Первый узбек: Канувшие в вечность

Сплетни про пылкую любовь появились тогда, когда Мимар возвёл по приказу Мехримах, мечеть в Усюдкаре. Были братья в этой мечети, любовались великолепным изразцовыми окнами, невесомым куполом, словно парящим в воздухе, ажурным фонтаном омовения, кружевным минбаром,* белого мрамора, двумя остроконечными минаретами*, и удивлялись. Удивлялись, почему в Мавераннахре так не строили? Красиво же…

Мечеть была не просто хороша, она была великолепна! Она была изящна. Пропорции настолько изумительно соответствовали замыслу архитектора, что вызвали бурный восторг не только молодых мужчин, но и Ярымуза, который не очень-то был щедр на ласковое слово. Не одна мечеть вызывала восхищение братьев, их заворожило место, где эта мечеть располагалась. Она возвышалась на берегу Истанбульского пролива и словно девушка на выданье разглядывала своё прелестное отражение в его водах глазами великолепных окон.

Братья понимали, что нужно обжиться в Стамбуле, понять, кто чем дышит, научиться говорить на тюркском как турки, говорящие на нём с младенчества. В этом они преуспели —самаркандский диалект и османский язык были похожи друг на друга словно братья-близнецы, рождённые одной женщиной в один день.

Больших различий между османами и жителями Мавераннахра не было ни в еде, ни в одежде, ни в домах, в которых жили горожане. И ещё братья заметили – не все люди, живущие в Истанбуле одинаково чернявы и узкоглазы. Они были разные, точно так же, как в Мианкале. Да и в Хиндустане было много различий между людьми: от чёрных малорослых дравидов и бенгалов до белокожих статных ариев.

Покинув Хиндустан, братья ничуть не жалели о том, что не задержались в той негостеприимной земле. На работу братьев не брали. Касты* с варнами* надоели хуже маргиланской редьки без уксуса и масла. Разнообразные острые специи и перец разъедали желудок, а от сахара и всевозможных сладостей слипались губы. Если в детстве сахар казался Али и Ульмасу самой вкусной едой на свете, то спустя полгода жизни в Лахоре они смотреть на него не хотели.

Но больше всего среди хиндустанцев они скучали по мясной пище, не по курятине, а по жирной ароматной баранине, по свежей телятине, по конской колбасе казы, в общем, по привычным с детства кушаньям. Никогда они не думали о том, что еда станет одной из преград, делающих жизнь в чужой стороне невыносимой. Они спорили с Садхиром, бедняга с огромным трудом привыкал к постной, по его мнению, еде. Он тратил все деньги, заработанные пением в близлежащей чайхане, на индийские специи. То, что они привезли с собой, певец давно съел.

Когда были свободные дни, братья могли позволить себе отдых от работы и изготовления странного сооружения – кресла. Они толкались на базарах в поисках новостей. Но чаще всего ходили в мечети, рассматривали медресе и любовались дворцами. В Бухаре был Арк, считавшийся дворцом, но кроме высоченной глиняной стены и вечно запертых ворот ничего увидеть было невозможно. У массивных, двустворчатых дверей, снаружи и изнутри, всегда стояла охрана, не дозволяя любопытным даже глазком взглянуть на ханские чудеса. В Хиндустане было и того хуже. Радовало то, что смогли во всех мелочах разглядеть пятиярусный минарет Кутб-Минар, поразивший их грандиозностью. В Истанбуле они отыскали не только дворец Топкапы, но и побывали в нём. Правду сказать, дальше Пушечных ворот и первого двора их не пустили, но и это было для братьев счастьем.

Вокруг звучала знакомая с детства речь, не многие стремились обмануть или обобрать заезжих путешественников, но рот разевать тоже не следовало. Ротозеев всегда строго наказывала жизнь. А воров у османов наказывали кадии* и жестокий закон. Братья, помня о тех горестных и злополучных событиях, произошедших с ними в Лахоре, решили не высовываться, не искать болезненных приключений, а думать лишь о зодчестве. Они как-то сразу прикипели душой к великолепному городу с его мощёными улицами и красивыми зданиями. Люди не всегда прятали свои жилища за высокие дувалы, многие дворцы были доступны взорам любопытных. Было чем османам похвастать.

Окончательно добил любопытных братьев Капалы-чарши, или крытый рынок. Они думали, что после делийского Чаури-базара их уже ничем не удивить, но Ич-бедастан и Сандал-бедастан, построенные почти сто лет назад по приказу Мехмета II, оставили неизгладимый след в их умах. Они помнили те неухоженные и жутко неряшливые бухарские базары, по которым рыскали бродячие собаки, развалы полу-съедобной снеди возле Арка, мечущихся лахорских и делийских торговцев, хватающих прохожих за одежду и поняли – они ещё ничего не знают и ничего не видели…

Чтобы попасть на рынок, надо было войти в одни из восемнадцати ворот. На рынке не только торговали, здесь были мечети, школы, фонтаны, мастерские, постоялые дворы, колодцы, дуканы. Всё разглядеть за короткое время братьям не удалось, но их согревала надежда, что они задержаться в Истанбуле года на два и смогут не только везде полазить, но и потрогать всё, что видят глаза. В мастерских златокузнецов Садхир впал в уныние: он-то был уверен, что такого многообразия золотых украшений, что есть в Хиндустане, нет больше нигде, но Истанбул поставил его на место и прочистил мозги изобилием драгоценностей.

Внутри Ич-бедастан представлял собой высоченные своды, соединяющихся на высоте пяти человеческих ростов каменными розетками перекрытий, украшенных орнаментом. Через широкие арки вливался дневной свет, позволяя рассмотреть мельчайшие особенности не только отделки замысловатой конструкции, но и всех товаров, лежащих на прилавках, словно на ладони приветливого купца. Понимая, что соорудить такой базар довольно дорого и сложно, братья догадывались, откуда у осман появилось их огромное богатство.

Нынешний правитель, Сулейман Великолепный или Сулейман Кануни, стал повелителем империи в 926 году хиджры. Именно про него кардинал Томас Уолси сказал послу Венеции при дворе короля Генриха VIII Тюдора: «Этому султану Сулейману двадцать шесть лет, он не лишён и здравого смысла; следует опасаться, что он будет действовать так же, как его отец»3

Ничего этого братья не знали и знать не могли, но любоваться красотой, утончённостью и нарядностью зданий никто не запрещал. Переговариваясь между собой, они мечтали о том, что построят в Афарикенте или благословенной Бухаре если не такие роскошные, то хотя бы похожие рынки. Может быть, удастся построить хоть один!

Мечты и разговоры не мешали тщательно приглядываться к работе мастеров и выполнять все их требования. Они понимали, что без рекомендации знающего мастера, придворный архитектор с ними разговаривать не станет, сделай они хоть двадцать дубовых кресел, обитых шёлком и бархатом.

В Истанбуле им не пришлось стирать ноги до колен, подыскивая работу. Обучаясь ремеслу строителя в Бухаре у мастера Уткира, ребята часто слышали от него про другого мастера, зодчего Али ибн Абдулла аль-Тебризи. Сам Уткир-ака проработал у этого мастера больше четырёх лет, когда ещё неженатым джигитом бродил в поисках знаний по Османской империи. А причиной его дальнего путешествия была несчастная любовь, о которой Уткир-ака ничего не рассказывал, но братья догадывались по некоторым брошенным вскользь замечаниям. Он-то и рассказал ученикам о роскошных строениях осман, их утончённом мастерстве и заронил в души хальфов* неутолимую жажду совершенствования.

Прожив в караван-сарае не больше недели, они наткнулись на невеликое строение, возводимое рядом с огромной величественной мечетью Шахзаде Мехмета. Джигиты нанялись туда подмастерьями. Братья поселились почти рядом, у мастера-каменотёса со стройки.

Спустя некоторое время путешественники поняли, что местные жители почти не занимаются торговлей. Их основными занятиями были военное дело, земледелие и ремёсла. Но военным делом молодые мужчины не интересовались, а тренировали свои навыки борьбы без оружия лишь для самозащиты. У осман каждый уважающий себя мужчина стремился сесть на коня, взять в руки саблю, стать сипахом* и служить султану в завоевательских походах. Именно оттуда было множество рабов, баснословное богатство и великолепные города осман.

Истанбул был огромный город, застроенный так тесно, что две повозки разъезжались с трудом. В столичном городе не было огородов, лишь в некоторых дворах росли плодовые деревья – яблони, груши, много было ягодных кустарников. Не могли османы обходиться и без виноградников. Людям нужно было кушать хотя бы два раза в день, поэтому ни свет ни заря из близлежащих селений тянулись арбы*, груженные овощами, фруктами, и разнообразной снедью. В город гнали небольшие отары на мясо. Рыбой османы брезговали, её в империи ели одни лишь греки и евреи.

Привычное расположение дома ремесленника Дженгиза-эфенди, где поселились парни, тандыр* и айван* в чистом дворике окончательно примирили братьев с жизнью. Так же как у них в доме были женская половина и мужская. Очень скоро две жены Дженгиза, почти пожилые уважаемые женщины, перестали при постояльцах кутаться в бесформенные бурые накидки. Немного позже его дочери отучились прятать лица, а маленькая внучка, сверкая агатовыми глазами, требовала по вечерам весёлых рассказов о путешествиях. А уж когда в сумерках Садхир-ака доставал свой бубен и начинал петь тягучие песни своей родины, то над дувалом вырастали головы любопытных соседей.

Поначалу братья думали, что та стройка, куда их взяли работниками «подай; принеси; не мешай; безголовый болван», совершенно незначительная, но Дженгиз-эфенди быстро развеял их сомнения.

– Вот почему вас Метин-ага взял на работу? Вы хоть и нездешние, но правоверные мусульмане. Вы совершили хадж*, несмотря на то, что ещё очень молоды. Некоторые османы до конца жизни откладывают это обязательное для мусульман деяние. Кроме этого, вы пришли не с пустыми руками, вы показали изображение построенного вами мазара*. Не думаю, что вы рискнули обмануть нашего уважаемого помощника архитектора. – Старик пытливо разглядывал молодых мужчин, пытаясь найти на их лицах следы лукавства или обман. Но джигитам было нечего скрывать, кроме своих утренних тренировок. Странные прыжки с пыхтением если и удивляли кого-то, но хозяин дома считал, что каждый проводит свободное время как хочет.

Путь от Хиндустанского Дели до Истанбула занял почти год. Если бы они не планировали попасть в Мекку и Медину, то добрались бы до цели своего путешествия значительно быстрее. Но братья решили: уж если они могут попасть по дороге Дели – Истанбул в Мекку, сделав крюк в две луны, то надо это сделать. Путь был длинный и утомительный, братья не хотели его вспоминать. Зная о том, что они всё равно попадут в Истанбул, поэтому отправляя письма на родину, они давали адрес самого большого городского базара. Братья надеялись, что когда они доберутся до столицы османской империи, то их будут ждать известия из дома.

А в дороге пришлось мучиться от неизвестности и фантазировать о том, что произошло дома. Кого родила Лола, кто из племянниц выдан замуж и решил ли отец переженить их младших братьев? За время пути они сменили четыре каравана. То их раздражало медленное передвижение и частые привалы, то скупость караванбаши была чрезмерной, то путь каравана не совсем совпадал с их намерениями. Кроме этого, Ульмас регулярно, из каждого города, отправлял коротенькие письма Шанти.

Незаметно, уже в Истанбуле, минул их двадцатый день рождения. Они не знали точно, в какой день родились, но месяцы, по рассказам матушки и заверению отца знали хорошо. Для Али это был весенний месяц рамадан. А вот Ульмас родился в месяц шавваль, уже летом.

Известия, пришедшие из Афарикента, не обрадовали братьев.

«Во имя Аллаха Милостивого Милосердного!

В любой день, в который бы вы ни станете читать это послание, мир вам обоим, наши драгоценные сыновья.

Мы с великой радостью и некоторым огорчением следим за вашими путешествиями на поприще постижения истины и искусства зодчества. Я сам, ваша матушка, ваши братья, сёстры, племянники и племянницы, а также соседи из махалли,* наши близкие и дальние родственники с искренней радостью узнали о том, что вы совершили хадж в священную Мекку и увидели последнее прибежище пророка нашего Мухаммада.

Пути ваши извилисты и многотрудны.

Вы пишите о новом вашем друге и покровителе, защищающем ваши неокрепшие души и слабые тела на жизненном пути. Мы очень рады, что у вас есть такой друг и старший брат.

Мы рады, что вы не стали задерживаться в Хиндустане, а ваши объяснения этому поступку достоверны и обоснованы. Если нет пользы от пребывания, но идут значительные траты на жизнь, то вам эти страны и люди не нужны.

В нашем городе произошли изменения, правителем теперь у нас не Искандер-султан, благослови его всевышний, а его младший несмышлёный сын Куддус-султан, тринадцатилетний отрок. Но выше него стоит Ахмад-хан, собирающий со всего Мавераннахра тройные налоги.

Безмерное огорчение и горе постигли нас: старшая матушка, наша любимая Зумрад-апа ушла в сады Аллаха. Это злополучное событие произошло в самом начале 958 года хиджры на третий день месяца джумада-аль-уль. Скорбь наша была безмерной. Наша изумрудная звезда ушла из жизни тихо, ласково и спокойно.

Сыновья наши, отсчитайте положенный срок и проведите по старшей матушке соответствующие поминки, как велят Коран и обычаи.

Зураба и Ахмада, ваших младших братьев пора женить, но женить их раньше вас было бы огромным нарушением обычаев. Вы же не можете жениться в чужой стороне без родительского благословения и на иноверках. Надо посоветоваться с муллой, обычай не закон и его можно нарушить. Если вы не вернётесь в течение года, то я женю сына и внука, тем более что невесты найдены. Девушки из хороших семей, послушные, уважительные и привлекательные, с хорошим приданым.

Драгоценные наши сыновья! Ваша матушка точит слёзы, лишь только взгляд её останавливается на вашем месте за дастарханом. Мы все молимся за вас.

Аллах милостив».

Судя по всему, отец не писал многих подробностей из жизни семьи, поскольку перечислять всех братьев, сестёр, племянников и родственников нет никакой возможности. Так до судного дня подробности не иссякнут, полноводной Амударьей будут литься.

Известие о смерти старшей матушки огорчило братьев, но не настолько сильно, как они ожидали. Зумрад-апа болела столько, сколько они себя помнили, и так Всевышний расщедрился сверх меры и дал ей две жизни. Али с Ульмасом помнили Зумрад-апу очень строгой, всегда аккуратно одетой и сладко пахнувшей. Она была как снежная вершина на высокой горе – недосягаемая, холодная и красивая. Ей не нужно было вмешиваться в какие-то семейные споры: один её недовольный взгляд или поджатые губы наводили порядок и утихомиривали всех спорщиков.

Отец говорил, что чем старше становится Зумрад-апа, тем больше она становится похожа на буви Адлию, совсем незнакомую им и давно умершую бабушку их отца.

Братья не стали дожидаться годовщины ухода старшей матушки из жизни, они во время первого же Хаита, предупредили всех знакомых, которых появилось великое множество, и приготовили бухарский плов. Как Али с Ульмасом ни любили плов, турецкий пилав им совсем не нравился. Уж очень он был похож на клейкий хиндустанской рис. Людям, которые пришли помянуть их старшую матушку, бухарский плов понравился, хотя парни не были умелыми ошпазами, такими, как их старшие братья Карим и Саид.

Плов напомнил Али и Ульмасу что вот уже больше двух лет они живут не со своими родными, не в своей семье. У обоих в этом долгом путешествии начали расти бороды. У Али густая каштановая, у Ульмаса жиденькие чёрные волоски еле-еле прикрывали подбородок. Вдали от дома они чуть не погибли, даже голодали. Братья и предположить не могли, что в чужой стороне они никому не нужны. Не нужны их способности и таланты, в чужих странах своих гениев хватает.

Но именно всё это научило их лучше разбираться в людях.

Мужчины, сидя по вечерам за пиалой чая рассказывали хозяину о Хиндустане и понимали, что всё не так просто в этой стране и даже в этом доме.

Они поняли, что маленькое здание, которое начал строить Рустем-паша, самый знаменитый взяточник османской империи, это место его последнего упокоения. Конечно, Дженгиз слова «мзда» не произносил, уж очень дёшево стоила бы его жизнь, обвини он всесильного визиря* в вымогательстве и получении бакшиша.* Но Дженгиз-эфенди рассказал, что Рустем-паша, многомудрый великий государственный деятель, визирь и муж султанской дочери может делать деньги из песка и воздуха.

– Вот скажите мне, уважаемый! – обратился устод к Садхиру как самому старшему из кампании его жильцов. – Скажите мне, вы можете сделать так, чтобы акче,* завёрнутые в ваш пояс ночью занялись интересным делом, а утром их оказалось в два раза больше? Не можете? Правильно, я тоже не могу этого сделать. А вот Рустем-паша может. Он всё может. Он даже может построить себе мавзолей, хотя пока жив и здоров. Ну не совсем здоров, чуточку болен. Его любит его жена, благословенная Мехримах, построившая мечеть в Усюдкаре на берегу Босфора. Да вы её видели. Поистине это одновременно грандиозное и в то же время изящное сооружение.

В этом месте все дружно закивали головами, соглашаясь со старым каменотёсом.

– Вы правы, эфенди! Мы когда жили в караван-сарае, наняли лодку, переправились через Истанбульский пролив в надежде приобщиться к великой красоте, созданной гениальным архитектором. О его работе нам рассказывал наш первый учитель ещё в Бухаре. Нет, сам он с Мимаром Синаном не был знаком, но османский стиль архитектуры знал великолепно. – Ульмасу легко было хвалить мечеть Мехримах, она его ослепила блеском внутренней отделки и запала в душу.

Если Али не верил в легенду о любви Мехримах и Мимара Синана, то его младший брат просто бредил этой ерундой. Как же, несчастная любовь! Возлюбленных разлучили! Когда Али и Садхир посмеивались над ним, Ульмас угрюмо возражал:

– Вы ничего не понимаете в любви! Один такой старый, что из него песок сыплется, а другой не познав любви, пытается рассуждать о ней! Да вы оба недостойны дышать воздухом, которым дышат эти прелестные создания! – все женщины, живущие в доме, раскрыв рты, слушали Ульмаса с благоговением. Он даже крошке Айсун всегда говорил милые, приятные вещи. Женщины, несмотря на возраст, выполняли его незамысловатые просьбы с особенным удовольствием, поскольку благодарностью были душевные, ласковые слова. Таких приятных слов от своих мужей не услышишь…

Мастер, поглаживая круглую седую бородку, продолжил:

– Это строение спроектировал Мимар Синан, придворный архитектор султана Сулеймана, нашего великолепного правителя. Он любит свою единственную дочку от законной жены, и во всём ей потакает. Не буду рассказывать обо всех делах, связанных с великими мира сего, хочу вам посоветовать заняться обтёсыванием камней. Сейчас вы выполняете простую работу – замеси раствор, просей песок, подними камень – но вы двое здоровых, сильных мужчин, и судя по всему, Всевышний вас не обидел разумом! Неужели ваше предназначение быть на побегушках? Хочу сказать, пока не научитесь тесать камень, вы никому не будите нужны. Работа эта тяжёлая для рук и для тела, она вредная от пыли, летящей во время шлифовки и полировки камня, но если вы станете изучать это ремесло, то у вас всегда будут на столе свежие лепёшки и барашек в пилаве. Вы будите уставать и засыпать с куском во рту, но из самана* строят лишь дома жалких бедняков. Или вы хотите до конца жизни лепить кирпичи и гордиться этим? – старик знал, о чём говорил. Его руки с опухшими суставами пальцев и твёрдой кожей на ладонях лучше всяких слов рассказывали о работе каменотёса.

Все эти разговоры проходили в первые две-три недели после того, как они заняли заднюю комнату в доме мастера. Он же объяснил, какие инструменты должны быть у каменотёса и взял их под своё покровительство на стройке. Али с Ульмасом недолго удивлялись приветливости мастера и его вниманию, они поняли, что у мастера есть свой интерес. Его сыновья не пошли по его стопам и стали заниматься торговлей, что для османа было занятием непрестижным, даже неподобающем.

Когда ещё можно было как-то заставить сыновей слушаться, мастеру было не до того, чтобы держать их рядом с собой на ломке камня. Отец жалел несмышлёных мальчишек. Хорошо ещё, что они не стали бездельниками, не побирались и не пробовали запретного.. Они могли бы стать воинами, что было безумно почётным, но опасным занятием. Его сыновья решили стать торговцами. Когда старшему из сыновей Дженгиза, Юзману, не было и четырнадцати лет, он повадился бродить по Капалы-чарши, и младших братьев с собой таскал.

Мальчишки были любопытными и лазили во все щели и дырки, смотрели, где что продают и по какой цене. Потом повадились помогать купцам – поднести товар, завлечь в дукон покупателя, принести хошаф* или шербет,* напоить хозяина чаем, да мало ли работы можно найти для расторопного паренька. А тут целых трое. Юзман, Темель и Онур, пошатавшись некоторое время по разным рядам базара, выбрали для себя лавку, в которой торговал толстый лысый еврей Габриэль.

Темель и Онур были ровесники, им было по одиннадцать лет, они родились от разных матерей. Зачинщиком и подстрекателем, обладающим непререкаемым авторитетом был Юзман. У купца Габриэля было два сына старше двадцать лет, и судя по всему скупец не хотел нанимать мальчика на побегушках, несмотря на то, что работы было много. Поэтому когда он увидел крутящихся вроде бы без дела мальцов, поначалу заподозрил в них мелких воришек. Но воров в Османской империи карали так, что второй раз за чужой пояс было нечем лезть – руку, укравшую деньги или какую вещь, отрубали. Мальчишки исправно зазывали в торговую лавку людей, расхваливали товары детскими чистыми голосками, да так, что любой мужчина или женщина, соблазнялись и заходили в магазин. А там уже без покупки их не выпускал Габриэль, расписывая товары в таких ярких красках, что у человека глаза разбегались.

Когда сыновья принесли в отцу первые заработанные ими деньги, мастер был удивлён и огорчён. Опечален до глубины души. Мало того, что работа ремесленника-каменотёса тоже была не очень почётной, он продолжал надеяться, что его дети, проходившие в школу сыбьян* несколько лет, найдут для себя более достойное занятие, чем его каторжный труд. После успешного окончания начальной школы мастер не поскупился на достойные подарки для всех троих отпрысков

Дженгиз-устод надеялся отправить детей в школу рушдия. Мечтал, что дети выучат таджвид, ильмихаль, ахляк, сарф-ы османи, кираат, краткую историю и географию Османской империи, арифметику, хандасы, хусн-и хатт. Но этого не произошло. Первые акче, полученные от Габриэля, свели мальчишек с ума. И работа зазывалы была намного проще и легче, чем тяжёлая работа каменотёса.

Как все османы, Дженгиз обожал детей и многое им позволял, но не мог согласиться, что его любимые умные мальчики простые зазывалы. Ему пришлось строго поговорить с ними и попытаться заставить отказаться от рысканья по базару, но время воспитания было упущено. Старший Юзман, уважительно выслушав отца и поблагодарив за заботу, с полудня до вечерней молитвы рассказывал отцу о своих планах. О том, что они накопят денег, попросят ссуду у Габриэля, поедут в Бусру, купят там много бархата и других тканей, потом отправятся в Европу. Оттуда привезут венецианское стекло, зеркала, краски, железные замки, которые с огромной прибылью продадут в лавке Габриэля.

Всё, что говорил сын, было осуществимо, но лишь для взрослых мужчин, не для детей. Мастер никак не мог согласиться с тем, что мальчишки день-деньской будут торчать на базаре и срывать свои звонкие детские голоса, обогащая нечестивого еврея. На его возражения сын с какой-то покровительственной ноткой в голосе разъяснил:

– Отец, мы никогда не хотели вас опозорить, но мы не хотим быть каменотёсами. Это очень тяжёлый труд, от него грубеют руки и страдают лёгкие. Мы не завтра и не послезавтра отправимся в Бурсу, мы можем поехать туда, когда накопим нужную сумму. Сейчас, когда мы ещё маленькие, на нас смотрят люди, приходящие за покупками на базар. Но когда мы станем старше, возле нас никто не задержится, ведь неизвестно, какими станут наши голоса. Мы не станем тратить заработанные деньги на игрушки, на ненужные вещи, на сладости и на шербет. Мы будем копить, мы будем все деньги отдавать вам, чтобы они сохранялись. Отец, вы поможете нам стать купцами? – глаза сыновей упрямо смотрели ему в лицо и мастер не мог сказать слово «нет».

– Но вы так малы и совсем не знаете жизни? Кто вас научит правильно торговаться, кто научит выбирать хорошую ткань, кто покажет, где ткани и товары дешевле? Вас просто обманут…

– Отец, мы не сегодня и не завтра отправимся с торговым караваном. Знаете, почему мы выбрали магазин еврея Габриэля? Потому что он самый хитрый торговец на базаре. Хитрее его никого нет. Мы не только кричим и расхваливаем его товар, мы смотрим и слушаем. Темель уже сейчас, закрыв глаза, может на ощупь определить качество товара и место, где соткан шёлк. Онур не открывая глаз, попробует на язык еду и питьё и скажет, из чего сделан шербет, когда заварен чай, и чем кормили барашка до того, как он попал в пилав. Сам я могу по виду человека определить, есть у него деньги или он лишь притворяется богачом! – старый мастер не поверил. Но проверил и вынужден был согласиться: мальчишки всерьёз решили стать купцами.