Ельник

«Сделать жизнь чуточку лучше для нас с тобой». Марк несколько раз повторил эти слова в мыслях, а затем оделся и, забрав у мамы тяжелую корзину, побрел вслед за ней.

5. Когда в городе зажигают фонари

– Пойми меня, сестрица, – Лада нервно трясла ногой, сидя в глубоком кресле в комнате Мары. – Матушка на меня насела, просто мочи нет! Каждый вечер если не сама, то своего личного стража посылает проверять мою комнату. И уже плевать ей, моюсь ли я, переодеваюсь или сплю, а сплю-то я в неглиже! Заходит без стука, а если дверь запираю, ломится. Один раз уже выломали. А я тогда была с Милошем, а он, между прочим, дворянин. Красивый, как породистый песик. И в других комнатах меня находят, все крылья дворца обшаривают. Мама его так спугнула, что он боится ко мне приходить. Да и я сама не хочу опять на глаза маменьке попадаться в таком виде. Одолжи мне свою комнату, будь добра.

Мара сидела на кровати, скрестив ноги под широким подолом платья. В руках она держала изрисованную тетрадь. Весь рассказ Лады скучен до изнеможения, каждая история повторяла другую с точностью до деталей. Но на этот раз Лада не вероломно занимала постель Мары, а пришла договориться. А договоры, как водится у княгинь, нужно изучать.

– Я не хочу помогать тебе с Милошем. Сама иди к нему в поместье, раз он дворянин.

– А ты думаешь, я бы не хотела? Он там не один живет! Ой, да не пялься ты на меня так. Не жена и дети, а отец, матушка и братья с сестрами. А я его, между прочим, люблю, да и он меня любит. Ну никак нельзя у него дома встретиться, никак! И в моей комнате никак! А томно в саду мы уже навздыхались, хочется повздыхать в более… мягкой обстановке.

Лада покосилась на Дауда. Мара уже привыкла, что в его выражении лица ничего не изменяется, независимо от того, в какой ситуации он оказывается.

– Это твои проблемы.

Мара ужасно гордилась своими взрослыми, стойкими выражениями. И, судя по тому, как Лада нервно ковыряла кожу у ногтей, ее это злило. Сестра была бы вне себя от ярости, если бы не сторож, стоявший у дверей – Дауд. След на запястье Лады почти прошел, остался лишь блекло-желтое пятно, которое она богато завешивала браслетами.

– А я тебе… ну, хочешь, дам попробовать вина?

– Нет, не хочу.

– А тогда! Тогда давай я тебя проведу в город?

Сердце Мары екнуло. Город она не посещала ни разу за свои двенадцать лет. Дворец охраняли непробиваемые ворота, отделяющие его и придворную деревню от остальной крепости. Только из башни она наблюдала уголки зданий из черного дерева, серого камня или рыжего кирпича. Те дома, за воротами, отличались от домиков придворной деревни. В деревне дома одинаковые: плотный бурый брус, ровные бордовые крыши. Некоторые домики чуть более покосившиеся, некоторые выглядят, как новенькие, но в целом все одинаковы. А как хотелось прогуляться по вымощенным тротуарам, посмотреть на простых людей, может быть, даже увидеть реку вблизи. И, конечно же, рынок! Рынок – сказочное место, где можно купить и продать что угодно, даже то, чего Мара наверняка не видела на дворцовом столе. Мара определенно была подкуплена этим предложением.

– Хорошо. Но я могу пойти туда только с Даудом, – Мара даже загордилась тем, как не выдала свою радость, оставив тон голоса холодным и незаинтересованным.

– Будет, будет тебе с Даудом! – Лада от счастья даже захлопала в ладоши. Вот кто не боится скрывать состояние души.

– И чтобы никто не знал. Мама – особенно.

– Обещаю. Я подключу все связи. Давай я зайду сегодня после ужина. Принесу тебе одежду и что-нибудь для твоего слуги.

Лада выбежала из комнаты. Видимо, будет писать короткую и восторженную записку своему Милошу. Каблучки ее туфель быстро и звонко удалялись в тишине золотого коридора.

– Ты ведь не расскажешь никому? – Мара обратилась к стражу.

– Нет.

– Странно. Любой бы рассказал.

– Я подчиняюсь вам. Вы приказа не давали. И я – не гонец.

Как и ожидалось, Лада опоздала и пришла уже в половину восьмого вечера. Она примчалась одна, в руках держала увесистый сверток. В нем оказалось платье темно-серого цвета из плотной льняной ткани – такие носили дети прислуги, но на этот раз без фартука и повойника. У платья красивый светло-серый воротничок из толстого кружева и глубокий капюшон, сшитый из лоскутков. Мама бы сказала, что платье слишком простое, даже нищее, но Маре оно нравилось. Оно ниспадало до самых щиколоток, и оказалось слегка велико. Вместо привычных лакированных туфелек теперь на ее ногах красовались грубые тонкие башмачки из свиной кожи.

– На твоего дружка ничего не нашлось, поэтому только плащ.

Плащ представлял собой лоскутное огромное покрывало из черных, серых и бурых тканей. Сшитый из обрезков капюшон полностью скрывал лицо, а сам плащ имел грубые коричневые пуговицы с широкими петлями. Дауд надел его прямо на свой камзол – настолько просторным был этот балахон.

– Вы идите. А комната моя. До полуночи, как договорились.

Укрываясь капюшонами, они спустились в сад через выход для слуг. Как и ожидалось, сторож сада уже крепко спал, а ворота Лада предусмотрительно оставила открытыми. Выскользнув во внешний двор, двое поспешили не к главным воротам, через которые входили и выходили все гости дворца, а к стене, увитой плющом. Там находилась маленькая расщелина, знакомая только местным воришкам яблок. Мара легко выскользнула через щель, а Дауд замешкался с другой стороны.

– Давай, у нас не так много времени, – сердце девочки бешено колотилось. Она еще никогда не заходила так далеко, хотя про щель знала не первый год. Но страх перед неизвестным большим миром она могла преодолеть только сейчас, когда рядом ее бессменный страж.

Вытянув вперед руки, он сплел пальцы и потянулся. Суставы звонко хрустнули; встав боком, Дауд на удивление ловко просунул голову и свои необъятно огромные плечи меж каменной кладки. Затем он аккуратно вытянулся вперед и послышался треск камней. Мелкая крошка посыпалась к земле. У Мары перехватило дыхание, она стала озираться по сторонам: не видит ли кто?

Сначала немного нелепо Дауд дергался вперед, медленно кроша неустойчивые камни расщелины. Затем, когда его туловище уже оказалось наполовину снаружи, он сделал резкий рывок. На секунду показалось, что стены рушатся и что вся мощь, окружавшая дворец, в мгновение ока осыплется и превратится в пыль (не это ли магия Дауда?). Но нет, Дауд вырвался из каменных тисков, а стена все еще стояла. Разве что щель стала чуточку больше: видны каменные обломки и свежая осыпавшаяся крошка. Прикрыв щель плющом, Мара наконец-то обернулась на город.

Низина полна огней. Травянистый холм обрывался вдали каменной кладкой дорожки, которая извивалась, как десятки маленьких змеек. Мара осторожно сделала несколько нерешительных шагов. В голове носились тучи мыслей: что, если узнает мама? Но ведь она не узнает. А вдруг Лада ее обманула? Но зачем ей это делать? Может, это ее месть? Но они и так зашли слишком далеко.

Мара ужасно волновалась. Она сделала еще несколько робких шагов по травяному холму, который, как полукруг, как земной шар, плавно скатывался вниз. И ей хотелось кубарем полететь по мягкому зеленому покрову, остановившись прямо у дорожки. Там мелькали люди, как маленькие муравьи. Там совершенно иной, красочный, свежий мир, который так хотелось пощупать, попробовать, послушать и понюхать.

Вздохнув, она решительными шагами, солдатской походкой пошла вниз. Дауд размеренно шел рядом. Ноги то и дело скользили по влажной земле. Пахло совершенно иначе, не как в дворцовом лесу: к влажности примешивались совершенно другие ароматы. Холм становился меньше, а дорожка приближалась. Каменная кладь юлила меж особняков из того самого черного дерева. В окнах горели лампады, свет которых различим даже через плотные шторы. Мара с любопытством рассматривала каждую изгородь и каждое окошко. Двери многих домов украшали вырезанные из дерева фигурки елок. Придворные сады полнились цветами, вокруг которых кружили еще не заснувшие бабочки. Это улица по-настоящему зеленая, и от буйства запахов и цветов у Мары даже закружилась голова.

Но ее ноги не хотели останавливаться. Она шла и шла, перепрыгивая через швы в дорожке из крупного серого камня. Сворачивая то налево, то направо, Мара натыкалась на новые стороны прекрасных особняков, каждый из которых в чем-то уникален. Высокие ограды, монументальные ворота, высаженные в линейку стриженые кустарники. Людей она стала замечать гораздо позже, когда уже вдоволь насмотрелась на дома: статные мужчины с аккуратными стрижками и фамильными булавками; дамы, одетые в самые дорогие плотные ткани; их дети, которые уверенно шли, держась за руки своих матерей. Никто не обращал на Мару внимания, но она с любопытством и без привычного смущения и страха заглядывала им в лица, будто впервые видела людей. Ей очень нравилось, что ее не замечают.

Чем дальше она петляла по дорожке, тем больше становилось людей, и тем разношерстнее оказывалась толпа. Стали появляться мужчины в одежде из грубых тканей, похожих на платье Мары. Пожилые женщины такого огромного телосложения, что руки Мары никогда бы не смогли обхватить их. Они с трудом волочили ноги и безучастно смотрели на каменную дорожку. Дорожка, кстати, тоже изменилась: более мелкие камушки не лежали ровной гладью, а беспорядочно рассыпались и утрамбовывались многочисленными шагами этих тяжелых, больших людей. Иногда мимо проезжали телеги с запряженными теплокровными лошадьми. Спокойные тяжеловозы тащили кипы сена, везли больших женщин с красными лицами, а погоняли их мужчины с огромными высушенными руками. Мара остановилась у края дороги, пропуская одну из таких повозок. Рядом с очередной большой женщиной сидела орава ребятишек; один рыжеволосый мальчишка даже уставился на Мару и словно что-то прокричал ей, но в уличном шуме она не расслышала его слов.

Дома тоже изменились. Особняки превратились в маленькие двухэтажные домики с множеством окошек, некоторые из них побиты, некоторые – распахнуты настежь. В одном из двухэтажных домов жили одни женщины, которые толпились у входа, свисали из окон и даже вульгарно рассаживались на балконе. Платья у них грязные и короткие, а некоторые нарочно задирали их до бедер, что привлекало внимание проходящих мимо мужчин. А балкон увивал темно-зеленый плющ. Однажды Маре удалось вырастить такой же на подоконнике жарким летом, но она забывала его поливать, и он иссох без воды.

Затем потянуло сыростью. За очередным поворотом, где Мара угодила в лужу ногой, открылся порт. Необъятная вода мгновенно захватила все внимание девочки (на самом деле, река вовсе не такая внушительная, какой ей показалась на первый взгляд). Тот речной рукав, который пролегал в придворной деревне, был лишь малой частью огромной грандиозной воды. Другой берег едва виднелся, а каемка уходила далеко налево и еще дальше направо, пока не скрывалась за многочисленными маленькими домиками. Здесь стояли лодки и ужасно пахло рыбой. Огромные рыбины лежали в сетях, запутанные, а некоторые из них еще беспомощно били хвостами о причал и друг о друга. Эту же рыбу грузили в деревянные бочки мужчины; если не приглядываться к ним, то кажется, что все они на одно лицо, но при детальном рассмотрении оказывалось, что эти люди разных возрастов. На той стороне реки прорастал такой густой лес, что он сливался в единое неразрывное полотно. А за лесом – поистине гигантская стена, упирающаяся, кажется, в самое небо. Там кончалась крепость и начинались пустынные земли, нетронутые дарами Всеживы.

– Девочка, девочка!

Мара сразу поняла, что сиплый женский голос обращается к ней. Она повертела головой по сторонам, как вдруг увидела пожилую женщину с растрепанными седыми волосами.

– Ишь ты, какая красавица, – улыбнулась ей женщина. Зубов у нее почти нет, а те, что были, оказались черными от гнили. – Волосики густые, что ж ты их под капюшоном прячешь? И платье вон какое аккуратное…

Она перевела улыбчивый, открытый взгляд на Дауда. Мара почувствовала нутром, как напряжен ее страж. Его глаза уже не стеклянные и неподвижные; они едва заметно шевелились, чуткий взгляд бегал от лица к лицу. Дауд напряжен, как сторожевой пес, готовый в любой момент сорваться с цепи.

– Спасибо, – Мара недоверчиво улыбнулась в ответ и опустила голову вниз, чтобы не столкнуться взглядом с женщиной.

– Чистые зубки. Красавица. Заблудилась?

– Нет, я просто гуляю.

– У вас очаровательная спутница? Где ж вы такую взяли?

Вопрос был адресован Дауду, и Маре показалось, что в этот момент все мышцы его тела напряглись для молниеносного прыжка. Он холодно посмотрел на женщину, она продолжала открыто и как-то беззащитно улыбаться ему в лицо.

– Ишь ты, жуткий какой. Бледнющий. Да ты явно не отсюда, – женщина снова посмотрела на Мару и слегка нагнулась к ее лицу. Мара почувствовала, как от нее разит странным, резким, не самым приятным запахом. – Есть одно интересное местечко. Там вкусные пряники дают. Пойдем?

Не дожидаясь ответа, женщина потянулась к Маре, чтобы взять ее за руку. Мара отшатнулась, но женщина настойчиво шагнула ей навстречу. Дауд встал между ней и Марой, загородив девочку своим телом.

– Она не идет.

Женщина сипло засмеялась. Тут Мара поняла, что на них обращают внимание проходящие мимо люди. Мужчины, распутывавшие снасти, и женщины, потрошащие рыбу в деревянные кадки, как будто стали постепенно и с некой опаской расходиться в стороны. К тому же начинало темнеть. Но где же огоньки, которые Мара наблюдала из окна своей комнаты? Ей резко стало не по себе, паника медленно накатывала, начиная с головы и постепенно захватывая горло, плечи и грудь. Чувство, которым она ощущала взгляды людей, обострилось стократно, кожу жгло от внимания десятков пар глаз.

– Девочка, а девочка? – в блеклом свете закатного солнца левый глаз женщины заблестел золотистым цветом. Было что-то в ее облике нездоровое и опасное. – А тебя случаем не Марена зовут, м?

Произошедшее далее случилось слишком быстро. Перед Марой будто из ниоткуда выскользнул мужчина с мешком. Мешок разверзся над ее головой, как черная дыра, и Мара зажмурилась, приготовившись быть проглоченной этой бездонной пастью. Но когда она открыла глаза, а между этим прошли сущие мгновения, она уже оказалась на руках Дауда. Короткий жезл, который он все время носил за поясом, оказался длинным выдвижным копьем из какого-то легкого черного металла. Наконечник копья насквозь пронзил какого-то мужчину с красным, обгоревшим лицом. Мара отвернулась, успев увидеть расползающееся кровавое пятно на его груди. Теперь ее тело не принадлежало ей – оно принадлежало панике, что заставила ее руки и ноги онеметь, а дыхание сбиться.

Дауд сделал разворот, девочка вжалась лицом в его одежду. Плащ пах пылью и сыростью. Судя по хрусткому звуку, копье снова вошло в чью-то плоть. Закричали женщины, заругались мужчины. Дауд бросился бежать. Вцепившись пальцами в его плечо, Мара хотела закрыть глаза, но они застыли, как и все остальные части тела. Темные улицы проносились мимо с головокружительной скоростью, а где-то вдалеке бежали и ругались несколько фигур. Но ее страж несся со скоростью снежного барса, преодолевая в секунды расстояния, в которых Мара давно бы начала задыхаться.

Мимо проносились двухэтажные дома, повозки, недоумевающие и напуганные лица женщин, мужчин и детей. Дауд обгонял лошадей, которые, пугаясь этой резкости, начинали взволнованно топтаться на месте. За ними даже увязалась какая-то черная собака, которая, к слову, даже на своих четырех лапах не смогла догнать Дауда. Ветер свистел в ушах. Теперь пробежали короткой вспышкой освещенные лампадами особняки, и в окна выглядывали любопытные лица – белые, ухоженные, сытые. Снова появилась вымощенная камнями гладкая дорожка.

Фонарщик на этой улице разжигал свет в высоких столбах-лампах – вот откуда брались огоньки. Но в низине города никогда не горел огонь.

Матушка разъяренно ходила из угла в угол в темном помещении с каменной кладкой стен. Это самая непримечательная и бедная комната, в которой Мара еще ни разу не была до этих пор. Она стояла в одном углу вместе с Даудом, а в противоположном рыдала Лада, стыдливо укрывая полупрозрачную ночную сорочку серой шалью. За матушкой обеспокоенно бегал советник Виктор. Он что-то говорил, говорил, говорил ей на ухо, но Мара не могла, да и не хотела расслышать его слов. Сердце ее все еще бешено колотилось, сотрясая клетку ребер.

Незнакомым был только низкорослый коренастый мужчина, стоявший посреди пустой комнаты. Он одет слишком просто для советника, но матушка позвала его первым. Щетина на квадратном лице прерывалась мелкими, но глубокими шрамами; огромная челюсть выделялась настолько, что его и без того маленькие глаза становились почти неразличимы.

Матушка остановилась. На ее морщинистом лице видны вспухшие вены, седые волосы убраны скромной заколкой с единственной жемчужиной. Поверх ночной сорочки наспех наброшена зеленая накидка – она явно поднялась с постели в спешке. Впрочем, в глубине души Мара осознавала, что натворила.

– Кому ты сказала о побеге? – матушка развернулась к Ладе; Мара будто увидела, как похолодела ее кожа и как каждая волосинка на ее руках вздыбилась от ужаса.

– Клянусь, никому…

– Подумай хорошенько, – мать словно сдерживала зверя в своем голосе. Он предательски трепетал от ярости. Лада молчаливо заливалась слезами.

– Знала только я и ее страж…

– Исключено. Думай головой! – последнюю фразу княгиня рявкнула так, что стены отозвались гулким эхом. – От этого будет зависеть, сколько ударов ты получишь.

– Может быть, Милош… я немного сказала ему.

– Где он?

– Верно, уже в своем поместье.

Матушка развернулась к охраннику, стоящему у двери. Он, походящий до этого на каменное изваяние, вдруг ожил и выпрямил спину, словно один только взгляд заставил его пробудиться.

– Доставить мне Милоша приказом княгини. Самым быстрым конем.

Стражник нырнул за дверь. Кажется, он рад, что покинул это помещение, где воздух потрескивал от царящего напряжения. Матушка подошла к Ладе, сухой теплой рукой взяла ее за мокрый остренький подбородок.

– Раздевайся.

– Мама, не надо.

Не дожидаясь оправданий, матушка резким движением сдернула с дочери шаль. Она быстро прикрыла голые плечи руками, такими же легкими и почти прозрачными, как ее тонкая сорочка.

– Раздевайся. А то это сделаю я.

Молчаливые слезы непрекращающимся ручьем лились по розовым щекам. Вжимая голову в плечи, пряча свою тонкую лебединую шею, Лада спустила бретели платья. Оно легко упало до бедер и остановилось на выпирающих костях. Лада укрыла маленькую грудь худыми ладонями, устремила взгляд вниз.

– Ложись, – мама кивнула на центр комнаты.

Шаги, мелкие, в такт дрожи. Босыми ногами Лада прошла по каменному черному полу. Советник, стражи, неизвестный мужчина в центре комнаты, Мара – все, кроме Дауда, пристально следили за угловатыми, неточными движениями девушки. Она развернулась к ним спиной и аккуратно присела на трясущиеся колени. Мара увидела тигриные светлые полосы на спине сестры: две широкие рубцовые раны пересекали ее позвоночник. Изящество ее стана словно перечеркнуто этими шрамами, которые заметно светлее, чем ее смуглая кожа. Волосы рассыпались по плечам расплавленным золотом. Лада собрала их в кулак и перекинула на грудь. Согнувшись в комок кошкой, она низко наклонила голову, будто прячась ото всех.

– Два удара.

Мужчина достал из-за пазухи короткий гибкий хлыст, каким охотники погоняли лошадей. Сначала он встряхнул его – хлыст податливо прогнулся. Воздух рассекся резким звуком, как будто все пространство вскрикнуло от невидимого удара.

Затем он замахнулся и резко опустил хлыст на загорелую спину Лады. Он прошел так гладко и быстро, что Мара не увидела момента его соприкосновения с кожей. Но Лада вздрогнула и взвизгнула; голос остро прорезал пространство и эхом огласил пустые коридоры. Все ее тело дернулось, как перетянутая струна арфы. Белые шрамы скрыты под новой алой полосой, которая медленно наполнялась кровью.

– Хватит! Я все поняла, хватит! – взмолилась Лада. Беззвучные слезы заливали пол под ее лицом.

Хлыст взвизгнул второй раз. Вторая алая полоса легла крестом поверх первой. Мара зажмурилась: ей показалось, что вот-вот появится белый бугорок позвонка под разъеденным мясом. Лада безжизненно упала на бок, съежилась, обхватила себя пальцами-пауками за дрожащие плечи. Все ее тело противилось боли и дергалось в конвульсиях.

– Унести, – приказала мама. Второй стражник поднял Ладу за предплечье. Она встала на ноги, но колени подкашивались, как у новорожденного жеребенка. По выпирающим ребрам стекали алые нити крови. Страж повел ее, не дав одеться, но руки ее безвольно болтались по бокам, а маленькая грудь была бесстыдно оголена.

Мара проводила ее взглядом и еще слышала звук ее безжизненных шагов.

– Теперь ты. Раздевайся.

Холод длинными шагами пробежал по ее спине. Казалось, даже широкое серое платье слегка приподнялось от ее дрожи.

– Нет. Я не буду! – голос Мары сорвался, а глаза залились слезами.

Мать взяла ее за локоть. Рука у нее ледяная. Настолько, что этот холод пробивался сквозь тканое, но при это довольно тёплое платье. Но как только мама повела ее руку на себя, Дауд одернул ее ладонь. Грубым, резким движением он коснулся княгини, а другой рукой бесстрашно отвел Мару себе за спину. Щеки ее загорелись жаром: она изо всех сил вцепилась в рукав камзола своего стража, а испуганное красное лицо запрятала в складки тканей на его спине.

– Что ты себе позволяешь? – голос княгини повысился совсем немного, но он прогремел на весь дворец. Воцарилась оглушительная тишина, которая решала судьбу юной княжны.

– То, что должен. Вы не тронете девочку.

Княгиня взглянула на Виктора одновременно с вопросом и с поиском поддержки. Кажется, на какое-то мгновение она даже растерялась, не зная, что предпринять в этом случае. Виктор, сделав скорбное выражение лица, кивнул.

– Долг не знает условностей, моя госпожа – это правда. Согласно договору, господин страж не имеет права ограничивать свободу передвижения юной княжны, если ей не угрожает прямая опасность, то есть непосредственное нападение. Он вообще не в праве ей указывать сверх того, что требует закон…

Последние слова Виктор проглотил, поскольку княгиня посмотрела на него с остервенелой яростью. Подписавшись под каждым словом, мать ограничила свою власть над непутевой, непослушной, своевольной дочерью. Так подумала Мара.

Оставив завитушку-подпись, старая княгиня обезопасила юную княжну от собственных когтей, которыми теперь не могла дотянуться. Ведь, несомненно, Дауд убьет ее одним взмахом увесистой лапы – убьет, а потом убьют и его. Только старой княгине будет уже все равно, ведь голова ее покатится по каменному полу, как мячик. Так подумала княгиня.

Двери в комнатушку с грохотом распахнулись.

– Я требую объяснений!

Широкими шагами влетел мужчина с густыми бакенбардами, а за ним шел юноша с такими же густыми черными волосами до плеч. Юноша красив, кудряв, с ровным носом и чистыми, как озеро, голубыми глазами. Мара тут же догадалась, что это Милош – именно на таких живописных мальчишек падко сердце ее сестры.

Виктор перехватил инициативу.

– На княжну Марену совершено покушение. Никто, кроме вашего сына, не знал, что в этот день она ушла за ворота дворца.

– Вздор. Наша семья издавна дружит с княгиней Рагнедой. Покушение не в наших интересах.

Мужчина с бакенбардами взглянул на сына. Милош согласно тряхнул головой.

– Отвести их в камеру, – Рагнеда махнула рукой.

– Госпожа, вы совершаете ошибку, – мужчина выпрямил спину. Он высок и широкоплеч, почти как Дауд. – Ни я, ни мой сын не виновны в этом недоразумении.

– Нападение на мою дочь вы считаете недоразумением? – княгиня вытянула шею, взгляд ее был хищным, как у гарпий из сказочных картинок. – Я повторяю еще раз: никто, кроме вас, не знал, что девочка покидает безопасные пределы замка.

– Ни в какую камеру мы не пойдем, – голос мужчины сорвался на крик. Плечи распрямились, стали еще шире, и теперь он тоже напоминал гигантскую птицу. – Милош, мы уходим.

Но выход уже преградил конвой стражников. Однако за спинами синей формы княжеской стражи виднелись и другие – дворянская охрана, и руки их уже лежали на рукоятках мечей. Мара поежилась, предчувствуя поножовщину.

– Вы точно хотите ослушаться моего приказа, Тамерлан? Хотите резню прямо здесь? Я могу это устроить, но вы вряд ли переживете этот инцидент.

– Без суда я взять себя не позволю! – мужчина, которого мама назвала Тамерланом, выхватил меч из ножен. Княжеская стража тут же вооружилась, Виктор загородил своим телом княгиню. Палач неловко поднял хлыст с пола, очевидно, собираясь обороняться им. Только Дауд оставался непоколебимо спокоен. Мара заметила, как раздуваются его ноздри, словно сейчас время обеда, и он вынюхивает в еде отраву.