Роковая Роксана

Граф оказался рядом быстрее, чем я успела ответить.

– Сожалею, но танец был обещан мне, – сказал он холодно, глядя на Бэдфорда-младшего сверху вниз, и не только потому, что был выше Эмиля на голову.

– А я не вас приглашаю, смею заметить! – Эмиль воинственно вскинул голову и даже приподнялся на цыпочки, будто хотел казаться выше и значительнее.

– Успокойтесь, – я встала между ними, останавливая ссору, готовую начаться на пустом месте. – Танец был обещан графу, господин Бэдфор, – я заговорила с Эмилем как можно дружелюбнее. – Если вас устроит контрданс…

Ему пришлось уступить, чтобы не привлекать излишнего внимания, но сделал он это с плохо скрываемой злостью, и Бранчефорте сказал, выводя меня на середину зала:

– Один из ваших поклонников? Смотрю, тут весь город сошёл из-за вас с ума.

– В маленьких городках мало развлечений, – ответила я, начиная первую фигуру, – просто я – одно из них.

– И самое увлекательное, – заметил граф.

– Вам виднее, – я вежливо улыбнулась.

– А как вы сами к этому относитесь? – продолжал расспрашивать он. – Вас забавляют страдания влюблённых мужчин?

– Страдания? По-моему, очень громко сказано, милорд.

– Мне кажется, юноша очень расстроился, – заметил граф.

– Только не говорите, что бросите меня и помчитесь его утешать, – мне нравился танец, но совсем не нравился разговор.

На балу полагается вести разговоры лёгкие, непринуждённые, а тут… тут допрос какой-то.

– Ну нет, я от вас сейчас не отстану, – пообещал мне граф, уводя в очередную танцевальную фигуру, и если бы не улыбка, его слова можно было бы расценить как угрозу.

Я насторожилась, но больше граф не расспрашивал о моих поклонниках, а болтал всякую чепуху – о прекрасных глазах, устах и жемчужном челе, как болтают все мужчины, когда им нечего сказать, а молчать глупо. Только впечатление было испорчено, и я уже не могла беззаботно радоваться возможности натанцеваться в своё удовольствие.

Никогда ещё с таким нетерпением я не ждала окончания танца, хотя кадриль была хороша, и граф отплясывал её с таким азартом, что всё меньше походил на человека, у которого проблемы со здоровьем. И смотрел на меня с таким пылом…

Я хотела уже съязвить по этому поводу, как вдруг воздух между нами задрожал – будто колыхнулся пласт прозрачной воды, я услышала щелчок, и что-то невидимое и мелкое осыпало нас с графом, словно над нашими головами разорвалась маскарадная бомбочка с конфетти. Мой партнёр по танцу схватил меня за талию, наклонил, укладывая себе на локоть (хотя этого не было предусмотрено танцевальными фигурами), и я совсем близко увидела его лицо – с тёмными блестящими глазами, с чётко очерченными губами, которые приоткрылись как для поцелуя…

– Вы что это делаете? – спросила я дрожащим голосом, цепляясь за его жилетку двумя руками, потому что сейчас балансировала на каблуках, рискуя упасть, если граф отпустит меня.

– Что я делаю? – вкрадчиво тихо сказал он, буравя меня взглядом. – Разве это не ваше колдовство, дорогая леди Розенталь?

– Моё колдовство? – мне показалось, что граф сошёл с ума. – Вы о чём?..

И в этот момент случился переполох в дамском окружении – леди Ленсборо ни с того ни с сего упала в обморок. Её еле успели подхватить под руки и уложили на диванчик, кто-то побежал за водой, кто-то громко звал врача.

Граф Бранчефорте мигом привёл меня в подобающее вертикальное положение и сказал очень учтиво, но смотрел в это время на бесчувственную графиню:

– Прошу прощения, мне необходимо оставить вас. Леди Ленсборо плохо…

Он мог не извиняться, потому что музыканты прекратили играть и даже привстали со стульев, чтобы лучше видеть, что происходит на диванчике. За неимением воды в лицо графине начали брызгать лимонадом.

– Вы ещё и врач? – скептически спросила я уже вслед королевскому эмиссару, но он не услышал – так спешил к леди Ленсборо.

Я не осталась одна, потому что в меня сразу врезалась второй бомбочкой Стелла.

– Господи, что это с леди Ленсборо? – зашептала она мне на ухо, обнимая за талию и уводя в сторону, откуда было лучше видно, как хлопочут вокруг графини. – И что это граф вытворял с тобой? Такой фигуры не было в танце!

– Не было, – признала я, задумчиво глядя, как леди Ленсборо лежит на диване, уронив голову и растрепав причёску, а граф Бранчефорте осторожно берёт женщину за руку, выслушивая пульс. – Стелла, – я невольно сжала руку сестры, – ты не заметила ничего странного, когда мы с графом танцевали?

– Конечно, заметила, – подтвердила она немного сварливо. – Он тебя обнял, как наш трубочист продавщицу рыбы, и чуть не поцеловал. Странно, да? Ты представляешь, что скажет мама?!

– Что мне в кои-то веки повезло, – ответила я, присматриваясь к Бранчефорте ещё внимательнее.

Нет, этот тип не собирался меня целовать. Похоже, что он старался от чего-то защититься… Защитить меня?.. Или себя? Но что произошло во время танца?.. И при чём тут колдовство? Тем более – моё?

– Рокси! Ты слушаешь? – сестра теребила меня за рукав. – Он, правда, хотел тебя поцеловать? А почему не поцеловал? Что ты ему сказала?

– Что он не в моём вкусе, и вообще, мне левая туфля жмёт – тут не до поцелуев, – притворно вздохнула я.

Стелла посмотрела на меня точно так же, как обычно смотрела мама, и точно так же сказала:

– Ты шутишь, что ли? Не понимаю.

Объяснится с ней я не успела, потому что в это время рядом возник Эмиль Бэдфорд.

– Вы обещали мне контрданс, леди Розенталь, – заявил он очень решительно.

– Вы же видите, хозяйке вечера плохо, – сказала я мягко. – Пока не до танцев, господин Бэдфорд.

Лицо у него стало таким несчастным и обиженным, что я поспешила его успокоить, пообещав контрданс на следующем приёме.

– А пока принесите нам лимонада, – попросила я его. – Мы с сестрой очень взволнованы…

– Эмиль! – услышали мы гневный голос матушки Эмиля – госпожи Сесилии Бэдфорд.

В сопровождении своей двоюродной сестры она спешила к нам, расталкивая гостей.

– Эмиль, мы уезжаем! – объявила госпожа Бэдфорд, наградив меня негодующим взглядом. – Немедленно! Проводи нас.

Юноша покраснел, побледнел и собирался заспорить, но я опередила его:

– Всего доброго, позаботьтесь о госпоже Бэдфорд, а я обещаю вам все контрдансы в этом сезоне.

Он тут же кивнул и нехотя повёл мать и тётку к выходу.

– По-моему, они прибежали спасать мальчика от тебя, – хихикнула Стелла.

– По-моему, нам тоже надо отправляться домой, – я сделала вид, что не заметила намёка. – Леди Ленсборо не становится лучше, вряд ли вечер будет продолжаться.

– Жаль, – протянула Стелла, – ты только растанцевалась.

– Кто думает о танцах, когда речь о человеческой жизньи? – удивилась я. – Надеюсь, с леди Ленсборо ничего серьёзного… Что случилось, интересно? Раньше она никогда не падала в обморок.

– Потрясена красотой и статью графа Бранчефорте, – опять захихикала Стелла.

– Тогда она упала бы, когда он только зашёл в зал, – напомнила я.

– Тогда он не собирался целовать тебя при всех, – не осталась в долгу сестра.

– Сти, он не собирался меня целовать, – терпеливо сказала я ей. – Тебе показалось.

– Да-да, – она хитровато посмотрела на меня, а я снова сделала вид, что ничего не замечаю.

Графиню, наконец-то, привели в чувство, она со стоном приподняла и уронила руку, и церемониймейстер объявил, что вечер закончен, всем гостям приносятся извинения и прочее, и прочее. Мама и отчим нашли нас в толпе и повели к выходу. Но я всё время оглядывалась, потому что возле диванчика, на котором лежала графиня, по-прежнему стоял, как злой гений, граф Бранчефорте, и как-то слишком пристально на неё смотрел…

– Наверное, ей стало плохо из-за жары, – болтала мама всю дорогу до дома. – Какая жалость! Рокси только-только вошла во вкус! Граф Бранчефорте приглашал её два раза, – она принялась загибать пальцы, – молодой Милфорд приглашал один раз, и его дядя – как мне показалось! – был совсем не против этого! Ещё приглашали Албемарль и Моурей, но у Моурея всего лишь восемьсот фунтов годового дохода – нет, он нам не подходит…

– Ма-ам, – Стелла усиленно щипала меня, чтобы я поучаствовала в разговоре, – они ведь приглашали её танцевать, а не замуж.

– Сегодня пригласили танцевать, а завтра придут делать предложение, – отрезала мама. – Если придёт Моурей, ему надо сразу отказать! Восемьсот фунтов в год – этого даже на ленты не хватит!

– Да он счастливчик, – еле слышно пробормотал отчим.

Мама возмущённо заахала, Стелла засмеялась, а я только и смогла, что изобразить улыбку. Нет, сейчас мне было о чём подумать – о чём-то более интересном, чем предполагаемое замужество.

Мы доехали до дома, отчим задержался, чтобы расплатиться с кучером, а я привычно достала из почтового ящика пачку писем.

– Сегодня ужин не готовили, – деловито объявила мама, открывая двери, – поэтому придётся обойтись ветчиной и пирогом.

– Я не голодна, – сказала я, целуя всех по очереди, – ужинайте без меня. Я устала и хочу пораньше лечь спать.

– Я тоже не хочу ужинать, – воскликнула Стелла. – Всем доброй ночи!

Конечно же, ей не терпелось обсудить события этого вечера.

Она уселась на кровать, поджав ноги, и начала вспоминать наряды других девиц, танцы, слова и шутки, появление графа и обморок графини, как будто я сама не была этому свидетелем. Но я не мешала Стелле предаваться сладким воспоминаниям. Мне было о чём подумать, да и надо было просмотреть письма.

Большинство, как всегда, было со стихами, признаниями, уверениями и надеждами. Я вскрывала их одно за другим, просматривала и выкладывала стопкой на стол.

Из одного конверта посыпались сухие лепестки чёрной розы, и я увидела записку, в которой была всего одна строка: «Я знаю, как сохранить вашу красоту навечно».

Повертев письмо, я не нашла ни подписи, ни печати. Странное послание. Какой-нибудь бакалейщик? Или модистка, которая подрабатывает ещё и составлением отбеливающих кожу кремов и мазей? Кто-то решил порекламировать товар? Ну нет. В такие игры мы не играем. Я сунула записку обратно в конверт, смела туда же рассыпавшиеся по одеялу лепестки и бросила письмо в корзину для бумаг, чтобы выкинуть завтра.

Глава 5

На следующий день все только и говорили, что о приёме у леди Ленсборо. С утренними визитами к маме приходили каждые десять минут – мы со Стеллой засекали по часам. И судя по всему, больше, чем здоровье бедной графини, всех интересовало – почему это граф так странно танцевал со мной последнюю кадриль?

Конечно, напрямую об этом не спрашивали, но дамы Солимара умели задавать вопросы так, чтобы не быть уличёнными в неприличном любопытстве, но получить нужный ответ. Впрочем, мама – тоже как истинная жительница Солимара – умела отвечать на эти хитрые вопросы так, чтобы не пострадали ни честь семьи, ни самолюбие спрашивающих. И она, не моргнув глазом, объясняла, что граф знает все новейшие танцевальные фигуры: «Да-да! Вся столица сейчас так танцует, даже его величество».

Мы со Стеллой стояли на втором этаже, свесившись через перила – совсем как в детстве, когда подглядывали за гостями – и умирали со смеху.

Сегодня по расписанию у нас было посещение церкви, но мама продолжала принимать визитёров, а Стелла отправилась на прогулку с женихом – они планировали посетить ювелирный магазин, чтобы выбрать кольца для венчания. Мама была против и настаивала, чтобы кольца были куплены родителями жениха и невесты – как в прежние времена, но Стелла заявила, что это – пережитки прошлого, ужасно старомодно и смешно, и что она не собирается носить кольцо, которое не будет идеальным по её представлениям об идеальности. Маме пришлось уступить, и Стелла ушла вместе с женихом, а идти в церковь предстояло мне одной.

Но прогулка в почти одиночестве меня даже радовала – по дороге я могла обдумать новую статью господина Ронбери, а в церкви – спокойно подумать о Боге, не слушая ворчания мамы и хныканья Стеллы, которым то скамейки были жестковаты, то проповедь скучновата, то прихожане слишком шумные, то голоса певцов – слишком тихие.

Прогулка была «почти в одиночестве», потому что как обычно за мной на расстоянии следовали молодые люди. Вчера многие из них осмелились пригласить меня танцевать, и я не сомневалась, что сегодня многие осмелятся подойти и заговорить, и заранее сделала строгое лицо, чтобы отбить у них это желание.

В церковь я зашла одна – молодёжь не слишком любила утренние службы (как, впрочем, и вечерние), поэтому предпочитала околачиваться во время заутренней на церковном кладбище, и очень неприлично хохотать при этом, огрызаясь на ругань сторожа, который грозил нарушителям почтительной тишины метлой и лопатой.

Прихожан в церкви было, как обычно, мало, и первые ряды были свободны, потому что сидеть там никто не любил. Наш священник не обладал ораторским даром, поэтому прихожане рисковали уснуть даже во время особо важных проповедей. Самые предусмотрительные рассаживались на задних рядах, чтобы при случае можно было вздремнуть незаметно для окружающих, а главное – незаметно для отца Освальда, который имел привычку стучать ладонью по кафедре, если видел, что кто-то мирно спит во время службы.

Я, наоборот, любила сидеть в первом ряду. Во-первых, так я не замечала ничьих осуждающих или любопытных взглядов, а во-вторых, из первого ряда лучше всего были видны витражные окна, изображавшие сюжеты (совсем не религиозные, надо сказать) о короле Артуре и его окружении, в котором преобладали маги и феи.

Достав молитвослов, я с воодушевлением пропела гимны вслед за хором, а когда священник начал читать молитву, сложила ладони и закрыла глаза, чтобы помолиться о здравии своих родных.

Молитва закончилась, органист заиграл последний гимн службы, я открыла глаза – и обнаружила на страницах открытого молитвослова, лежавшего у меня на коленях, розу. Нет, не чёрную – обыкновенную розовую розу, одну из тех, что цветут на плетистых кустах вдоль церковной изгороди.

Впрочем, как роза попала сюда, мне гадать не пришлось, потому что рядом со мной на скамейке сидел королевский эмиссар господин Бранчефорте. Все места в первом ряду были пустые, но граф выбрал место рядом со мной, и я уже предчувствовала, что по этому поводу думают и говорят сидевшие сзади.

Самым правильным было бы не замечать графа, что я и собиралась делать. Пока отец Освальд очень уныло и нудно рассказывал о радости воскресения в Судный День, я смотрела прямо перед собой, не делая попытки убрать цветок с книги. В этот раз проповедь была особенно длинной, и я с трудом высидела до её конца, чувствуя зуд нетерпения во всём теле. Наконец, отец Освальд замолчал, с укором оглядел всех нас, благословил и спустился с кафедры. Я аккуратно положила розу на скамейку, закрыла молитвослов и, скромно опустив глаза, пошла к причастию, а потом – к выходу.

– Вам не понравился мой цветок? – граф Бранчефорте догнал меня на полпути до церковных дверей, бесцеремонно отодвигая других прихожан, мешавших ему подобраться ко мне.

Даже если кто-то не заметил его ухаживания во время службы, то теперь даже близорукий отец Освальд был в курсе событий.

На нас начали оглядываться, и я с тоской услышала уже знакомый шепоток за спиной – сплетницы Солимара получили новую пищу для обсуждений.

– Леди Розенталь, могли бы хоть ответить, – сказал граф, когда мы вышли из церкви.

– В церкви я предпочитаю молиться, а не разговаривать, – ответила я, убирая молитвослов в сумочку.

– Роза вам не понравилась? – повторил Бранчефорте, надевая шляпу с павлиньими перьями.

Трости при нём сегодня не было, зато были часы – в золотой оправе, на толстой золотой цепочке, которая спускалась из мелкого бокового кармашка и крепилась к пуговице камзола. Эти часы ослепительно сверкали на солнце и привлекали к себе внимание ещё больше, чем павлиньи перья.

– Мне не понравилось, что вы обокрали церковь, – сказала я, указывая на кусты вдоль ограды. – Цветы растут здесь для услады ангелов и покойных, а вы отобрали у них эту радость. Вам следует вернуться к отцу Освальду и покаяться в грехах.

– Не надо этих сказок, дорогая леди Розенталь, я их сейчас наслушался во время проповеди, – с улыбкой произнёс граф. – Так и скажите, что хотите от меня избавиться. Почему? Я вас смущаю? – он посмотрел искоса и поиграл бровями. – Или вы хотели пройтись с кем-то из тех юнцов, которые сидят вон там, в кустах, и следят за вами?

– Господин Бранчефорте, – начала я, даже не посмотрев в ту сторону, что он указал, – мне хотелось пройтись в скромном одиночестве, и если вы позволите…

– Вы не слышали? – рядом с нами, как чёрт из табакерки, возник Эмиль Бэдфорд – такой же злой, красный и хмурый. – Дама не желает вашей компании! Извольте убраться отсюда!

– Господин Бэдфорд!.. – ахнула я, растерявшись от такого неожиданного вмешательства.

Зато граф не растерялся и спросил, лениво улыбнувшись и сдвинув шляпу на затылок:

– Эмиль, я полагаю? Вам уже есть восемнадцать, чтобы вмешиваться в разговор взрослых?

– Господин Бранчефорте, – сделала я ему замечание, но меня не услышали как в первый раз, так и во второй.

– Мне двадцать, к вашему сведению! – Эмиль весь пошёл красным пятнами, когда ему указали на его юный возраст.

Конечно, годик он себе накинул, но я решила его не выдавать. Девятнадцать, двадцать – какая разница?

– А выглядите моложе, – похвалил Бранчефорте, с благосклонностью оглядывая Эмиля с головы до ног. – И всё же вам не следует вмешиваться в наш разговор с леди Розенталь. На первый раз я вас прощаю…

– Никто не нуждается в ваших прощениях! – голос у Эмиля зазвенел, и он прокашлялся, а потом заговорил басом: – Леди сказала, что не желает видеть вас рядом – поэтому выполите её желание! Немедленно!

– Господин Бэдфорд, – сказала я, уже без надежды быть услышанной.

– Обращаю ваше внимание, – граф был сама любезность, и только в глазах плясали насмешливые искорки, – что этот вопрос решим мы с леди. Ваше вмешательство излишне. Идите себе, юноша, куда шли, пока матушка вас не потеряла.

– Господин Бранчефорте, – я предостерегающе подняла руку, но беседа двух господ уже протекала независимо от меня.

– Вы хотите меня оскорбить?! – Эмиль уже почти кричал, и из ближайшей лавки, где торговали солимарским лечебным печеньем, выглянул любопытный пекарь.

– Прекратите, прошу вас, – сделала я ещё одну попытку.

– Оскорбить? – переспросил граф, продолжая смотреть на Эмиля со снисходительной насмешкой. – Полноте, я не оскорбляю детей…

– Ах так!… – Эмиль задохнулся от возмущения и принялся стаскивать с руки перчатку. – Ах, вы!..

– Остановитесь! – я сделала шаг вперёд, потому что поняла, что сейчас перчатка полетит в лицо графу, но граф опередил меня.

Схватив Эмиля за лацкан камзола, он легко притянул юношу к себе и шепнул ему несколько слов на ухо. Как по волшебству гневный румянец сбежал с лица юного Бэдфорда, он замер, застыв с полуснятой перчаткой, потом что-то пробормотал, развернулся и пошёл вверх по улице, даже не попрощавшись со мной.

Причём, шёл он очень быстро, а шагов через десять припустил почти бегом. Кто-то из окна второго этажа спросил, что происходит, и пекарь крикнул, что всё в порядке, а потом и сам скрылся в лавке. Инцидент был исчерпан, и только молодые люди, которые стояли поодаль, сбились в кучу, и тихо и взволнованно что-то обсуждали, украдкой поглядывая в нашу с графом сторону.

– Что вы ему сказали? – спросила я без обиняков.

– Пусть это останется между мной и юным и горячим Эмилем, – вежливо улыбнулся граф.

– Пусть, – согласилась я, обошла его и быстрым шагом направилась вниз по улице.

Бранчефорте догнал меня сразу же и пошёл рядом, заглядывая мне в лицо.

– Обиделись?

– И не думала, – сказала я резче, чем хотела. – Но знайте, что господин Бэдфорд был прав – я не желаю вашей компании. Поэтому идите своей дорогой.

– Пока моя дорога совпадает с вашей, – сказал граф. – И всё же я прошу позволения сопровождать вас.

– Такого позволения я вам не даю.

– Почему? – удивился он довольно искренне. – Я настолько вам неприятен?

Боже! Он же, наверное, считает себя самым неотразимым мужчиной на свете!

Остановившись, я посмотрела прямо на него и сладко сказала:

– Мама запретила мне разговаривать на улице с малознакомыми мужчинами. Такой ответ вас удовлетворит?

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и я успела подумать какие же у графа необыкновенные глаза – тёмные и одновременно полные света. Как будто чёрные бриллианты, когда смотришь сквозь них на пламя свечи. У мамы были такие бриллианты – в серьгах. И они всегда нравились мне больше жемчуга и сапфиров.

– Есть ли что-то, что заставит вас передумать, леди Розенталь? – спросил после долгой паузы граф. – Я готов на любой подвиг, чтобы только пообщаться с вами.

– Зачем? – спросила я напрямик.

– А вы разве не поняли? – ответил он вопросом на вопрос и добавил: – Я покорён вами с первого взгляда, это же очевидно. И вполне очевидно, что я ищу встреч и бесед с предметом моего обожания…

– Довольно, – перебила я его. – Предмет обожания не требует от вас подвигов, он требует только…

Я хотела сказать «чтобы его оставили в покое», но в последний момент замолчала.

– Ну же? – оживился Бранчефорте. – У меня есть надежда?

– Разрешу вам проводить меня до дома, – милостиво согласилась я, – если расскажете, что произошло на приёме у графини Ленсборо. Что случилось, когда мы с вами танцевали?

– Что случилось? – он опять заиграл бровями. – Графине стало плохо, но я не профессионал во врачебном деле… Возможно, вам лучше поговорить с её лечащим врачом? Если вас так волнует её здоровье.

– Что-то произошло ещё до того, как она упала в обморок, – я так и впилась в него взглядом, – что-то, похожее на невидимый взрыв, отчего вы заслонили меня.

В его красивом лице не дрогнула ни одна жилка, а на губах продолжала играть отличная светская улыбка – чтобы так улыбаться, надо многое повидать, и научиться держать себя в руках при любых обстоятельствах. Лишь некоторые из известных мне людей были способны на такое. У Бранчефорте это получалось так легко и естественно, что вполне можно поверить, что он родился с этим счастливым талантом.

– Вы заметили? – спросил он и подставил мне локоть. – Что ж, тогда я расскажу вам, что произошло. И провожу вас домой. Договорились, леди Розенталь?

– Договорились, – сказала я и взяла его под руку. – Итак, что это было?

Молодые люди, оставшиеся позади, перестали даже шептаться. Я представляла, какие у них теперь потрясённые лица, но не оглянулась. В конце концов, я имею полное право идти с кем-то под руку. Тем более, если это рука сенсации сезона. Хотела бы я посмотреть на ту женину или девицу, которая отказалась бы пройтись под ручку с графом Бранчефорте!..

– В чём же дело, милорд? – поторопила я графа с ответом.

– Всего лишь любовный приворот, – ответил королевский эмиссар так небрежно, как говорят, что на завтрак ели солимарские булочки. – И его создатель – совсем неуважаемая леди Ленсборо.

Что-то помешало мне расхохотаться ему в лицо. Возможно – мамино воспитание, а возможно – воспоминания о невидимом взрыве. Я снова вспомнила то ощущение – воздух колышется, невидимые конфетти рассыпаются дождём… Ведь это – было… Мне точно не почудилось… Но и поверить в подобное было невозможно… Рассудок подсказывал, что все эти рассуждении о колдовстве – бабушкины сказки, но как же объяснить то, что произошло во время кадрили…

– Странно слышать подобное от человека, занимающего столь высокий пост, – произнесла я, сдержанно.

– Не верите в колдовство? – поинтересовался Бранчефорте.

– Н-нет, – с заминкой ответила я.

Сказать прямо, что он лгун или глупец? Но как же то, что произошло на приёме?..

– Странно слышать от человека, живущего в Солимаре, что он не верит в колдовство, – сказал граф, удерживая на губах лёгкую светскую улыбку, будто мы говорили на какие-то невинные темы – вроде роз или булочек с сахаром. – Мне всё больше кажется, что вы, леди Розенталь, точно – ангел небесный, как расписывает вас господин Эверетт.

– При чем тут это? – не выдержала я.

– С древнейших времён в Солимаре поклонялись богине солнца и воды Соль, – заговорил граф таким тоном, будто рассказывал сказку. – Вот на этом самом месте, где сейчас устроена Баня Королевы, находилось святилище этой богини, и сюда стекались люди со всех сторон света, чтобы попросить богиню о милости, увидеть бесконечный огонь – еоторый горел день и ночь не угасая, и… принести благодарственные жертвы. Приносились и человеческие. Особенно богиня любила красивых молодых мужчин. Этот обряд назывался «Свадьбой Соль». Жертву с почётом кормили и поили в течение месяца, выполняя каждое желание, потом наряжали в праздничные одежды и жрицы Соль – специально обученные дамы, которые воспитывались и жили при святилище – топили бедолаг в том самом источнике, который сейчас признан целебным, и где мы все так приятно проводим время по утрам.