Дочь хозяина Руси

Алёна смутилась, лицо её вспыхнуло, она хотела что-то ответить, поблагодарить, может быть заверить и обнадёжить, но вместо этого всхлипнула и заплакала. Так и стояла она, двадцатилетняя красавица стройная и привлекательная, напоминающая в этот момент обиженного ребёнка, посреди зала, а перед ней – более десятка коленопреклонённых мужчин, слегка обескураженных её слезами.

Сердце Ивана Васильевича сжалось от жалости к любимице, он хорошо понимал её состояние. Много тревог и волнений взвалил он на эти хрупкие девичьи плечи, устраивая свои государственные дела, рискуя личным счастьем дочери. Он поспешно, чтобы отвлечь внимание присутствующих от дочери и дать возможность ей взять себя в руки, обратился к послам:

– Хочу видеть того, кому навсегда отдаю любимое дитя своё.

Послы, поспешно поднявшись с колен, засуетились, вынули из ларца резной кипарисовый складень, показывая изображённый на нём лик Великого князя Александра.

– Мы предусмотрели и привезли в Москву лик нашего государя, писанный на этой тонкой кипарисовой доске, – ответил князь Ольшанский, приглашая государя осмотреть изображение.

– О, настоящий королевич! – воскликнул Иван Васильевич, рассматривая внимательно рисунок. – Подь сюда, Олёнушка! Что слёзы-то льёшь! Глянь, какой красавец! – он передал портрет подошедшей к нему Алёне и, чтобы подбодрить и успокоить её, сказал шутливо:

– Красивый, такой молодой, а уже Великий князь! Я сей лик себе в Москве оставлю на память, а ты его будешь в Литве лицезреть. Он рядом с тобой будет, ждёт тебя, станет для тебя любезным другом. Не печалься, вытри слёзы-то.

Алёна с затуманенным слезами взором взяла из рук отца портрет Александра. Стала внимательно рассматривать, иногда рукой украдкой смахивая слезу. Похоже, что лик жениха был изображён талантливым мастером. Алёна немного в этом разбиралась. Её мать, воспитанная при римском папстве, приобщила её к европейской культуре. С портрета на неё строго смотрел красивый молодой человек с худощавым лицом и большими печальными глазами. Внешний вид его ей вполне пришёлся по душе. Алёна заметно повеселела.

Иван Васильевич обнял дочь за плечи.

– Пошли, Олёнушка, матери твоей покажем. Он взял портрет из рук дочери и понёс к жене, протянул ей лик и сказал, чуть дрогнувшим голосом:

– Глянь, Софьюшка, на зятя свого, на того, кому дочерь свою вручаем.

Софья Фоминична, рассматривая живописный портрет Александра, не сдержалась и заплакала, ощутив невыносимую тоску от неотвратимо надвигающегося расставания со своим дитём.

– Не лей слёзы, мать, дома поплачешь, – произнёс строго, хмурясь, Иван Васильевич, целуя и благословляя дочь.

Послы литовские при прощании опять, приклонив колена перед венценосной семьёй, отбыли на посольский двор. Иван Васильевич, покинув терем жены, отправился по своим делам государевым, а Софья Фоминична с дочерью скрылись в своих покоях, обсуждая прошедший приём.

А вечером того же дня Иван Васильевич пригласил послов литовских к себе на пир. Много ели, много пили добрых заморских вин, много говорили, произносили хвалебные тосты. И на следующий день послы опять были приглашены на пир к Великому князю. Всё было то же: обильная еда, изысканные вина, но Ивана Васильевича там уже не было. Принимал их вместо него дьяк Курицын. В конце приёма дьяк объявил:

– Государь наш, Великий князь Иван Васильевич, просил передать, что завтра государь приглашает вас в храм. Он будет там со всем семейством. Приглашает быть вас у обедни. После обедни хочет он проститься с дочерью и с вами ясновельможными.

Послы переглянулись, поблагодарили и отбыли на посольский двор. Их посольская миссия затягивалась, и они знали об этом, ведь их князь уже давно с нетерпением ожидает их посольство в Вильне.

Глава 4

– Слава богу, стал виден конец всем тем формальностям, которые навязали нам здесь московиты. Уже надоели многочисленные переговоры и застолья. Столько съедено, столько выпито! – воскликнул Ян, входя в хоромы своего посольства.

– В гостях хорошо, а дома всё же лучше, – согласился Станислав. Понять по-человечески, конечно, князя Ивана можно. Оттягивает расставание с дочерью своею.

На другой день января тринадцатого всё царское семейство прибыло в храм Успения Пречистой Богородицы. В храме Алёна стояла чуть поодаль от своего семейства. Её уже, как бы, отторгли от него. Окинув их взглядом, она отметила про себя:

– Отец стоит рядом с матерью, лицо его хмуро, губы плотно сжаты, мать с печальным ликом в размышлении.

Алёна перевела взгляд на многочисленных братьев и сестёр, стоящих за спинами родителей.

– Их взгляды беззаботны и веселы. Ну, да, им же не надо уезжать навечно неизвестно куда.

А там, рядом с отцом, чуть сзади, стоит Елена – жена умершего Вани, а рядом Митенька его сын. Они о чём-то перешёптываются, рассматривая иконы, но им тоже нет дела до меня. Тут я, или я – в других краях, им – безразлично.

Взгляд Алёны скользнул по стенам собора. Яркая роспись храма, великолепно и блистательно исполненная, мощное благолепное пение хора и красивые величавые переходы митрополита по храму со всем духовенством в торжественных облачениях – это впечатляло, вводило в особое религиозное состояние.

Алёне стало тоскливо и одиноко. Возникло чувство, что все собрались, всё делается ради того, чтобы выслать её в чужую незнакомую страну, чтобы отторгнуть и оторвать её от всего, что ей близко и привычно, такое чувство, что её изгоняют и предают – переполняли её душу.

– Скоро, очень скоро они все отвыкнут от меня и забудут. А я никогда больше не смогу сюда вернуться.

На глаза Алёны навернулись слёзы. Чтобы никто их не заметил, она отвернулась и стала молиться. Ей было о чём молить Бога.

Алёна слышала, как за её спиной в храме произошло движение. Догадалась, что это вошли послы Александра. Она, не оборачиваясь, продолжала молиться, губы её шевелились, по щекам беззвучно текли слёзы.

Служба закончилась. Обедня отошла. Все направились к выходу. Алёна заметила, как отец, поговорив с митрополитом и получив от него благословение, отошёл к наружным дверям собора. Подозвав к себе послов, и громко, чтобы слышало всё его семейство, ещё раз повторил всё сказанное ранее. Говорил обо всех условиях вечного мира и о свободе для Алёны исповедовать греческий закон.

– Поезжайте днесь в Вильну, днесь же поедет и невеста Великого князя. Великую княжну будет сопровождать её дьяк-казначей и две тысячи провожатых из родни, почётной стражи, из детей боярских и их холопов, а так же многочисленная челядь.

Кончив с послами и попросив их передать поклон Великому князю от себя, своей супруги, детей, отпустил всех их в путь.

Наконец, Иван Васильевич освободился, подошёл к своему ожидающему его семейству, проводил Алёну с матерью, сноху и младших детей до повозки, стоявшей у церковной паперти. Сам вернулся обратно в храм, чтобы помолиться в одиночестве.

В три часа дня Алёна выехала из Москвы. Послы же отправились в путь раньше, ещё до обеда. Она вошла в колымагу. Рядом села мать и сноха Елена. Повозка тронулась. Вот уже остался позади Кремль. Проехали Троицкий мост, а оттуда к Воздвиженью и Арбату. Всё дальше и дальше уносили лошади от родных мест дочь Великого князя Московии. Проехав ещё один мост через Москву-реку, прибыли в Дорогомилово. Там её уже ожидали литовские послы. В этот раз Алёна обедала уже у себя одна, так требовал обычай. Было грустно, чувство такое, как будто она птица, отбившаяся от стаи. Её брат – Великий князь Василий, мать и сноха Елена Стефановна обедали все вместе, пригласив на обед послов литовских. Обед прошёл доброжелательно, в спокойной и тихой беседе. Послы чувствовали облегчение и усталость от проделанной работы, уже все волнения были позади. А родня невесты была охвачена печалью и чувством потери.

Вскоре литовские послы отправились в путь с московским приставом и почётной стражей. Алёна же с роднёй своей осталась в Дорогомилове ещё на день. Она, прогуливаясь вдоль Москвы-реки, кутаясь в дорогие меха и ёжась от колючего морозного воздуха, последний раз любовалась столицей.

– Мне уже двадцать лет, кроме Москвы и её окрестностей я нигде не бывала. Я люблю свой город. Смогу ли я полюбить новые места и Александра? Что он за человек? Как заглушить тоску по родным местам, по близким людям?

Время от времени она рукавичкой смахивала слезу, застилающую глаза. Мать и сноха были рядом с ней в этой прогулке. Светило скупое зимнее солнце. Лёгкий морозом обдувающий ветерок заставлял глубже кутаться в шубы. Софья и Елена сочувственно посматривали на Алёну. Они обе прошли такой же самый путь, уготовленный царским дочерям. Одна из них была дочерью греческого царя, а другая – молдавского господаря. Они знали, какие чувства сейчас испытывает Алёна, вместе с ней сейчас они вновь переживали то далёкое, что с ними когда-то также происходило.

– Не уж-то я больше не увижу Москву, эти божьи храмы и вас? – воскликнула Алёна, показывая рукой на город и переведя глаза на своих спутниц.

– Мы понимаем твои чувства, тоску и печаль твою, сами пережили всё это когда-то, – ответила София, плача и сочувствуя дочери, прикрывая рукавицей от ветра мокрое от слёз лицо.

Эту последнюю ночь перед отъездом Алёна почти не спала. В опочивальне, которую отвели для неё, было тепло, почти жарко. Она прохаживалась по просторному помещению, подходила к пылающей жаром печи, снова ложилась, пытаясь уснуть. Мысли и чувства не давали покоя, отгоняли сон, заставляя сердце тоскливо сжиматься.

– Забыть всё, что тут было? Мать, отца? Братьев и сестёр, с которыми росла? Любимую Москву? Как это всё возможно? Александр? Сумеет ли он заменить мне всё то, что я сейчас теряю, похоже, что теряю навсегда.

Она опять заметалась по опочивальне. Воспоминания вереницей одно за другим пробегали в голове, одна картина сменялась другой, они возбуждали, не давая успокоиться и уснуть.

Вспомнилось раннее детство. Редкие визиты отца воспринимались как праздник. Вспомнились его подарки и особое внимание к ней. За это особое отношение отца к ней и её привязанность к нему, ей часто доставалось от сестрёнки. Завистливая Феодосия часто упрекала её в том, что и наряды ей достаются лучше и украшения дороже. Но больше всего завистливую сестру волновала особая привязанность отца к ней. Алёна, как могла, старалась развеять и смягчить огорчения Феодосии, с которой она была дружна. Чужие люди их круга редко посещали терем. Сестра была на год младше и вполне заменяла ей подругу. Из-за зависти и ревности Феодосии нередко возникали ссоры. Алёна старалась сгладить эти конфликты, тем более, она знала, что сестра права. Да, у неё с отцом – особые отношения. Она любила его, скучала, когда он долго не навещал их, упрекала его в этом. Став взрослее, стала понимать какую ношу, он несёт на своих плечах, и стала терпеливее.

Память вернула её в то далёкое прошлое, когда все колокола Москвы и Подмосковья гремели праздничным звоном. Москва праздновала победу над Казанью. Казанские события приумножили тогда славу отцу и Ване. Вернулись они с похода победителями. После долгого отсутствия они появились в хоромах их терема. Оба были веселы и довольны собой. Привезли многочисленные подарки. Она тогда радостно прыгала и хлопала в ладоши. Ей нравилось, когда отец был так весел. Вспомнила, как брат Василий, намотав её косу на руку, больно потянул вниз. От боли и неожиданности она тогда пригнулась к полу. Потом отошла в сторону, села на скамью возле окна и не плакала, слёзы сами катились из глаз от обиды. Отца не было, он ушёл в хоромы матери, а Иван сел рядом, погладил по голове, протянул ей глиняную свистульку. Алёна улыбнулась от воспоминаний этого кусочка детства.

– Иван был добрый, я его любила. Отец тогда весь почернел от горя, совсем перестал к нам приходить, когда Ванюша умер.

– Только тебя захотел видеть, – сказал тогда отец, когда появился в их хоромах после длительного отсутствия.

Алена помнит, как поразил её вид отца от перенесённого горя: лицо осунулось, нос заострился, под глазами появились синие круги, а в глазах боль и отчаяние. Она помнит, как жалость к нему пронзила её, она вмиг почувствовала его боль. Бросившись к нему навстречу, обхватив руками, заплакала и сквозь слёзы сказала:

– Тату, ты совсем забыл меня, а я тебя зело люблю.

Вспомнила, как сразу смягчилось его лицо, потеплели глаза.

– Я не мог тебя забыть, ты моё любимое дитя, моя кровь, – ответил он тогда.

А сей час, Алёна сидела на постели, согнув ноги в коленях, обхватив их руками. Невидящими глазами глядела в одну точку, чуть заметно покачиваясь, отойдя от действительности, словно вновь проживала всё прожитое.

Вспомнила свою бабушку Марию Ярославну, её мягкий голос, добрую улыбку. Но как изменилась бабушка после пострига, когда отказалась от жизни мирской. Алёна вспомнила поразивший её облик бабушки в монашеском облачении со строгим лицом и отсутствующем взглядом. Куда только девалась её мягкая улыбка.

Алёна вздохнула, встала и опять подошла к печи. Печь уже стала остывать. От неё уже не шёл жар, как прежде, а только приятное тепло. Алёна прижалась щекой к тёплой облицовочной плитке печи. Глянула в небольшое оконце, где уже начало светлеть, оторвалась от печи, легла и забылась в тревожном сне.

Утром встала поздно, чувствуя разбитость и усталость. Время шло неосознанно быстро. Вот уже засобирались к обедне, после неё Алёна должна была ехать из церкви в город Луцк, где ей должен был быть приготовлен первый ночлег после Дорогомилова.

– Луцк уже чужая земля не московская, – подумала она.

Местный слободской собор, отзвонив положенные часы, приступил к службе. Алёна стояла в соборе возле амвона и усердно молилась. В зале за спиной послышалось движение, но Алёна этого не замечала. Увидев входящего в храм государя, люди расступились. Это позволило Ивану Васильевичу сразу заметить дочь.

– Моя кровинка, – подумал он, любуясь высокой, статной красавицей дочкой. – Мать-то, как просвирка, маленькая и толстенькая, – ехидно улыбнулся он.

Пройдя вперёд, стал рядом с дочерью.

– Пришёл проводить тебя, Олёнушка. Не выдержал я. Гнал лошадей всю ночь, чтобы поспеть, – шепнул он Алёне, которая, наконец, его приметила.

Кончилась служба, и отец проводил дочь до паперти, где её уже ждала повозка.

– Луцк это уже за нашими рубежами, – сказал Иван Васильевич, с грустью глядя на Алёну.

Прежде чем сойти с паперти, он придержал дочь за локоть и произнёс:

– Послушай меня, Олёнушка. Даю тебе в дорогу памятку не только, как отец, но и как государь всея Руси, – он протянул ей небольшую шкатулку. – В ней грамотка писана моей рукой. Помни, что ты не только Великая княгиня литовская, но и поборница за Русь и русский народ. Ты – дочь хозяина всея Руси. Да и православные люди в Литве на тя глядучи, будут всё на пользу Руси деять. К латынской божнице тебе не ходить, а ходить к своей православной церкви. За отступление ж от Руси и православия господь-бог без милости накажет тя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.