здесь будут, – князь опять рассмеялся. – Вот и конец Орде пришёл! Пала Орда, не встать ей ныне!