Цивилистический процесс: вчера, сегодня, завтра. Liber Amicorum. В честь профессора И.В. Решетниковой

Начнем с того, что с момента появления соответствующей нормы[7] в отечественном гражданском законодательстве минуло уже более семи лет, однако, насколько нам известно, на настоящее время вообще отсутствуют какие-либо исследования, в которых авторы анализировали бы механику функционирования данного института именно применительно к случаю, когда заверения об обстоятельствах являются составной частью сделки, составляющей содержание мирового соглашения. Меж тем, конечно же, имеются серьезные предпосылки к тому, чтобы принципиально допустить включение заверений об обстоятельствах в мировое соглашение. Действительно, стороны, находящиеся в состоянии правового конфликта, чаще всего уже исчерпали некий «доверительный потенциал», а потому в ряде случаев готовы к урегулированию спора только при наличии неких страхующих правовых механизмов. Например, истец, уже потративший время и денежные средства на судебную защиту, готов к заключению мирового соглашения исключительно лишь при условии включения в него заверений о том, что предоставляемая взамен денежного требования вещь не обременена правами третьих лиц, а сама такая сделка для ответчика не будет являться крупной. Разумно ли такое преддоговорное требование со стороны истца? Полагаем, да: он прекрасно просчитывает риски и понимает, что, к примеру, с кассационной жалобой на определение об утверждении мирового соглашения может обратиться третье лицо, имеющее права на вещь, подлежащую передаче ответчиком по мировому соглашению; кроме того, истец не исключает подачу такой жалобы от акционеров ответчика, которые будут ссылаться на крупный размер сделки и нарушение требований о ее одобрении. Что в итоге получает истец? Понятно, что содержащиеся в мировом соглашении заверения об обстоятельствах не гарантируют законность судебного определения о его утверждении, однако у истца появляется вполне ощутимый стимул тем не менее мировое соглашение заключить, поскольку даже при отмене соответствующего определения судом вышестоящей инстанции у него возникнет новый инструмент защиты – самостоятельное требование о взыскании убытков или неустойки (по основаниям, связанным с недостоверностью данных ответчиком заверений об обстоятельствах)[8],[9].

Есть ли какие-либо контраргументы к самой идее о допустимости использования института заверений об обстоятельствах в содержании мирового соглашения? Полагаем, их немного. Похоже, главный довод здесь – это потенциально возможный новый спор о взыскании убытков или неустойки. Получается, что не исключена ситуация, когда и первоначально возникший спор не завершился мирным урегулированием и при этом у одной из сторон возникло новое денежное требование к оппоненту[10]. Кроме того, если заверения об обстоятельствах даются третьим лицом, то, видимо, это должно влечь усложнение процесса – такого субъекта следует наделить определенным процессуальным статусом.

В то же время вряд ли перечисленные контраргументы перевешивают общий положительный стимулирующий эффект, который достигался бы использованием института заверений об обстоятельствах в мировом соглашении. Возможное «удвоение» спора, вытекающее из реализованной в законе идеи автономности, не является чем-то уникальным для отношений, складывающихся при заключении и утверждении мирового соглашения, а также при исполнении соответствующего судебного акта. Скажем, условие о неустойке в мировом соглашении схожим образом может повлечь возбуждение новой судебной процедуры в случае, если должник не исполнит принятое на себя обязательство. Вполне возможно возникновение нового материально-правового спора и тогда, когда до утверждения мирового соглашения одна из сторон произведет по нему исполнение, а само мировое соглашение в итоге не будет утверждено судом.

Усложнение процесса, состоящее в наделении статусом лица, участвующего в деле, субъекта, который, не являясь спорящей стороной, дал заверения об обстоятельствах, радикально вряд ли что-то меняет, поскольку за таким усложнением практически сразу последует окончание судебной процедуры вследствие утверждения мирового соглашения. Если же суд откажет в его утверждении, то ничто не препятствует вынесению определения о прекращении указанного процессуального статуса.

Итак, для оборота в целом появление нового инструмента, использование которого увеличивает шансы на заключение мирового соглашения, крайне ценно. Однако автономность института заверений об обстоятельствах, а также отдельные особенности, связанные с субъектным составом охранительного правоотношения, дают повод к обсуждению некоторых вопросов.

I. Процедурные особенности взыскания убытков и неустойки

Первый вопрос связан с допустимостью взыскания убытков и неустойки в рамках ранее возбужденного судебного дела. Собственно, здесь теоретически есть всего два варианта: один предполагает такую возможность, другой же основывается на необходимости предъявления кредитором нового иска о взыскании убытков и неустойки.

Рассмотрение вопроса об ответственности в рамках ранее возбужденного судебного дела предполагает, что, во-первых, дело будет в производстве того же судьи, что рассматривает или уже рассмотрел первоначальное притязание (далее – «основной иск»), во-вторых, судье будут доступны все ранее представленные в дело доказательства, и, в-третьих, для случая, когда заверения даны истцом, возможно будет использование конструкции встречного иска, направленного к зачету по первоначальному требованию. Эти три момента, конечно, важны: судья уже имеет определенное представление о поведении сторон, нет необходимости в повторном представлении тех же самых доказательств, а при удовлетворении первоначальных и встречных требований в итоговом судебном акте будет произведен зачет на совпадающую сумму. Однако полагаем, все же более правильным было бы не перегружать ранее возбужденное дело, а предоставить лицу, которое получило недостоверные заверения (далее – «реципиент»), право защищаться самостоятельным иском. К этому выводу нас подталкивают несколько доводов.

Первый состоит в том, что рассмотрение нового иска о взыскании убытков и неустойки судом, ранее разрешившим спор по основному иску, может нарушать общее правило о территориальной подсудности (для случая, когда фигура ответчика по основному и новому иску не совпадает) либо правило о договорной подсудности (для случая, когда стороны прямо указали компетентный суд для требования о взыскании убытков и неустойки в тексте мирового соглашения). Более того, нельзя исключать и ситуации, при которых требование о взыскании убытков и неустойки подлежит рассмотрению в иной подсистеме (скажем, когда основной иск был рассмотрен арбитражным судом, а притязание реципиента компетентен рассматривать суд общей юрисдикции) или третейским судом (при наличии соответствующей оговорки в отношении требований, которые могли бы быть предъявлены вследствие недостоверности данных заверений).

Второй довод связан с предметом доказывания – он будет радикально иным, по сути, никак не совпадающим с предметом доказывания по основному иску. Собственно, и доказательства в большинстве случаев тоже будут новыми, отличными от тех, что уже имеются в материалах дела.

Третий довод отсылает нас к ситуации, когда заверения были даны не спорящими по основному иску сторонами, а третьим лицом. Поскольку по требованию о взыскании убытков и неустойки отвечать будет именно это лицо, то в итоге окажется, что в рамках одного судебного дела рассматриваются довольно разные иски с несовпадающим субъектным составом.

Наконец, четвертый довод связан с возможной инстанционной «разбалансировкой». Например, если неутвержденное мировое соглашение заключалось сторонами в проверочной инстанции, то в итоге окажется, что судебный акт, принятый по основному иску, проходит проверку в апелляции или кассации, а уже заявленное требование реципиента подлежит рассмотрению в суде первой инстанции.

II. Последствия отсутствия полномочий у представителя стороны, давшей недостоверные заверения

Второй вопрос мы бы сформулировали следующим образом: допустимо ли взыскание реципиентом убытков и неустойки, если мировое соглашение не было утверждено вследствие отсутствия полномочий у представителя стороны, давшей недостоверные заверения?

Необходимо выделить два самостоятельных случая:

1) судебная доверенность, выданная представителю, вообще не содержит указания на такое специальное полномочие, как заключение мирового соглашения;

2) судебная доверенность, выданная представителю, включает указанное специальное полномочие, однако сделка, составляющая содержание мирового соглашения, подлежала одобрению по правилам корпоративного законодательства либо согласованию с иным субъектом.

Обратимся к первому случаю. Формально рассуждая, отсутствие указания в судебной доверенности на право заключать мировое соглашение, конечно же, совершенно явно проявляет волю стороны: выдавая такую доверенность, она однозначно исключала саму возможность вступления в договорно-правовую связь по вопросу, связанному с мирным окончанием судебной процедуры, посредством волеизъявления представителя. Более того, судебная доверенность представителя – это обычное письменное доказательство, которое надлежало учитывать и процессуальному оппоненту. Действительно, элементарная осмотрительность должна была подтолкнуть реципиента к выяснению вопроса о том, почему мировое соглашение подписывается в отсутствие надлежащего полномочия. Ответ, таким образом, вроде бы очевиден: подобное мировое соглашение не может порождать материально-правового эффекта в виде возникновения охранительного правоотношения, содержанием которого является возмещение реципиенту убытков (уплата неустойки) за недостоверность заверений.

Впрочем, на наш взгляд, могут быть нюансы. Предположим, что мировое соглашение подписано судебным представителем по доверенности, в которой не содержится необходимое специальное полномочие, однако ходатайство об утверждении мирового соглашения в судебном заседании заявлено самим доверителем. Действительно, с точки зрения судебной процедуры это не исправляет дефекта – суд откажет в утверждении мирового соглашения, видимо, предложив переподписать такое мировое соглашение. Но что произойдет, если доверитель в итоге передумает и откажется сам подписывать ранее согласованное мировое соглашение (либо выдать надлежащую доверенность своему представителю)? На наш взгляд, в этой ситуации у суда нет оснований для утверждения мирового соглашения, однако вполне можно поставить вопрос о согласовании сторонами условий о заверении обстоятельств. Действительно, ведь воля доверителя ранее уже была выражена, причем выражена в отношении условий, содержащихся в конкретном письменном документе, который к тому же исследовал суд. То, что такого выражения оказалось недостаточно для утверждения мирового соглашения, отнюдь не означает автоматического поражения соглашения о заверении обстоятельств. Видимо, в этой и подобных ситуациях[11] более верным было бы защищать интерес реципиента – раз он смог убедить процессуального оппонента в необходимости включения в мировое соглашение заверений, раз в итоге уполномоченное лицо четко и однозначно выразило свою волю к заключению мирового соглашения на согласованных условиях, то наказывать его (реципиента) за неосмотрительность в изучении судебной доверенности представителя процессуального оппонента было бы не совсем правильно. Наоборот, непоследовательное поведение процессуального оппонента (доверителя) как раз подталкивает к выводу о том, что он не должен в итоге извлечь из этой ситуации положительного для себя правового результата (а таковым как раз и будет признание соглашения о заверении обстоятельств незаключенным).

Далее проанализируем второй случай. Здесь ситуация иная: судебная доверенность, выданная представителю, включает указание на специальное полномочие, однако сделка, составляющая содержание мирового соглашения, подлежала одобрению по правилам корпоративного законодательства либо согласованию с иным субъектом. Предположим, заверение касалось именно одобрения – сторона письменно подтвердила, что сделка, составляющая содержание мирового соглашения, не является крупной. В дальнейшем же подписанное мировое соглашение не было утверждено судом именно в силу крупности сделки и отсутствия необходимого одобрения. Должно ли лицо, давшее заверение, отвечать за это? Полагаем, что нет никаких предпосылок для обратного вывода: воля сторон согласована; конструкция ответственности за недостоверное заверение выступает своеобразным страхующим механизмом для реципиента, который согласился на заключение мирового соглашения в неопределенной ситуации, связанной с возможным корпоративным одобрением. Иное решение просто обессмысливало бы само применение института заверений об обстоятельствах.

III. Процессуальный статус субъекта, давшего заверения об обстоятельствах, включенных в мировое соглашение

Третий вопрос связан с процессуальным статусом субъекта, который, не являясь спорящей стороной, тем не менее дает заверения об обстоятельствах, включенных в мировое соглашение[12].

Выше мы уже обратили внимание на то, что наделение такого субъекта статусом лица, участвующего в деле, ведет к определенному усложнению процесса. В то же время остался открытым вопрос о том, к какой разновидности лиц, участвующих в деле, должен быть в итоге отнесен этот субъект.

Судебное определение, которым отказано в утверждении мирового соглашения, может породить материально-правовое притязание реципиента к лицу, давшему заверения об обстоятельствах. В этом смысле такое определение влияет на динамику нового (отличного от спорного) материального правоотношения, что дает основания для его привлечения со статусом третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне реципиента. Правда, здесь вполне возможно возникновение определенной коллизии: чаще всего лицо, дающее заверения, каким-то образом связано не с реципиентом, а с процессуальным оппонентом (например, физическое лицо, являющееся мажоритарным акционером, дает заверения в отношении обстоятельств, связанных с деятельностью компании). В итоге лицо, дающее заверения, привлекается третьим лицом, не заявляющим самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне реципиента, а его действительные интересы совпадают с интересами процессуального оппонента.

Заметим также, что наделять лицо, давшее заверения об обстоятельствах, необходимым процессуальным статусом следует до того, как будет рассмотрен вопрос об утверждении мирового соглашения, – это позволит ему высказать суду свои доводы при разрешении данного вопроса, а в будущем даст основание для применения правил преюдиции в новом судебном деле, возбужденном по требованию реципиента.

Не самая простая ситуация возникает в случае, когда выгодоприобретателем по мировому соглашению становится не спорящая сторона, а иной субъект (речь идет о ситуации, когда в мировом соглашении указано, что заверения адресованы именно такому лицу). Понятно, что выгодоприобретатель тоже должен иметь определенный процессуальный статус – было бы странно, если бы вопрос об утверждении мирового соглашения разрешался без его участия. Статус стороны такой выгодоприобретатель иметь не может: по логике его следует привлечь третьим лицом, не заявляющим самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне субъекта, выступающего должником в мировом соглашении (ведь именно с ним возникнет материально-правовая связь при вынесении судебного определения об утверждении мирового соглашения). Однако выше мы предложили наделять статусом третьего лица и субъекта, который, не являясь спорящей стороной, тем не менее дает заверения об обстоятельствах, включенных в мировое соглашение. В итоге возможная материально-правовая связь, содержанием которой является обязанность возместить убытки и уплатить неустойку при недостоверном заверении, возникает между субъектами, ни один из которых не является стороной! Скажем прямо: это не самый обычный казус; здесь получается, что субъект, давший заверения, будет третьим лицом на стороне реципиента, уже имеющего статус третьего лица.

Безусловно, это далеко не все вопросы, которые бы следовало поставить применительно к механике функционирования института заверений об обстоятельствах внутри судебной процедуры для случаев, когда, несмотря на заключенное мировое соглашение, она тем не менее не была окончена. Полагаем, что вдумчивый анализ сопряжения нового гражданско-правового феномена с известной процессуальной материей позволит выявить законодательные шероховатости и хотя бы отчасти помочь правоприменителям и спорящим сторонам.

Список литературы

Абушенко Д.Б. Гражданско-правовые последствия неутвержденного мирового соглашения: постановка проблемы // Примирительные процедуры в цивилистическом праве и судопроизводстве / Сборник материалов Международной научно-практической конференции 26–27 апреля 2019 года, Санкт-Петербург. Ч. 2 / Под общ. ред. В.П. Очередько, А.Н. Кузбагарова, С.Ю. Катуковой. СПб., 2019. С. 15–21.

Т.К. Андреева

Некоторые аспекты доказывания в корпоративных спорах

Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Москва, Россия; [e-mail]

Татьяна Константиновна Андреева – кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского процесса юридического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, заместитель Председателя ВАС РФ в отставке.

В статье анализируются некоторые аспекты доказывания в контексте процессуальных особенностей рассмотрения судами корпоративных споров. Показана взаимосвязь норм материального права и норм процессуального права применительно к определению предмета доказывания в корпоративных спорах. Обращается внимание на специфику доказывания в зависимости от разновидности корпоративных споров, проблемы распределения и перераспределения бремени доказывания.

Ключевые слова: корпоративные споры, судебное разбирательство, доказывание, предмет доказывания, бремя доказывания.

Some aspects of proof in corporate disputes

T.K. Andreeva

Lomonosov Moscow State University

Tatiana K. Andreeva – Candidate of Law, Associate Professor of the Department of Civil Procedure of the Faculty of Law of Lomonosov Moscow State University, Deputy Chairman of the Supreme Commercial Court of the Russian Federation retired.

The article analyzes some aspects of proof in the context of the procedural features of the corporate disputes resolution by courts. The interrelation of substantive law provisions and the procedural law rules in relation to the definition of the subject of proof in corporate disputes is shown. Attention is drawn to the specifics of proof depending on the type of corporate disputes, the problems of distribution and redistribution of the burden of proof.

Keywords: corporate disputes; court proceedings; proof; subject of proof; burden of proof.

* * *

Научные интересы, публикационная активность и профессиональная деятельность профессора И.В. Решетниковой касаются самых разнообразных областей гражданского и арбитражного процесса, исполнительного производства, международного гражданского процесса, примирительных процедур, процессуальных особенностей рассмотрения отдельных категорий гражданских дел, организационно-правовых аспектов деятельности арбитражных судов и других вопросов права и правоприменения. Однако особое место в исследованиях и научных разработках И.В. Решетниковой занимают проблемы доказательств и доказывания. В связи с этим в статье как дань уважения большому ученому, Судье и замечательному человеку предпринята попытка рассмотреть некоторые аспекты доказывания в контексте особенностей рассмотрения арбитражными судами корпоративных споров.

В доктрине процессуального права признается, что правила рассмотрения отдельных категорий гражданских дел могут существенно отличаться в зависимости от того, на защиту какого права направлен иск, какой закон регулирует и охраняет то или иное правоотношение[13]. В полной мере это относится и к делам по корпоративным спорам, процессуальные особенности рассмотрения которых в значительной мере обусловлены характером корпоративных отношений, урегулированных нормами материального права, в частности, нормами гражданского права. Несмотря на то, что категория «корпоративные споры» используется в нормах процессуального права с 2009 г.[14], а закрепление понятия «корпоративные отношения» появилось только спустя три с лишним года[15], именно это понятие является исходным, базовым для определения и понимания природы корпоративного спора.

Согласно ст. 2 ГК РФ корпоративные отношения определяются, как отношения, связанные с участием в корпоративных организациях или с управлением ими. Нетрудно заметить, что ключевое, смыслообразующее значение в этом определении имеет понятие «корпоративные организации» (ст. 65.1 ГК РФ), к числу которых относятся как коммерческие, так и некоммерческие организации, отвечающие двум основным критериям: 1) участие (членство) в них учредителей (участников) (критерий субъектного состава) и 2) формирование учредителями (участниками) высшего органа юридического лица (организационный критерий). При этом устанавливается, что в связи с участием в корпоративной организации ее участники приобретают корпоративные (членские) права и обязанности в отношении созданного ими юридического лица, за исключением случаев, предусмотренных ГК РФ (п. 2 ст. 65.1 ГК РФ).

Взаимосвязанные положения ст. 2 и 65.1 ГК РФ отражают сформировавшуюся в доктрине позицию относительно понимания корпоративных правоотношений как общественных отношений, возникающих на основе участия (членства) в корпорации и существующих как между участниками (членами) корпорации друг с другом, так и с самой корпорацией[16]. Такое понимание корпоративных правоотношений позволяет рассматривать их как разновидность гражданских правоотношений[17], из которых и возникают корпоративные споры.

И.В. Решетникова справедливо отмечает, что «процессуальное право, основываясь на праве материальном, во многом сканирует правовые подходы. Достаточно сказать, что представительство, подведомственность, доказывание и другие процессуальные институты основаны на нормах материального права»[18]. В полной мере этот постулат относится и к сфере корпоративных отношений, специфика регулирования которых влияет на особенности рассмотрения корпоративных споров. Анализ норм гражданского права, регулирующих корпоративные правоотношения, представляется важным для решения целого ряда процессуальных вопросов, связанных с рассмотрением корпоративных споров: судебной компетенции, выбора правил судопроизводства, определения круга и процессуального положения лиц, участвующих в деле по корпоративному спору, определения предмета доказывания и распределения бремени доказывания, применения обеспечительных мер, принятия решения и других процессуальных вопросов.

В числе названных процессуальных вопросов особое место занимают вопросы и проблемы доказывания в корпоративных спорах. Именно в этой сфере процессуальной деятельности наиболее отчетливо проявляется тесная взаимосвязь процессуального права с материальным правом. При этом, как подчеркивает И.В. Решетникова, «доказывание по любому гражданскому делу требует обязательного обращения сначала к общим нормам гражданского процессуального права, а затем – к положениям отраслей материального права, где указывается, что входит в предмет доказывания по конкретному делу, каковы особенности в распределении обязанности доказывания, есть ли правовые презумпции по данной категории дел или ограничения в допустимости определенных средств доказывания и т. д. Без общих норм о доказательствах не могут разрабатываться и применяться специальные нормы, без специальных норм общие нормы безжизненны. Только во взаимодействии общих и специальных норм о доказательствах может быть достигнута цель судопроизводства – разрешено дело»[19].

Как известно, специфика корпоративных отношений и вытекающих из них корпоративных споров, неизбежно затрагивающих права и законные интересы всех участников юридического лица, в связи с деятельностью которого возник корпоративный спор, и самого этого лица, обусловили необходимость установления особых процессуальных правил рассмотрения корпоративных споров, которые бы гарантировали всем субъектам спорных отношений и другим заинтересованным лицам возможность получения информации о наличии судебного спора и участия в судебном разбирательстве. В связи с этим в АПК РФ была введена самостоятельная гл. 28.1, определяющая порядок рассмотрения корпоративных споров арбитражными судами[20], и внесены иные изменения, направленные на совершенствование механизма защиты прав участников корпоративных отношений[21]. Однако норм, регулирующих особенности доказывания в корпоративных спорах, в гл. 28.1 АПК РФ не содержится. Значит ли это, что таких особенностей нет и при рассмотрении корпоративных споров суду и лицам, участвующим в деле, следует исходить из общих правил о доказательствах и доказывании, предусмотренных в гл. 7 АПК РФ? На этот вопрос следует дать однозначно отрицательный ответ. В доктрине признается специфика правовых источников гражданского процессуального доказывания, которая заключается в том, что специальные нормы содержатся не только в особенной части гражданского процессуального права, но и в отраслях материального права[22].