Роковая Роксана

– Фу! Какие ужасы! – воскликнула я, содрогаясь. – Конечно же, я не знала этого! Даже если такое и имело место – всё это происходило давным-давно, когда люди были варварами и не знали истинной религии!

– Для моей семьи это было не так давно, – почти весело сказал королевский эмиссар. – Всего двести лет назад мой предок казнил в этом городе ведьм ковена «Rose branch», Ветки розы. Милые женщины Солимара не на шутку увлеклись языческими традициями и устраивали тут тихие шабашы, принося в жертву доверчивых мужчин. Правда, не топили, как их предшественницы, а травили, приготавливая вытяжку из листьев и лепестков роз, но сути это не меняло.

– Травили? О чём вы? – я не могла поверить в эту чудовищную историю. – Мои предки жили здесь, и ни о чём подобном нашей семье не известно!

– Официальной версией была чума, – подсказал Бранчефорте. – Такого рода дела очень деликатные, и лучше, чтобы поменьше народу знало о всякой колдовской жути. Колдовство, знаете ли – опасная штука, которая начинается очень невинно, но приводит к весьма тяжёлым последствиям. И если вам будут рассказывать сказочки про добрых ведьм, которые творят добро – не верьте. Пусть даже ведьма настолько глупа, что убеждена, что творит добро, причиняет она лишь зло и смерть. Двести лет назад дамы из Солимара тоже начинали очень невинно – дамские посиделки за прялками и пряниками, сплетни и жалобы на мужей, потом начали ходить в старое святилище (которое мой прапрапрадед, кстати, сравнял с землёй), ну а потом неугодные мужья начали умирать как мухи. Признаться, многие из них были не самыми достойными представителями мужского рода, а поколачивать своих жён в этих краях считалось правилом хорошего тона, и всё же смерть – слишком жестокое наказание. Не находите? Избавившись от мужей наши ведьмы не остановились и продолжили отправлять на тот свет уже своих отцов – которые выдали их замуж против воли, а потом и сыновей – они вдруг стали для своих матерей обузой. Или подросли и были недостаточно почтительны. Иногда травили дочерей и престарелых надоедливых тётушек – так, за компанию. Или чтобы не вызвать подозрений.

– Невозможно поверить… – произнесла я потрясённо.

– Можете верить, можете нет, – философски сказал граф, – но вся эта история тщательно задокументирована, и всё хранится в королевских архивах и в архивах моей семьи. Я лично читал допросы Солимарских ведьм. Производит жуткое впечатление. Никогда бы не подумал, что в женщине может быть столько ненависти. А начиналось всё так невинно – вечерние посиделки… горит огонь в камине… поджариваются гренки, на столе стоит букетик лесных роз, которые тонко и сладко благоухают, и хозяйка достаёт из погреба кувшинчик местного вина… Оно, кстати, очень неплохое. Местное вино. Мне понравилось. В нём такой своеобразный фруктовый привкус…

Я посмотрела на него, как на сумасшедшего. Но что-то мне подсказывало, что граф не был сумасшедшим. И, конечно же, я слышала о Солимарской чуме, которая чуть было не унесла жизни всех мужчин деревушки, которая была здесь двести лет назад. Неужели, это, правда, об отравлениях?..

– Подождите, – меня поразила одна мысль, – но если имели место отравления, то почему – ведьмы? Это были просто несчастные женщины, которые не видели в своей жизни ничего хорошего…

– Дело в том, – с готовностью объяснил граф Бранчефорте, – что все ведьмы Солимара дали одинаковые показания – предводительницей ковена была незнакомая прекрасная женщина, которая приходила к ним возле источника Соль, украшенная розами. Именно она научила женщин некоторым песням, которые следовало петь в полнолуние, а также подсказала, как из такого безобидного и красивого цветка – розы – изготовить смертельный яд. И именно это женщина убеждала, что все беды в этом мире – от мужчин, и что лучше избавиться от них, пока они не избавились от женщин. Мой предок так и не нашёл эту таинственную женщину, и был убеждён, что дамы Солимара каким-то образом вызвали демона, который предстал перед ними в образе богини Соль. В образе прекрасной, обольстительной, роковой женщины…

Некоторое время мы шли молча. Я обдумывала все те ужасы, что рассказал Бранчефорте, граф искоса наблюдал за мной и поигрывал цепочкой от часов, отчего на мостовой перед нами прыгали солнечные зайчики.

– И всё же, не все казнённые по обвинению в колдовстве женщины были ведьмами, – сказала я, наконец. – Мы знаем множество случаев, когда под эти казни просто маскировали убийства по политическим или личным мотивам.

– Не спорю, – легко согласился Бранчефорте, – бывало и такое. Инквизиторы – всего лишь грешные люди, а не наместники Бога на земле. Но в случае с Солимаром никакой ошибки нет. Леди Ленсборо призналась, что ей в руки попали рукописи её прабабки – леди Эстель Ленсборо, которая со слов своей престарелой тётушки записывала, как она выразилась – «безобидные народные песенки». Я уже просмотрел эти записи. Никакие они не безобидные. Мелкое деревенское колдовство, конечно – привороты, наговоры, порча и сглаз. Колдовство мелкое, но от этого менее опасным оно не становится. Повторюсь, дорогая леди Розенталь, верите вы или нет, но колдовство в нашем мире так же реально, как то, что в данный момент мы с вами идём по улице и ведём эту беседу.

Я кусала губы, не зная, как к этому отнестись. Для чего эмиссар завёл такой разговор? К чему солнечным, ясным днём говорить об убийствах, демонах, колдуньях?..

– Госпожа Ленсборо вообразила себя искусной ведьмой, – продолжал граф, – и попыталась сотворить любовный приворот…

– На меня?! – испугалась я.

– Зачем на вас? – засмеялся он. – На меня.

– Но вы меня закрывали…

– Конечно. Я же не знал, на кого его наводят. С тем же успехом это мог быть кто-то из ваших поклонников. Заколдованная красавица в мои планы не входила.

– Но… как же вы?.. – я не смогла выразить словами то, что вертелось на языке, но граф Бранчефорте услужливо помог.

– А я, дорогая леди Розенталь, – он посмотрел на меня очень внимательно, – имею врождённый иммунитет к колдовству. Признаться, сначала я заподозрил вас, вы ведь тоже вполне могли намагичить что-то такое, учитывая, как тут все с ума по вам сходят…

– Подозревали меня? – я припомнила странные слова графа и невольно покраснела.

Вот, значит, какого мнения был обо мне эмиссар. Подозревал во мне колдунью, ведьму… Стоп. А вдруг, это и есть его тайная миссия… Распознать во мне ведьму…

Мне стало и жарко, и холодно, но потом я заставила себя опомниться. Роксана, ты слишком высокого мнения о себе, если считаешь, что твоя персона известна даже при дворе короля, да ещё и удостоена специальной миссии. Но всё же…

– Господин Бранчефорте… – начала я.

– Да? – он очень живо обернулся ко мне.

– А… ваш приезд… – я снова с трудом подбирала слова, хотя обычно светские разговоры не представляли для меня труда, – он не связан… не связан ли со мной?

Граф смотрел на меня, но теперь его глаза не казались мне блестящими после дождя ягодами ежевики. Теперь я видела два тёмных омута, где дна не достать… Да и не понятно – есть ли там, вообще, дно.

Но если взгляд королевского эмиссара был непроницаемым, на губах продолжала порхать лёгкая улыбка.

– Вот смотрю на вас, леди Розенталь, – сказал он, – и вспоминаю песенку, которую любят напевать на юге, – и он пропел, немного дурачась: – «Добродетель не имеет синих глаз, таких больших». Но вам не надо волноваться. Я приехал в Солимар только лишь по рекомендации королевского врача.

– Благодарю, – пробормотала я, невольно переводя дух.

Хотя, отсылка к песенке – это так себе…

– Но если что-то есть на сердце, – слова графа произвели на меня впечатление пригоршни ледяной воды в лицо, – то лучше откройтесь мне. Мы сбережём и время, и силы.

– Что, простите? – я резко остановилась. – Вы на что намекаете?

– Никаких намёков, – Бранчефорте невинно приподнял брови. – Я чем-то обидел вас? Простите, это моя оплошность.

Не ответив, я пошла вперёд, граф не отставал, и мы оказались на торговом мосту – грандиозном крытом сооружении, соединявшем жилой город и район, где располагались бани и парк. Мост давно облюбовали торговцы, понаставив там переносных лотков, лавок и магазинчиков, и сейчас мы с графом следовали мимо прилавков и витрин, предлагавших самые разные товары – от предметов первой необходимости до сувениров.

– Позвольте загладить вину подарком? – предложил граф, когда мы проходили мимо ювелирного магазинчика. – Смотрите, какая красивая брошь с сапфиром – как раз под цвет ваших глаз.

– Это слишком дорогой подарок, чтобы были соблюдены правила хорошего тона, – ответила я сухо.

– Тогда… – он оглянулся, – может, райскую птичку? Очень милые поделки, – он указал на лавку таксидермиста.

– О, нет! Мёртвые птицы меня пугают, – я невольно снова взяла его под руку. – Пойдёмте отсюда, прошу вас.

– Тогда – цветы, – граф замедлил шаг возле цветочных прилавков.

– Хорошо, пусть будут цветы, – согласилась я. – В качестве извинений.

– И в качестве восхищения вашей красотой, – галантно добавил граф.

– Хорошо, куда же без неё, – ответила я с притворным вздохом. – Без красоты.

Граф выбрал розы – тоже розовые, но уже не дикие, а садовые. С большими полураспустившимися бутонами, которые ещё только-только начали распространять божественный аромат.

Один цветок Бранчефорте сразу вручил мне, с поклоном, а остальной букет приказал доставить ко мне домой.

– Где вы живёте? – спросил он у меня.

– В Цирке, – ответила я, поднося розу к лицу и с наслаждением вдыхая её запах.

– Не понял, – удивился граф, и хорошенькая торговка цветами захихикала.

– Так мы называем жилой многоквартирный дом в центре, – пояснила я. – Он построен в форме кольца. Ваш дом называется Полумесяц.

– Это я знаю, – кивнул Бранчефорте. – Королевский полумесяц. Вы будете вечером в театре? Дают оперу. «Триумф Юдит».

– Да, – я пошла дальше, и граф потянулся за мной, как на невидимой верёвочке. – Аделард купил билеты. Мы все там будем – я, мама, Стелла.

– Аделард – это кто? – уточнил он.

– Господин Тенби, мамин второй муж, – я всё больше успокаивалась, потому что если бы эмиссар приехал в наш город за моей душой, то точно вызнал бы, где я живу. – Но мы со Стеллой привыкли звать его Аделардом. Папа – это как-то слишком слащаво и неправильно, ведь у нас один отец, другого быть не может. Господин Тенби – слишком чопорно. Отчим – и вовсе звучит оскорбительно.

– Что такого оскорбительного в этом слове?

– Применять его по отношению к Аделарду оскорбительно, – сказала я, замедляя шаг, когда мы вышли на набережную. – Он всегда был очень добр ко мне и к сестре, заботлив к маме. Я уважаю его, как человека. Нет, отчим – это не для него. Друг, возможно. Но меня не поймут, если я буду называть другом человека, который в два раза старше меня. Мне простят такое только лет через пять. Когда стану совсем старой девой.

– Мне кажется, такая участь вам не грозит, – сказал граф каким-то совершенно незнакомым голосом – низким, проникновенным.

– Да ладно, – я смягчила слова улыбкой. – Не поверю, что вам уже не рассказали.

– О чем?

– О трёх моих неудачных попытках выйти замуж. Не лукавьте, милорд. Лукавство вам идёт, но меня это раздражает.

Я ожидала, что он отшутится в ответ. Скажет что-то вроде «вас раздражает моя красота?», но Бранчефорте помедлил, а потом произнёс:

– Да, меня уже просветили на этот счёт.

– Не сомневалась, и представляю, что вам наговорили, – сказала я. – Но в любом случае, я не имею отношения к смертям моих женихов. Сплетничают о разном, и мне это прекрасно известно. Я же не глухая и не слепая. Но королевские дознаватели всё проверяли. Имели место несчастные случаи. Всего лишь глупые, роковые несчастные случаи.

– Вот как? И что произошло с вашими женихами? – спросил граф.

В его голосе я не уловила насмешки, а во взгляде было только внимание. Он действительно хотел узнать, что произошло.

– Мне известно об этом лишь со слов дознавателей и из некрологов, – я задумчиво понюхала розу. – Винсент умер из-за сердечной недостаточности, он всегда был слаб здоровьем… Перед этим долго болел, поэтому мы всё время откладывали свадьбу… Колдер простудился, у него было воспаление лёгких… А эта болезнь, как вам известно, любого здоровяка может убить… У Фарлея после смерти обнаружили грудную жабу. Он сгорел за несколько дней, бедняга. Умер в тот самый день, когда у нас должна была быть свадьба. Так что, как видите, это точно не отравления, не утопления, и я точно к этому не причастна.

– Но это всё болезни, а не несчастные случаи, – заметил Бранчефорте.

– Что такое болезнь, как не самый несчастный случай? – возразила я. – Особенно если она заканчивается смертью.

Граф медленно кивнул, вроде бы соглашаясь, но всё же…

– Так что? – спросила я. – Теперь я реабилитирована в ваших глазах? Слухи не подтвердились? Роковая Роксана – вовсе не роковая, а всего лишь неудачница.

– Я никогда не верю слухам, – сказал граф.

– Правильно делаете, – похвалила я его. – Про вас тоже много чего говорят.

– Например? – заинтересовался он.

– Например, что вы заказываете портреты всех своих любовниц, и в вашей галерее уже тысяча картин.

– Нагло врут, – коротко ответил он.

– Вот и я о том же…

– Там всего лишь пятьдесят шесть картин, – продолжал Бранчефорте. – Для тысячи полотен мне пришлось бы строить отдельный дом.

Пару секунд я смотрела на него, потеряв дар речи.

– Кажется, вы краснеете, – заметил граф без малейшего смущения.

– Кажется, вы смеётесь надо мной, – упрекнула я его.

– Нет, говорю чистую правду.

– Впрочем, это ваше дело, – сказала я почти сердито.

– Не волнуйтесь, это не любовницы, – снизошёл он до объяснений. – Просто мне нравится смотреть на красоту. Меня можно назвать коллекционером красоты. Портреты красивых женщин представляют для меня такую же ценность, как драгоценные камни или марочные вина.

– Чудесно, – пробормотала я.

– Можно ли мне заказать ваш портрет, леди Розенталь? Я впечатлён вашей красотой и мечтаю любоваться ею как можно чаще.

– Нет! – так и взвилась я. – Не позволяю! Не желаю, чтобы мой портрет висел в вашей галерее. Мне и так хватает сплетен и пересудов.

– Хорошо, простите, – тут же согласился он. – Это было бестактно с моей стороны. А вы любили ваших женихов?

– А этот вопрос вы бестактным не считаете? – ответила я вопросом на вопрос. – Это очень лично, я не буду на это отвечать. Тем более – вам.

– Хорошо, принимается, – так же легко согласился он. – Ещё раз прошу прощения за бестактность.

– Легче её не допускать, чем постоянно извиняться, – мы уже подходили к Цирку, и я видела, как в окнах, за лёгкими кисейными занавесками, которые вывешивали на весну и лето, стали появляться удивлённые, любопытные и раздосадованные лица моих соседей.

Конечно, не узнать графа Бранчефорте было невозможно. Даже на расстоянии.

– Взгляните, сколько у вас писем! – рассмеялся вдруг граф, указывая на наш почтовый ящик. – Столько не пишут даже в королевскую канцелярию.

Сегодня, и в самом деле, корреспонденции было слишком много. Почтальон не смог запихнуть всё внутрь ящика, поэтому сложил часть писем стопкой прямо на землю и придавил камнем, чтобы не унесло ветром.

– Давайте, помогу, – граф поднял письма с земли, отряхнул их и подождал, пока я достану остальные послания из почтового ящика, не забыв словно бы между делом посмотреть адресата. – Ого! Почти все письма – для вас.

– Вы очень наблюдательны, – сказала я сухо.

– От поклонников?

– В этом городке нечем больше заняться, как принимать ванны, сплетничать или играть в любовь, – ответила я, передёрнув плечами. – Вот молодые люди и играют. Это ничего не значит, можете мне поверить. Разве вы не посылали в юности письма тем девицам, чьи имена сейчас и помнить забыли?

– Поверьте, я ничего и никого не забываю, – сказал он, переводя взгляд на меня.

Тёмные ежевичные глаза вспыхнули и заблестели, и меня почти напугал этот блеск.

– Не пригласите в гости? – небрежно поинтересовался Бранчефорте. – На чашечку чая или кофе, к примеру.

– Нет, – ответила я ему в тон, – по средам просящим мы не подаём.

– Хм… ну что ж, тогда – до встречи в театре, – он вручил мне письма, и я прижала всю охапку к груди, чтобы не потерять.

– Всего хорошего, милорд, – попрощалась я и взбежала по ступенькам, чтобы поскорее избавиться от непрошеной компании.

Оказавшись в прихожей, я сразу же осторожно выглянула в окошко, стараясь, чтобы меня не было видно с улицы.

Граф всё ещё стоял у крыльца, но смотрел не мне вслед, а на почтовый ящик и задумчиво улыбался. Наконец, он щёлкнул по крышке ящика, закрывая его, поправил шляпу с павлиньим пером, и отправился вдоль по улице, не замечая прохожих, которые оглядывались на него и перешёптывались за его спиной.

– Леди Роксана, это вы? – крикнула из кухни служанка.

– Да! Мама и Стелла дома? – отозвалась я, высыпая письма в корзину, которую специально для этих целей оставляли на столике для перчаток.

– Уже наряжаются! – отозвалась Мэри-Анн. – Я делаю яичный одеколон и заварила лепестки роз! Будете умываться ими?

– Нет, спасибо, поднимусь к себе… – я застыла над корзиной писем, потому что меня озарила внезапная догадка.

Я успела обрадоваться, что граф не знал моего адреса, а значит, точно приехал не из-за меня, но как тогда он узнал, какой из почтовых ящиков – наш? Ведь на нём не было фамилии отчима… Табличка отвалилась год назад, и мы так и не повесили её обратно, потому что в этом не было необходимости – все в городе знали наш адрес. И это значит… значит… Я уселась прямо на столик, уронив сумочку.

Просто это значит, что граф Бранчефорте – превосходный лжец. И возможно, цель его секретной миссии – это именно я, Роковая Роксана из Солимара, городка ведьм.

Глава 6

– Обожаю оперу, – говорила мама во время раннего ужина, когда мы собрались за общим столом перед тем, как ехать в театр.

– Наверное, потому что перед оперой можно не затягиваться в корсет до посинения в глазах, – пошутила я, – и можно поесть в своё удовольствие.

Стелла прыснула, отчим привычно спрятал улыбку за газетой, а мама посмотрела на меня со снисходительной нежностью:

– Я об искусстве, Рокси, – сказала она, лихо расправляясь с куриной фаршированной ножкой. – Музыка, прекрасные голоса… Это – истинное наслаждение для настоящей леди.

– О, прости, – покаялась я. – Конечно же, искусство. Там, где на сцену выходит булочка на двести фунтов и начинает петь: я такая прекрасная, я такая обольстительная, мужчины видят меня и умирают от любви!

Сестра зашлась от смеха, но матушка смотрела на меня, укоризненно качая головой.

– А потом появляется главный герой, – продолжала я, намазывая паштетом тартинку, – уже на двести пятьдесят фунтов, и поёт: я – бравый офицер! Моя шпага обращает в бегство Голиафа! Я всех сражаю одним ударом!

– Это – опера, детка, – наставительно сказала мама. – Не нравится, как выглядит артист – просто закрой глаза и наслаждайся музыкой и чудесными голосами. Между прочим, сегодня дают «Триумф Юдит». И солирует там Нина дель Претте. Она весит всего фунтов сто шестнадцать, и очень миловидна. Это большая удача, что она согласилась выступать в Солимаре. Сам король аплодировал ей.

– Деньги одинаковые и в столице, и в Солимаре, – я передала маме блюдце с паштетом. – Но ты права, мам. Дель Претте – это событие для нашего городка. Будем надеяться, что сегодняшний спектакль окажется незабываем.

– На последнем спектакле я чуть не уснула, – подхватила Стелла. – И вообще, может, нам съездить в столицу? На пару месяцев?

– С чего это такое желание? – удивилась мама.

– Здесь так ску-учно, – сестра сморщила нос. – И мы могли бы прикупить новенькие наряды…

Отчим выразительно хмыкнул и посмотрел на неё поверх газеты.

– Что?! – Стелла округлила глаза. – Нельзя же всё время заказывать платья у местных портних. Так мы совсем отстанем от моды.

– Ох уж эта мода… – чуть слышно проворчал отчим, снова углубляясь в чтение.

Я промолчала, но мысленно согласилась со Стеллой. Я тоже не отказалась бы уехать – но совсем по другой причине. Меня устроила бы поездка не только в столицу, но и куда-нибудь в далёкую северную провинцию, где на лугах пасутся барашки и на сто миль ни одного театра. Только бы подальше от господина Бранчефорте с его тайными миссиями.

Но у мамы на этот счёт было совсем другое мнение:

– Уехать? – воскликнула она. – Да ты с ума сошла, Сти! Как можно уехать, когда в Солимаре начнётся самое веселье! Графиня Ленсборо заболела, врач посоветовал ей перемену климата. Это значит, что у остальных появится шанс проявить себя. Каждая уважающая себя леди теперь будет устраивать чаепитие, а то и приём.

«Потому что главного конкурента благополучно устранил милорд Бранчефорте», – подумала я, но вслух ничего не сказала, не желая пугать маму и сестру.

Лучше потом поговорить спокойно и без свидетелей с отчимом. Возможно, уехать на пару месяцев в столицу – это лучшее решение.

– Думаю, мы вполне можем устроить в этом месяце званый обед, – с энтузиазмом продолжала мама. – Скажем, в честь помолвки Стеллы.

– Но мы ведь уже делали банкет по этому поводу, дорогая, – напомнил отчим.

– Ну и что? – совершенно искренне изумилась мама. – Как будто кто-то помнит об этом, кроме тебя, Аделард. Люди будут рады поводу повеселиться, а мы сможем пригласить графа Бранчефорте…

– Нам пора, иначе опоздаем, – перебила я её, пока не был изобретён способ пригласить графа к нам в гости, чего я решительно не желала.

– Да, пожалуй, – мама взглянула на крохотные часики, висевшие в петлице её жакета. – Куда я положила сумочку?

– Час назад я видел её в ванной комнате, – подсказал отчим.

– Я принесу, – Стелла выскочила из-за стола, едва не опрокинув стул, и бросилась в ванную.

– Она такая заботливая, – сказала мама растроганно. – Рокси, не забудь бинокль, пожалуйста.

– Не забуду, – я допила остатки чая из чашки, схватила ещё один ванильный рогалик, чтобы съесть на ходу, и отправилась в спальню, чтобы забрать сумочку с биноклем.

Проходя мимо ванной комнаты, я увидела, что дверь приоткрыта, и Стелла стоит напротив зеркала, прижимая к груди мамину театральную сумочку из бархата, с золотистой тесьмой.

Сестра как-то странно сгорбилась, словно пыталась рассмотреть что-то важное на мраморной столешнице, а потом я услышала тихое всхлипывание.

– Стелла? – окликнула я её. – Что с тобой? Ты плачешь?

Она тут же выпрямилась и оглянулась, одновременно пытаясь улыбнуться и смахнуть слезинку со щеки.

– Ударилась коленом, – пожаловалась Стелла. – Дурацкая столешница… Всё время бьюсь об неё.

– Нужно сделать примочку? – спросила я. – Позвать маму?

– Уже прошло, – заверила она меня и пошла к выходу. – Видишь, даже не хромаю. Надеюсь, синяка не будет, а то Харальд будет в ужасе.

– Ты ему уже и колени показываешь? – не удержалась я. – Подумать только, что скажет мама…

– Рокси! – взвизгнула Стелла, сообразив, что проговорилась. – Ты же не скажешь?!.

– Если ты пообещаешь ничего, кроме коленей, до свадьбы не показывать.

– Клянусь! – сестра торопливо подняла руку, развернув её ладонью. – Это, вообще, к слову пришлось. Я совсем не такая…

– Ладно, неси сумочку маме, – велела я. – И будь поосторожнее. Помни, я за тобой слежу, – для верности я указала на свои глаза указательным и средним пальцами, а потом ткнула ими в сторону Стеллы.

– Ой, за собой следи! – прыснула она и умчалась в прихожую, откуда слышался уже голос мамы.

Нужно было идти, но теперь уже я застыла, глядя в зеркало в дубовой раме. Из него на меня смотрела красивая черноволосая женщина с двумя бутонами алых роз в причёске. Девушкам полагаются белые и розовые цветы, но я уже столько лет девушка, что давно перестала соблюдать это правило. Алые розы в волосах…

Внезапно мне стало холодно, как от сквозняка, и я зябко передёрнула плечами.

В этот раз я зря украсила причёску розами. Господин Бранчефорте увидит и точно посчитает меня ожившим демоном. Хорошо, если прямо в театре не загонит кол в сердце. Или как там ещё инквизиторы борются с нечистью?..

– Рокси-и! – голос мамы оторвал меня от размышлений. – Где ты-ы?

– Уже иду! – крикнула я в ответ и побежала за сумкой и биноклем.

Театр в Солимаре был предметом особой гордости местных жителей. И здесь, по праву, было чем гордиться. Огромное овальное здание из белого мрамора и серого камня, который привозили с побережья, ничуть не уступало столичному театру.

Внутреннее убранство было таким же великолепным, как и внешнее, и мы почти с благоговением поднимались по широкой лестнице, застланной пунцовыми коврами, а мраморные статуи смотрели на нас справа и слева с очаровательной безмятежностью, как и положено прекрасным произведениям искусства.