Первый узбек: Канувшие в вечность

Подходящая рабочая лошадь нашлась у чайханщика. Тот неприлично громко радовался возможности избавиться от странных гостей. Хоть и получил от них много денег, но пьяная болтовня Кудрата о смерти хана напугала даже видавшего виды владельца чайханы. Несмотря на это, видя безвыходное положение братьев, за старую лошадь денег запросил как за скакуна-ферганца.

Лучше бы он этого не делал. Братья показали медную пайцзу и забрали коня даром. Напоследок предупредили:

– Кто бы ни спрашивал тебя о постояльцах, любителях запрещённого вина, ты должен отвечать, что ничего не знаешь. Были, жили, пили, ели, но уехали. Уехали в сторону Заамина. Когда уехали, ты не помнишь. Заплатили тебе они немного, жадноватые были. Ты всё понял? О нас тебе лучше не вспоминать, а что забрали седобородого постояльца с охранником – забыть. Если кому расскажешь, то не будешь знать, откуда к тебе смерть прилетит!

Чайханщик упал на колени, проклиная себя за непомерную скупость. Он много получил от белобородого старика, но не удержался и хотел получить ещё и за полудохлую колченогую лошадь. Говорил ему покойный отец – десять пальцев в рот не засунешь, не послушался. Сам виноват. И кто эти джигиты? А если рассказать нукерам султана Таваккула, иногда заезжающим в чайхану? Здесь у него наступило просветление в мозгах, чайханщик намертво забыл о джигитах, стариках, их охранниках и своей старой лошади.

Перед тем как усадить своих пленников а махаффу, братья растворили в очередном кувшине побольше кокнара, и напоили снадобьем слабо отбивающихся охранника и старика. Осторожно передвигаясь караванными путями, они не останавливались в тех чайханах, где расспрашивали о своём бобо, огибали эти селения дугой и выезжали на дорогу лишь когда отъезжали достаточно далеко. Полторы луны спустя крохотная группа прибыла в Бухару и прямиком отправилась в зиндан*.

Я был доволен этим двумя джигитами. Дело они сделали настолько ловко, что ни один волосок не упал с головы пленников. Правда, они уже не могли обходиться без кокнара, но это ненадолго. Я прикажу их обоих казнить, а Зульфикар радовался, что их легко допрашивать. Стоит положить рядом с собой горошину кокнара, как старик и охранник заливались соловьями, рассказывая все мелкие и крупные подробности этого преступления.

Грело душу, что не мой сын задумал и осуществил это злодеяние, не он покушался на мою жизнь, а презренный Таваккул. И это ему я, в своё время, подарил Мианкаль? Да лучше бы я себе руку отрубил!

– Зульфикар, как зовут этого отравителя? И где его родина, семья, родные? Ты говорил, что он может использовать различные языки нашей страны?

– Великий хан, вы не поверите, но этот выкидыш гиены своего имени, данного отцом, не помнит! Он поменял столько имён, сколько их есть на белом свете! Семьи у него нет и никогда не было. Что он делал с женщинами, вам лучше не знать. Он рассказал обо всех покушениях, совершённых на вас Таваккулом. И был уверен, что последнее покушение удалось. – Братья в этом месте дружно замотали головами.

– Великий хан, позвольте сказать… – старший из джигитов, приземистый, крепко сбитый, с приятным лицом молодой мужчина, тихонько вставил. – Этот Кудрат был уверен, что смог нанести вам вред. Ему рассказали, что вы ели курт, и что умерли, и вас похоронили, не приведи Всевышний такому произойти!

– Как это так? И кто это такой?– несмотря на чиллю, я был готов вскочить и бежать туда, где спрятался предатель! Захватить, пытать. Медленно топить, вытаскивать из воды и отрубать каждый день по пальцу…

– Великий хан, это один из предводителей узбекского племени юз или кыргыз, Мухаммад Баки-бий.– Едва слышно, с натугой выговорил Зульфикар. – Но когда мы вернулись из Кермине, в ваших покоях его не было. Потом я выяснил, что тело Кора-Касыма он видел, ваш брат Ибадулла-султан вспомнил это. Хотя о нашем приезде он не знал, мы же не ночевали в Арке. Поэтому решил, что это вы умерли. Как же он был изумлён, увидя вас утром живым и здоровым! Но своему приятелю успел сообщить, что хана отравили и тот умер в мучениях.

– Это ты откуда знаешь? И почему мне ничего не сказали? Неужели я всё должен узнавать последним?

– Великий хан! Зная, как вы страдаете во время чилли, я решил сначала всё выяснить, а уж потом докладывать вам. К сожалению, я до сих пор не знаю, дурак этот Мухаммад Баки-бий или действительно соглядатай…

– Это почему ты не знаешь? Тебе времени не хватило или желания? Надо было пытать этого бия!

– Великий хан, я бы так и сделал, но Мухаммад Баки главный среди юзов и трогать его опасно. Племя юз второе по численности среди узбекских племён, у них много смелых джигитов, и половина из них в наших войсках. Здесь нужна хитрость…

Зульфикар потянулся к кумысу, а я захотел жирного мяса. Так всегда бывает, когда что-то надо сделать или принять сложное решение. Абдул-Кадыр понял без слов, все дастурханчи приметливые. Они наблюдают за мной с настойчивостью сокола, выслеживающего добычу. Замечают малейшие перепады настроения и давно поняли: когда я работаю, то ем жирное мясо и густую похлёбку.

Не прошло и четверти часа, как мои зубы вонзились в истекающий жиром кусок баранины. Я старательно запихивал в рот зелёный лук, чеснок, редьку, лепёшки. Куда делось утреннее благодушное состояние? Племя юз… Да, это самое крупное племя. В основном они расселены в Ферганской долине, а долина эта! О Всевышний, это же самая богатая часть моего государства! Прав Зульфикар, в который раз прав! Трогать его нельзя, но если поймать на чём-нибудь и попытаться уличить в связах с моими врагами? Но я не дослушал ещё тех двух джигитов.

Они сидели на другом конце маленького дастархана и так же старательно уничтожали жареное мясо и свежие овощи. Не зря мне понравились лепёшки. Зульфикар, откусив кусок, весело хмыкнул:

– Великий хан, у вас всегда на дастархане самые лучшие блюда. Даже простые лепёшки не такие простые, как у остальных людей. Таких лепёшек я никогда не пробовал. Поделитесь, откуда у вас этот лепёшечный чародей?

С полным ртом я пытался рассказать про Юлдаша, но потом сжал в кулаке кусок лепёшки и немного погодя разжал. Зульфикар удивился, а мне стало приятно от этой мелочи. Я успокоился. Ещё некоторое время мы уничтожали еду с трёх подносов и лишь после этого я поднял глаза на джигитов.

– Джигиты, вы пять недель тащили этих доглядчиков и отравителей в Бухару. Может быть, они что-то говорили, одурманенные кокнаром? – Если вина я не пью по запретам Всевышнего, то кокнара я боюсь больше воды и огня.

Когда я болею или страдаю от ран, я запрещаю давать мне эту гадость. Да, больно, но терпеть можно. Я часто видел людей, потерявших человеческий облик из-за него. Если вино это запрет и от него всегда можно отказаться, то от кокнара ни один человек, привыкший к нему, отказаться не может. Он рыдает, он плачет, он может отдать за кокнар всё: богатство, детей, про честь я уже не говорю. Честь и волю кокнари теряет первыми. Но мои охранники использовали его для развязывания языков. Ужасно, но к кокнару привыкают и животные.

– Великий хан! – вытирая руки концом хлопчатого полотенца, ответил старший. – Великий хан! Про Мухаммад Баки, Кудрат много говорил. Отравитель склонял вашего сардара к предательству, но очень осторожно. Рассказывал про вас мелкие гадости, хотел сделать того своим сообщником. Но вождь юзов не поддался на уговоры и деньги.

Младший брат сидел с таким видом, словно перец жёг ему язык. Я перевёл на него взгляд и кивнул.

– Великий хан! – затараторил нетерпеливый джигит. – Мне почему-то показалось по лепету Кудрата, что у Мухаммада Баки есть высокий покровитель. Его он любит и готов служить бесплатно. Даром! Нас с братом это очень удивило. Простите нас, мы решили, что это ваш родственник.

Родственник? Близких родственников мало, это Ибадулла-султан и его единственный сын Абдуламин, остальные его дети – это дочери. Несмотря на огромный гарем, Ибадулла-султан не плодил наследников, опасаясь распрей после своей смерти. Дальше идут дети моей сестры, три сына Джанибек-султана. Но на первом месте стоит мой сын Абдулмумин. На кого упал корыстный взгляд Мухаммада Баки? Неужели на моего брата и его сына?

На меня в упор смотрел Зульфикар. Он отрицательно качал головой. Нет, у моего брата и его сына было столько возможных случаев быстро закопать меня где-нибудь в безлюдной степи, что не сосчитать. Согласен, это не Ибадулла-султан. Сыновья Зухры-беким? Их надежды на престол довольно призрачны. А после рождения моего внука, равны самой интересной цифре – нулю. Остаётся Абдулмумин. Но он и так наследник!? Всё я понял. Они хотят приблизить восхождение Абдулмумина. Ну что ж. Я такой возможности им не предоставлю.

В шпионских делах я если и понимаю, то ровно столько же, сколько в подбрасывании хвороста в костёр. В этом деле разбираются джигиты, сидящие за моим дастарханом, их отец и наставник, мой молочный брат. Осталось спросить у них, что они все думают и чего хотят предпринять. Я сам могу лишь приказать пытать всех юзов, но судя по глазам Зульфикара, этой глупости он не допустит.

Старший джигит вопросительно смотрел на меня.

– Говори, джигит, чего вы там придумали?

– Великий хан! Мы сами отравителей не допрашивали, это делали знающие люди. Мы лишь написали всё, что они говорили в бреду и передали палачам и дознатчикам. Сами бродили возле дома Мухаммада Баки и заметили, что у того прекрасная голубятня. Если есть простые голуби, то есть и почтовые.

Я всё понял. Но не понял, это же всю голубятню перебить надо? Нет, я опять ошибался. Младший с горящими глазами подхватил слова брата.

– Великий хан! А если сбивать почтовых голубей?

Я думал совсем недолго. Джигиты не совсем понимают, что голубь не ястреб и не сокол. Он вылетает из голубятни как стрела, пущенная искусным лучником. Он взмывает вверх, делает круг над своим домом и потом летит туда, откуда прилетел. Голубь из Карши никогда не полетит в Джизак, он туда дороги не знает.

– О том, чтобы сбить голубя, даже не мечтайте. Гонцов надо задерживать.

Почему молчит Зульфикар? Почему проглотил язык Алишер? Понятно, они заранее обо всём договорились, а сейчас знакомят меня с возможными путями выявления предателя. Тоже хорошо. И как они не боятся Зульфикара? Я сам иногда пугаюсь, что там ещё кукельдаш выдумает? Хотя чего им пугаться, они до своего появления в сотне прошли адовы муки. Про этих братьев Зульфикар рассказывал, что они работали у дяди, мяли кожи. И было им по восемь – десять лет. После работы кожемяки любая помойка раем покажется! А ещё я видел крысиную ловушку. Как же я смеялся над глупостью крыс!

Эти братья любую крысу, обитающую в Арке, загонят в ловушку. Зульфикар удовлетворённо кивнул. Никаких пыток, никаких казней – не будет бунта среди юзов, всё будет тихо. Как задержать нежелательных гонцов Зульфикар с каламушларни придумают. За всё время разговора Алишер не проронил ни слова. Я вспомнил слова Зульфикара: «воин, без дела сотрясающий воздух своими речами, уже не воин»!

Я опять захотел есть. Время приближается к полуденной молитве, после неё можно и поесть. Надо отпустить джигитов. Им работать нужно. Я всё время думал о том, сколько же денег Зульфикар им платит? Оказалось, он даёт нукерам столько, сколько они просят. Иногда это сотни таньга, иногда кучка фельсов*. При них всегда есть деньги, кокнар, вино, какие-то драгоценности. Однажды я спросил:

– Неужели никто из моей сотни с этим богатством не сбежал?

– Куда? – в недоумении спросил Зульфикар? – Их никто не держит, они преданы тебе не за деньги. За свою жизнь они тебе преданы. Если кто хочет уйти, он уходит. Но после такой жизни, полной действительной жизни, всё остальное существование кажется пресным. Они остаются помощниками, они уже не дерутся, но всё замечают и обо всём доносят. А ещё разносят нужные тебе слухи. Я таким людям доверяю. Их много. Некоторые из них женаты, у многих есть дети. Но ни один не прислал своего ребёнка ко мне. Я бы тоже этого не сделал.

Нет таких слабоголовых, что хотели бы для своих детей жизни, полной лишений и опасностей. Но другие, не имея опыта ведения интриг, теории заговоров и шпионажа, лезут в эту выгребную яму! Мухаммад Баки, куда же ты сунул свой нос? Чего тебе мало? Решено, я приглашу его на обед. Не на пир, не на сборище, а на скромный ханский обед, где будут сидеть лишь мои родственники. Джанибек с сыновьями, Ибадулла-султан с сыном и Зульфикар с сыновьями. Я поделился своей гениальной задумкой с кукельдашем. Хохотнув от удовольствия, он крикнул эшиг-ага-баши, чтобы ко всем были посланы скороходы: хан сегодня желает вкушать пищу в присутствии любимых родственников.

Лишь смерть могла избавить перечисленных людей от возможности не показаться на глаза хану. Ибадулла придёт с удовольствием, у него новая наложница из славянок, в обход Асмиры и жены он от неё не выходит. Он будет громко рассказывать о её действительных или мнимых достоинствах. Его сын чуть младше Абдулмумина. Он будет доволен, не так часто дядя-хан приглашает племянника в свои покои. Джанибек должен порадоваться приглашению, я редко балую его лицезрением своей особы. Может же он посидеть со своими сыновьями за моим дастарханом? Дети Зульфикара мне нужны для того, чтобы разбавили напыщенное собрание. Пусть поговорят о новых золотых украшениях. Правда, на людях теперь многие мужчины появляются без колец и браслетов…

– Великий хан!—молодые джигиты ушли, и мы с Зульфикаром снова стали братьями. – Ты хорошо придумал с этим маленьким пиром. А что если мы в конце обеда притащим Кудрата на глаза твоим гостям? Ему уже два дня не давали кокнара, он плачет и вопит. Он умоляет стражников дать ему эту отраву. Он жуёт свою пропотевшую рубаху, надеясь получить хоть немного зелья. Вот мы и поглядим, у кого он будет просить кокнар. А потом спросим у этого человека, откуда он знает отравителя хана.

Мне стало страшно. Страшно, что у Зульфикара такой изворотливый и изощрённый мозг. Если бы он был на стороне моего сына или Таваккула, да любого моего врага, я не дал за свою жизнь не только медного фельса, я не дал бы за неё яичной скорлупы.

– Зульфикар, а ты не боишься сам себя?

– Это почему я должен себя бояться? Потому что я умный и хорошо соображаю, как тебя защитить? Прости, но вместе с тобой я защищаю и себя, простого сына резчика по дереву. Лишь рядом с тобой я чего-то значу.

– Не прибедняйся. И не набивай себе цену. – Мне в голову пришла ещё одна мысль. Я никогда не спрашивал, а теперь что-то подтолкнуло меня. – Зульфикар, ты пробовал кокнар? И вино? И алкоголь?

– Конечно, пробовал! Как бы я мог тебя предостеречь от него, показывая невзначай кокнари, если бы сам не знал, что это такое? И все твои охранники пробовали, из четырёх сотен лишь двое не устояли. Они продолжили принимать кокнар. Чтобы не терять друзей, мы их безболезненно отправили в сады Аллаха.

Нет, мне не страшно. Пусть будет страшно моим многочисленным врагам. У них нет Зульфикара.

Спустя некоторое время мы вышли из чилля-хоны. Сказать, что было жарко, значить приуменьшить до предела ощущение того пекла, в котором мы оказались. Хорошо ещё, что большая часть Арка это сады и цветники. Земля в них покрыта травой и по сторонам дорожки в неглубоких арыках журчит вода. В кронах деревьев стрекочут птицы. Это не голосистые соловьи, их можно услышать лишь поздней ночью. Не перепёлки и не канарейки. Это щебечут и трещат обыкновенные саранчовые скворцы. Многие их не любят, а мне они не мешают. Они тщательно оберегают свою территорию, поэтому приближение кошки, хищной птицы или человека они воспринимают покушением и поднимается жуткий гвалт. Любой звук меня радует, он говорит о спокойствии в саду и самом Арке.

Зульфикар на ходу отдавал распоряжения. Медленно передвигаясь, мы направились в малую пиршественную залу. Это так сказано «малая», в ней могли поместиться полтора десятка человек. Нас и будет примерно столько. В самом Арке не было жарко. Стены Арка толщиной в пять-шесть кари саманного кирпича. Они великолепно удерживают тепло зимой и не допускают жару внутрь во время чилли.

Я так наелся жирного мяса, что приказал не варить шурпу или маставу, я велел сделать чалоп*. Его готовят на айране, а это почти кумыс. Ещё чучвары* с зеленью. Надо добавить машхурду*. Надо побольше сладкого, это для Ибадуллы-султана. Если я не хочу мяса, это не говорит о том, что все остальные должны голодать. Плов. Но не с бараниной, а с курятиной. И ещё жареных цыплят, я их могу кушать всегда.

Я так увлёкся мыслями о еде, что совсем перестал слушать Зульфикара.

Тот, кого мечтательный Авлод называл Кудрат-ака, сидел в тёмном помещении, куда свет попадал из крохотного окна, тоскливо притулившегося под самым потолком. Света было мало, но ему и не нужен был свет. Третий день его никуда не выводят и не дают того, что стало составлять основу и счастье всей жизни. Всё, что было до этого момента важным и нужным, превратилось для Кудрата в мелкую непонятную возню. Лишь тёмный шарик, медленно растворяющийся в воде, дающий неизмеримое наслаждение стал его настоящей жизнью.

Он сидел в луже мочи и не собирался подниматься с этого зловонного места. Что в этой вони особенного: она не бьёт по глазам, она лишь слегка затрагивает его ноздри. А то, что сыро, так это хорошо. Не так жарко. Но и жары он не чувствовал, как не чувствовал голода. У него теперь осталась одна жажда, один смысл его существования – кокнар. Он давно не вспоминал свою жизнь, а сейчас старался забыть всё то, что ещё осталось в голове. Она была полна сожалений, почему он раньше не понимал простой вещи: ничего не нужно делать, никуда не надо бежать и убивать глупых людишек! Надо лишь иметь побольше кокнара, пить его, заталкивать в себя этой неземной радости столько, сколько влезет.

Какая-то его часть, в которой осталось что-то человеческое, твердила ему, что он попал в плен. Он рассказал своим мучителям-благодетелям всё, что они спрашивали. Его обязательно казнят. Но тут же в разговор вступала вторая, значительно большая часть его нынешнего разума. Пусть казнят, но если перед казнью дадут кокнара, то пусть режут, пилят кости, выкалывают глаза. Могут даже использовать как женщину, ему всё равно. Лишь бы дали того блаженства, к какому он привык за короткое время.

У старика из безвольно открытого рта текли слюни, смешиваясь с соплями, и застывали на горячей коже противной коростой. Руки тряслись, и если он пытался стереть эту слизь, то они промахивались, и не могли выполнить простейшее движение. Ноги сводила судорога. Глаза слезились, они почти ничего не видели. Перед ними мелькали круги, разноцветные пятна, смутные образы. Но внутренним взором старик видел шарик кокнара. Из крепкого, сильного пожилого человека, Кудрат превратился в развалину, дурно пахнущую и потерявшую человеческую душу.

Таваккул ни за что бы не узнал в нём своего самого лучшего шпиона. Ему всегда казалось, что Кудрат может вывернуться из любого безвыходного положения. Но здесь враги переиграли Таваккула во всём.

Почти год Кудрат провёл в Бухаре, пытаясь подобраться к врагу своего хозяина и благодетеля. Появившись в Бухаре, он не торопился в пасть к тигру, а медленно и тщательно собирал сведения обо всех изменениях, происшедших в охране хана после неудавшегося покушения за два года до этого. Щелочек для проникновения в Арк было много, но надо было найти такие, что позволят не только выполнить задуманное, но и безопасно отступить, скрыться после смерти Абдуллахана. Кудрат никогда не добавлял к имени хана цветистое определение «Великий». Для него великим был Таваккул. Он поселился подальше от Арка, рядом с бухарскими банями. Место было удобное для его дел. В бане язык у человека развязывается сам собой.

Мужчина приходит в хаммам*, если у него есть время и деньги. Люди приходят туда не столько мыться, сколько поговорить, сделать массаж, удалить лишние волоски с тела, побрить голову, подправить бороду и усы. На это требуется много времени. После бани расслабленный человек пьёт чай из семи трав, успокоительный и целебный. Потом, сидя в кюльхане*, размышляет и наслаждается покоем. В это время с человеком можно говорить обо всём, начиная с болтовни о любимой наложнице и заканчивая здоровьем хана. От обсуждения ханского здоровья недолго перейти и к его неправильным действиям во время последней войны или строительства очередного убогого чуда. Но всё это в зависимости от ответов нового знакомого.

Ни в коем случае нельзя уговаривать собеседника, навязывая ему своё мнение. И если собеседник не согласен – извиняться и ставить на нём крест и переходить к другому бездельнику. Сидя в бане, шатаясь по базарам, толкаясь среди праздных ротозеев на перепелиных боях и схватках алабаев, можно многое услышать. Например, что у одного стражника после кончины осталась семья, а его несчастный сын в кухне ненавистного хана подбрасывает кизяк в топку. Можно навострить уши и понять, что старейшина племени юз очень любит наследника престола и порицает нынешнего хана за мягкость к врагам.

– Как можно было простить ташкентцев, закидавших войска хана грязью, их надо было всех продать в рабство…

…– Да, амаки*, вы же помните, как купцы рассказывали, что Абдулмумин никого не щадит, всех врагов наказывает. Как положено!

– Всё так, правоверные! Врагов надо пытать и казнить. У нас за год было лишь три казни, да и то без пыток. Это что за хан-размазня!

Кудрат всё это впитывал и делал зарубочки на память, потом тщательно следил за теми людьми, намеченными им для осуществления своих замыслов. Никого он в свои планы не посвящал, всех использовал, не объясняя и не раскрывая истинных причин своих действий.

Много времени он потратил на Авлода. Хотя в конце концов мальчишку пришлось прирезать, но на всё воля Аллаха. Мухаммад Баки-бий не поддался на туманные уговоры, но Кудрат был уверен, что это самый главный враг Абдуллахана в Арке. Только умный и терпеливый. Хорошо, лазутчику казахского султана торопиться некуда. Но как же он был изумлён, когда узнал, что убит не хан, а его двойник. И всё это он выяснил после того, как отправил Таваккулу радостное известие об уничтожении его врага. Хорошо, что султан ещё более недоверчивый, чем его незадачливый шпион.

Что было бы, если он поверил Кудрату? Попал бы в западню. Так что сидя в вонючей луже и изредка приходя в сознание, старик корил себя за доверчивость. Но недолго.

Сладкой музыкой лязгнул затвор. В отворённом низеньком проёме двери показались те двое джигитов, что щедро поили его кокнаром. Старик вскочил на ноги, что-то залепетал, забормотал, попытался схватить джигитов за руки. Но старший строго сказал:

– Сейчас ты совершишь полное омовение в лохани. Бани в зиндане нет. Потом тебе дадут чистую одежду, а не эти кошмарные лохмотья. Потом мы отведём тебя в одно место, где за дастарханом будет сидеть несколько мужчин. И если ты кого-то узнаешь, то попросишь у него кокнара. Ты всё понял? Ты должен попросить лишь у того, кого ты видел в бане, на базаре или к кому ходил в гости. Если ты сделаешь неправильно, то больше никогда кокнара не поучишь. Знаешь, в каких мучениях умирают кокнари?

Старик затрясся. Каждая частица его тела ходила ходуном, зуб на зуб не попадал, несмотря на духоту и вонь каменного мешка. Он яростно тряс головой, соглашаясь с каждым словом и слыша лишь то, что ему какой-то знакомый даст самую нужную вещь в жизни.

– Да, да великие джигиты, да, Рустамы на земле и солнце на небе! Я всё сделаю, как вы говорите. Я не ошибусь, пусть это будет сам Мухаммад. Я не побоюсь сказать, что я его знаю и с ним разговаривал…

Углом брезгливо смотрел на старика. Он помнил, что проходил испытание кокнаром. Тот был противный. Но ему сказали, что противным кокнар бывает первый-второй раз, на третий раз он приятный, а после четвёртого раза ты станешь его рабом. Углом не хотел становиться рабом этой гадости, но второй раз тоже выпил зелье. Состояние удовольствия полученного от смеси ему не понравилось. В голове стоял туман, руки-ноги не слушались, а говорил он такую ерунду, что потом ему полгода было стыдно за своё нелепое бормотание.

Спустя некоторое время он присутствовал на испытании новичка и понял, что в своё время выглядел не самым худшим образом, бывают случаи пострашнее. Теперь, глядя на старика, Углом поклялся самой страшной клятвой всеми силами избегать такого жуткого случая. Если захватили в плен и влили насильно кокнар, лучше убить себя, пока в силах. После пятого раза будешь думать не о смерти, а лишь об этом чудовищном зелье.

Кроме этого Углом понял и хорошо запомнил, что зелье лишает не только совести, чести, памяти и привязанности, оно лишает человека радости чувствовать настоящую боль от удара, от пореза ножом, от ничтожной царапины или укуса зверя. Остаётся одна боль, что не сравниться с той, которую он знал, боль от недостатка дурмана. Как-то джигит видел связанного пленника и не мог понять, почему его не развязывают. Тогда Алишер, уважаемый друг Хамида, самого хитрого нукера Великого хана, пояснил молодому парню: